13 глава. Ссора агуни и нираги.
Аудитория была пуста. Лишь полумрак ламп под потолком и приглушённый скрип стульев. Кимико стояла у кафедры, листая распечатки по травматологии. Усталая, взъерошенная, с расстёгнутым воротом белого халата. Она думала, что здесь будет тихо — всего десять минут до следующей пары.
Но двери со скрипом отворились.
— Опять зубришь?
знакомый голос раздался слишком близко.
Кимико подняла глаза — Нираги. Он подошёл почти вплотную, чуть приподняв бровь.
— Сколько можно, Мико? Ты живёшь как бот. А у тебя, между прочим, лицо — не для морга, а для сцены.
— Иди на сцену сам, Нираги. Мне нужно повторить.
Она попыталась обойти его, но он перегородил путь.
— Я просто хочу тебе напомнить, что ты — девушка. Живая. Настоящая.
Он медленно, преднамеренно положил ладонь на стол рядом с её рукой.
— Не робот в халате.
— Убери руку.
— Слушай, я не кусаюсь. Просто...
он сделал шаг ближе, и взгляд стал серьёзней, почти тёплым
—может, ты устала быть идеальной? Давай, брось это всё. Поехали куда-нибудь. Хоть на пару часов. Я буду вести себя хорошо. Почти.
— Хватит, Нираги. Я сказала — нет.
Он опустил руку... но не отступил. Пальцы его задели край её талии, она резко отступила и толкнула его:
— Ты что себе позволяешь?!
В этот момент двери распахнулись.
— Какого...
голос Агуни был как выстрел.
Он стоял в проёме, с чашкой кофе в руке, рядом — Рен, который замер, не веря в увиденное. Кофе в руке Агуни дрогнул. Глаза — вспыхнули.
— Ты...
Агуни отбросил стакан, он упал с глухим звуком
— УБЕРИ от неё свои руки, ублюдок!
— Агуни!
Кимико кинулась вперёд, но он уже подскочил к Нираги и толкнул его со всей силы к стене. Тот ударился лопатками, замер, но не испугался.
— Ты что, решил показать, кто здесь старший брат?
усмехнулся Нираги, тяжело дыша.
— Или просто боишься, что твоя сестра сама выберет меня?
Агуни врезал. Один раз. Глухо. Прямо в скулу.
Кимико вскрикнула.
— Рен
резко сказала она.
— Помоги мне.
Рен встал между ними, аккуратно схватил её за плечо и прошептал:
— Пойдём. Они сейчас сорвутся. Ты не должна это видеть.
— Но...
— Пойдём, Кимико.
Она подчинилась. Сердце стучало. Она чувствовала, как кровь приливает к щекам, как пальцы дрожат от злости, от страха и тревоги. Они прошли мимо, вышли из аудитории, потом в холл, потом — на улицу.
Солнце било в глаза, но было холодно. Осень.
Кимико стояла на ступенях, сжав кулаки.
— Я ненавижу это.
Голос сорвался.
Рен молчал.
— Почему он так себя ведёт?.. Почему всё всегда через силу, через край?
Она отвернулась, чтобы он не увидел, как стекло из глаз.
— Потому что он тебя любит. По-своему. Как может. Но, может, это не самый правильный способ.
Рен аккуратно подал ей платок.
— А Нираги?..
— А он... просто не понимает, где границы.
Рен усмехнулся, но без радости.
— Ты для него — вызов. А ещё — больная точка Агуни. Не лучшая комбинация
Она кивнула. Слёзы высохли, осталась только злость. И обида.
Тем временем в аудитории обстановка накалилась до предела.
Нираги вытер кровь с губы. Усмехнулся.
— Ты всегда был горячим, Агуни. Но, чёрт возьми, ты перегибаешь.
— Не смей трогать её больше. Ни слова, ни взгляда. Забудь, что она существует.
— А если не забуду? Что тогда?
Он шагнул вперёд.
— Ты убьёшь меня? Прямо тут, в анатомичке? Среди манекенов?
— Я сделаю хуже. Я лишу тебя возможности быть рядом с ней когда-либо. Даже случайно.
— Ты её собственность, что ли? Сколько ей лет? Или ты сам не знаешь, как с ней разговаривать, вот и охраняешь, как сторожевой пёс?
Агуни дрожал. Челюсть была сжата.
— Просто держись подальше. Это мой последний раз, когда я говорю это словами.
Нираги замолчал. Потом медленно развернулся, подошёл к столу, взял свою куртку.
— А знаешь что?
бросил он на выходе.
— Мне уже давно всё равно. Пусть она сама решает, кого ей бояться, а к кому — тянуться.
Дверь захлопнулась.
С того дня отношения между ними стали холодными, как вскрытая операционная. Без доверия. Без права на примирение.
И Кимико ещё долго не знала, что именно произошло в той аудитории. Но с того дня Агуни стал слишком молчалив рядом с Нираги. А тот — слишком остро шутил при всех.
Как будто каждый носил на себе след той ссоры.
И никто не умел его стереть.