Желтая Стена и Серая Бездна
Дождь в Мистик Фоллс не лил — он плакал. Тяжелые, холодные слезы, стекающие по стеклам особняка Сальваторе, сливаясь в мутные ручьи на мраморе подоконников. Кэролайн Форбс сидела в гостиной, застывшая статуя в слишком ярком желтом платье. Цвет солнца, который она больше не чувствовала. Он резал глаза, этот наряд, такой же фальшивый, как улыбка, застывшая у нее на губах, когда Бонни вошла с подносом.
"Каро, попробуй," – Бонни Беннет поставила перед ней чашку дымящегося какао. Запах сладкий, удушающий. – "С зефирками. Как ты любила."
"Спасибо, Бон," – голос Кэролайн звучал гладко, как отполированный камень. Она взяла чашку, не глядя на нее, пальцы чуть дрожали. "Выглядит восхитительно." Ложь. Все внутри было серым и безвкусным, как пепел. Двадцать один день. Двадцать один день без маминого голоса, без ее смеха, без ее рук, поправляющих воротник. Двадцать один день, как мир превратился в плоскую, беззвучную декорацию.
Деймон Сальваторе, прислонившись к каминной полке, наблюдал за ней через край бокала с бурбоном. Его взгляд, обычно насмешливый, был пристальным, сканирующим. "Желтый тебе к лицу, Блонди," – произнес он, и в его тоне была не похвала, а вызов. – "Особенно когда под глазами такие элегантные фиолетовые тени бессонницы. Очень... контрастно."
Кэролайн заставила уголки губ подняться выше. "Спасибо, Деймон. Всегда ценила твою наблюдательность." Еще одна ложь. Она ненавидела его колкости сейчас, но ненавидела еще больше жалость. Жалость была зеркалом, в котором отражалась ее немыслимая потеря, ее сокрушительная слабость. Она не могла быть слабой. Не здесь. Не перед ними. Мама бы не хотела видеть ее разбитой.
"Каро," – Бонни присела рядом, ее рука осторожно легла на рукав желтого платья. – "Мы можем просто побыть. Молча. Не надо... не надо притворяться для нас."
*Но надо.* Мысль пронеслась, резкая и ясная. *Надо притворяться. Иначе я рассыплюсь прямо здесь, на этом диване, и уже никогда не соберусь.* Притворство было ее щитом. Желтое платье – доспехами. Улыбка – заслоном от той черной дыры, что зияла внутри, засасывая все: свет, звук, смысл.
"Я в порядке, Бонни. Правда," – солгала Кэролайн в третий раз, отставляя нетронутое какао. Голос ее был ровным, как лед на пруду. – "Просто... устала. От всего этого." Она махнула рукой, включая в "это" цветы, письма, соболезнующие взгляды, сам воздух Мистик Фоллс, пропитанный маминым отсутствием. Каждый кирпич, каждое дерево кричало о ней. И кричало о том, что Кэролайн осталась *совсем одна*.
"Может, тебе уехать?" – предложила Бонни снова, голос полный тревоги. "Куда-нибудь, где тихо? Где можно просто... отдышаться?"
"Тишина – это последнее, что ей сейчас нужно, Беннет," – отозвался Деймон, отпивая бурбона. Его глаза все еще были прикованы к Кэролайн. "Тишина – это где эта чертова пустота внутри начинает реветь как сирена. Тебе нужно... громче. Что-то, что заглушит вой."
Кэролайн вздрогнула, невольно встретившись с его взглядом. Он *видел*. Видел сквозь желтый шелк и нарисованную улыбку. Видел ту самую оглушающую тишину ее горя, которая действительно хотела превратиться в вой. Но не здесь. Никогда здесь. Она не могла позволить себе разбиться на глазах у друзей. Не могла стать для них еще одним напоминанием о боли, о хрупкости всего. Они потеряли слишком много – Елену, Стефана... Теперь ее маму. Они не должны были видеть, как она тонет.
"Я просто... схожу на могилу," – сказала она, вставая. Желтое платье колыхнулось. – "Одной. Мне нужно побыть с ней одной."
Бонни хотела что-то сказать, но Деймон едва заметно покачал головой. Кэролайн прошла мимо них, держа спину неестественно прямо. Холодный влажный воздух веранды обжег лицо. Дождь стих, оставив мир сырым, промозглым, укутанным в серую вату туч.
