Однажды в семнадцать

Однажды летом, в юном нежном возрасте, когда дети только-только познавали окружающий мир, но пытались считать себя взрослыми, в маленькой деревушке в одной из восточных провинций Южной Кореи случилось одно происшествие. Всё началось в достаточно тёплый летний день, когда маленькая девочка сидела высоко над землёй. Её нос ловил попутный ветер, который обволакивал детское тело и грел, и запах жарящегося на сковородке мяса — явно соседи захотели подразнить всех тем, что у них вкусное мясо, а у остальных его нет. Девочка улыбалась, болтая ногами в воздухе, и крутила в руках простую цепочку с достаточно объёмным и старым кулоном, который её друг однажды нашёл, кашляя и чихая, в подполе своего дома. Конечно же, он никак не думал, что в тёмном подполе, среди паутины и бегающих маленьких мышек, можно найти хоть что-то ценное, но храбрый О Сехун, «Хун-и», как называла его девчушка, всё же вытащил на поверхность украшение. Конечно же, смеясь, отдал его подруге, сказав, что этот амулет принадлежал какой-то ведьме, путешественнице во времени, но она потеряла свой кулон и застряла в нашей реальности. Хёк, а именно так звали сидящую на дровянике девочку, не пугали страшные легенды — её друг был тем ещё сказочником, пытаясь напугать соседку. Хотя, как она и сама замечала, опуская то голову, то руки, воображение Сехуна давало сбои в последнее время, и его истории не были столь загадочными, столь захватывающими, как в прошлом году.

Сегодняшний июльский день был тёплым и солнечным — неудивительно, что отец с матерью поехали на карьеры разведать обстановку — не холодная ли вода для их девочки, — и отсутствовали уже минут пятнадцать, а поэтому Хёк немного грустила, так как абсолютно не любила, когда близкие уходили, прощались, может, даже плакали от того, что расставались. Хотя, к чему такие слёзные расставания? Родители уехали совершенно ненадолго, они скоро вернутся. Бабушка занималась своими делами, пару раз пытаясь вовлечь внучку то в готовку, то в другие интересные деревенские занятия; брат, хохоча, убежал играть на дорогу ближе к лесу с соседскими старшими мальчишками, мнение которых самоуверенный Чанёль ценил, а друг девочки почему-то не приходил. Наверно, общество младшей Пак, которая верила в магию и прекрасных единорогов, ему наскучило.

— Хёк, слезай с дровяника, а то упадёшь! — раздался бабушкин голос, и Пак вздрогнула — она старалась не попадаться никому на глаза, когда сидела на сарае для дров. Щёки слегка покраснели, когда девочка уловила взволнованный тон матери отца, а потом кивнула — слезет, сейчас, только слезать надо осторожно — не дай бог упадёт в траву, распластавшись, словно звезда, как было однажды. Тогда родители знатно перепугались, ведь думали, что их дочь сломала позвоночник. Даже пытались поднять её осторожно, но девочка вскочила на ноги, как ни в чём ни бывало, и побежала в дом.

— Сейчас, бабушка, — но, как ни странно, спуск прошёл достаточно успешно — даже кулон на цепочке не выпал из детских рук. Надев его на шею, Хёк взяла маленькое покрывало, которое нужно было для того, чтобы не всадить в ноги занозы с дровяника, и с момента окрика покоилось на земле, и засеменила за бабушкой.

Всё же сегодня было скучно.

Чанёль пришёл в дом, буквально ввалившись и чудом не уронив пару обуви, что держал в руках, к обеду, растрёпанный и улыбающийся, когда его младшая сестра, которой только-только исполнилось семь лет, уже поела, а сейчас пила молоко, держа кружку обеими руками. Бабушка поставила перед ним тарелку супа, а потом быстро погнала мыть руки — двенадцатилетний мальчишка испачкался во время игр со своими друзьями, да и его ботинки были грязными, а он их руками брал.

— Оппа, а ты Сехуна не видел? — Хёк отставила от себя пустую кружку и коснулась губ рукой, чтобы вытереть молоко с них, но старший покачал головой — нет, ничего не видел. Девочка скисла, опустив голову, а потом, прихватив покрывало, которым теперь планировала накрыться, будто призрак, и напугать друга, пошла на улицу.

