4
Тёма впал в ступор. Он слышал, как плачет, нет, ревёт в трубку Кёко; как ей плохо и как она не может остановить свою истерику. Она буквально кричала и визжала от своего состояния. Тёме очень хотелось верить, что она сейчас не стоит на каком-то подоконнике.
– Ты сейчас где? – спросил Артемий, параллельно накидывая на себя ветровку. Ночи уже становились прохладными, а Тёма не хотел замёрзнуть.
– В общаге, – ответила всхлипывая Кёко, – во дворе внутреннем.
– Никуда не уходи, я сейчас прибегу, – выдохнув сказал Артемий.
Он добежал до общежития где-то минут за пятнадцать, хотя обычно ему требовалось минут тридцать-сорок, чтобы дойти до вуза. Он стоял около забора общежития и прикладывал пропуск. Ворота не открылись. И тут Тёма вспомнил, что ворота заменили ещё этим летом, а из общежития он съехал год назад, поэтому его точно не могло быть в базе.
Достав телефон, он стал судорожно набирать Кёко. Послышались гудки, после чего в трубке сказали: «Абонент не отвечает.» Тёма сбросил звонок и, выругавшись, стал ходить вдоль забора.
В голову полезли образы, как Кёко, бедная Кёко лежит где-то на асфальте без сознания. Или того хуже. От этих мыслей он запаниковал, поэтому решил просто перелезть забор, молясь всем богам, чтобы ему потом за это не досталось от охранника.
Артемий вбежал во внутренний двор, где на скамейке, прижав к лицу колени, в шортах и толстовке, сидела Кёко. Её волосы были укрыты капюшоном, а на коленях красовались пластыри. Тёма подошёл к ней и прикоснулся к её затылку. Она вздрогнула и посмотрела на него. Артемий запыхавшись, выпалил:
– Ты чего на звонки не отве-
Но тут же прервался, потому что Кёко накинулась на него. Она крепко-крепко обняла его, из-за чего Тёма встал, как вкопанный, не зная, что делать. Кёко начала рыдать у него на плече, всхлипывая. От шока Артемий оправился через пару минут, до наго дошло, что сейчас нужно обнять её и успокоить, что он и сделал.
– Давай, всё хорошо, слышишь? – прошептал он, – всё хорошо.
Он осторожно сел на лавку, пододвинув к себе Кёко. Она спокойно прильнула к нему и заплакала на его груди, перекинув через него ноги. От такой фамильярности и наглости Тёма, конечно же, был шокирован, ведь ему не нравились подобные прикосновения. По его мнению, такое поведение было попросту неприличным и неправильном, учитывая, что они знакомы всего два дня. Он страшно боялся, что их кто-то застукает и по вузу расползутся слухи. Но, ввиду обстоятельств, он не стал ничего говорить.
«Лучше попрошу её в следующий раз так не делать, – подумал он, – когда она будет в более спокойном состоянии. Хотя... Она скорее всего очень тактильный человек. И именно в прикосновениях она видит поддержку. Так что, если такие специфические объятия её успокаиваят, то пусть обнимает. Главное, чтобы на людях такое не вытворяла, а то неправильно поймут. Тем более, за ней, небось, пол вуза бегают.»
– Кёко, что случилось? – спросил Тёма.
– Я... – ответила, всхлипывая, Кёко, – я легла спать пораньше, как ты и сказал. Я почувствовала усталость и сонливость. Но вот... Сейчас я... Просто проснулась. И на меня сразу напала паника... Я не знаю... Не знаю... Что с этим делать?!!
Она снова начала реветь, в этот раз, в плечо Артемия. Ему, конечно, не нравилось, что его ветровку слюнявят, но сейчас главное, чтобы Кёко успокоилась. Да и не будет он наезжать на бедную и больную девочку за то, что она намочила его куртку, ведь соглашаясь ей помочь избавиться от тревожного состояния и мыслей о смерти, он понимал, на что он подписывается. Поэтому Тёма приступил к исправлению данной ситуации. И для начала он попытался найти причину, по которой Кёко вообще проснулась.
