Эмилия Поттер

Мы с Геллой сходили на концерт Феникс. Он состоялся поздно вечером, но на него собралось много народу — у маглов и магов, кажется, мода такая ходить в клубы и на концерты поздно ночью. Она действительно пела просто потрясно. Сначала она выступила для магической аудитории, где получила огромные овации и любовь всех зрителей. Потом Фаэ выступила для маглов. Им, любителям всего нового и интересного, все понравилось настолько, что они попытались похитить Феникс, когда концерт был окончен и мы собирались обратно в отель. Феникс была счастлива и, без сил сидя в машине, глупо улыбалась. Эта улыбка была такая счастливая, мне стало так радостно за подругу, которая осуществила свою мечту. Мне очень сильно понравились мои тексты в её исполнении. Голос Феникс был чист, она могла брать и очень высокие, и очень низкие ноты — это было потрясно. Одну песню она сыграла на гитаре — правда, перед этим она нервничала и пару раз сыграла не те ноты, но мне понравилось. Это же ее первый концерт.
Через пару дней после концерта Феникс залетела ко мне в номер с горящими глазами и прямо у порога заявила:
 — Песни прокручивают по радио и по телеку, все диски, поступившие в магловские магазины и на Косую Аллею, уже распроданы! Я стала знаменитой, Эмс!
Я покивала, продолжая читать новую книжку. Маглы такие кудесники. Я начала читать учебник по химии и я была просто в шоке от их логики. Она была слишком логична для магов. Тому учебник тоже понравился и мы собирались на днях купить реактивы, чтобы провести пару интересных экспериментов. Также я хотела купить себе парочку книжек-дополнений и еще пару учебников. На этом учебнике была написана цифра восемь, а мне хотелось знать больше. Гораздо больше.
Феникс порадовалась еще немного и, приплясывая, ушла.
 — Тебе еще нужно делать домашнюю работу, которую задали на каникулы, — напомнил мне Том, когда в мечтах я уже представляла свои эксперименты.
 — Нам задавали домашку? — захлопала я глазами. Я в упор не помнила, чтобы нам что-нибудь задавали. — Мне ничего не говорили.
 — Тебе говорила Гермиона, — безжалостно сказал Том, хмуря брови. — И МакГонагалл.
 — Когда?
Том посмотрел на меня, закатил глаза и пробормотал себе что-то под нос.
 — В последний день, — соизволил ответить он. — После того пира.
Я поджала губы. Делать домашку совершенно не хотелось. Но выбора у меня не было. Пришлось сесть и открыть учебники, чтобы делать чертову домашку. Из всех учебников, которые я открыла вывалились задания, написанные рукой Гермионы.
Том заржал, увидев их, и я с кислой миной стала читать огромный список заданий.
Ненавижу летнюю домашку.

 — Тебе не кажется, что ты уже перегибаешь палку? — осторожно спросила я у Гриндевальда, оглядывая весь его кабинет. Он был засыпан разными планами замка, где должна была быть школа, книги валялись по всему кабинету, — и чаще всего встречались книги по Тёмной магии, — а сам Гриндевальд, сидевший на полу в окружении всего этого, был похож на сбежавшего психопата-убийцу.
Я уже смирилась с тем, что логика Тёмных Лордов для меня непостижима. И что они все немного чокнутые.
Гелла посмотрел на меня разномастными глазами, в которых одновременно плясало и безумие, и серьёзность.
 — Нет! — категорически сказал он, мотая белобрысой башкой. — Я не перегибаю палку, принцесса!
Я убрала пачки исписанных бумаг с кресла и села. Со вздохом посмотрела на пишущего Гриндевальда. Тот что-то писал, зачёркивал и снова писал.
«Он совсем ку-ку, да?», — иронично спросила я у Тома, который подошёл Гриндевальду за спину и читал то, что он писал. Хорошо, что кресло, в котором я сидела, было очень близко расположено к Гелле, сидевшему на полу.
 — Ну, судя по тому, что он пишет — то да, — кивнул Том. — Но тут, между прочим, много интересного…
Я с интересом уставилась на заинтересованного Тома.
«Что там интересного?», — спросила я.
Молчание. Он читал писанину Геллы и не обращал на меня внимания.
«Том».
Твою мать.
«Реддл!», — позвала я. Игнор.
 — Что ты там пишешь? — спросила я у Геллы и, встав, попыталась заглянуть в его записи. Он отдёрнул руку и убрал записи подальше от меня.
 — Я пишу учебник по изучению Тёмных искусств для моей школы, — пафосно сказал он, сверкая глазами. — Мне нужно написать аж семь учебников!
Я расхохоталась. Я думала, что это просто прихоть избалованного Тёмного Лорда, а это оказалась нифига не прихоть.
 — Ты серьёзно хочешь открыть свою школу? — весело спросила я. — Это же просто безумие!
