Глава 3
Открыв входную дверь, я прошел вглубь квартиры, включил свет и снял с Беса ошейник. Пес рванул на кухню к миске с водой, едва не сбив с ног Антона, что следовал за мной.
— Зачем ты приехал? — спросил я рассматривающего не без интереса мою обитель парня.
— Мы чертовски давно не виделись, ты так не считаешь? — разувшись и пройдя мимо меня в импровизированную гостиную (я жил в квартире — студии), ответил Мирный.
— Нет, — односложно ответил я, подперев выложенную камнем стенку и сложив руки на груди.
— Родители волнуются, — бросив на меня пронзительный взгляд, сказал Антон.
— Они вспомнили, что у них есть сын? — переполненным сарказмом голосом вопросил я, изобразив глубоко мыслящую гримасу на лице, щелкнув при этом пальцами.
— Тебе самому не надоело? — нахмурившись, задал очередной вопрос друг, а мне захотелось ему конкретно вмазать, чтобы больше язык не повернулся завести эту ненавистную мне тему.
Я восемнадцать лет терпел абсолютный игнор со стороны родителей. Гребанных восемнадцать лет я видел лишь растущую сумму на банковской карте, сопровождающейся сотней подарков, бесчисленное число нянечек, сменяющихся столь спонтанно, что я не успевал запоминать их имена и свод правил, целей и задач, что я обязан был соблюдать, достигать и выполнять. С каждым годом во мне копились злость, боль, угнетающая меня несправедливость. С каждым годом я ужесточался, черствел изнутри и в четырнадцать я впервые сорвался, убежав из дома. Меня не искали разве что бомжи. Весь город был поднят на уши, в то время как я шлялся невесть где в свой день рождения, о котором в очередной раз забыли. Меня нашли: грязного и ободранного, но все же нашли, под вечер. С того дня условия в доме родителей приобрели для меня искаженный смысл. Я делал все в точности наоборот. Но вряд ли со зла: я хотел добиться их внимания. Я так желал этого, что даже как-то едва ли не сорвал сделку отцу, за что он меня жестоко наказал, лишив последних привилегий.
В восемнадцать я уехал к деду, который жил недалеко от города, оповестив об этом родителей посредством идентичной открытки, нередко получаемой мной по праздникам, если они были в командировке. Я поступил в архитектурный своими силами, вдобавок на бюджет, оставив нетронутыми перечисленные деньги, что покоились на карточке до сих пор. Я ушел налегке, практически ничего с собой не взяв, и я чувствовал, что это было правильно.
Дедушка как никто другой понимал меня, он редко принимал помощь от родителей и по большей части добивался всего сам, а когда я переехал к нему, нам и вовсе стали не нужны их деньги. Я принимался практически за любую работу, которую мог осилить. Не боялся трудностей и часто недосыпал, но это был мой выбор и я был им горд. Время шло, а родные донимали меня все чаще и чаще, моля вернуться домой, предлагая очередные дорогие игрушки, только те, которыми тешатся «взрослые» мальчики. Но я был категоричен в своих решениях, кроме дня, что стал для меня роковым.
Знойное лето три года назад отобрало у меня самого любимого и дорого мне человека. Диагноз был стар как мир — инфаркт. У деда не выдержало сердце, хоть он и никогда не жаловался на боли, или же не хотел огорчать меня. Никакие связи родителей и деньги, что пачками уходили в карман докторам не смогли спасти его, а мир для меня потерял былые краски, приобретая оттенок серости. В тот вечер я впервые напился до беспамятства со своим лучшим другом, сыном таких же влиятельных родителей, какими были и мои. Мы дружили еще с садика, после в школе и универе, пока его не выперли оттуда за непосещаемость, а всунуть обратно даже подмасленные денежки не смогли. Но вскоре его пристроили в другой ВУЗ, который не особо следил за своей репутацией, и для Антона все встало на свои места.
Мирный всегда отличался своей расхлябанностью, своенравностью, жопой с тягой к приключениям, да и в целом его можно было охарактеризовать небезызвестной фразой: «оторви и выкинь». Однако каким бы засранцем он ни был, я всегда был ему рад, и даже сейчас, после того, как он поимел мою девушку. Окей, девушку — это громко сказано, но все же какие-то отношения между нами были. Но вопреки всему я не испытывал желания убить его. Вру. Покалечить — испытывал, но только на первых порах.