Раз друг не хочет идти к ней, значит, она сама пойдёт к нему. Но идти, как ни странно, не пришлось. Калитку прикрывал Сехун — худой мальчик, и Хёк ринулась к нему, пища. Она обожала его, ведь с ним было интересно играть. Он позволял ей быть принцессой, феей, волшебницей — кем угодно, а сам был либо спасителем, либо спасаемым. Может, такое однообразие ему надоело, но Хёк, будучи счастливой и забывающейся в играх, не обращала ни на что внимания. А Сехун, как и она, просто отдавался игре.

— Хун-и! — Хёк крепко обняла друга, который лишь неловко ответил на объятия — он был весьма закрытым мальчиком, а потом, взяв его за руку, куда-то повела. Сехун без раздумий ринулся следом — они дети, им положено резвиться, может, даже идти, представляя, что идут не по траве на привычном дачном участке, а по сказочному лесу, который манил своей красотой. Вот только что мимо прошла косуля, вот проскочил волшебный заяц, шерсть которого в темноте светится...

У детей, которые быстро юркнули за дом, было собственное место, в котором они могли играть, не замеченные никем, — задний двор, по периметру которого росло множество кустов, на которых распускались душистые цветы. Жужжали насекомые, и Хёк прижала указательный палец к губам, намекая, что нужно молчать — кивок и уверенный взгляд от мальчика, который готов был пойти за Пак хоть на край света. Почему он был на это готов? Какая-то странная симпатия к девушке колыхала его юную душу, и от этого становилось действительно тепло. Будь Сехун храбрее, может, даже поцеловал бы девчушку в щёчку, но банально не мог. Боялся.

Потом Хёк стянула с себя обувь и босыми ногами пошла по мягкой траве, немного пачкая ступни. Сехун последовал её примеру, слегка вздыхая, — опять какой-то специальный обряд, щекочущий пятки. Чанёль и его компания не брали мальчика в свои игры, называя «мелким» и всячески потешаясь, поэтому мальчик из семьи О играл с младшей Пак — выдумщицей, фантазёркой, впрочем, как и он сам. В последнее время, правда, придумывалось мало чего. Но почему?

Может, О Сехун повзрослел?

Остановившись, Хёк повернулась вполоборота к другу, протянув ему маленькую узкую ладошку, которую тот незамедлительно взял. Затем, улыбнувшись, начала что-то нашёптывать, вероятно, какое-то заклинание. Это был простой набор слов, но оттого ведь интереснее, да? Она чуть приподняла цепочку с кулоном, а потом, отстегнув маленький замочек пальчиками, выжидающе посмотрела на Сехуна, ступни которого уже замёрзли, — земля ещё недостаточно прогрелась.

— А давай переместимся во времени? — вопрос сорвался с девчачьих губ, а глаза О загорелись. Не понятно — то ли он сейчас будет смеяться, то ли ему так не терпится испробовать путешествие. — Куда ты хочешь, Сехун?

— Не знаю, — честно признался мальчик, впервые за всё время сказав хоть что-то. Затем он сразу же смутился — голос прозвучал слишком хрипло, поэтому он откашлялся. Он не должен смущаться, он же мальчик. Его мысли сейчас будто были где-то далеко, а ноги уже хотелось обуть. — Может... попробуем вернуться на час назад?

Всё бы ничего, но Чанёль подслушивал ребятишек, а потом тенью скользнул к ним, нарушив сказочность момента. Хёк пискнула, отдёргивая свою руку и прячась за спину друга, ведь увидела горного тролля, а потом выдохнула — это всего лишь старший брат, который достаточно насмешливо смотрел на детей. Он считал себя умнее, он ведь старше.

— Развлекаетесь? — его взгляд скользнул по серьёзному лицу Сехуна, который только кивнул, а потом и на выглянувшую из-за его плеча младшую сестру. — Обувь наденьте, замёрзнете ведь. Что это в твоих руках, Хёк?

Девочка сглотнула слюну. Ей казалось, что старший брат сейчас отберёт кулон, нажалуется родителям, а они спрячут игрушку навсегда, так как «украшения созданы не для того, чтобы с ними играть». Наверно, именно поэтому маленькая девочка убрала руки за спину и отчаянно замотала головой, отступая назад. Мягкая трава приятно защекотала ступни, и Хёк сделала ещё один шажок назад. Но как только друг обернулся к ней, его глаза расширились. Он почувствовал, как ёкнуло где-то в груди, как неожиданно перехватило дыхание от ужаса. Указательный палец поднялся и показал куда-то за спину девочки, а сам мальчик не проронил ни слова — боялся.