Гелла обиженно выпятил нижнюю губу и я про себя отметила, что он очень похож на большого ребёнка, которого обвиняют во лжи. Через мгновение он стал очень серьёзным и смотрел на меня здраво и в глазах его читался ум, расчётливость и непривычная холодность.
 — Я думаю, что ты мыслишь очень поверхностно, принцесса, — в стиле аристократов протянул он. — Ты не думаешь о населении Российской Федерации, как её теперь называют маглы. Даже если учитывать низкую плотность коренного населения, мигрантов и много чего другого, то… Где треть населения составляют волшебники. Ты хотя бы представляешь себе, принцесса, что бывает с волшебниками, которые не могут контролировать свою магию… — он умолк.
Я немного помолчала, а потом сказала:
 — Я читала, что в тот день, когда Ньют Саламандер поймал тебя… Тогда погиб ребёнок-обскур… Я не знаю, что это значит… — промямлила я и посмотрела на свои новые кеды с рисунком в виде зигзагов.
Гелла молча отложил свои записи и сел в кресло напротив моего. Сложил руки в замок.
 — Обскур — это ребенок-волшебник, который вынужден скрывать или подавлять свои силы. Это бывает не очень часто, но всё-таки бывает. Они, то есть дети-обскуры, вынуждены блокировать свою стихийную магию. А от этого внутри него образуется некий паразит, наполненный мощнейшей Тёмной магией. Паразит становится опухолью, которая разрастается по всему телу и — бам! — в один момент эта опухоль лопается. И ребёнок, внутри которого находится эта темная опухоль, перестаёт быть ребёнком. Он принимает форму Обскури — эта форма наполнена Тёмной магией от и до, её невозможно контролировать. Размер и мощь зависят от врождённой силы хозяина: чем сильнее Обскур, тем сильнее Обскури. Понимаешь, принять форму Обскури могут только тогда, когда ребёнок теряет над собой контроль. Его практически нельзя остановить. И его приходится убивать, — всё это Гелла сказал каким-то убитым голосом, будто бы ему было больно вспоминать то, что случилось.
Я молчала, давая Гелле придти в себя.
 — Ты сказал, что с Обскури нельзя справиться «практически», — решила уточнить я. — Кто-то мог… успокоить Обскури?
Гелла посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
 — Криденса почти успокоила эта Порпентина Эстер, но тупая Президент Серафина Пиквери, — он выплюнул её имя, словно это было самое ужасное ругательство. — Приказала стрелять в Криденса… Я не думал, что человек может с таким ожесточением приказать убить невинного ребёнка, — Гелла уронил голову на руки, затих, лишь плечи его слегка вздрагивали от воспоминаний. Потом он заговорил: — Криденс был всего лишь ребёнком… Он был очень хорошим парнем, но его мамаша была чокнутая. Натурально чокнутая. Она была против магов и распространяла мнение, что маги находятся среди них. Верили в это немногие. Она думала, что если усыновит пару детей-магов и сможет выбить из них всю эту, по её мнению, дурь. Но она совершенно не думала о том, что сами дети не могут контролировать свою стихийную силу.
Гелла затих, а я не решалась ничего спросить. Мне было жаль Геллу, который был вынужден видеть смерть бедного мальчика. Все считали его безумцем и не верили, что он может жалеть, любить и бояться. Но вот передо мной Тёмный Лорд Гриндевальд с болью вспоминает мальчика, которого не смог защитить. Я посмотрела на Тома. Он тоже жалел о своих поступках, но никто этого не понимает. Никто их не понимает.
 — Нас никто не понимает, — эхом повторил Том и в упор посмотрел на меня своими тёмными глазами. — Никто, кроме тебя.
Я на секунду перестала дышать, но потом судорожно вздохнула, закрывая глаза.
«Кроме меня», — подтвердила я.
Гелла резко поднял голову, выпрямился и посмотрел на меня. В его разномастных глазах витало лёгкое безумие. Совсем неуловимое безумство и дикая ярость.
 — Ты не представляешь, что я чувствовал тогда. Я был так зол. Ты, моя милая принцесса, знаешь, что я думал о магах, которые прячутся в норах, как крысы, скрывая свои способности от маглов. Ты знаешь, что я хотел сделать из магов — элиту. Мы были бы выше всего этого, были бы лучше. Маги должны быть лучше маглов, — с упоением сказал Гриндевальд и я испугалась безумного блеск его глаз.
 — Ты не прав, — прервала я его, часто дыша от страха. Но мне вспомнилась Гермиона и Малфой, говорящий ей: «грязнокровка», «маги лучше маглов». Меня накрыло злобой и яростью, а страх куда-то делся. — Маги ничем не лучше маглов. То, что у нас есть магия — ничего не значит. Все маги когда-то произошли от маглов из-за мутаций, но никто об этом не думает, ставя на всех ярлыки. Чистокровный, полукровка, маглорождённый, — перечислила я со дикой злобой в голосе. — А чистокровные снобы дали маглорожденным волшебникам кличку, перешедшую в оскорбление — грязнокровки. Чистокровные маги не понимали, что кровь совершенно не влияет на способности, а маг ты или магл — не делает тебя лучше.