— Ты завис? — щелкнув пальцами перед моим носом, спросил Антон, а я как будто вынырнул из воспоминаний.
— Есть маленько, — встряхнув головой, ответил я и поплелся на кухню.
— Так что с предками? — послышалось вдогонку.
— К херам, — бросил я, доставая пиво из холодильника. — Будешь?
— Не откажусь, — ухмыльнувшись, ответил Мирный, махнув рукой на вопросы про родителей. — Кстати, а что за невинность с тобой была?
Я напрягся от очередного вопроса моего сующего свой нос в любую щель друга. Невинностью он обозвал мою очаровательную соседку. А ведь, правда, образ «хорошей» девочки так и сочился из нее. Она была столь хрупкой нежностью, что практически от каждого моего слова краснела и прятала свой взгляд, это, безусловно, меня забавляло, и я не упускал момента отпустить одну из излюбленных мною пошлых шуточек, избегая откровенного. В такие моменты ее выразительные голубые глаза смотрели на меня с долей страха и смущения, но все же выражали неприкрытый интерес.
Она была симпатичным и безупречным в своей невинности созданием, и этим самым вызывала во мне противоречивые чувства: одни стараются воззвать к здравому разуму, вторые плюнуть на все и довериться своему желанию. Еще во время нашей первой встречи в лифте я смог всецело оценить ее по достоинству. Если не считать тот факт, что выглядела она как взъерошенный воробей, с глазами как блюдца и розовыми то ли от интенсивного бега, то ли от смущения щеками, а может и от всего вместе. А вечером, когда Бес напал на нее в парке, я занервничал, как бы он не причинил ей вреда, но оттащив пса, я убедился, что она отделалась легким испугом, и с облегчением выдохнул. Я решил провести ее домой без задней мысли, потому что чувствовал вину, но в то же время эта спонтанная прогулка, напомнившая мне далекое прошлое, отозвалась во мне теплом и легкостью, пока все не испортил Антон, неожиданно ворвавшийся в мою, было устаканившуюся, жизнь.
— Она слишком ребенок для тебя, — изрек я, игнорируя далеко не добрую ухмылку друга.
— А для тебя? — вздернув правую бровь, спросил он, присаживаясь на диван.
— И для меня, — с вызовом посмотрев в его насыщенные синевой глаза, в которых явственно отражался азарт, ответил я.
Мирный враз нахмурился, окинув меня с ног до головы скептическим взглядом, и фыркнул.
— Чувак, ты переспал с моей сестрой, — негодующе произнес он, и развел руки в стороны. Пожав плечами, я сделал щедрый глоток пива и развалился на кресле. — Она была девственницей, — продолжил друг, буравя меня взглядом.
— Это она тебе так сказала? — переполненным удивления голосом и с нескрываемой ухмылкой на лице спросил я.
Антон на секунду впал в ступор, после чего грубо проматерился, открывая банку светлого.
— Это ничего не меняет, ты трахнул мою сестру, — ткнув в мою сторону указательным пальцем, процедил он.
— Я, конечно, не эксперт, но минет она делает отличный, — мечтательно закатив глаза, произнес я, вспоминая прошлое.
— Блять, заткнись! — фыркнул Мирный, запустив в меня пульт.
Я расхохотался, пролив немного пива на футболку, смахнул капли и стащил ее с себя, поворачиваясь к другу спиной.
— Ахуеть! — выпалил Антон.
— Скудный у тебя словарный запас, — проговорил я, отмечая его полный восторга взгляд в зеркале.
А восхищаться действительно было чем. Всего месяц назад мне набили поистине исключительную татуировку черепа во всю спину, и как только она более или менее зажила, я довёл ее до совершенства руками моего излюбленного мастера.
— Это офигительно круто! — подскочив с дивана и став изучать мою спину как разрисованный холст, выставленный в одной из часто посещаемых им галерей, изрек Мирный.
— Завязывай, — дернув плечом, я скинул руку друга, что следовала линиям, и надел другую футболку.
— А ты что-то похожее набиваешь? — поинтересовался он, опустошая банку пива.
— Да, но ты столько не высидишь, — ответил я, ухмыляясь.
— Ты меня недооцениваешь, друг мой.