За Хёк была длинная, переливающаяся тёмно-коричневым на солнце змея. Не созданная фантазией, а самая настоящая, которая лениво высовывала раздвоенный на кончике язык, смотря, будто примериваясь, на девочку. Вот-вот нападёт. Вот-вот укусит. Что эта тварь делала в тёплый день в тени, было не понятно, но младшая была в опасности и явно не знала об этом. Не успел Чанёль среагировать, как Сехун, преодолев собственный страх, бросился к Хёк, схватив её за бок и быстро толкнув к старшему брату. Но попал под змею сам...

Ледяная боль, сменившаяся огнём, атаковала ногу мальчика. Он закричал, попытавшись отскочить, но змея уже уползла, оставив на щиколотке О две крохотные дырочки. Чанёль бросился в дом, к бабушке, сразу же, как раздался крик, а Хёк, не зная, что делать, просто пыталась утешить друга, который плакал от боли. Он раз за разом думал о том, что умрёт, просил девочку присмотреть за своими родителями. Он был в шоке, был взволнован, а поэтому из его рта вылетала сплошная чепуха.

Наверно, хорошо, что родители О и Пак, которые недавно вернулись с карьеров, среагировали быстро. Уже через пять минут Сехун, бледный и плачущий, лежал на заднем сидении, а его отец вжимал педаль газа в пол, покидая деревню. Хёк смотрела вслед машине, сжимая в руках овальной формы кулон на цепочке. Она плакала — её мама и папа вскорости собирали вещи, говоря, что их ноги не будет в деревне, пока не поставят новый забор и не выгонят из огорода всю «гадость». В тот момент, когда Хёк вели к машине, еле-еле отмыв её ступни от земли, девочка понимала — она виновата в том, что Сехуна укусила змея. И возможно, сюда, в деревню, она больше не вернётся.

Долгое время она не знала, что стало с Сехуном — у них не было связи, они жили в разных городах. И девочка думала, что её друг храбро погиб, защитив подругу. А потом, как наступил совсем другой возраст, Хёк вообще забыла его. Так порой бывает с людьми, которые теряют связь между собой — это абсолютно нормально. А забывать друзей детства тем более.

Но кто же знал, что О Сехун выздоровел?..

* * *

— Сехун! Ты собираешься помогать матери? — парень чуть не упал с дерева, собирая спелую вишню в плетёную корзину, которая преспокойно висела на ветке. Его же послали собирать ягоды, неужели забыли? — Слезай с дерева, я тебя вижу!

Корзинка, наполненная лишь наполовину, резко оказалась на земле, а сам парень спустился вниз с помощью ствола, как заправской Тарзан, только поправив волосы, которые были растрёпаны ветками. Мама вздохнула, поправляя передник на себе, а потом, явно поняв, что её сын до этого собирал ягоды, которые она буквально автоматически сказала ему оборвать, охнула. В который раз уже забывала, что дала кому-то задание.

— Я был занят, как видишь, — голос у Сехуна был низким, и в городе множество людей, что слышали его, сначала застывали — у этого шепелявящего молодого человека был красивый голос, которым хотелось по-настоящему наслаждаться. Мама всё равно видела в нём маленького мальчика, которого в детстве укусила змея, а поэтому старалась опекать, не замечая, что желторотый птенец превращается в прекрасную птицу, готовую вот-вот выпорхнуть из гнезда. — Что такое?

Младший О был не особо разговорчивым, поэтому порой его слова звучали донельзя сухо и незаинтересованно, а порой даже и грубо. Он был обычным среднестатистическим подростком, немного затворником, поэтому ему было сложно общаться с ровесниками. Зато посидеть в одиночестве на переднем дворе домика в деревне, прихватив книгу, он любил. Пусть комары пищат над ушами, пусть птицы садятся рядом — парню было всё равно. Но сейчас разговору матери и сына мешали какие-то другие звуки, более громкие, чем природные. А именно — звук мотора машины.

Она появилась из-за поворота и была видна через рабицу, которая окружала участок семьи О. Задние стёкла были затонированы, но сердце парня дёрнулось — он будто знал, кто там сидел, кто там прятался. Когда машина остановилась у высокого забора, О подошёл к рабице, всматриваясь, не показалось ли ему. Нет. Из задней дверцы, потягиваясь и жалуясь на ноющую поясницу и «проклятые кочки», вышла девушка. Её волосы были собраны в низкий хвост, в нежной ложбинке между грудей располагался знакомый, но ускользающий из памяти кулон. Она надела на нос солнечные очки и пошла на участок, прося, чтобы кто-то принёс её вещи, так как «я сама не справлюсь, я слабенькая, а Чанёль большой и сильный. Как горный тролль». Да, именно таким предложением девушка намекнула, чтобы молодой парень, выходящий за ней следом, взял её вещи.

