Глава 9: После
Он хотел, чтобы его больше не было.
Просто исчезнуть.
Без записок. Без крика.
Без драм.
Просто... не проснуться.
Он сделал это ночью — в сарае, под старыми досками, где не было ни лампы, ни ветра. Только ржавое лезвие из коробки с инструментами и тишина. Он не кричал. Не дрожал. Просто делал — механично, ровно, как будто резал чужое тело.
Но, видимо, не достаточно глубоко.
Или слишком поздно.
Когда его нашли — уже под утро — он был бледен, вялый, но жив. Кто-то вызвал фельдшера из соседней деревни. Обмотали бинтами. Напоили водой. Лена всхлипывала для приличия, Игорь снимал видео "для чата".
А Даня просто лежал и не смотрел ни на кого.
Он всё ещё был здесь.
И это было — самое худшее.
⸻
К полудню он снова ходил. Молча. С закатанными рукавами, под которыми виднелись белые бинты. Никто не говорил "сочувствую". Никто не спрашивал "зачем".
Только взгляды. И — хуже — хихиканье.
Катя первой нарушила тишину:
— Ну что, спектакль не сработал? Жаль. А мог бы, знаешь, уйти красиво.
— Он даже в этом лузер, — пробормотал кто-то сзади. — Вскрылся и не смог. Жалко лезвие.
Лена рассмеялась.
Серёга подпел.
Игорь снова достал телефон.
И тут вошёл Лёша.
Он был злой.
Раздражённый.
И опустошённый.
Он посмотрел на Даню.
А Даня — на него. С надеждой. Последней. Крошечной. Такой, которая уже не верит, но всё ещё держится.
И тогда Лёша сказал:
— Хватит. Все смотрят на него, как будто он святой. А знаете, кто он на самом деле?
Тишина. Внимание.
Все — замерли.
— Он просто шлюха. Спал со мной, потому что больше ни у кого не было желания его обнять.
У Дани будто отключилось дыхание.
— Прямо как животное. Лез в постель, жалкий, ныл. Я пожалел. А он подумал, что это любовь.
Ха. Наивный. Порезался — и что? Думаешь, это вызывает уважение?
Катя расхохоталась. Громко. Звонко.
— Господи, это же даже не жалко. Это тупо смешно.
Смех прокатился по комнате.
Гулом. Волной. Как будто все нашли новую игрушку.
Нового врага.
А Даня просто стоял.
Он не шелохнулся.
Он не побледнел.
Он не заплакал.
Он просто стал другим. Пустым.
Как будто всё живое в нём ушло.
Без следа.
Он развернулся. Молча. И пошёл. Медленно. Ровно.
А смех всё ещё звенел за спиной.
Но он его уже не слышал.
Потому что внутри него умерло всё.