Принеси Жар-цвет и плакун-траву...
Приходил ко мне твой суженый, приходил: он ломился в мои ворота, что было сил, и стращал, угрожал да требовал — не просил. Его конь тихонько вздрагивал и косил на кружившее за опушкою вороньё. Понимал смышлёный ласковый вороной: не к простой пришли колдунье вы, не к простой, — у неё три сотни демонов за спиной, и, хоть как себя осеняй крестом, лишь безумец что-то требует у неё.
Но суров был твой суженый, ох он и был суров. Говорил, что на всё на свете теперь готов: попросил уже всех духов и всех богов, всем шаманам привёз дражайшие из даров, но никто ему ответа ещё не дал, как тебе, любимой, снова открыть глаза, и проснуться, и что-то ласковое сказать... За его спиной собиралась греметь гроза, он горел как пламя и замерзал, будто в Сечень его окутали холода.
Он был молод, статен и полной луны ясней, с волосами цвета осенних дней... Мы недолго спорили о цене: я была всех духов стократ сильней — и одна на свете помочь могла. И, скользнув ладонью по рукаву, назвала я цену — а он кивнул, чтоб в уплату древнему колдовству принести Жар-Цвет и плакун-траву, да остаться на ночь в постели зла.
Был со мной твой суженый, ох как был, выгибался месяцем, говорил, что когда б тебя бы он не любил, то со мной навеки остался бы, ведьмовские чары берут своё. Я чертила пальцем овал лица, отвлекаясь, чтобы поцеловать... Его конь, привязанный у крыльца, до рассвета в ужасе гарцевал, на опушке каркало вороньё.
А на утро встала я, в чём была, горький сок берёзовый собрала, разлила его посреди стола, по углам поставила зеркала (все в багровых пятнах — по тридцать три). Я смешала листья семи берёз, на две капли — горьких русальих слёз, на полпальца — выжимку летних рос, настояла варево на крови
да пустилась в путь на его коне. Тот хрипел, но нёсся — быстрей, сильней, торопился в терем, что всех родней. Летний дождь хлестал меня по спине, дикий ветер с каждой минутой креп. Я успела вовремя — как всегда: пусть мой взгляд морозней любого льда, но огонь струился в моих следах, да в руках живая текла вода — и меня впустили в подвальный склеп.
Темнота стучалась ко мне под дых. Ты была красивее всех живых и мертвее мёртвых — от сих до сих... Я звала всех духов, задобрив их, я тебя вернула. Обычай прост: если сердце мается и болит, не умея мёртвую отпустить, то найди колдунью — и попроси (погубить его, а её — спасти).
...За моей избушкой — сплошной погост.