— Мам, это... — пальцы сжали прутья, а воспоминания из детства тёплой негой разлились по телу, заставляя сердце всколыхнуться. Она так повзрослела, так похорошела, а помада персикового цвета, совсем ненужный атрибут для деревни, выглядела слишком соблазнительной на её губах. Только... чёрт побери, совсем забыл, как зовут девочку-фантазёрку по соседству.

— Да, хотела сказать, что семья Пак снова приехала, а то столько лет не ездили. Наверно, соскучились, — госпожа О улыбнулась, складывая руки на груди, а потом, нагнувшись, подхватила корзинку с вишней, идя в дом. — Приходи есть. Потом сходишь к ним.

В это же время Хёк будто заново исследовала весь дом. Вот сгруженные в небольшой сундук её старые игрушки, вот какие-то детские вещи, которые ей давно стали малы. Она опустилась на корточки, поднимая лёгкие комки пыли с пола, а потом закашлялась, понимая, что надо бы тут прибраться. Бабушка еле взошла на крыльцо, как девушка выскочила из дома, гремя вёдрами, которые как-то сохранились за всё время, что они не приезжали. Работы предстояло много, солнце стояло в зените, может быть, за два дня приберут весь дом, оживят его. А потом можно пойти к старым соседям, посидеть у них, отдохнуть, может, заново познакомиться, если скромную семью Пак забыли за столько-то лет.

— Милая, ты куда? — окликнула Хёк мать. — Колодец мы не прочищали, если что!

— Я к колонке!

Девушка, сильно нажимая на ручку, наблюдала за водой, которая, плескаясь, наполняла вёдра. Вода попала на лицо достаточно неожиданно, и Пак вытерла подбородок вместе с губами тыльной стороной ладони, совершенно не заботясь, что практически полностью стёрла с губ персикового цвета помаду. Теперь её подбородок и щека были в ней — одновременно и забавное, и смущающее зрелище.

Поднимая два тяжёлых ведра и бурча что-то по поводу их тяжести, Хёк совсем не услышала сзади шагов, а поэтому, обернувшись, испугалась. Тяжёлые вёдра столкнулись друг с другом, вода пролилась на пыльную дорогу и на обувь молодых людей, которые практически одновременно попытались отпрянуть. У Сехуна ещё получилось не намочиться, но он чуть не свалился на асфальт, а вёдра повели Пак в сторону, и она с громким визгом упала, обдирая ладони и расплескав вокруг себя воду.

Грозный взгляд встретился с виноватым, Хёк, гордо подняв носик, встала из лужи, с сожалением замечая на задней части джинсов мокрое пятно, а потом посмотрела на высокого парня перед собой, который попытался что-то сказать, но замолчал. Он явно был обескуражен — не каждый день видел злых и мокрых девиц, которые явно хотят наговорить грубых слов. Но Пак Хёк держалась. Этот день ещё не настолько отвратителен, чтобы тратить нервы на какого-то парня, который даже не извинился за свой поступок.

— Прости меня, — неужели у молодого человека голос прорезался? — Скажи, а ты помнишь меня?

— Не помню, не хочу помнить и знать не желаю! — зло сказала девушка, а потом, схватив вёдра, в которых значительно уменьшилось количество воды, пошла к своему участку, не забывая бормотать себе под нос что-то злое. Возможно, это были проклятия, которые в скором времени убьют незадачливого парня.

Сехун хотел добавить что-то про помаду, но потом просто махнул на странную девушку рукой — пусть сама разберётся со своим макияжем, а О подойдёт чуть позже, когда девушка-спичка, вспыхивающая буквально от ничего, будет в более хорошем настроении. Поэтому он, посмотрев вслед Хёк, пошёл в свой дом, чтобы немного помучить родителей по поводу имён соседей.

До вечера Хёк была злой, а поэтому отдраила до блеска весь дом, семья даже боялась тронуть её лишний раз, лишь бы дочь не отвлекалась. Вечером, когда девушка лежала на подстриженной траве и наблюдала за заходящим солнцем, она жмурилась. Мягкость земли успокаивала, расслабляла тело, которое очень сильно напряглось за весь день, и Хёк уже в который раз благодарила Чанёля, который соизволил не лениться, а помочь по хозяйству. Услышав мягкие шаги, девушка прикрыла веки, будто хотела показать, что она от усталости заснула, но вежливое покашливание заставило её открыть глаза и посмотреть снизу вверх на нарушителя спокойствия.

