Рождение звезды
Мой Телеграм канал с роликом - https://t.me/mulifan801
@mulifan801 - ник
Мой ТТ с роликами - https://www.tiktok.com/@darkblood801?is_from_webapp=1&sender_device=pc
darkblood801 - ник
Ролик - https://www.tiktok.com/@darkblood801/video/7540666568426933560
Я не эксперт в вопросах воспитания детей (и детей вообще), так что всю информацию пришлось искать в интернете. Помните, что это фанфик, и просто наслаждайтесь чтением.
Я медленно открыла глаза, осознавая каждое движение век, словно они были сделаны из свинца. Воздух был холодным, пропитанным запахом железа и земли. Звезды над головой мерцали равнодушно, как будто ничего не случилось. Но что-то случилось. Что-то очень, очень неправильное.
Я лежала на спине, и моё тело казалось чужим — слишком лёгким, слишком маленьким, слишком... беспомощным.
«Что за чертовщина?»
Рядом раздались шаги — тяжелые, властные, казалось, кто-то нарочно ступал так, чтобы земля содрогалась под его ногами.
Попытавшись перевернуться, я тут же поняла, что тело почти не слушается: оно стало вялым и бесформенным, словно ватное. Мышцы отказывались повиноваться — словно их и вправду не существовало.
«Ладно, может, я просто перепила на девичнике?»
Но нет. Вспомнив последний девичник (и три бутылки текилы, после которых я всё же умудрилась сохранить хоть каплю достоинства), я точно знала — даже после самого адского похмелья я не превращалась в беспомощную тряпичную куклу.
Рука, которую я с трудом подняла перед лицом, оказалась крошечной. Пухлые пальчики, розовые ладошки, ногти — тонкие, как перламутровые пластинки.
Что?
Где мои изящные руки с идеальным маникюром? Где мои запястья, которые так эффектно смотрелись в браслетах? Где я, в конце концов?!
Рядом снова раздался шорох. Я резко дёрнулась, с трудом перекатилась на бок и... плюхнулась на попу.
«Окей, это уже перебор».
Я не плюхаюсь. Я грациозно приземляюсь. Но сейчас? Сейчас я буквально шлёпнулась, как мешок с кортошкой.
Взгляд метнулся вперёд — и... Я увидела его.
Кого, вы можете себе представить? Нет, не ангела, не спасителя, а, чёрт возьми, самого Клауса Майклсона!
Он был весь в крови.
Не капли, не царапины — но он был залит ею с головы до ног. Руки, лицо, даже его обычно безупречные русые кудри теперь слиплись от тёмной, почти чёрной жидкости. Она стекала с его пальцев, капала на землю, впитывалась в почву, как дождь после грозы.
Я моргнула. Галлюцинации?
Слишком реальные. Слишком... детализированные. Что за 4K-реализм такой?
Затем он повернулся — медленно, словно давая мне время осознать, перед кем я нахожусь — и устремил на меня свой пронзительный взгляд.
Красные глаза. Не гибридные — вампирские. Безжалостные, пустые, как у хищника, который уже насытился, но всё равно ищет, кого бы ещё разорвать.
— Агу! — вырвалось у меня само собой.
Что. За. Херня?
Я попыталась сказать что-то осмысленное, но язык будто одеревенел.
— Аба-гу...
Боже, да я же говорю, как младенец!
Я отчаянно замахала руками, пытаясь хотя бы жестами объяснить: «Сними свою страшную рожу, гибрид!»
Клаус наклонил голову, будто разглядывая странную букашку. Потом усмехнулся.
И тут я увидела. За ним. Трупы.
Не один, не два — целая куча.
Женщины в тёмных одеждах, раскиданные, как сломанные куклы. Лица искажены ужасом, шеи вывернуты, груди пробиты.
Он перебил их всех.
— И почему эти чокнутые ведьмы решили принести в жертву ещё и ребёнка? — словно в ответ на мои мысли, раздался спокойный голос Клауса. Он бросил взгляд на тела, затем снова на меня.
Он смотрит на... меня? Это я ребёнок?! Подожди... Если я ребенок, то он спас... меня?
Я мысленно закричала:
«Так ты меня спас? Спасибо, гибридушка... Точнее, пока ещё не гибридушка... кажется».
Но вместо этого снова:
— Абу-га-бу!
Чёрт!
Я огляделась, пытаясь понять.
Последнее, что помню: машина, визг тормозов, боль. Кости, ломающиеся под колёсами. Кровь, растекающаяся по асфальту.
А потом... это. Перерождение? В сериале?
Всё вокруг было слишком реалистичным, чтобы это можно было списать на сон. Я чувствовала запахи, ощущала ветер, своё тело... Значит, это происходило наяву.
О, ирония.
Я ведь смеялась над теми, кто верил в реинкарнацию. И вот — пожалуйста: тело младенца (ребёнка?), брошенного посреди поля, усеянного трупами.
Ну ладно, допустим, это карма за все мои шутки про то, что «детей не хочу». Кто-то наверху услышал и решил: «Ага, вот тебе ребёнок! Самый настоящий! Теперь живи с этим!»
Мудаки...
Но почему память не стёрли?!
Где магические воды забвения? Где обещанный покой? Где стандартный сброс настроек при реинкарнации?!
Нет, вместо этого — полное осознание в теле, которое даже сидеть нормально не может!
Я же младенец! У меня мозг младенца! Почему я вообще могу осознанно думать?!
Или все эти учёные — полные идиоты, и нами на самом деле управляет душа?!
«Выкусите, нау...»
Додумать я не успела — кто-то мягко подхватил меня, и в следующий миг я уже оказалась в крепких объятиях Клауса. Несмотря на слегка грубоватую хватку, его руки были удивительно нежны — слишком умелыми казались эти движения.
Вот он, прирождённый папаша! Хоуп и правда очень с ним повезло.
Его бирюзовые глаза (уже снова человеческие, без следа вампирской ярости) изучали меня с лёгким любопытством.
— И что мне с тобой делать? — пробормотал он, и в его голосе сквозило нечто странное — не раздражение, не холод, а... задумчивость.
«Любить, холить и лелеять!» — мысленно воскликнула я.
Но рот выдал лишь:
— Ммя-мя!
Отлично.
Хорошо, что я пока не умею говорить — иначе Клаус точно бы охренел, услышав от младенца: «Ну что, папочка, забираешь меня домой?»
Как же несправедливо.
Я — на руках у Клауса Майклсона. В теле ребёнка.
Матерь Божья, дайте мне сил...
***
Я открыла глаза уже в другом месте — в машине.
Тёплое, приглушённое пространство, запах кожи и чего-то металлического — крови? Клаус аккуратно, стыдливо бережно, придерживал меня за попу (какой унизительный момент!) и поднял, прижав к плечу. Его пальцы, ещё не смывшие следы крови, лежали на моей спине с неожиданной осторожностью, будто он боялся меня сломать.
Я уже собралась вцепиться крошечными пальчиками в его рубашку (чёрная, дорогая, а теперь — в бурых разводах), как вдруг заметила: меня будто коконом окутывала его кожаная куртка.
Милота.
Клаус Майклсон. Монстр. Убийца. Тот, чьё имя шептали с ужасом даже вампиры.
И вот он — носится с младенцем, как нянька.
Нет, ну я видела, как он с Хоуп обращался. Но я-то не Хоуп. Я — случайный ребёнок, валявшийся среди трупов. Почему он не бросил меня там?
Тело младенца, как оказалось, не создано для долгих путешествий. Мысли путались, сознание тонуло в тёплой мути, и я периодически отключалась, проваливаясь в чёрные провалы.
Когда я снова пришла в себя, Клаус уже выходил из машины, прижимая меня к себе.
Он закрыл дверь, развернулся на каблуках (да, этот психопат умел быть театральным даже в таких мелочах) и направился к какому-то зданию.
Я моргнула, пытаясь сфокусироваться.
«Child Protective Services». Служба защиты детей?!
Вывеска чётко отпечаталась в моём сознании.
Что?!
С какой стати я умею читать на английском?!
Я провалила экзамены по этому языку! Я и иностранные языки — это как две параллельные вселенные, которые никогда не должны были пересечься! А тут — хоп — и я свободно разбираю буквы. В теле младенца. В американском сериале.
Какой бред.
Но больше всего бесило даже не это. Он ведёт меня в CPS?! Серьёзно?!
Ладно, логично. Что ещё делать с найденным ребёнком? Особенно если ты — тысячелетний вампир-еще-не-гибрид с репутацией маньяка.
Но... А если меня усыновят? А если отдадут в приют? А если...
Я даже не знала, кто я сейчас — мальчик или девочка!
Клаус уже подходил к дверям, его шаг замедлился.
Нет, нет, нет, ты не сдашь меня так легко!
— А-а-а-а! — я издала пронзительный вопль, дёргая ручками и ножками.
Он резко остановился, хмуро глянув на меня.
— Ты что, против? — спросил он сухо, будто ожидал внятного ответа.
— Уа-а-а!
Вот именно. Только попробуй сдать меня, псих!
Клаус застыл с рукой, замершей в сантиметре от дверной ручки. Его бровь поползла вверх с театральной медлительностью — точь-в-точь как у человека, внезапно осознавшего, что он подобрал не просто младенца, а бомбу замедленного действия.
— И почему я вообще разговариваю с ребенком? — он процедил сквозь зубы, явно обращаясь больше к самому себе. — Как будто ты в самом деле можешь меня понять.
Он снова потянулся к ручке, намереваясь открыть дверь...
Нет, нет. Нет!
Горло сдавил крик, от которого перехватило дыхание. Слёзы хлынули градом, а сердце бешено колотилось в крошечной груди.
— УА-А-А-А-А!!!
Ты не отдашь меня туда, психопат! Первое правило перерождения в других мирах — держаться за самого сильного! А ты здесь топовый хищник, так что будь добр, тащи меня в своё логово и обеспечивай мне роскошное детство!
И тут все пошло наперекосяк.
Окна CPS взорвались наружу дождём осколков. Машины на стоянке взревели сиренами. Какой-то клерк, выбежавший в панике, чуть не врезался в Клауса, но тот ловко увернулся, даже не отрывая от меня изумлённого взгляда.
Наступила гробовая тишина. Если не считать треска разбитого стекла под ногами, вой сирен и панических криков вокруг.