Гелла усмехнулся.
 — Жаль, что я не встретил тебя во дни своего расцвета, — сказал он и откинулся на спинку бархатного кресла. — Ты бы вправила мне мозги похлеще Дамблдора.
Я слегка улыбнулась.
 — Ты бы всем вставила мозги похлеще Дамблдора, — вставил Том. — Но тебе самой нужно периодически вставлять мозги.
«Для того, чтобы вправлять мне мозги у меня есть ты», — усмехнулась я.
 — Я написал книгу, которая рассказывала о всей этой ситуации и многие последовали за мной только из-за неё, — вспомнил Гелла.
 — Да, я слышала о ней. «Ради общего блага», — вспомнила я название книги. — Эта фраза стала твоим лозунгом.
 — Как и этот знак, — он взглядом указал на чудо-треугольник, подаренный им самим. — Но никто не смотрит слишком глубоко, никто не заглядывает вглубь всего этого. Они видят все очень поверхностно.
Я фыркнула.
 — Не все обладают гениальным разумом, знаешь ли. Некоторые люди привыкли видеть то, что они хотят. Это стало обыденным. Ты не можешь просто взять и… менять их точку зрения, менять их разум, мысли… менять их самих, в конце концов. Каждый человек — это сам по себе чистых механизм, состоящий из мыслей и чувств. И каждая деталь является продолжением другой. Они не могут менять свой мир и мысли только, чтобы узнать какую-то тайну.
Гелла иронично приподнял бровь.
 — Твои книжки делают тебя умнее, тебе нужно читать еще больше, — похвалил меня Гела. — Но ты еще ребёнок и не понимаешь всего, что происходит в жизни. Некоторые готовы на всё ради какой-то мелкой зацепки от огромного пазла.
 — Их еще называют безумцами, — вставила я, оглядев комнату и многозначительно приподняв бровь.
Гриндевальд махнул рукой. Этот жест был слишком аристократическим.
 — Это, как ты выразилась, всего лишь ярлыки, — сказал Гелла. — Все люди безумны, но понимают это лишь умные люди.
Я закатила глаза и решила ничего на это не отвечать. Спор мог идти вечность, а мне этого не хотелось. Мы некоторое время молчали и смотрели друг на друга, ожидая чего-то.
 — Так что случилось с мамашей Криденса? — решилась спросить я чисто из интереса. — Она умерла?
 — Криденс не мог допустить того, чтобы она ударила маленькую девочку, которая заступилась за него, — медленно сказал Гелла. — Он в порыве злости обернулся в Обскура и столкнул мамашу со второго этажа. Она умерла, а Криденс потерял контроль и превратился в Обскури.
Я поудобнее села в кресло и только потом заговорила на тему суда.
 — Что там с Сириусом? — спросила я, не скрывая своей заинтересованности и страха за него. — Что сказал этот твой адвокат?
Гелла поразмышлял и вздохнул.
 — Суд будет через десять дней, — медленно произнёс он и выдержал драматическую паузу. — Я могу гарантировать только пожизненный. Ни больше, ни меньше. Дамблдор хочет устроить Сириусу Поцелуй дементора. А он, знаешь ли, порядочно обработал мозг Министра, да и всё его окружение едва ли не целует ему задницу. Из Визенгамота только несколько лиц будут вести суд справедливо. Нам повезло, что вести судебное дело будет Амелия Боунс, которая всегда на стороне справедливости и закона, — говорил он явно с тяжелым сердцем и нехотя.
Я судорожно вздохнула и закрыла глаза.
Сегодня девятое августа. Девятнадцатого августа будет суд над Сириусом. Девятнадцатого всё это закончится. В этот день всё решится. И единственное, что будет неизменно — в этот день я потеряю Сириуса навсегда.
 — Я могу с ним увидеться? — дрожащим голосом спросила я, открывая полные слёз глаза. — Только на пару минут, чтобы попрощаться. На пару минут, прошу. Только пара минут.
Гелла отчаянно мотал головой, но не мог отвести от меня взгляд.
 — Я не знаю, принцесса, — бормотал он. — Не знаю смогу ли я…
 — Пожалуйста, Гелла, — попросила я, уже не сдерживая слёз. — Только пара минут.
Он глубоко вздохнул и сказал:
 — Я постараюсь.
Я улыбнулась сквозь слёзы и в порыве чувств, вскочив с кресла, обняла его. Он опешил от такого резкого проявления чувств с моей стороны. Только через пару мгновений он обнял меня в ответ.
 — Спасибо тебе, Гелла. Просто спасибо.