— Я рад тебя здесь видеть, Пак Хёк, — голос парня, из-за которого девушка вылила воду из вёдер, оказался твёрдым, не таким, каким был, когда она услышала его впервые. — Всё равно не помнишь? А не помнишь, откуда у тебя такой симпатичный кулон?

Хёк инстинктивно сжала кулон пальцами, а потом поднялась с травы, отряхивая ноги. Этот настырный парень, явно её ровесник, очень странный. Взгляд изучающий, тонкие губы сжаты, а от него самого хотелось отвернуться. Но одновременно появлялась неловкость в его присутствии: они будто действительно были знакомы, и поэтому Хёк внутри судорожно пыталась вспомнить, не напоминают ли ей хоть кого-то из старых знакомых этот парень с прямым носом и пристальным взглядом.

— Ты меня пугаешь, — раз уж он обращается на «ты», значит, и к нему можно так же обращаться. — Кто ты такой, чёрт побери?

— О Сехун, твой сосед, а теперь пойдём, — и Сехун достаточно резко схватил запястье девушки. — Пойдём, может, вспомнишь кое-что. Это должно было в твоей голове отложиться.

— Эй!

Настырный парень никак не реагировал и продолжал вести Хёк на задний двор. Там он посмотрел на неё, чуть наклонился, снимая резиновые тапочки, в которых ходил на даче, и пошёл по холодной земле в кусты, которые разрослись за всё время, что никого тут не было. Хёк, чуть помедлив, стала немного понимать, что к чему, а поэтому осторожно стянула стоптанные кеды и пошла за парнем.

— Я что-то помню, но ты всё равно странный, О Сехун. Донельзя странный.

Сехун вздохнул. Как и тогда, десять лет назад, земля холодила ступни, только на этот раз непонимающий взгляд был не у него, а у его спутницы, которая хмурилась. Может быть, девушка вспомнит?

— Десять лет назад на этом месте меня укусила змея. Мы в детстве с тобой дружили, и именно я отдал тебе этот кулон, — парень ткнул пальцем прямо в центр подвески, и Хёк слегка отпрянула, прижимая руки к груди и будто пытаясь схоронить украшение. — Вспоминаешь хоть что-то?

Девушка покачала головой и, сев на землю, принялась натягивать кеды обратно, пытаясь держать себя в руках. Позволила какому-то парню привести себя на задний двор, хоть где-то глубоко внутри что-то настойчиво нашёптывало, что они знакомы. Да и змея... это действительно всё что-то напоминало. Одно Хёк поняла точно — она резко начала испытывать какую-то странную неловкость, как только парень-сосед протянул ей руку, помогая подняться с земли. Затем он немного подержал её ладошку, проводя большим пальцем по её запястью.

— Эй, ты кто такой? — стоило ли говорить, что в первую же секунду, как только Чанёль увидел Сехуна, его не узнали? Этот парень стал слишком высоким и широким в плечах, от прежнего мальчика не осталось и следа. Поэтому Пак-старший достаточно сильно испугался — только извращенцев на его младшую сестрёнку не хватало. Тем более, на их участке. — Пошёл вон!

Была бы тут мать Хёк и Чанёля, она бы прогоняла бедного парня, ударяя того по шее. Но Чанёль был менее воинственен, а поэтому достаточно строгим взглядом проследил за соседом, который смущённо оборачивался и уходил. Старший брат, как только О скрылся за поворотом, потёр переносицу — таким образом всех сестринских женихов распугает, да и бог с ними — найдёт других, сестрёнка у него красивая и обаятельная. Правда, со своими странностями, которые не ушли из неё с детства, но, в конце концов, всех девушек, с какими бы причудами они ни были, замуж разберут. Скрестив руки на груди, Чанёль наблюдал за Хёк, которая смотрела в землю и даже не собиралась поднимать на него взгляда.

— Оппа, а ты помнишь, кого десять лет назад укусила змея? — неожиданно, когда старший уже собирался уходить, спросила девушка. Чанёль покачал головой, вопросительно смотря на неё. Послышался короткий вздох. — Этого парня зовут О Сехун. Мне кажется, это из-за той змеи, что укусила его, мы уехали отсюда десять лет назад.