На кладбище пахло влажной землей, гниющими листьями и... бесконечностью утраты. Кэролайн стояла у свежего холмика, обложенного слишком яркими, слишком живыми цветами. Шерон Форбс. Любящая мать. Лучший друг. Ее якорь. Теперь – имя на камне. Она не плакала. Слезы требовали уязвимости, а она окаменела изнутри. Она просто стояла, впитывая холод камня сквозь подошвы туфель, холод сырости сквозь тонкий шелк платья, холод пустоты, пронизывающий до костей.
Мысли метались, бессвязные, острые:
*Не могу вернуться в особняк. Не могу смотреть им в глаза. Не могу слышать их осторожные голоса.*
*Не могу остаться здесь. Город – сплошная открытая рана.*
*Не могу дышать.*
*Нужно... исчезнуть.*
Куда? Не в тишину. Не в пустоту. Куда-то, где ее не знают. Где никто не будет ждать от нее "Кэролайн Форбс" – сияющей, собранной, вечной оптимистки. Где можно быть просто... призраком. Тенью, затерявшейся в чужом шуме. Где боль не будет единственным, что ее определяет.
Имя всплыло в сознании само, как щель в серой стене отчаяния: **Новый Орлеан**. Город вечного праздника на костях. Город, где тьма танцует при свете фонарей. Город, где правил хаос под именем Никлаус Микаэльсон. Место, где она была всего лишь мимолетным эпизодом, "милой помехой" из прошлого. Там ее горе было бы невидимым. Там ее притворство могло быть просто... молчанием. Там было *громко*. Достаточно громко, чтобы заглушить вой внутри? Она не знала. Но это было *не здесь*.
Решение созрело внезапно, с леденящей ясностью. Не план. Побег. Бегство от друзей, от жалости, от самой себя в этом желтом платье, от давящих стен воспоминаний.
Когда она вернулась в особняк Сальваторе, в ее глазах была новая, хрупкая решимость, спрятанная под маской усталости.
"Я уезжаю," – сказала она просто, не глядя ни на Бонни, ни на Деймона, направляясь к лестнице. – "Ненадолго. Мне нужно... сменить обстановку."
"Куда?" – спросила Бонни, вскочив. В ее голосе – облегчение и новая тревога.
"Не знаю еще. Посмотрю по дороге," – солгала Кэролайн, уже поднимаясь наверх. Ей нужна была дистанция. От них. От их заботы. От их любви, которая сейчас ощущалась как еще одна цепь. – "Просто... поеду. Пока не найду место, где смогу... дышать."
Деймон не сказал ни слова. Он только смотрел ей вслед, его взгляд был тяжелым, понимающим. Он знал цену бегству.
Сумка собралась быстро. Минимум вещей. Желтое платье она аккуратно сложила поверх – абсурдный талисман, символ того, кем она пыталась быть, и кем больше не могла. Бонни помогла донести вещи до машины, ее глаза блестели.
"Обещай, что позвонишь? Хотя бы раз?" – голос Бонни дрожал.
"Обещаю," – солгала Кэролайн в четвертый раз за этот день, обнимая подругу. На мгновение маска дрогнула, и слезы подступили к горлу. Она резко отвернулась, садясь за руль арендованного внедорожника. Деймон стоял на крыльце, его стакан пуст. Он кивнул ей – коротко, без улыбки. Кивок солдата, провожающего товарища в неизвестность.
Кэролайн завела двигатель. Рев заглушил все: шепот дождя, прощальные слова, тихий стон боли, вырвавшийся из ее груди, когда она поняла, что делает. Она тронулась, не оглядываясь. Мистик Фоллс, друзья, могила мамы – все осталось позади в серой дымке.
Навигатор молчал. Она не вбила адрес. Просто выехала на шоссе и повернула на юг. Куда глаза глядят? Нет. Инстинкт, темный и неумолимый, вел колеса. Дорога бежала навстречу, длинная, серая лента. А впереди, за сотни миль, дышал жаркой, опасной жизнью **Новый Орлеан**. Город, который не ждал ее возвращения. Город, где ее боль была бы лишь каплей в океане чужих страстей и грехов. Город, где она могла попробовать затеряться... или найти нечто, способное разорвать оковы ее ледяного горя. Она бежала *от* всего. И Новый Орлеан был просто самым громким, самым темным местом на карте ее бегства. Решение было принято. Дорога началась.