Клаус не моргнул. Его глаза — обычно такие холодные, расчётливые — теперь горели интересом.
Я зажмурилась, наивно надеясь: если я не вижу его — он не видит меня.
Это сделала Я?! Но как?!
Может, это телекинез? Или... крик сирены? Или... О БОЖЕ.
Я не просто случайный ребёнок. Я — сверхъестественное существо.
Когда я снова открыла глаза, Клаус уже ухмылялся.
— Ох, — он медленно покачал головой, и в его взгляде вспыхнуло что-то опасное. — Кажется, я передумал.
«Вот и договорились».
Теперь он точно меня никуда не отдаст.
— Привет, маленький сюрприз, — он прижал меня чуть ближе, и его голос стал тише, интимнее. — Похоже, у нас с тобой появились планы.
Он развернулся и, не обращая внимания на панику вокруг, пошёл обратно к машине.
— Только больше не кричи. И я не сдам тебя в приют.
— У-у-у... — всхлипнула я, но уже тише.
Отлично. Я только что случайно разнесла здание.
И теперь Клаус заинтересовался мной по-настоящему.
«Что, чёрт возьми, со мной не так?»
Но ответа не было. Только тёплая кожаная куртка Клауса, его крепкие руки и одна мысль:
«Теперь я в игре».
***
«Какой кошмар!» — пронеслось в моей голове, когда одна из служанок Клауса, высокая девушка с карими глазами и аккуратным пучком темных волос, наклонилась ко мне с проклятым памперсом.
Я стиснула веки, словно могла исчезнуть, просто перестав видеть происходящее.
«Нет, нет, нет, это не со мной!» — внутренний голос визжал, как загнанный зверек. Я прекрасно осознавала, что сейчас — младенец, что мое тело не слушается, что все эти... процедуры — неизбежны. Но разум-то мой — тридцатилетний! Тридцать лет, Карл! Я столько всего пережила, столько добилась, а теперь... теперь я лежу, беспомощная, как мешок с мукой, и терплю, пока мне меняют подгузник.
«Хотя бы не мальчиком оказалась...» — подумала я с горькой благодарностью. Представить себя в роли маленького сорванца было бы куда унизительнее. Хотя... если рассуждать здраво, мужской вариант сулил определенные плюсы: никаких гормональных бурь, критических дней, вечных придирок насчет внешности, навязчивых вопросов про замужество...
Черт, да быть парнем — сплошное удовольствие!
Но привычка — вторая натура. Я — женщина, и даже в этом крошечном теле чувствовала себя своей.
Служанка — так и не представившаяся — ловко застегнула последнюю пуговицу на моем комбинезоне (розовом, с вышитыми облачками — мило, но чересчур инфантильно) и подняла меня на руки. Ее движения были уверенными, но осторожными, будто она боялась сломать меня.
«Да я не фарфоровая!» — хотелось огрызнуться, но вместо этого из моего рта вырвалось лишь невнятное:
— А-гу! Абууу!
За ее спиной мелькнуло зеркало.
«Стой! Дай посмотреть!» — я заерзала, отчаянно махая ручонками. Девушка, к моему удивлению, поняла намек. Она медленно — слишком медленно — развернулась и подошла к зеркальному шкафу.
И вот я — наконец-то — увидела себя.
«Ну и что тут милого?» — критически оглядела я свое отражение. Пухлые щеки, вздернутый носик, большие глаза неопределенного цвета — то ли карие, то ли зеленые. Волосы — рыжие, но не яркие, скорее светло-русые с медным отливом.
«Среднестатистический ребенок. Ничего особенного».
Я никогда не понимала людей, умиляющихся при виде малышей.
«Они все на одно лицо!» — всегда думала я, глядя, как окружающие заходятся в восторге от очередного розовощекого комочка. Дайте мне десяток младенцев — и без подсказок я не отличу мальчика от девочки, не говоря уже о том, чтобы уловить в них что-то "уникальное".
Наверное, это и есть тот самый отсутствующий «материнский инстинкт».
Ирония в том, что даже Клаус — этот холодный, расчетливый человек, чьи мотивы я до сих пор не могла разгадать — проявлял ко мне больше тепла, чем я когда-либо чувствовала к детям. Он смотрел на меня с какой-то... странной нежностью. Будто я была не случайным подкидышем, а кем-то действительно важным.
«А может, я и правда для него важна?»
Что за бред? Это же Клаус. Он ничего не делает просто так.
Значит, есть что-то еще. Что-то, чего я пока не понимаю.
Мой взгляд скользнул по своим чертам снова, и вдруг до меня дошло: я похожа на него.
Ладно, может не точь в точь, но что-то общее точно было.
Тот же разрез глаз, тот же овал лица.
«Неужели поэтому он меня забрал?» — мелькнула догадка. Если поставить нас рядом, мы сойдем за родственников. Возможно, даже за отца и дочь.
Да, кого я обманываю! Если бы я и правда была так похожа на Клауса, то все дети в этом мире были бы его клонами. Вдруг я просто одна из многих... И я просто преувеличиваю.
Я потянулась к зеркалу, пытаясь дотронуться до своего отражения, но мои неуклюжие пальцы лишь шлепнулись по холодному стеклу.
Девушка-служанка, увидев мой жест, усмехнулась — губы растянулись в умилённой ухмылке, но в глазах читалось лёгкое недоумение.
— Ну что, нравится? — прошептала она, качая головой, будто разговаривала с обычным, ничего не понимающим младенцем.
«Да пошла ты», — я мысленно скривилась, надувая щёки в немом протесте.
Но, конечно, вышло это несерьёзно — пухлое личико, надутые губки, взгляд исподлобья. Это было совсем не то грозное «отвяжись», на которое я рассчитывала.
И тут дверь открылась. В комнату вошёл ОН. Клаус.
Остановился на пороге, как тень, внезапно обретшая форму — высокий, с той самой фирменной полуулыбкой, которая никогда не означала ничего хорошего. Скрестил руки на груди, пальцы постукивали по рукаву в нетерпеливом ритме.
Он осматривал меня. С ног до головы. Медленно. Будто оценивал, стою ли я потраченных усилий.
— Ну что, маленькая проблема, — голос низкий, с лёгкой хрипотцой, будто после долгого молчания. — Теперь ты выглядишь прилично.
«О, спасибо, великий эстет», — я закатила глаза. Или попыталась. Оказалось, в теле ребенка даже это давалось с трудом — веки дергались несинхронно, больше похоже на нервный тик, чем на саркастичный жест.
«Теперь можешь идти и убивать кого-нибудь, развлечения ради».
Но вслух, разумеется, выдавила только:
— Бу-бу-бу!
Клаус приподнял бровь. Не просто так, а медленно и преувеличенно, будто перед ним был не ребёнок, а кто-то крайне опасный.
Потом вздохнул. Не устало. С предвкушением.
— Ладно. Пора научить тебя вести себя прилично.
Я замерла.
Что. Это. Значит?!
Но он уже разворачивался, выходя из комнаты.
— Принесите её в библиотеку, — бросил через плечо, даже не оборачиваясь. — Будем заниматься.
«Что? Ты ПСИХ?!»
Я остолбенело уставилась на служанку.
Та пожала плечами — выражение лица кричало: «Я просто работаю здесь» — и, аккуратно поправив меня на руках, понесла за ним.
«Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!»
Моё сердце — крошечное, но уже бешено колотившееся — готово было вырваться из груди.
Что он задумал? Дрессировать? Учить манерам? Или...
«Он что, всерьёз собирается воспитывать меня?!»
Мы шли по коридору — служанка, я и его силуэт впереди, отбрасывающий длинную тень.
Я была в ловушке. И самое страшное? Мне было любопытно.
Чёрт возьми, да это же сам Клаус Майклсон! С ним никогда не бывает скучно!
***
Я сидела на дубовом столе в библиотеке, словно драгоценная реликвия, бережно уложенная на бархатную подушку. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тяжелые портьеры, золотили пылинки в воздухе, создавая ощущение, будто я нахожусь в каком-то святилище.
Всего час назад здесь был врач. Настоящий, взрослый человек с кожаным чемоданчиком, пахнущим спиртом и какой-то медицинской стерильностью. Его пальцы — удивительно мягкие для мужских рук — методично исследовали мое крошечное тело.
Он тыкал в меня иголками, заглядывал в рот, трогал мои редкие волосы, будто искал под ними какую-то метку.
Я не издала ни звука.
Не потому что не больно — укол жёг как раскаленное железо — а потому что унизительно. Тридцатилетней женщине, пусть и перерожденной в теле младенца, терять достоинство из-за банального забора крови? Ни за что!
«Терпи, солдат», — мысленно подбодрила я себя, впиваясь крошечными ноготками в собственные ладошки.
Диагноз оказался... неожиданным.
Мне — точнее моему новому телу (как непривычно) — примерно одиннадцать месяцев. Даже не полный год! Одиннадцать, Карл! И для этого возраста, по словам врача, я была слишком мала и худа.
«Признаки хронического недоедания» — так он выразился, бросая взгляд на Клауса, в котором читался немой вопрос: «И где вы её взяли?»
Клаус не ответил. Он лишь стиснул зубы, и в его обычно спокойных глазах мелькнуло что-то тёмное, почти звериное. Потом раздалось тихое, но чёткое: «Накормите её. Сейчас же».
И вот мне принесли кашу.
Не простую кашу, а настоящее кулинарное произведение: с сочной малиной, терпкой черникой и чем-то сладким сверху — то ли мёдом, то ли кленовым сиропом.
Чёрт возьми, это... божественно?
В прошлой жизни я терпеть не могла каши, но эта — совершенно иной уровень.
А потом — молоко. Специальное детское молоко, обогащенное витаминами.
Вы знали, что существует такое? Я — нет.
Теперь я сидела, окруженная разбросанными фолиантами, пока Клаус листал их с одержимостью ученого на грани открытия. Его пальцы перебирали страницы с неестественной для обычного человека скоростью — преимущества вампирской природы.
— Ведьмы говорили, что у тебя нет сил... Значит, ты не одна из них, — проговорил он наконец, поднимая на меня взгляд. В его голосе не было разочарования, скорее, азарт. Как у игрока, который только что выиграл джекпот и не знает, что с ним делать.