Чанёль долго смотрел в спину сестре, когда она достаточно понуро шла в дом. Он знал — она поднимется на мансарду, где сегодня всё вычистила, заберётся в старый гамак и накроется пледом, вздыхая. Хёк будет наблюдать за оранжевым закатом, за появлением чуть розоватого неба и первыми звёздами, которые щедро усеют небосвод. Пока она отвлечена, он может быстро сбегать к соседям, потому что сопоставил знакомое с детства лицо и лицо парня, который буквально пару минут назад трогал его сестру.

Даже в двадцать два года Пак Чанёль не был достаточно серьёзным. Фраза «взрослые — это просто выросшие дети» была как раз про него, он порой сначала делал, а потом уже думал, коря себя за неосмотрительность и другие факторы. Тщательнейшим образом обдумав все свои действия, чтобы снова не выставить себя полным идиотом, Чанёль пошёл за ворота, оборачиваясь. На мансарде горел свет — видимо, его сестра решила не смотреть на звёзды, как предпочитала делать в детстве, а читала что-то.

Дом семьи О снаружи, как и внутри, был чистым и опрятным. Видно, что люди заботились о своём участке: посаженные деревья плодоносили, а пёстрые цветы радовали глаз. Семье Пак предстояло только возродить всё это заново. Чанёль подошёл к двери и достаточно громко постучал. Хоть и было девять вечера, соседи могли уже готовиться ко сну. Но никто его не встретил в ночной рубашке или с зубной щёткой в руке — дверь открыла госпожа О, внезапно широко улыбнулась и обняла соседа, приговаривая, как вырос соседский мальчик. Эту женщину Чанёль помнил с детства — она доброжелательна, сидела порой с ним и его сестрой, когда родители и бабушка куда-то уезжали.

— Как расположились? — с порога она заваливала молодого человека вопросами, а потом предложила чая. Сехун сидел за столом на кухне и чистил ягоды вишни от косточек, но достаточно сильно струхнул, увидев Чанёля. — Сынок, помнишь?..

— Помню, он меня только что с участка своего прогнал, — буркнул парень, незаметно от всех засовывая ягоду себе в рот. Кислая. — Я же тебя помню, Пак Чанёль, не думал, что ты меня забыл. Всегда хотел влиться в вашу компанию.

Старший остался наедине с младшим — у матери оказались какие-то срочные дела. Оба первые секунд пять молчали, и только потом Пак хлопнул в ладоши и прочистил горло, привлекая к себе внимание. Сехун отвлёкся от вишен.

— Мы завтра вроде как с Хёк собирались пойти на реку. Не знаю, часто ли ты вспоминаешь детство, но, может, как и давно, пойдёшь с нами? — Чанёль, в принципе, вспомнив Сехуна, был спокоен. Он всё равно остался тем же мальчиком, которому никак не удалось влиться в дружный коллектив мальчиков постарше. — Я пойму, если ты откажешься, потому что я, прости, был груб с тобой, но просто не каждый день рядом с Хёк-и находятся парни.

— Последнего, наверно, ты прогнал так же, как и меня, не так ли? — Сехун улыбнулся, а увидев, что старший немного сконфузился, расхохотался. — Прости, хён. Обычно так должны отцы девушек реагировать, но тут неожиданно старший брат защитил.

— Так ты пойдёшь или нет? — Чанёль попытался перевести тему, а потом получил ленивый кивок младшего. — Отлично. Будь завтра около нас в два часа дня.

Уже собираясь уходить, Пак был окликнут. Сехун держал в руках несколько очищенных от косточек ягод; его ладонь была в красноватом соке и слегка подрагивала, будто от нервов. Чанёль взял ягоды и уже собрался их поместить в рот, как О покачал головой.

— Отнеси их Хёк, хён. Спасибо, — и буквально через пять секунд Пак оказался на улице.

* * *

С самого утра Чанёль прятался от сестры, которая, видя обкусанные губы брата, гналась за ним с гигиенической помадой, чтобы губа больше не потрескалась. В конечном итоге Хёк сдалась, хоть и бурчала, что сделает это будет благим делом с её стороны, не будет никакой боли. Но старший Пак, будучи, как он говорил, «мужчиной, который был воспитан, чтобы быть мужчиной», отказывался от так называемого благого дела.

— Ну и бог с тобой, — сама девушка коснулась гигиеничкой своих губ, а потом улыбнулась. Косметичку она не брала, хоть и приехала накрашенной, при полном параде, так сказать, захватила только гигиеническую помаду с запахом апельсина — её любимым. Хёк была готова идти, уже давно собралась и надела купальник, осталось только дождаться брата, который почему-то замешкался и собирал бутерброды на перекус. — И зачем ты это делаешь? Почему их так много?