Мобильный Антона отозвался небезызвестной мне мелодией, и он сразу же ответил на звонок, предварительно растрепав кудрявые волосы на затылке, с задумчивой миной на лице. Коротко ответив, он убрал телефон в карман с извиняющейся улыбкой на лице.
— За мной уже приехали, намечается вечеринка у Лизы Рыжей, ты должен ее помнить, не хочешь почтить ее своим присутствием?
— Нет, — односложно ответил я, сразу же отмахнувшись от идеи встречаться со своими старыми знакомыми.
Не то чтобы мне было неприятно их общество, но и особого восторга от общения со своей прошлой компанией я не испытывал. Узкий круг их интересов порой выводил меня из себя и часто служил поводом для споров, которые нередко заканчивались потасовкой. Выбранные развлечения, порой имеющие отвратный характер, вызывали во мне лишь злость и раздражение. И в целом, я выбивался из компании, преследуя совершенно иные цели, которые были многим непонятны, а ясны лишь мне. Но я считал, что так и должно быть.
— Уверен? — переспросил Антон у самых дверей.
— Всегда, — утвердительно качнув головой, ответил я.
— Ну, окей, но если что, я на связи, — подмигнув, произнес друг и исчез за дверью.
Я покачал головой, ухмыльнувшись, и вернулся на кухню, подозвав Беса. Пора было приступать к ужину и очередному просмотрю фильмов ужасов, а завтра я планировал заняться поиском работы, а точнее, перевестись из одного салона в другой и, если повезет, найти достойный бойцовский клуб.
***
Утро выдалось на редкость теплым, я натянул майку и спортивные брюки, влил в себя полчашки крепкого заварного кофе с восхитительным ароматом, стащил тушу спящего Беса с кровати и выпер его за дверь, после чего вышел сам.
Дверцы лифта практически закрылись, когда я выставил свою ногу вперед и, зажав ее, они разъехались. Ухмыльнувшись удаче, а именно тому, что мне не придется лишний раз ждать, я проследовал внутрь, пропуская пса. Прижавшуюся к самой стенке знакомую девушку я заметил сразу. Сегодня на ней была белоснежная блузка с коротким рукавом и темно-синяя жилетка, в тон достаточно короткая клетчатая юбка, открывающая обзор на стройные ножки, обутые в конверсы. Я прошелся по ней изучающим взглядом, задерживаясь на открытых участках ее идеальной кожи, а когда посмотрел на ее лицо, что уже пылало от смущения, не смог сдержать довольную ухмылку. Ее реакция меня забавляла, вызывая нешуточный интерес.
— Привет, — потупив взгляд в пол, едва слышно прошептала она.
— И тебе привет, соседочка, — сладко протянул я, поправляя выбившийся локон ее вьющихся волос.
Девушка шумно сглотнула, не решаясь пошевелиться, а лишь испуганно посмотрела на меня. Ее робость меня, откровенно говоря, забавляла. Я наклонился к ней, выставив свою руку рядом с ее головой. Ее беглый взгляд прошелся по татуировке, после чего она перевела свое внимание на мои изогнутые в ухмылке губы и лишь через секунду посмотрела в мои глаза.
— У тебя милый друг, — промямлила она под моим пристальным взглядом, комкая края и без того короткой юбки, что задиралась еще выше.
— Понравился? — достаточно холодно поинтересовался я, отчего она еще гуще залилась румянцем и попыталась от меня отвернуться, но я развернул ее лицо к себе за подбородок. — Понравился? — уже с нажимом повторил я.
Она захлопала ресницами, в то время как ее зрачки в кристально голубой радужке замельтешили, всматриваясь в мои прищуренные глаза.
— Нет, — вымолвила на выдохе Арина.
— Вот и славно.
Подмигнув, я отпустил ее и выпрямился. Мысленно вставив себе пистонов за свою несдержанность. Хоть она и вызывала во мне интерес немного нетипичный для меня, но все же мне не стоило заигрываться, чтобы не наломать в процессе дров, о чём я потом пожалею.
Как только двери лифта распахнулись, я отсалютировал девушке, что дышала через раз от моей выходки, и последовал за рванувшим на улицу Бесом, со свойственной мне ухмылкой. Нет, все-таки мне определенно нужно учиться держать себя в руках, особенно с хрупкой нежностью, олицетворяющей собой мою прекрасную соседочку.