Я вдруг подумала: А не могу ли я быть сифоном?
Мысль ударила, как молния. Ведьмы в лесу либо выбрали меня в жертву по считалочке (жестоко, но логично), либо... украли меня у кого-то специально — чтобы принести в жертву нечто, что они ненавидят сильнее, чем вампиров.
Логика, конечно, убийственная. Либо у ведьм, либо у меня.
Но они же сами сказали, что у меня нет сил. А это полностью противоречит тому, что случилось пару часов назад. Ведь то, что произошло с окнами CPS, явно не было обычной детской истерикой.
Или эти ведьмы просто тупые? Может, не заметили во мне зачатки магии?
Или... я украла её у Клауса, пока он держал меня на руках?
Я вырвалась из водоворота мыслей и подняла взгляд на Клауса. Этот древний первородный гримасничал, будто вместо приятного сюрприза получил мешок проблем. Хотя... технически так оно и было. Его брови сдвинулись, образуя между ними глубокую складку, а губы плотно сжались, превратившись в тонкую линию. В глазах же читалось что-то странное — не просто раздражение, а скорее... вызов? Как будто я стала для него очередной загадкой, которую нужно разгадать.
Несмотря на моё желание остаться с ним, я всё же не до конца понимала, почему он меня оставил. Хотя парочка подозрений у меня была.
Первое: если я ведьма (или что-то вроде), то выгоднее держать меня при себе, воспитать, сделать преданной — получится отличный союзник. Или раб. Это как пойдёт.
Второе: он просто... не смог бросить.
Я не знала, какая версия правдивее. И, честно говоря, мне было плевать. Главное, чтобы он обеспечил мне кров, еду, образование и не пытался съесть меня в буквальном смысле. Любить-лелеять — не обязательно. Я переживала и не такое.
Да и этот «отец», в отличие от моего прошлого, хоть не бухает без перерыва. Надеюсь.
Я ещё долго смотрела на Клауса, наблюдая, как он хмурится, а потом...
Мое решение созрело мгновенно.
С трудом сползаю с подушки (чертовы короткие конечности!) и начинаю свой эпический путь через стол к нему. Ползу медленно, как черепаха, но с решимостью спецагента на задании. Каждый мой шаг (если так можно назвать неуклюжее передвижение на четвереньках) сопровождается пристальным вниманием Клауса, хотя он и делает вид, что полностью погружён в чтение.
Он поднимает взгляд именно в тот момент, когда я с торжествующим «Агу!» шлепаю ладошкой ему между бровей.
«Не хмурься, дед, морщины будут», — мысленно ворчу я, ощущая под пальцами прохладную кожу.
И тут происходит нечто странное. От точки соприкосновения по моей руке разливается приятное тепло, затем — ощущение чистейшего горного ручья, наполняющего меня изнутри. Это не было похоже на обычное прикосновение — скорее на первый глоток воды после долгой жажды, на вдох свежего воздуха после душного помещения.
Клаус отшатывается, как от ожога. Его глаза, обычно такие уверенные и насмешливые, теперь расширились от неподдельного изумления. В них мелькнуло что-то... узнаваемое? Как будто он наконец-то нашел недостающий фрагмент мозаики.
Мы уставились друг на друга — два существа, не понимающие, что только что произошло.
— Агу, бугу! — выдавила я, отчаянно махая руками.
Это не я! То есть это я, но я не знаю, как это получилось!
Чёрт возьми, когда я уже научусь ГОВОРИТЬ?!
Уголки губ Клауса дёрнулись в едва уловимой усмешке. Он медленно протянул мне указательный палец, словно предлагая повторить эксперимент.
— Сделай так еще раз, — его голос звучит мягко, но в нем слышится стальная нотка командира.
Я вцепляюсь в палец обеими руками — и ручеёк возобновляется. На этот раз я сознательно замедляю поток, представляя, как уменьшаю напор. Это удивительное чувство — будто я научилась управлять новой конечностью, о существовании которой даже не подозревала.
— Хорошо, теперь прекрати, — его команда звучит спокойно, но в глазах — тот самый охотничий блеск, который я помнила по сериалу. Тот самый, который появлялся, когда он находил что-то действительно интересное.
Я послушно отпускаю, чувствуя, как последние капли магии перетекают обратно к нему.
— Ты как паразит, высасываешь из меня... магию, — констатирует он, но в его тоне нет отвращения. Скорее... научный интерес. Как у биолога, обнаружившего новый вид бактерии.
«Сам ты паразит! Тысячелетний!» — мысленно возмущаюсь я, но вместо слов выдала только:
— Пагу, му!
О, это что-то новенькое.
Будет иронично, если моим первым словом станет «паразит». Вот Клаус обрадуется.
Клаус внезапно смеется — искренне, по-настоящему, как будто на секунду забыл обо всех своих тысячелетних обидах и разочарованиях. Его пальцы нежно встряхивают мои медные кудри:
— Ладно, не дуйся, — усмехнулся он. — Теперь я точно уверен, что ты меня понимаешь.
Я ворчливо буркнула, ухватив его за палец. Клаус только усмехнулся, не делая попыток вырваться.
— Ты не... совсем обычная. Любой другой ребёнок испугался бы, увидев меня этой ночью, — заметил он, прищурившись. В его глазах горел живой интерес, приправленный опасным любопытством.
А я и не обычный ребёнок. Я — ребёнок с воспоминаниями тридцатилетней женщины, которая всего неделю назад пересматривала тот самый эпизод, где ты убил Дженну, убил Елену и наконец стал гибридом. А теперь...
А теперь я сижу тут. С тобой. И ты говоришь, что я «не совсем обычная».
Вот это поворот, да?
Возмущаться несправедливостью жизни было бессмысленно. Да, я умерла — факт. Да, я переродилась младенцем — тоже факт. Но больше всего бесило другое: почему именно здесь? Почему в этом сериале? Почему рядом с тобой, Клаус?
И главное — кто, чёрт возьми, так шутит?!Автор Ответа я, скорее всего, никогда не узнаю.
— Ребекке ты бы понравилась, — хмыкнул Клаус, и в его голосе прокралась тень чего-то, что он никогда не назовёт тоской. — Жаль, она пока... недоступна.
Знаю я, как она «недоступна». Ты сам заколол её.
Хотя, честно? Я бы тоже заколола её после того, что она ляпнула.
«Бросить Клауса ради Стефана-потрошителя?»
Да ты что, дура?! Клаус — не подарок, но он хотя бы любит тебя, в отличие от Стефана!
Вот встречу эту дурёху — выскажу всё в лицо.
Хотя... когда я её вообще встречу? Какой сейчас год?
Мои мысли прервало неожиданное движение — Клаус поднял меня на руки с такой осторожностью, будто я была хрустальной вазой. Очень ценной вазой.
«Ну конечно, у него материнского инстинкта в сто раз больше, чем у меня!» — мысленно фыркнула я, ощущая, как его сильные руки бережно поддерживают моё хрупкое тело.
— Ладно, паразит, пора дать тебе нормальное имя, — объявил он, и я немедленно вцепилась пальчиками в его дорогую рубашку, всем видом показывая: «Если дашь мне дурацкое имя — я тебя ПРИКОНЧУ, как только научусь ходить!»
Клаус хмыкнул — будто действительно понял мою немую угрозу. Его губы растянулись в той самой хищной ухмылке, которая обычно предвещала неприятности.
— И имя тебе...
Он замолчал — так театрально, так пафосно, что я заёрзала у него в руках от нетерпения.
— Эстелла...
Пауза.
— Эстелла Майклсон.
В воздухе повисло молчание. Эстелла. Звучало... изысканно. Почти как «Эстер», но без мрачных ассоциаций. И главное — Майклсон. Он дал мне свою фамилию.
В тот момент я поняла две вещи: меня только что официально удочерил самый нестабильный гибрид (пока что нет) в истории. И, кажется, теперь я — часть этой безумной семьи со всеми вытекающими последствиями.
Клаус наблюдал за моей реакцией с тем самым выражением — смесью амбиций и странной, почти отцовской нежности.
Я скривила губы в немой гримасе — то ли возмущения, то ли смирения.
— Не нравится? — Клаус приподнял бровь, но в его глазах читалось явное удовольствие. Он знал, что я не могу возразить.
Я ответила ему красноречивым жестом: схватила его за палец и укусила.
Конечно, мои жалкие молочные зубы даже не оставили следа на его первородной шкуре, но сам факт был важен.
— Ага, значит, нравится, — он рассмеялся, игнорируя мой протест. — Эстелла — «звезда». Надеюсь, ты не разочаруешь.
О, ещё бы. Я буду сиять так ярко, что тебе понадобятся солнцезащитные очки.
Я Эстелла Майклсон.
Звезда, которая упадёт тебе на голову.
***
Полгода спустя
— Стелла, иди сюда, — звал меня Клаус, сидя на корточках.
Великий Клаус Майклсон сидит на корточках ради меня. Кто бы мог подумать, а?
Я мысленно фыркнула, делая шаг вперёд, чувствуя, как мои крошечные босые ножки утопают в мягком персидском ковре. Солнечный свет, проникающий сквозь витражные окна гостиной, рисовал на полу разноцветные пятна, и я старательно наступала на самое яркое голубое — просто потому что могла.
Зачем называть меня таким пафосным именем — Эстелла, если он всё равно сокращает его до «Стелла»? Будь на его месте Элайджа, он бы растягивал моё имя долго и с наслаждением, смакуя каждый слог: «Э-сте-лла». Но Клаус всегда предпочитал практичность изысканности.
Первые месяцы я с трудом привыкала к новому имени. Для бывшей Екатерины (или просто Кати, как звали меня коллеги в прошлой жизни) «Эстелла» звучало слишком... вычурно. Будто я не живой человек, а персонаж из романа, который слишком старается произвести впечатление. Но что поделать — привыкать пришлось. Главное теперь — если вдруг я встречу Кэтрин, и Клаус назовёт её «Катериной», не обернуться по привычке. Вот будет сюрприз.
— Па... — протянула я, делая шаг вперед. И этот негодяй, словно специально, сделал шаг назад!
Ну конечно. Настоящий демон.
Его глаза — эти вечно насмешливые, голубо-зелёные глаза — сверкнули, когда он скрестил руки на груди, явно получая удовольствие от моих мучений.