— Потому что, — буркнул старший. — Ты у нас ешь буквально килограммами, вот и беру побольше. Всё равно половину по дороге съедим.

«Эй, оппа!» неслось ему вслед, когда парень буквально выбегал из дома, закидывая рюкзак сестры на плечо. Конечно же, он получил по своим широким плечам от мелкой заразы, которая что-то пищала внизу, будучи на две головы ниже. Девушка всё ещё злобно причитала, пока не застыла посередине дорожки. Облокачиваясь о забор, на их участке находился никто иной, как О Сехун, которого вчера достаточно злобно прогнал Чанёль. Что он тут делал и почему пожал руку старшему брату, слегка улыбнувшись ей самой, Хёк не поняла. Только раскрыла рот в удивлении.

— Я с вами иду, — произнёс сосед, заставив девушку не то чтобы смутиться, но задуматься так уж точно. — Хён, надеюсь, ты принёс ей вишню?

Кажется, таким образом он хотел донести до девушки, что ягоды, полученные накануне, были от него. Но не тут-то было. Никакой вишни она не получила — по дороге Чанёль сам всё съел. Осознание этого ударило резко, так же резко, как и Хёк брата между лопаток. Снова. Чанёль был выше и в прямом, и в переносном выше того, чтобы мстить младшей сестре, но, как только они пришли на речку и девушка скинула верхнюю одежду, резко толкнул её в ледяную воду.

— Оппа, ты что творишь? — столкновение с дном немного выбило воздух из лёгких, но девушка легко поднялась на ноги. Воды в месте, в которое она упала, было по колено, и утонуть здесь не представлялось возможным. Хёк вздохнула — свой кулон на цепочке она сняла ещё дома, потому что буквально предвидела, что её толкнут в воду. Такого аттракциона украшение не выдержало бы. Надо бы по приходу его снова надеть — без кулона девушка чувствовала себя не так, как обычно.

Веселье было долгим. Хёк смеха ради пыталась залезть на спину то своего брата, то соседа, которого, как когда-то в детстве, резко стала называть «Хун-и», а потом её саму Чанёль взял на руки и кинул на глубину, затем выходя из речки и беря из рюкзака полотенце синего цвета. Все были мокрыми, уставшими и счастливыми. Светило солнце, когда, обмотавшись большим полотенцем, Хёк дышала полной грудью, поедая бутерброды, что сделал в дорогу старший брат. Восхитительный день, отличное расслабление после вчерашнего. Ей казалось, что исчезли все года, разделявшие её и детство, и она понимала, что с каждым вздохом вспоминала всё больше и больше. Вспомнила, как они с Сехуном играли вместе на заднем дворе её дома; как вместе ходили в поле, чтобы просто посидеть на щекочущих всё тело травах. Они были детьми, счастливыми, полными свободы. Ничто не обременяло их.

— Пойдёмте домой, — Чанёль, вытирая полотенцем мокрые волосы, скрылся в обширных кустах — видимо, переодевался. Его примеру последовали и остальные, попеременно меняя друг друга. Мальчики тактично отвернулись, когда Хёк снимала прилипающий к телу купальник и заменяла его тёплой и сухой одеждой.

Когда все вещи были собраны в рюкзаки, троица двинулась назад. Чанёль ушёл чуть вперёд — не желал снова попасть под обстрел шуток младшей сестры, а потом получать за колкости по спине. Сехун же двигался в одном ритме с подругой. Их руки порой слегка-слегка соприкасались, и буквально на секунду, когда О отгибал ветку, у них установился зрительный контакт. Но держать его было ошибкой — ветка, выскользнувшая из ослабших пальцев, достаточно сильно ударила парня по щеке рядом с губой. Кожа лопнула, и Сехун чуть прижал ладонь к лицу.

— Дай посмотреть, — тёплая девичья рука коснулась запястья парня, и они замерли. Потом неловкость прошла, и Хёк внимательным взглядом принялась осматривать лицо друга. Место, ударенное веткой, чуть покраснело, но обработать его не мешало. — Пойдём ко мне. Надеюсь, ветка не до крови зацепила тебя.