– Тебе ничего такое не снилось? – спросил Артемий.
– Нет, просто темно... Темнота, – отвечала Кёко, – а потом я проснулась... А за окном всё темно. Все соседки спят... И... И... Мне стало страшно! Я затряслась и... Пришла сюда... Подышать свежим воздухом... Не помогло... Я...
«Да она вся трясётся, как осиный лист, – подумал Тёма, – и не понятно, это из-за холода или её нервов. Так, думай. Для начала нужно попробовать дыхательную гимнастику! А потом надо как-то снять с неё напряжение. Можем, в целом, прогуляться. Да, прогулка на свежем воздухе должна ей помочь немного прийти в себя! Тем более, мне страшно достанется, если выйдет охранник... »
– Кёко, – начал он, – всё хорошо, слышишь? Я здесь. Я пришёл, чтобы тебе помочь. Давай, как вчера попытайся дышать. Давай, вдо-о-о-о-о-ох, вы-ы-ы-ы-ыдох. Молодец. Давай. Вдо-о-о-о-ох. Вы-ы-ы-ы-ыдох. Умничка. Давай, продолжай.
Она подышала так минуты две, пока Тёма не заметил, что ей стало значительно лучше. Кёко больше не тряслась так сильно, и из глаз стали проскальзывать слёзы.
«Слёзы помогают справиться со стрессом и напряжением, – подумал Артемий, – это хорошо, пусть выплеснет все эмоции наружу.»
– Кёко, пойдём пройдёмся? – предложил Тёма, – тебе сейчас нужна физическая активность. Ты успокоишься, снимешь напряжение и, вдобавок, устанешь и ляжешь спать. Пойдём, давай. Хорошо?
Она осторожно встала с лавки и, взяв Артемия за руку, направилась к выходу из общежития. Дойдя до ворот, она достала пропуск и вышла с территории института вместе с Тёмой. Пройдя пару кварталов, Кёко остановилась.
– Что случилось? – спросил у неё Артемий, которому было неловко держать её за руку, потому что посторонние могли неправильно понять. Но так как Кёке сейчас была нужна любая поддержка, так что Тёма, который не любил прикосновения и ласку, был готов пойти даже на такое. Но всё же он оглядывался по сторонам и надеялся, что никто из знакомых не увидит его гуляющим с первокурсницей ночью, потому что объясниться будет крайне трудно.
– А как ты прошёл в общежитие? – спросила Кёко.
– В каком смысле?
– Ну, у нас ворота по пропуску открываются. А ты не живёшь в общежитии. Так как ты проник во внутренний двор?
Тёма потупил взгляд.
«Соврать ей и сказать, что стырил у Василия? – подумал он, – нет, это тупо. Сказать, завалялся с прошлого года? Но ей Жора расскажет, что я ещё на третьем курсе в квартиру переехал. Так ещё и все подробности про новоселье расскажет... Нет, выхода я не вижу.»
– Для тебя так важно это знать? – спросил Артемий, надеясь, что ему не придётся рассказывать о своём подвиге.
– Да, – ответила Кёко, – мне нужно знать.
– Я через забор перемахнул.
– Шутишь?
– Нет, к сожалению нет.
– Зачем же ты так... Мог мне позвонить, я бы вышла и открыла...
– Ты на звонок не отвечала.
– Как это...
Кёко достала из кармана телефон и увидела пропущенный от Тёмы.
– Мне очень стыдно за такое поведение, – продолжал он, – Но... У меня пропуск от института не работал.
– Ещё бы, у общежития свой пропуск, – пояснила Кёко.
– Ну, вот. А ты трубку не брала. Я уже решил, что ты того... Поэтому решил не тратить зря время...
– Тебя так посадить могли! Это очень безрассудно! Тем более... Я того не стою...
– А?
Тёма посмотрел на лицо Кёко и увидел, как у неё снова потекли слёзы по щекам. Она только успокоилась, а теперь снова начала плакать. Это очень настораживало Артемия, и он попытался как-то сгладить ситуацию. Но вместо этого он ляпнул:
– Тогда зачем ты мне позвонила? Сама же сказала, что тебе плохо, вот я и прибежал. Хорошо, что с тобой всё в порядке, я думал, ты снова на подоконнике.