— Ну же, Стелла. Ещё пару шагов.
Я скривила губы, чувствуя, как они дрожат от напряжения.
За полгода нашего совместного проживания я кое-как научилась выстраивать звуки в подобие слов. И, как ни странно, первым моим словом стало...
«Папа».
Ирония? Да.
Я просто хотела мысленно возмутиться, что Клаус слишком хороший «папаша» даже для такой бездомной бродяжки как я, но вместо привычного «агу» из меня вырвалось именно это.
Он застыл тогда, будто превратился в статую. Я даже подумала, что у него сердце остановилось.
Его лицо, обычно такое выразительное — то насмешливое, то холодное, то яростное — на мгновение стало совершенно пустым. Будто кто-то выключил свет внутри.
Потом он медленно моргнул, и что-то в его взгляде... смягчилось.
Конечно, странно, что я, которой когда-то было тридцать, сейчас называю его «папой». Но если подумать... он мог бы быть моим дедушкой. Или прадедушкой.
В любом случае, Клаус был куда лучшим отцом, чем тот алкоголик, от которого меня зачали в прошлой жизни. Тот человек даже не пытался скрывать, что я — ошибка, обуза, ненужный груз. А Клаус...
Клаус кормил меня с ложечки, когда я болела. Клаус читал мне перед сном, даже если днём кого-то убил. Клаус ловил меня, когда я падала.
Так что жаловаться смысла не было.
С тех пор я периодически называла его «папой» или просто «па». Клаус вроде не возражал, и иногда — только иногда! — я замечала на его губах странную, почти мягкую улыбку.
Хотя, если честно, вслух называть кого-либо отцом или папой — для меня было... непросто.
Впрочем, я ведь не была его первым «найденышем». До меня был Марсель, которого он растил и, кажется, искренне любил. Хотя я, конечно, требовала куда больше заботы — в одиннадцать месяцев я была куда беспомощнее, чем Марсель в свои... А сколько ему было лет?
Кстати, об уходе.
Мытье, смена подгузников, приучение к горшку — всем этим занималась служанка, пожилая женщина, уже воспитавшая пятерых внуков. Она относилась ко мне со спокойной профессиональной теплотой, а я старалась не доставлять ей лишних хлопот.
Но кормил меня всегда Клаус. Потому что только это я ему и позволяла. В отличие от всего остального.
Извините, но нет.
Он, может, и готов принять на себя роль отца-опекуна, но я не готова выставлять себя перед ним в таком... унизительном виде.
Да, я понимала рационально — сейчас я ребенок, он видит во мне ребенка. Но воспоминания прошлой жизни, где я была взрослой самостоятельной женщиной, никуда не делись.
Пусть уж лучше считает меня «наглой принцессой», как он меня иногда называл. Хотя... возможно, так оно и было. Я и правда была слишком наглой для своего возраста.
Я сделала еще один шаг. Он снова отступил, ухмыляясь.
— Паааааа! — протестующе протянула я.
— Ну уж нет, непоседа. Сегодня ты дойдешь до меня сама, — парировал первородный, и в его глазах вспыхнул тот самый любопытный блеск.
Я нахмурилась. Не то чтобы я совсем не умела ходить. Делала несколько шагов и падала. Потому что, если честно, я еще не привыкла к телу, в котором не было ни грамма мышц. В прошлой жизни я занималась спортом, чувствовала каждую мышцу... А теперь мое тело было мягким, неуклюжим комочком.
Еще шаг. И еще. На этот раз Клаус не отступил. Хорошо.
А ещё я заметила одну странную деталь: Майклсон, кажется, забыл, что изначально планировал воспитать меня «для личных целей». Магией мы занимались... ну, раз в неделю. Хотя, если честно, я тренировалась втихаря еще три раза. Лучше ему не знать, что я планирую совершить в этом мире магическую революцию.
Вместо магических трактатов Клаус читал мне... сказки. Да-да, самые обычные сказки! Правда, после того как я на середине «Золушки» психанула и магией швырнула книгу в камин, он быстро смекнул, что «жили они долго и счастливо» — не мой жанр. И перешел на оригинальные версии — с кровью, смертями и прочими прелестями. Эти мне нравились куда больше. И, кажется, Клаус искренне радовался моему выбору.
Я снова сделала два шага. Ноги дрожали, будто после марафона. В прошлой жизни я бы чувствовала усталость мышц... а сейчас — просто общую слабость. Хотя, надо отдать должное, за полгода я немного окрепла. Спасибо Клаусу и его изысканному меню.
Еще шаг. И еще...
Внезапно я раздраженно буркнула и, подняв руки, неожиданно... взлетела. Но не вперед, а вверх, как воздушный шарик!
Что за черт?!
Клаус молниеносно поймал меня, рассматривая с неподдельным интересом.
— Ну что, ведьмочка, — ухмыльнулся он, перекладывая меня с руки на руку, чтобы получше разглядеть. — Может, купим тебе метлу? Будешь летать на ней по поместью... пугать посетителей.
А ведь идея неплохая! Представьте: я, летающая на метле с безумным хохотом, пугающая всю нечисть в округе...
— Дя! — радостно согласилась я.
Клаус усмехнулся.
Пару раз я пыталась называть его по имени, что его несказанно забавляло. Но вместо «Клаус» у меня получалось «Лаус», а «Ник» (как он сам предложил) сокращалось до простого «Ик». Так что, скрепя сердцем, я продолжила называть его «па» или «папа»...
Даже не повторяйте, что это странно. Я знаю, что это странно. Для меня. Но, кажется, для Клауса — вовсе нет.
Шёл 1995 год. До появления Клауса Майклсона в жизни двойника Елены Гилберт оставалось ровно пятнадцать лет.
А я жила в поместье с самим Клаусом Майклсоном — тем самым Первородным (ещё не гибридом), который вскоре перевернет весь магический мир с ног на голову.
***
1998 год
Мне исполнилось пять
Клаус вел меня по бутикам с видом самого терпеливого отца на свете. Его пальцы, обычно сжимавшиеся в кулаки при малейшем раздражении, сейчас мягко обхватывали мою маленькую ладонь. Ирония не ускользала от меня — тысячелетний монстр, терпеливо выносящий капризы «наглой принцессы». Откуда ему было знать, что выберет его подопечная? Ведь за моей детской внешностью скрывался опыт целой жизни.
Он думал, что контролирует ситуацию. Как мило.
Я шла рядом, намеренно замедляя шаг, чтобы мои новые красные кожаные ботинки (подарок на прошлое Рождество) громко стучали по мраморному полу. Каждый раз, когда его рука пыталась направить меня к розовым платьицам, я демонстративно разворачивалась к черным и темно-синим вещам.
«Наглая принцесса» — так он меня называл. Ну что ж, буду соответствовать.
Четыре года. Четыре года я существовала в этом странном промежуточном состоянии — не ребенок, но и уже не взрослая. Поначалу каждое утро я просыпалась с чувством диссонанса, ожидая увидеть в зеркале свое тридцатилетнее отражение. Но постепенно... постепенно я начала принимать эту новую реальность.
Я научилась быть ребенком. Настоящим, искренним, без оглядки на прошлое. Возможно, если бы не те события четыре года назад — если бы не те ведьмы и их ритуал — я бы и вовсе не вспомнила прежнюю жизнь. Кто знает, что они планировали сделать со мной? Переродилась ли я или просто вселилась в тело этого ребенка — какая теперь разница?
— Стелла, — голос Клауса вырвал меня из раздумий. Он держал в руках нечто розовое и оборчатое. — Это будет прекрасно на тебе смотреться.
Я посмотрела на этот кошмар и медленно подняла глаза на него. В моем взгляде явно читалось: «Ты серьезно?»
— Я не хочу выглядеть как торт на свадьбе, — заявила я, скрестив руки на груди. — Мне нравится вот это, — я указала на строгое темно-синее платье с серебряными пуговицами.
Клаус закатил глаза:
— Тебе пять лет, а не сорок.
— А тебе тысяча, но ты все еще одеваешься как рок-звезда восьмидесятых, — парировала я.
Его губы дрогнули. О, я знала, что ему нравится, когда я огрызаюсь. В глубине души этот древний параноик обожал, что хоть кто-то не боится с ним спорить.
— Ладно, — он сдался с театральным вздохом. — Но если ты вырастешь в угрюмого подростка, помни — я предупреждал.
Когда продавец упаковывал наше приобретение, я задумалась.
Да, это обман. Обман памяти, обман судьбы. Но разве не каждый ребенок в глубине души чувствует себя королем или принцессой, воином или волшебником? Разница лишь в том, что я действительно помнила, каково это — быть взрослой.
И выбирала — быть ребенком. Пока могу.
Пока Клаус, этот первородный, с невозмутимым видом несет мои покупки, кляня себя за излишнюю мягкость.
Я сжимала его руку, наблюдая, как солнечный свет играет на витринах. В этот момент я была просто ребенком. Его ребенком. И это было...
— Стелла, не вздумай просить еще что-то, — прервал мои мысли Клаус, но в его глазах читалось оживление. Он обожал эту игру не меньше меня.
— Слишком поздно, папа, — ухмыльнулась я. — Я уже присмотрела кожаные перчатки.
Его стон был музыкой для моих ушей.
Ладно, я всё ещё была не совсем обычным ребёнком.
***
2003 год.
Прошло девять лет с того дня, как я очнулась здесь. Достаточно, чтобы забыть, кто ты был, и принять то, кем стал.
Когда-то я думала, что буду действовать по четкому плану — использовать знание сюжета, избегать опасностей, менять ход событий. Но теперь эти мысли казались наивными, детскими. Мир не был сценарием. Он был живым, дышащим, непредсказуемым. А мои воспоминания... они таяли, как снег под солнцем.
Сейчас в памяти всплывали лишь частичные воспоминания сюжета. Двойник — потому что Клаус, скрипя зубами, рассказывал о проклятии, мешавшем ему стать гибридом. Майклсоны — его бесконечные семейные саги перед сном, где он то говорил о Ребекке с мягкостью, то проклинал Элайджу («слишком правильный, этот засранец»).
Я помнила общие черты этого мира: вампиры, оборотни, ведьмы, еретики, сифоны, двойники... Но детали? Сюжетные повороты? Кто выживет, а кто умрет? Все это исчезло, будто сама реальность решила стереть мои незаконные знания.