После этих слов он услышал вой. Кёко заревела, закрыв лицо ладонями. Тёма лишь цокнул, но внутри, он проклинал себя за то, что ляпнул это.
«*****! – начал браниться про себя Артемий, – *******! ***** *** * *****! Твою же мать, кто меня за язык тянул??! Что мне делать?!! Она же только успокоилась! А я всё снова испортил! Так, без паники! Вдох. Выдох. Надо извиниться за резкость и сменить тему. Попробую исправить ситуацию...»
– Прости, – тотчас дал заднюю он, – я просто очень сильно волновался за тебя. Когда ты позвонила и вся в слезах начала молить о помощи, я представил не самую приятную картину в голове. Поэтому я даже рад, что с тобой всё в порядке. Относительно.
Кёко немного успокоилась и продолжила идти дальше. Они вместе завернули за угол конца улицы и оказались рядом с рекой. Они шли вдоль текущей реки по сырому асфальту. Из-за похолоданий, по ночам в городе стал появляться туман, который оставлял свои следы по всем улицам. В эту ночь он также разлёгся вдоль реки, укутывая ноги прохожих своим неприятным холодом и сыростью. От этого внутри становилось зябко и неуютно, Кёко даже пару раз чихнула. Тёма сначала не придавал этому значения, потому что он сильно устал, но вскоре до него дошло, что ей, наверное, холодно.
– Что-то прохладно сегодня, – подумал вслух Артемий, глядя под ноги, – тебе не холодно Кёко?
Он взглянул на неё и увидел, что она немного трясётся. Она и до этого тряслась, но сейчас Тёма задумался: трясётся ли она из-за нервов или из-за того, что вокруг холодно. Одно лишь только сомнение в том, что он не может прочесть Кёко, как читают пациентов Алексей Александрович или Дмитрий Сергеевич, заставляло Тёме сомневаться в своих способностях и в возможности помочь Кёко. Его не покидал страх, что он не сможет ей помочь. И какой тогда из него врач психиатр?
Дмитрий Сергеевич постоянно на лекциях рассказывал, как просто определить патологии у пациентов. В некоторых случаях этому человеку было достаточно лишь взглянуть в глаза пациенту, чтобы поставить диагноз. Тёма неоднократно видел этого человека в действии, ведь именно эта легенда психиатрической кафедры вела практику у его потока в психиатрической больнице. А Алексей Александрович, которого так хвалил Дмитрий Сергеевич, и признавал его гениальнейшим человеком, который, скорее всего, совершит прорыв в психиатрии. И именно этот доктор своим нестандартном мышлением способен помочь больному там, где специалисты разводят руками. А что он, Артемий, способен делать, если он даже не понимает, что произошло в жизни Кёко. Он, конечно, уже прикинул какие возможные заболевания у Кёко и как их лечить, но он не был уверен, что всё сработает, потому что он её не понимал.
Да, врачи зачастую не эмпаты, даже наоборот, многие из них холодные циники, которым может даже и наплевать на пациента. Ведут они так, потому что врач должен лечить, а не жалеть. Доктору следует осмотреть пациента, поставить диагноз и назначить лечение. Иногда, при необходимости, отправить пациента к коллеге или другому врачу. А так это всё, что требуется от врача. Так что, Тёме действительно не нужно было знать о всех эмоциональных перипетиях Кёко и уж тем более, о её личной жизни... Если он был бы обычным врачом-терапевтом, а у неё был бы грипп.
Но он выбрал быть психиатром, а эти люди должны понимать, что творится в голове пациента, ну или хотя бы понимать, можно ли пациента вылечить, или ему суждено всю жизнь сидеть на таблетках и время от времени посещать психиатрические заведения для того, чтобы получить поддерживающее лечение и рецепты для медикаментов. О людей, окончательно съехавших с катушек, Тёма не беспокоился, таких людей он умел распознавать на отлично (не зря же он на практику в психиатрическое заведение ходил) и за них зря не беспокоился. Им уже ничего не поможет.
Тем не менее, Тёме было не обязательно знать причину, по которой у человека поехала крыша, её может попросту не быть, но знать что пошло не так, чтобы точно поставить диагноз, просто необходимо любому психиатру.
Да и работа с пациентом – один из важнейших навыков врачей, которым Тёма не обладал пока что в полной мере. Он проштудировал все методички и еженедельно, по субботам, читал новые исследования по психиатрии, а также обновлённые рекомендации по лечению психических заболеваний. Он умел собирать анамнез у больных (хотя и первый опыт сбора анамнеза у пациента-овоща пошатнул его уверенность в сборе анамнезов), ставить диагнозы и назначать лечение. Но это было всё в условиях практики, тогда куратор заранее знал, чем более пациент, а здесь Артемию самому предстояло разобраться, как помочь Кёко. Поэтому он так сильно нервничал.
Более того, Тёма не умел поддержать пациента, ему вообще было сложно кого-то поддерживать, просто потому что он такой человек. Но в этом случаем, ему необходимо было понять, что сказать пациенту в какой-либо ситуации, чтобы не усугубить её. Для любого другого врача это было, возможно, не так страшно и пагубно, ведь всегда есть медицинские сёстры, которые при необходимости успокоят. Но он у Кёко и в роли врача, и медсестры, и санитарки, и фельдшера, и, учитывая как кафедра психиатрии ругала штатного психолога медицинского института, ещё и психолог. В общем, огромная ответственность за своего пациента заставляла Артемия нервничать, но он не собирался давать заднюю.
– Держи, – сказал Тёма, сняв с себя куртку и отдав её Кёко. Она была в шортах и свитере, а он в джинсах, толстовке и куртке, так ещё и внизу была майка.
– А ты не замёрзнешь? – побеспокоилась Кёко.
– Нет, толстовка тёплая. Всё в порядке. Тебе так теплее?
– Да... Намного.
– Кёко, как сегодня день прошёл? – спросил он, – было не очень сложно?
– Я все пары засыпала... – всхлипывая, ответила через пару минут Кёко, – очень спать хотелось и, кажется, я даже уснула случайно на паре по английскому... Прямо на первой парте... Преподаватель, наверное, теперь так расстроен мной.
– Ничего, покажешь ему в следующий раз, что ты способная студентка, которая может выполнить любую работу за короткий срок, то для тебя это не будет проблемой. Да и кафедра иностранных языков очень лояльно относится к будущим медикам. Они знают, что нам ещё латынь учить...
– И как тебе латынь?
– Amabilis insania.
– Что?
– Как начнёшь изучать латынь, тогда и узнаешь.
– Амбалус Инсза...
– Amabilis insania. Оно же приятное безумие. По крайней мере, именно это я испытал, изучая латынь. Хотя, язык очень похож на английский, ведь он является прародителем всех индоевропейских языков. Так что, проблем с изучением у тебя не должно быть, а вот с правописанием...
– А что?
– Однажды, я случайно перепутал местами буквы фразы. Фраза должна была быть: Dura lex, sed lex. Закон суров, на то он и закон. А я написал: Dura lex, led sex. Что можно перевести, как «Жестокий закон ведёт к сексу». Преподаватель минут десять смеялся... И до сих пор смеётся, рассказывая на парах этот случай. Так что, всего лишь несколько букв способны изменить смысл предложения.
– В этом есть что-то философское.
– Да... Наверное. Ты как себя чувствуешь?
– Мне немного получше. Отпустило. Я успокоилась. Даже стало как-то весело... Я не знаю. Тёма, а расскажи что-то ещё про учёбу. Какие предметы самые сложные? У тебя были пересдачи? А были ещё какие-то забавные моменты.
– Так, давай тогда я отпущу твою руку. Просто я не очень тактильный и не люблю, когда меня трогают, – объяснил Артемий, отпуская руку Кёко, – а ты, я смотрю, очень любишь контакт... Спасибо, что при Жоре не обняла, а то он бы не так понял...