Сначала это пугало. Я ловила себя на том, что не могу вспомнить оттенок обоев в старой квартире или лицо коллеги, с которым проработала пять лет. Но странное дело — вскоре это стало приносить облегчение. Лица людей, родных, друзей — я больше не видела их. Лишь смутно вспоминала, что кто-то был: отец, мать... но никаких подробностей, никакой тоски. Возможно, потому, что даже тогда, в прошлой жизни, которую я когда-то звала своей, я никогда не была по-настоящему счастлива. И мир, словно влюбленный маньяк, аккуратно вырезал из моей памяти весь эмоциональный балласт, оставив лишь сухие, полезные осколки: знания, инстинкты, цели. И с каждым утраченным воспоминанием я чувствовала себя... легче. Свободнее.
Я больше не была Катей. С каждым днём её облик тускнел в моей памяти, превращаясь в размытое пятно, за которым уже не могли укрыться ни старые увлечения, ни мелкие привычки. Теперь я была Эстеллой.
Но кто именно? Дочь? Воспитанница? Оружие? Клаус никогда не говорил этого вслух, а я уже перестала гадать.
От прошлой меня остались лишь островки рациональности в этом безумном новом мире — обрывки знаний о будущем и прошлом, что с каждым днём казались всё призрачнее, но и ценнее.
Клаус... Да, сначала это слово — «папа» — застревало в горле, будто кость. Как можно назвать отцом того, кого ещё вчера я видела на экране ноутбука?
Это казалось неправильным...
Да, мы не были связаны кровью. Да, я никогда не смогу по-настоящему носить фамилию Майклсон. Но как ещё назвать человека, который вырастил меня?
Практически с младенчества.
Он учил меня ходить. Не просто поддерживал за руку — а терпеливо ждал, пока я сама поднимусь после каждого падения.
Это звучало странно, учитывая, кем он был. Первородный вампир. Но пока еще не гибрид. Монстр, чьё имя заставляло других замирать от страха.
Кормил, когда я была слишком мала, чтобы держать ложку. И не просто кормил — он выбирал еду с пристрастием, ворча, что «человеческие дети слишком хрупкие, нельзя просто дать им кровь и ждать, пока окрепнут».
Одевал, обувал, подбирал платья, которые я тут же пачкала в саду. И вместо того, чтобы злиться, он смеялся — низко, глухо, — а потом махал рукой, будто грязь исчезнет сама собой.
Он читал мне сказки и истории. Странные, мрачные, совсем недетские — именно такие, какие я любила. Хотя прекрасно знал, что я умею читать сама. Но я засыпала под них, уткнувшись в его плечо, чувствуя, как его голос вибрирует где-то глубоко внутри, убаюкивая.
Девять лет — срок немалый. Особенно когда кто-то тратит их на тебя.
Я была ребенком. Но иногда — слишком взрослым.
Иногда я ловила себя на том, что анализирую его слова, как советник анализирует речь короля.
А через час могла дуться из-за того, что он забыл про обещанное мороженое.
Потому что я была и тем, и другим.
Ребенком — с его обидчивостью, с его восторгом от мелочей.
И не-ребенком — с осколками чужого опыта, с пониманием вещей, которых не должна была знать.
Я понимала, что этот мир — не настоящий. Что он не должен существовать.
Но мне было всё равно. Потому что здесь — я. Просто я.
А что на счет Клауса? Я не знала, какие чувства он испытывал ко мне. Да и не стремилась понять.
Была ли я благодарна ему? Да. Готова ли помогать ему? Да. Буду ли верна ему? Да.
Но не из страха. Не из долга. А потому что он — единственный, кто у меня есть.
Может, он видел во мне оружие. Интересную игрушку. Или друга, с которым можно пошутить — потому что, будем честны, мой характер был ужасен, но Клаусу это, кажется, даже нравилось.
А может... Может, он действительно видел во мне дочь. Того, кого можно любить без условий. Я не знала.
Мы — не семья. Но мы — не чужие. И этого достаточно.
Клаус подыскал мне десяток ведьм для обучения. Хотя «подыскал» в нашем случае скорее означает «принудил под угрозой расправы».
И чем больше я наблюдала за ними, тем сильнее во мне росло раздражение. Они были... ограниченными.
Одна старая ведьма сказала, что магию можно творить только с заклинаниями — и тут же подхватила вторая. Потом третья. И так далее, пока не образовался целый ковен неудачников, веками повторяющих одни и те же заезженные ритуалы.
Как можно быть такими слепыми?
У вас есть магия — сила, способная менять реальность. И что вы делаете? Цепляетесь за старые свитки, как будто кто-то написал в них «иного не дано».
Почему?!
Магия — это воля. Это голод, ярость, желание, вырывающееся наружу. Я чувствовала это каждой клеткой — стоило лишь представить, как энергия обжигает пальцы, как реальность гнётся под напором моего разума...
А они...
Они словно боялись собственных теней.
Может, это особенность сифонов — способность мыслить вне рамок и ломать законы магии. Или...
Или просто Клаус подбирал мне совсем неудачных ведьм для обучения.
Последняя ведьма сбежала на следующий же день. Ладно, вопросы у меня были сложные. Но если они такие некомпетентные — это их проблемы.
Клаус, узнав об этом, лишь усмехнулся.
— Ну вот, теперь у тебя репутация безумной ведьмы, Стелла. Поздравляю.
Но в его глазах читалось только одобрение.
***
2003 год.
Мне исполнилось десять
«И что мне делать?» — мысленно взывала я ко всем богам, вцепляясь в деревянный черенок метлы так, что пальцы побелели. Земля внизу казалась неестественно далекой, хотя по меркам полета это была всего лишь смешная высота — два этажа. Но когда под тобой нет ни страховки, ни даже понимания, как эту чертову метлу остановить, даже два этажа превращаются в пропасть.
Я не боялась высоты. Ну, не сильно. Но вот это... это было другое.
Метла слегка подрагивала подо мной, будто хихикала над моей беспомощностью.
Неделю назад я отметила свое десятилетие. Клаус устроил настоящий праздник — чёрный торт, серебряные свечи и две недели без репетиторов — Клаус знал, что меня можно порадовать свободой. Хотя «свобода» — громко сказано. Вместо уроков французского и истории теперь были «практические занятия» по магии.
Мы жили в его венецианском дворце — три этажа, внутренний дворик с фонтаном, библиотека, где я проводила больше времени, чем в детской. И — мой любимый момент — тайные ходы в стенах. Клаус думал, я о них не знаю. Как мило.
Но всё это не объясняло, как я оказалась на метле в двух этажах над землёй. А причина была проста... Месяц назад я, вдохновленная внезапной ностальгией, заявила Клаусу, что хочу метлу.
Он, конечно, уставился на меня так, будто я только что потребовала волшебную лампу из «Алладина».
— И зачем тебе метла?
Пришлось объяснять. Напоминать о нашем разговоре в прошлом — о том дне, когда я впервые взлетела. К моему удивлению, он лишь усмехнулся и сказал: «Ну что ж, если так хочешь — попробуем».
До этого я уже летала. Ну, как летала... В шесть лет я украла метлу у горничной и поднялась на высоту кухонного стола. В восемь — уже до крыши конюшни добралась. Но это были старые, скрипучие метлы, пахнущие пылью и травой. А я хотела свою. Новенькую. Чистенькую. Ведь если уж летать, то с шиком.
Да, нагло. Да, по-детски. Но почему... нет?
Ах, да! Клаус пообещал заказать мне настоящую роскошную метлу — не палку с прутиками, а роскошную, из редких пород дерева, с инкрустацией серебром и самоцветами. Но при одном условии: я должна была сдать экзамен по французскому.
Чёртов французский.
Я же говорила, что иностранные языки и я — это параллельные вселенные, которые никогда не пересекутся? Говорила. Но в этом мире... что-то изменилось. Я стала чувствовать языки. Может, потому что с самого детства моталась с Клаусом по разным странам, впитывая речь, как губка. Испанский, немецкий и даже мой родной русский — все языки давались мне странно легко, будто не учились, а вспоминались.
Но французский...
Он был другой.
Клаус говорил на нём так, будто каждое слово — это нотка в изысканной мелодии. А мои попытки повторить звучали, как если бы кошке наступили на хвост. И самое обидное — он смеялся. Не зло, нет. Смеялся так, как смеются над ребёнком, впервые пробующим сказать «мама».
Но я справилась. Взяла быка за рога, зарылась в книги и сдала этот проклятый экзамен. Осознание прошлой жизни помогало — хоть русская и американская системы образования отличались, как небо и земля, но дисциплина у меня была железная.
И вот теперь...
Моя метла.
Я сидела на ней, зажав древко между колен, и медленно вливала в неё магию. Дерево ответило лёгким гулом, завибрировало, и... я оторвалась от земли.
И замерла.
Потому что понятия не имела, что делать дальше.
Поднимать в воздух предметы я умела — книги, чашки, даже мебель. Но там всё было просто: смотришь со стороны, направляешь энергию, контролируешь её. А тут?
Тут я сама висела в воздухе, и метла казалась продолжением тела, но непослушным.
Как заставить её лететь вперёд, а не вверх?
И почему я до сих пор не научилась левитировать без опоры?
Ответ прост — висеть в пустоте без страховки было жутко. Да, я могла поднять себя на пару сантиметров, но тут же цеплялась за что-нибудь. Инстинкт самосохранения никуда не делся. Хотя, глядя на меня сейчас, в это сложно было бы поверить.
— Стелла! — голос Клауса прорвался сквозь мои мысли, и я неосознанно закатила глаза.
Если он сейчас увидит меня в таком виде — не забудет до конца века.
Этот тысячелетний вампир воспитывал из меня идеальную леди, а не сорванца, который в будущем принесёт ему кучу проблем.
Ну, так он говорил.
Но каждый раз, когда я устраивала какой-нибудь кипиш, я ловила на себе его улыбку.
Казалось бы, с оглядкой на прошлую жизнь, у меня должно быть больше ума-разума.
Но честно?
Меня тошнило от правильности.
В той жизни, судя по обрывкам воспоминаний, я не жила — я выживала. От зарплаты до зарплаты. От съёмной квартиры к съёмной квартире. Сжимала зубы, чтобы не плюнуть кому-нибудь в лицо.