– Если тебе в тягость, то я не буду тебя трогать! – пробубнила Кёко, прикусив губу.
– Не надо! – тотчас дал заднюю Тёма, – можешь прикасаться, если тебе это поможет справиться с паническими атаками. Можешь даже обнимать меня во время очередного приступа. Просто не люблю лишние прикосновения. Вот и всё. Не знаю, человек я такой просто.
– Ясно... Так, расскажи, может, что-то ещё интересное было? Как ты вообще пришёл к тому, что стал психиатром.
Артемий остановился и задумался. Кёко тоже остановилась и посмотрела непонимающе на него. А Тёма просто пялился на мощёную плитку. Воспоминания нахлынули на него.
– Ой, конечно же они будут тебя избивать! – говорила тогда его мать, – ты же ведёшь себя так...
– Но я ничего плохого им не сделал, – объяснял тогда ещё маленький Тёма, – я просто попросил их, чтобы...
– Да замолчи ты! Вон, весь в синяках и царапинах! Раз побили, значит было зачем. Да и вообще, ты мальчик или кто, чтобы жаловаться. Дал бы сдачи и всё! Дело с концом. А ты не понимаешь ничего в человеческих отношениях! Сейчас отец прийдёт, увидит, что ты рубашку в крови испачкал и как даст!
– Тё-ё-ё-ёма! Т-ё-ё-ё-ёма! – услышал Тёма. Он поднял голову и увидел обеспокоенную Кёко. Придя в себя после внезапного наплыва воспоминаний, он заявил:
– Всё хорошо, правда, всё нормально.
– Точно? – спросил Кёко, – если тебя что-то тревожит, ты только скажи! Я хоть и первокурсница и ничего не понимаю пока что в врачевании, но я могу тебя поддержать, если нужно будет.
– Спасибо... Не стоит. Пойдём дальше. Расскажи лучше, как твоя первая статья?
– Я уже вторую пишу. Первая получилась не такой объёмной, как мне хотелось бы, но, мой научный руководитель меня похвалил.
– Жорик, что ли?
– Георгий Сергеевич скорее куратор-
– Хах! Георгий Сергеевич...
– Я сказала что-то не так?
– Нет, просто для меня это Жора. Студент четвёртого курса, маленький ещё, только экватор прошёл. Я всё ещё помню, как он в слезах бегал и орал, что его отчислит злой преподаватель по английскому. В результате ему четыре поставили и отпустили. Ну, кхем... Продолжай, извини.
– Ну, Георгий курирует всех новичков, которые решили написать научные статьи. Он помогает подбирать нам темы и научных руководителей.
– А кто у тебя тогда научрук?
– Николай Васильевич.
– А, кафедра гистологии. Интересно... Ладно, а почему ты сейчас назвала Жору Георгием Сергеевичем, если сегодня на обеде ты назвала его просто Георгием?
– Это единственное, что тебя сейчас волнует?
– Нет, но просто интересное наблюдение.
– Ну... Я забыла его отчество... Надеюсь, он на меня не обидеться...
– Он старше тебя на три года, максимум – на четыре. Так что успокойся и не забивай голову. Ты же не зовёшь меня Артемием Александровичем.
– Ну... У нас просто знакомство было в неформальной обстановке... И, если честно, я когда тебя увидела, подумала, что ты первокурсник... Ты очень молодо выглядишь. То есть... Вы?
– Спасибо, но давай лучше на ты. Я не настолько старый. Мне всего лишь двадцать три.
– Двадцать три?! Мне всего лишь восемнадцать...
– Я рад за тебя. Это не повод обращаться ко мне на Вы. Если бы я был твоим лечащим врачом – возможно, тебе бы стоило обращаться ко мне на Вы.
– А Вы разве меня не лечите?
– Я же просил, обращайся ко мне на ты. И я только в ординатуре. Мне учиться ещё, как минимум, года два, прежде чем я смогу стать полноценным врачом.
– Но несмотря на это ты спас мне жизнь... И сейчас собираешься помогать мне. Спасибо тебе, огромное.