А здесь... Здесь всё было по-другому.
И я не могла отказать себе в маленьких безумствах.
— Стелла! — Клаус вышел на крыльцо. Его взгляд поднялся вверх. На секунду воцарилась тишина.
Потом его брови поползли вверх, а губы изогнулись в той самой ухмылке, которая означала: «Ну и что ты на этот раз учудила?»
Я резко подняла руку, крикнув: «Стоп, не смейся!» — но метла накренилась, и я, потеряв равновесие, с визгом полетела вниз. Воздух свистнул в ушах, пальцы схватились за пустоту... А потом — резкий толчок. Не удар, а остановка. Тёплая, уверенная. Клаус ловил меня так, будто знал, что я упаду именно в эту секунду.
Знаете, сколько раз он это уже делал?
Когда я, движимая любопытством, взбиралась на книжные шкафы и не могла слезть. Когда пыталась "поэкспериментировать" с магией и случайно подожгла занавески. Когда... В общем, он уже привык.
— Ну что, маленькая ведьмочка? — его голос был слишком довольным. — На этот раз решила проверить, выдержу ли я твое приземление на голову?
Я надула щеки.
— Я почти справилась!
Он рассмеялся.
— Конечно. Особенно впечатляет момент, когда ты почти перевернулась в воздухе.
— Я просто не знаю, как ей двигать. Хочу вперёд — она летит назад, а когда пытаюсь назад — несётся вперёд! — сквозь зубы процедила я, сползая с его рук и с раздражением пнув метлу ногой. Она безжизненно перекатилась по траве, будто дразня меня своей непокорностью.
Клаус усмехнулся. Снова.
— Может, тогда тебе потренироваться направлять метлу на безопасном расстоянии от земли, а не пытаться свернуть себе шею? — хмыкнул он, скрестив руки на груди. Его голос звучал так, словно он заранее знал, что я облажаюсь, и теперь наслаждался моментом.
— Спасибо, кэп. Без твоего гениального пояснения я бы никогда не догадалась, — бросила я, закатив глаза так сильно, что на миг увидела собственный мозг.
— Ну, я всегда знал, что ты у меня глупенькая, — парировал он, и в его голосе прозвучало что-то... почти тёплое. Почти. Если бы не эта противная усмешка, я бы, может, даже поверила, что он шутит.
Я не сдержалась. Рука сама потянулась к магии, и ближайший камень со свистом рванул в его сторону. Он, конечно, увернулся. Я знала, что он увернётся. Но всё равно было приятно.
— Значит, растишь детей. Вкладываешь в них душу. А они вырастают неблагодарными, — Клаус произнёс это так, будто разговаривал сам с собой, но я прекрасно все слышала.
Я фыркнула:
— Какой отец, такая и дочь.
И развернулась, волоча метлу за собой, как поверженного врага. Но даже спиной чувствовала его взгляд — довольный, почти... гордый? Он всегда так смотрел на меня, когда я вела себя, прямо как он.
И это бесило больше всего.
***
2005 год
Мне исполнилось двенадцать.
Я лежала в постели, чувствуя, как кашель снова сдавливает грудь. Опять заболела, чёрт бы тебя побрал! Детское тело — такое хрупкое, такое ненадёжное. Каждый чих, каждый озноб напоминал, что я всё ещё слабая. Что я не бессмертна.
Клаус ушёл по своим делам. Очень важным делам. Тем, что пахнут кровью, криками и смертью. Убийства, пытки, угрозы — чаще всего всё сразу. Интересно, принёс бы он мне голову какого-нибудь врага, если бы я попросила? В знак заботы.
Но сейчас мне было не до шуток.
С самого утра я чувствовала себя как побитая собака. Уставшая, вялая, с тупой болью в висках и ломотой во всём теле. Я сразу поняла, что что-то не так. Померила температуру — и, конечно же, градусник выдал мне мой приговор. Опять.
Хотя нет, врать не буду. Я чувствовала это ещё пару дней назад. Горло першило, нос заложило, но я упрямо глотала таблетки, которые остались с прошлого раза. Надеялась, что пронесёт. Не пронесло.
И вот теперь я лежала, свернувшись калачиком, и пыталась не кашлять слишком сильно — а то голова раскалывалась.
Внезапно край кровати прогнулся под чьим-то весом. Холодные пальцы легли на мой лоб, и я сразу поняла — Клаус.
Он всё ещё пах кровью — тёплой, чуть металлической. Но руки были чистыми. Как ни странно.
Я приоткрыла глаза, и он встретил мой взгляд своей вечной усмешкой.
— А я всё ждал, когда же ты сдашься.
Я недовольно шмыгнула носом.
— Предупреждал же тебя, что не надо гулять под дождём, — его голос звучал раздражённо, но в уголке глаза дрогнуло что-то... другое.
— Я и не гуляла, — прохрипела я, сгибаясь от нового приступа кашля. — Вообще, люди болеют не из-за дождя или холода, а из-за вирусов. Я на улице была всего пару минут, откуда тут взяться простуде?
— Умница ты моя, — хмыкнул он. — Только думать об этом надо было раньше, а не сейчас.
Я нахмурилась, а потом зарылась с головой в одеяло. Сил спорить не было.
Его ладонь оставалась на моём плече, и вдруг перед глазами всплыло воспоминание: мой первый жар в этом мире.
Он тогда волновался.
Да, Клаус Майклсон. Тот, кто даже под пытками не морщился. Тот, кто смеялся, когда ему ломали кости. Он тогда метался по комнате, бурчал, хмурился, допрашивал меня: «Почему? Как? Когда?»
Видимо, он был готов ко всему. Кроме обычной детской простуды.
Но со временем привык. Теперь он просто молча лечил меня, ворча как старый дед, но никогда не оставлял одну.
— Спи... — тихо прошептал он сейчас. — Скоро полегчает.
И знаете что? Он не соврал.
***
2008 год.
Мне исполнилось пятнадцать.
Время пролетело очень быстро.
Мне сейчас стукнуло пятнадцать. Пятнадцать!
Возраст, который в книгах и фильмах описывают как нечто волшебное: первая любовь, беззаботное веселье, поцелуи под луной, дерзкие победы и горькие, но такие сладкие в своей драматичности поражения.
Ага, конечно.
Какие, к черту, мальчики, Стелла? Какие поцелуи, когда твой приемный отец — тысячелетний вампир, который смотрит на каждого юнца в радиусе мили как на потенциальную жертву? Какие свидания, когда за твоими плечами — жизнь тридцатилетней женщины, полная ошибок, боли и опыта, который не стереть, даже если переродиться заново?
Да, воспоминания потускнели.
Но, благодаря беседам с Клаусом о его семье, я удержала в памяти обрывочные сведения о тех, кого когда-то знала лишь по сериалам. Теперь они были реальны. И если вдруг судьба столкнет меня с кем-то из них — я узнаю.
Возможно, вы спросите: а были ли у меня друзья?
Правильный ответ — нет.
Как, скажите на милость, дружить с биологическими ровесниками, когда в пять лет они орут, швыряют игрушки и носятся по двору, а ты сидишь в сторонке и думаешь о вещах, которые не должны волновать ребенка? О смерти. О времени. О том, что мир — это не просто яркие краски и смех, а сложный, жестокий механизм, где выживает не самый добрый, а самый хитрый.
В десять лет разрыв стал еще очевиднее. Они — мечтали о новых куклах, а я — о том, как бы поскорее вырваться из этого нелепого возраста, где тебя никто не воспринимает всерьез.
А теперь... пятнадцать.
О боги.
Некоторые подростки — отвратительные существа. Эгоцентричные, жестокие, наполненные гормонами и глупостью. Конечно, не все. Но те, что попадались мне... Фу!
Впервые за эту жизнь я искренне порадовалась, что мне не придется переживать этот период дважды.
Сейчас я стояла в мастерской, напротив мольберта, с кистью в руках. Передо мной — закат. Не настоящий, конечно. Тот, что жил лишь в моей памяти и на холсте.
Клаус научил меня рисовать.
После бесконечных уроков этикета, истории, политики и прочей вампирской «обязательной программы» — живопись казалась глотком свободы. Почему я не рисовала в прошлой жизни? Ха. Там было не до искусства. Там было выживание.
— Стелла!
Голос Клауса прорвался сквозь мои мысли. Я вздохнула, отложила палитру, сняла запачканный красками фартук и вышла в коридор.
Он стоял у одной из дверей, его осанка, как всегда, безупречна, но в уголках губ — легкое напряжение. Я скрестила руки на груди, чувствуя, как мое настроение автоматически подстраивается под его.
— Опять рисуешь?
— И чем ты недоволен? — спросила я, подчеркнуто медленно. — Ты сам научил меня рисовать.
Его брови чуть приподнялись.
— Нас пригласил на ужин месье Гроссо.
Имя прозвучало, как проклятие.
Я непроизвольно скривилась, прикусив губу.
Проблема была в том, что его сын — Антуан — явно питал ко мне нежные чувства. Он почему-то решил, что я — идеал женственности. А папочка, желая «осчастливить» кровинку, упорно сводил нас вместе.
И почему, спрашивается, я должна сопротивляться?
Мальчик симпатичный. Богатый. Воспитанный.
Но ключевое слово — мальчик.
Мне физически становилось плохо от одной мысли. Да, я подросток, но с опытом взрослой жизни! Это... извращение.
— А нам обязательно идти? — я провела рукой по волосам, стараясь скрыть дрожь раздражения.
За эти годы мои некогда медово-русые локоны потемнели, став глубоким, почти медным оттенком. Глаза — хамелеоны, то зеленые при свете, то карие в тени.
Клаус усмехнулся.
— Только если ты внезапно не взорвешь их коттедж. Это будет единственной уважительной причиной.
— Я за! — моментально согласилась я. — Давай по-быстрому разберемся с твоим «бизнес-партнером», а потом насладимся вечером без этой лицемерной толпы.
Клаус рассмеялся — низко, тихо, как всегда.
— Ты точно моя копия.
Я развела руками.
— Сам виноват. Вырастил меня по своему образу и подобию.
И, подхватив юбку, пошла за ним — на этот дурацкий ужин, который я обязательно превращу в ад для всех присутствующих.
***
2010 год.
Прошло еще два года. Два года тренировок, скучных уроков и переездов. И вот мы оказались в душном Мистик Фоллс...
Квартира Аларика Зальцмана
Ночь перед ритуалом. Мне семнадцать.
— Если кто-то появится в этой квартире и будет угрожать Эстелле, ты будешь защищать её до последней капли крови, поняла?
Голос Клауса был тихим, но опасным. Он стоял перед Кэтрин (как она себя теперь называла), и даже я, знавшая его столько лет, почувствовала холодок по спине. Его пальцы слегка сжали подбородок вампирши, заставляя её смотреть прямо в эти опасные глаза, полные обещания боли.
Я медленно обвела взглядом квартиру учителя истории. Полки, ломящиеся от книг, большинство из которых были посвящены вампирам, охоте, древним ритуалам.
«Разумеется», — подумала я.
По словам Катерины, этот человек был не просто преподавателем — он был охотником.
— Я тебе точно не нужна? — спросила я, невольно делая шаг ближе к Клаусу.
Его губы дрогнули в лёгкой усмешке, и он покачал головой, будто разговаривал с непослушным ребёнком.
— О, дорогая, — его голос прозвучал почти нежно, если бы не ледяной отблеск в глазах. — Я собираюсь навести на двойника и её друзей такой страх, что они забудут, как дышать. Ты мне там точно не понадобишься.
Я кивнула, сжимая кулон на шее. Клаус вчера уже занимал тело учителя истории — познакомился, как он выразился. Вернулся довольный, с тем блеском в глазах, который обычно предвещал чью-то очень плохую ночь. А теперь, вернув бедному педагогу контроль над телом, он собирался устроить разбор полётов уже в своём родном теле.
Моя роль была другой. Я должна была стать запасным планом. На случай, если ведьма, подстроившая свою смерть, решит сыграть в грязную игру. Пока одна из ведьм Клауса будет проводить ритуал, я останусь в тени, готовая в любой момент высосать магию из ведьмы Беннет. Это я умела делать даже на расстоянии.
— Ты поняла меня, Катерина? Если с ней что-то случится... если даже волосок упадет с ее головы...
Вампирша напряглась, её пальцы сжались в кулаки, но она не посмела отвести взгляд.
— Я поняла. Ты убьёшь меня.
Клаус рассмеялся — низко, почти ласково, и подошёл к ней так близко, что её дыхание участилось. Его пальцы скользнули по её щеке, как лезвие по горлу.
— О, нет, моя дорогая, — его голос стал тише, но от этого только страшнее. — Я не просто убью тебя. Я сделаю так, что ты будешь умолять о смерти. Кричать. Рыдать. И в последний момент, когда ты уже будешь готова отдать всё, лишь бы это прекратилось... я остановлюсь. И начну сначала.
Я непроизвольно сжала кулон сильнее. Знак Майклсонов. Подарок на шестнадцатилетие. Снаружи — изящный, старинный, с гравировкой и буквой «M». Внутри — наша старая фотография: мне пять, Клаус стоит сзади, его рука на моём плече. Мы оба улыбаемся.
Как давно это было...
А под фото — отсек с вербеной. На всякий случай.
Клаус повернулся ко мне, и его взгляд смягчился — настолько, насколько это вообще было для него возможно.
— Никуда не уходи, поняла?
Я кивнула, и прежде чем я успела что-то сказать, он исчез.
Воздух сомкнулся за ним, будто его и не было.
Я подошла к столу, разложив перед собой свои сокровища — если их можно было так назвать. Несколько колец с камнями, браслет, даже простая на вид заколка для волос — всё это было моими артефактами, сосудами для магии, которую я собирала по крупицам.
Да, сейчас я была заряжена по максимуму. Но для сифона магии никогда не бывает достаточно. Всегда можно взять больше. Всегда можно быть сильнее.
— Заботливый у тебя работодатель, — фыркнула Катерина, перебирая что-то в шкафчиках с преувеличенным безразличием.
Я не реагировала. Пусть роется. В конце концов, её задача — защищать меня, а не дружить.
— Он не мой работодатель, — ответила я ровно, даже не отрываясь от раскладывания артефактов. — И если ты собираешься всю ночь язвить, можешь сразу завалиться спать.
Пирс рассмеялась — звонко, почти искренне.
— О, мне нравится. Прямо мини-версия его.
Я стиснула зубы, но промолчала. Потому что знала: это правда.
Моя рука потянулась к новому трактату по древней магии, как вдруг в дверь раздался стук. Негромкий, но властный. Так стучат те, кто формально соблюдает приличия, но на самом деле уже считают дверь своей.
Мы с Катериной переглянулись.
Это точно был не Клаус. Он бы просто вошёл.
Я жестом велела вампирше сохранять спокойствие и медленно направилась к двери, по пути с помощью магии пряча самые ценные артефакты в потайные карманы сумки.
«Не торопись. Веди себя так, будто тебе вообще плевать».
Я открыла дверь, даже не взглянув в глазок. Потому что уже чувствовала — за ней стоит вампир. Очень древний. Очень опасный.
И вот он передо мной — сам Элайджа Майклсон, собственной персоной.
Какого хрена?!
Он смотрел на меня с лёгким недоумением — явно не ожидал увидеть здесь именно меня. Я моргнула, затем, не говоря ни слова, подняла руку в универсальном жесте «стоп», и... закрыла дверь. Прямо перед его носом.
Кэтрин за моей спиной ахнула.
— Ты что, совсем рехнулась?! — прошипела она, глаза её были круглыми от ужаса.
Я лишь указала на диван, дав понять, что ей лучше сидеть и не дергаться. К счастью, инстинкт самосохранения у Пирс сработал — она замолчала.
Глубокий вдох.
Я снова открыла дверь — теперь с самой сладкой, «благородной девичьей» улыбкой, какой только могла добиться. Не зря же Клаус заставлял меня учить этикет.
— Простите за задержку, мне нужно было помолиться Господу нашему, — пропела я, складывая руки в молитвенном жесте и слегка склонив голову, будто скромная прихожанка.
Или, может, стоит обратиться с молитвой к дьяволу? Скажи, кого восхвалять, раз уж ты удостоил нас своим визитом... непонятно зачем.
Катерина за моей спиной фыркнула. Я проигнорировала.
Элайджа приподнял бровь. Его взгляд скользнул за моё плечо — к Кэтрин, потом снова ко мне.
— Чай, кофе, виски, кровь? — спросила я, подходя к кофемашине, но всем своим видом показывая, что его ответ мне, в общем-то, безразличен.
— Нет, спасибо. Я пришел... по делу, — его голос, бархатный и глубокий, обволакивал комнату, словно шлейф дорогого одеколона.
Я молча налила себе кофе, затем так же молча прошла в гостиную и опустилась на диван рядом с Катериной. Элайджа занял кресло напротив, его взгляд скользнул по вампирше.
— Катерина, — кивнул он ей.
Я сделала глоток, не сводя с него глаз. Не торопилась. Не суетилась. Поставила чашку на блюдце так медленно, что фарфор даже не звякнул.
Элайджа наблюдал. Пристально.
— Прошу прощения за вторжение. Я пришел поговорить с ведьмой моего брата Никлауса, — произнес он, откинувшись в кресле с королевской непринужденностью.
Хорошо, что он не уточнил, с какой именно ведьмой. Хотя... я же не ведьма. Я — сифон. Так что он уже промахнулся.
— Простите, но никаких ведьм здесь нет. Вы ошиблись дверью, — равнодушно ответила я, подняв на него взгляд.
Он смотрел. Слишком пристально. Будто разгадывал шифр.
— А вы, позвольте узнать, кто? — вежливо поинтересовался первородный, поправляя пиджак.
Кэтрин рядом напряглась.
— Вас это не должно волновать, — спокойно ответила я, не отрывая от него взгляда.
В уголке его губ дрогнула усмешка.
— Вы, возможно, не знаете, кто я.
«Да как тебя не знать?! Пришёл, тут своей аурой давишь. «Благородный», как же...»
— О, я прекрасно осведомлена, кто вы, Элайджа Майклсон. Тот, кого Клаус так нежно называет «занудным педантом», — ответила я с ледяной вежливостью, будто не оскорбила тысячелетнего вампира.
Катерина прыснула. Губы Элайджи дрогнули — почти улыбка.
— Он говорил обо мне?
— Он говорил, что вы любите совать нос не в свои дела.
Еще глоток кофе. Я поймала его взгляд через край чашки.
Казалось, еще секунда — и он набросится. Но что-то в его взгляде было... другое. Не просто холодное любопытство.
— Вы слишком юны, чтобы быть союзницей Никлауса, — мягко заметил он.
— А вы слишком бестактны, чтобы обсуждать возраст незнакомки, — парировала я в том же тоне.
Кэтрин снова не сдержала смешок. А вот Элайджа... улыбнулся. По-настоящему.
— Вы дерзки.
Я чуть не ляпнула: «Спасибо за комплимент».
Клаус всегда говорил, что я должна принимать свои плохие черты с достоинством.
Минуты тянулись, как часы. Я выдержала паузу, затем, наконец, снова потянулась за чашкой.
«Гад. Благородный гад».
Когда я сделала очередной глоток обжигающе горького и слишком крепкого кофе — именно такого, как я люблю — и поставила чашку на блюдце, я заметила это.
Его взгляд скользнул вниз и задержался на груди. На секунду я почувствовала знакомое щемящее удовлетворение — ну конечно, мужское внимание, куда ж без него. Была бы я наивной дурочкой, может, и покраснела бы, сделала вид, что не замечаю. Но внутри бы всё равно расправила перья.
Но я-то знала точно: на мне была простая хлопковая футболка с высоким воротом, без намёка на декольте. Даже если бы он напряг всю свою мужскую фантазию, моему третьему размеру неоткуда было бы явиться его взгляду во всей красе.
Его взгляд был пристальным, но не мужским... а оценивающим. Он смотрел не на меня, а на что-то на мне. На кулон.
Кулон, который мне подарил Клаус.
Я просто позволила ему разглядывать фамильную реликвию Майклсонов, висящую у меня на шее — подарок, который Клаус вручил мне с той самой ухмылкой, говорившей: «Носи и помни, чья ты».