– Да не за что. На моём месте любой поступил бы также.
– Тут красивый вид. Давай остановимся и посмотрим вместе.
Они переходили реку по мосту. Вокруг была тихая и спокойная ночь. Почти никого не было на улицах, лишь изредка машины проезжали мимо по тротуару. Кёко спокойно села на ограждение моста, свесив ноги к реке. Сам мост возвышался чуть больше метра над рекой, поэтому Тёма и Кёко слышали умиротворённое журчание воды. Где-то, вдалеке, видимо, на небольшом зелёном островке, где стояла пара деревьев играли на своих скрипках кузнечики.
– Не свалишься? – спросил Артемий, опираясь на ограждение локтями.
– Нет, – ответила Кёко, – я просто хочу почувствовать запах реки. Тут так хорошо вокруг. Так спокойно...
Они простояли так молча минут пять. Кёко сидела, болтая ногами и слушая звуки. А Тёма стоял рядом и наблюдал за каждым движением её движением, всё ещё побаиваясь, что она может упасть в воду. Но, к его удивлению, Кёко лишь болтала ногами, сидя на мосту и улыбалась Тёме. Он даже спустя какое-то время позволил себе устремить свой взгляд на водную гладь. Белая луна полная луна отражалась в воде и сияла ярче уличных фонарей, что освещали лица Кёко и Тёмы.
Внезапную идиллию прервал рёв мотоцикла. Мотоциклист пролетел буквально за минуту по шоссе недалеко от Тёмы и Кёко. Артемий лишь заметил, как она падает в реку. Он тотчас попытался её схватить, но было поздно. Водная гладь побежала рябью, образовывая круги в том самом месте, куда упала Кёко. Тёма тут же, чуть ли не по рефлексу, нырнул за ней.
Он сумел её достать довольно быстро, благо, она не ушла на дно, да и не собиралась. Он оттащил её на берег, куда плюхнулся сам. Холод продрог обоих и они затряслись.
– Пойдём, – сказал Тёма, – провожу до общежития. А то ты сильно промокла, а тут ещё и холодно. Простынешь так.
Кёко кивнула и, встав на ноги, пошла за ним. Артемию бросилось в глаза, что Кёко снова трясётся. Разумеется, она тряслась из-за холода, но помимо этого он увидел в её глазах некий страх, некую панику, поэтому решил взять её за руку и спросил:
– Сильно испугалась?
– Д... Да! – выпалила Кёко, – мне было очень страшно... Я... Я...
Слёзы потекли из глаз. Тёма остановился и сказал:
– Если тебе от этого станет легче, то можешь меня обнять. Я не против.
Кёко уткнулась головой в его плечо и заревела. Тёма лишь гладил её по спине и говорил, что всё хорошо.
Стояли они так недолго, потому что на улице было холодно, а они оба были мокрыми. Спустя пару минут они снова шли к общежитию. Артемию было страшно интересно, как Кёко умудрилась упасть в реку, ведь до злосчастного мотоциклиста она спокойно сидела на мосту и наслаждалась видом.
«Неужели она претворялась и сдерживалась? – размышлял Тёма, стуча зубами, – тогда понятно, почему она была такой счастливой. Жертвы перед попыткой уйти из жизни обычно бывают навеселе. Они резво общаются с друзьями, дарят всем подарки (в том числе и те, что дороги им) и просто пытаются казаться счастливыми и весёлыми. Неужели я пропустил мимо себя такой очевидный ход событий? Тогда почему она плакала перед этим? Она же точно тряслась из-за панической атаки. Ей было страшно одной? Поэтому она позвонила?»
– Кёко, а как ты упала в воду? – спросил в лоб Артемий. Ему казалось, что в данной ситуации следует спросить у неё напрямую.
– Я случайно, – ответила Кёко, – я испугалась, потеряла равновесие. А потом... Бульк...
– Ладно, сейчас придёшь в общежитие и примешь горячий душ. Выпей чай и ложись спать.
– А ты?
– А я тоже пойду домой и лягу спать. Если что звони и пиши мне.