Я не шевельнулась, даже бровью не повела, когда он поднял глаза. Во взгляде уже не было холодного любопытства. Теперь в этих тёмных глазах горел настоящий огонь — смесь изумления, досады и... чего-то ещё. Чего-то, что заставило меня непроизвольно сжать кулон в ладони.
Он понял? Понял, что это значит?
— Этот кулон... откуда он у вас?
Его голос звучал мягко, но в нём дрожала стальная твердость. Я подняла глаза, сделав самое глупое выражение лица, какое только могла изобразить.
— Он и вам приглянулся? — я притворно-изумлённо подняла брови. — Могу спросить, где такие заказывают.
Его губы сжались почти незаметно — единственный признак раздражения. Он наклонил голову, и свет лампы скользнул по его скулам, подчеркивая благородные черты.
— Ты носишь наш герб.
— Это подарок, — я пожала плечами, заставляя кулон покачнуться.
— От кого? От Никлауса? — он произнес это слишком тихо, слишком спокойно.
Я улыбнулась, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.
— От человека, который не любит, когда его вещи трогают.
Тишина повисла между нами, густая и тягучая. Затем он рассмеялся — низкий, бархатный смех, от которого по коже побежали мурашки.
— Ты говоришь, как он.
Этот «он» — безусловно, Клаус.
Его глаза блеснули — не просто интересом, а признанием. Как будто он вдруг увидел во мне что-то... большее.
— Но Никлаус редко кого-то одаривает фамильными реликвиями.
Я позволила губам растянуться в ухмылке, которую переняла у самого Клауса — дерзкую, вызывающую.
— Значит, я особенная.
Элайджа замер. Его взгляд стал тяжелым, оценивающим. Он медленно провел глазами по моему лицу, как будто видел меня впервые. Как будто искал что-то, что упустил раньше.
— Без сомнений, — прошептал он, и в его голосе было что-то новое. Что-то горячее.
Его губы снова приоткрылись — будто он хотел сказать что-то важное, нечто, способное изменить всё. Но тишину взорвал грохот распахивающейся двери. Петли взвыли протестом, когда Клаус ворвался в комнату, заполняя собой всё пространство.
Я видела, как его глаза метнулись от меня к Элайдже. За доли секунды он оказался между нами, широкой спиной закрывая меня, словно щитом.
— Брат. Как трогательно, — его голос был слишком сладким, каждый слог намеренно растянут, будто он наслаждался моментом. — С чем пожаловал? Чтобы навестить свою дорогую Катерину? Если да, то твой визит окончен.
Я приподнялась на цыпочках, выглядывая из-за его плеча. Наши взгляды с Элайджой встретились — его тёмные глаза горели странным огнём.
Клаус недовольно рыкнул, резко развернулся, полностью заслонив меня собой. Его пальцы впились в моё запястье — не больно, но ощутимо, будто немое предупреждение: «Не двигайся».
Я притворно подчинилась, но в глазах Элайджи мелькнуло понимание — он видел этот жест.
— Никлаус. Я просто... интересовался твоей новой знакомой, — Элайджа спокойно поправил манжеты, но его взгляд скользнул по моей руке, все еще сжатой Клаусом.
Я фыркнула. Интересовался. Как хищник интересуется добычей.
Клаус ощетинился:
— Она не твоя забота.
— Но кулон... — Элайджа мягко, но непреклонно настаивал.
— Я сказал: не твоя забота, — голос Клауса обрел стальную твердость.
Катерина закатила глаза:
— О, Боже. Вот и началось.
Элайджа вздохнул, но в его глазах читался вызов:
— Я пришёл с миром, брат. Но если ты хочешь драки...
Клаус оскалился, и я увидела, как его глаза вспыхнули:
— Я всегда хочу драки.
Я больше не могла выносить этот театр абсурда.
Резким движением я встала между ними, чувствуя, как магия пульсирует у меня в жилах. Стены комнаты словно сжались в ожидании взрыва.
— Хватит! — мой голос громыхнул, как гром среди ясного неба, заставив дрогнуть даже этих двух тысячелетних монстров. — Мы здесь не для ваших детских разборок. Ритуал не ждёт, а вы меряетесь клыками, как два подростка на школьном дворе!
Повисла гробовая тишина.
Клаус первым нарушил молчание. Его губы дрогнули, а в глазах вспыхнуло что-то похожее на гордость.
— Она права, — он усмехнулся, его пальцы ослабли на моем запястье.
Элайджа медленно, почти театрально склонил голову в мою сторону. В этом жесте читалась ирония, приправленная странным уважением.
— Тогда, мисс...
— Эстелла, — я чётко выговорила своё имя, глядя ему прямо в глаза.
— Эстелла... — он растянул моё имя, как дорогое вино на языке, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. — Мой брат... склонен к импульсивным решениям. Если вам когда-нибудь понадобится более... взвешенный подход...
Катерина громко закатила глаза, но я не смогла сдержать смешок.
И зачем я ему нужна? Он же не знает, кто я. Просто так предлагает первой попавшейся девчонке перейти на его сторону? Или... подождите... А может, он знает?
— Предлагаете предать его? — я склонила голову набок, имитируя его манеру. — Как оригинально.
Элайджа улыбнулся — той самой обворожительной улыбкой, что могла очаровать кого угодно, но только не меня.
— Предлагаю выбор, — его тёмные глаза сверлили меня, будто пытаясь прочитать самые потаённые мысли.
Клаус издал низкий рык, но я опередила его, резко подняв руку. Комната вздрогнула — стены затряслись, книги посыпались с полок, а лампы замигали в такт моему пульсу.
— Выбор уже сделан, — я спокойно коснулась кулона на шее. — Моя верность — как этот герб. Не продаётся.
Элайджа замер. В его обычно невозмутимых глазах вспыхнуло что-то неожиданное — восхищение? Уважение? Или что-то более опасное?
— Поздравляю, Никлаус, — его голос звучал почти искренне. — Ты нашёл не просто ведьму... Ты нашел нечто большее. Это многого стоит.
И с этими словами он исчез — столь же внезапно и элегантно, как и появился.
Клаус проводил его взглядом, а затем резко обернулся ко мне. В его глазах всё ещё пылала ярость, но, встретившись с моим взглядом, они смягчились, и в них мелькнуло что-то знакомое.
— Па, не кипятись, мы просто поболтали, немного... — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально беззаботно.
Рядом Кэтрин издала приглушённый, полный изумления вздох — до неё наконец дошло, что я для Клауса не просто ведьма, а нечто большее.
Клаус метнул в её сторону взгляд, полный такой немой, ледяной угрозы, что она попятилась к стене, буквально растворяясь в тени, стараясь стать как можно незаметнее. Затем его внимание снова вернулось ко мне.
Он подошёл и провёл рукой по моим волосам — точь-в-точь как тогда, когда я была маленькой и не могла уснуть после кошмара. Жест был настолько привычным, таким родным, что что-то внутри дрогнуло.
Иногда я забываю, что этот бесстрашный тысячелетний вампир вырастил меня. Терпел мои капризы и несносный характер. И нянчился со мной, как... настоящий отец. Столько лет прошло, а я всё никак не могу поверить в это. Хоть и сталкиваюсь с подтверждениями этого факта каждый день.
— Ты редко называешь меня папой, — тихо сказал он, и в его голосе я услышала ту самую нотку, которая появлялась, когда он пытался скрыть, как сильно это его трогает. — Особенно перед другими.
Клаус снова бросил злой взгляд на Кэтрин. Та отшатнулась, понимая, что стала свидетелем чего-то слишком личного.
— Я просто думала, что так ты успокоишься быстрее и не будешь бежать вслед за Элайджей, чтобы прибить его к ближайшей стене, — фыркнула я, стараясь скрыть внезапную неловкость.
— Он перешёл границу, — прошипел Клаус, но его пальцы, вопреки гневу, все так же нежно перебирали мои пряди.
— Да не переходил он никакую границу! Просто явился познакомиться — или, если повезёт, переманить твою ведьму. А тут я... — я беспомощно развела руками. — Ума не приложу, что ему ещё от меня нужно, кроме кулона.
— О, я прекрасно знаю, что ему нужно, — Клаус усмехнулся, наконец убирая руку. В его глазах мелькнуло что-то между гордостью и раздражением. — Кстати, тебе не следовало демонстрировать свою силу при нём. Может, он и не догадался, кто ты такая, но как ведьмой он тобой точно заинтересовался.
Я скрестила руки на груди:
— Вы меня просто достали. Уровень тестостерона в комнате зашкаливал, вот я и не выдержала. Два древних альфа-самца меряются взглядами — это невыносимо.
Клаус хмыкнул, и внезапно вся напряжённость ушла из его плеч. Он мягко потрепал меня по голове — тот самый жест, который я знала с детства. Он означал: «Всё в порядке. Я здесь. Ты молодец. Я не сержусь на тебя, хоть ты и непослушная заноза».
— Пора спать, — в его голосе внезапно появились те самые отцовские нотки, против которых я редко могла спорить. — Завтра будет долгий день.
— Если ты не забыл, мне уже не пять лет, а скоро восемнадцать, — я закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку.
Его губы дрогнули в той самой ухмылке, которая всегда появлялась, когда он собирался сказать что-то особенно раздражающее:
— Для меня ты всегда останешься ребёнком.
— Звучит скорее как приговор, чем комплимент, — парировала я в тон ему, но сердце предательски сжалось от этих слов.
— О Боже, я слышала уже более чем достаточно! — внезапно взвыла Кэтрин, падая на диван и драматически хватаясь за голову. — Лучше убейте меня сейчас!
Клаус обернулся к ней, и его ухмылка стала широкой и по-настоящему опасной.
— Не искушай судьбу, Катерина. Твоя задача — защищать её. А не комментировать, — он снова посмотрел на меня. — Иди спи. Я буду рядом.
На этот раз в его голосе не было места для споров. Это был мягкий, но непререкаемый приказ. Приказ отца. Я кивнула и, бросив Кэтрин многозначительный взгляд, направилась вглубь квартиры. За моей спиной я услышала тихий, ледяной голос Клауса, обращённый к Пирс:
— А теперь... Катерина, мы с тобой подробно обсудим, что именно здесь произошло в моё отсутствие. Каждое слово. Каждый взгляд. Каждый жест.
Я улыбнулась. Бедной Кэтрин не позавидуешь. Но мне было тепло на душе. Он вернулся. И всё было на своих местах.