У девушки включился режим заботы, а противостоять ему было абсолютно бессмысленно. Чанёль где-то затерялся, вероятно, он уже был дома и находился на мансарде, уместившись на любимом сестринском месте, а Хёк, оставив Сехуна на заднем дворе, предпочла не говорить родителям, зачем ей нужна аптечка. Надев на шею цепочку с кулоном, она быстро юркнула к пострадавшему. Может, такая забота и была излишней, ведь некоторые молодые люди банально стесняются её, но парень не отталкивал подругу детства, которая сидела на земле рядом и сосредоточенно клеила на нежное место пластырь. Она провела по нему подушечками пальцев — немного шероховатый, и вздохнула. Её задача была выполнена, ничто не держало друга детства рядом с ней, но он продолжал сидеть рядом, потирая ладони.

— Сехун, — обратила на себя внимание. Молодой человек посмотрел на неё, и в его взгляде отразилась миниатюрная девушка, которая смотрела на него прямо. — В следующий раз будь осторожен. Веток много, а ты... один.

— Постараюсь, — ответ был простым, но казалось, что Сехун нервничал и хотел что-то сказать.

Некоторое время они молчали и, казалось, слышали биение сердец друг друга. Хёк, собираясь с мыслями, слегка хмурилась, а потом, как только разложила всё по полочкам у себя в голове, резко развернулась всем корпусом к другу. Улыбаясь, она покачала головой, а в следующую секунду произнесла:

— Ты бы хотел отмотать время на десять лет назад?

Вопрос застал парня врасплох. Его сердце, которое и так было охвачено непонятным ему огнём, лишь чудом не сгорело, когда Хёк приблизилась к нему, расстёгивая цепочку. Воспоминания теплотой обвили его тело — давно, десять лет назад, они хотели с помощью так называемого кулона ведьмы переместиться на час назад. Но переместиться на десять лет назад сейчас, в том возрасте, когда уже отличаешь магию и реальность... опять попахивает выдумками. Сехун не знал, зачем его подруга предложила это; может, хотела так показать, что помнит время, которое они проводили вместе в детстве. Но ребячество, спрятанное за несколькими замками и железной цепью, не дало мыслить здраво: парень согласился. Пусть они на пять секунд окунутся в мир без забот. Известно же, что в детстве люди беззаботные — им не надо думать о том, где достать денег или же как правильно налаживать контакт с другими людьми. В детстве всё было проще. И Сехун хоть на краткое мгновение хотел вернуть былое ощущение беззаботности.

Цепочка щёлкнула — она теперь была на шее Сехуна; Хёк будто добровольно отказалась перемещаться во времени, а потом, вздохнув и положив руку на щёку парня, чуть коснулась его губ своими губами. В детстве действительно многое казалось простым: не надо продумывать повода, как бы пригласить кого-то на так называемое свидание или же поцеловать. Дети совершенно другие, они очень сильно отличаются от взрослых. Девушка «переместила» парня «в детство» специально, чтобы не выдумывать причину, почему захотела его поцеловать. Хоть и, оторвавшись от таких манящих губ, которые впитали в себя вкус девичьей гигиенической помады, Пак была смущена.

— Я всё помню, Сехун, — она отвела глаза, чувствуя, как его ладонь легла на её кулачок, который потихоньку расслаблялся, и вскоре две переплетённые руки находились на её бедре. — Спасибо тебе... за всё. За то, что защитил от змеи, хоть и сам пострадал, в особенности.

— А зачем поцеловала? — его голова на её плече, а его волосы слегка-слегка защекотали ухо девушки. Хёк и рада была бы избавиться от его шевелюры, но не могла пошевелиться. Свободная рука потянулась к его волосам и чуть погладила — приятные и мягкие на ощупь, ей бы такие.

— Не знаю, — честно призналась девушка, когда почувствовала, что голова друга покинула её плечо. — Просто захотелось.

Новый поцелуй, в этот раз уже от Сехуна, Пак-младшая предпочла растянуть до того момента, пока не стало трудно дышать. Сердце гулко билось, отдавая звоном в ушах, а потом, смутившись от пристального взгляда друга уже после поцелуя, она отвела глаза, улыбаясь. Ей это нравилось? Конечно же.

— Нет, мне всё же не просто захотелось, — румянец покрывал щёки Хёк, и она пыталась не смеяться от смущения. — Знаешь, ты мне в детстве нравился. Смешной такой, неловкий, а ещё ты был единственным, кто со мной играл и принимал все мои капризы. Будь моя воля, я бы действительно поместила нас на десять лет назад и мы бы не играли на заднем дворе, а потом бы не потеряли связь.

Только тихое «ты мне тоже с детства нравишься» слетело с губ О Сехуна, и воцарилась тишина. На этот раз она была приятной, сладкой и какой-то тягучей: подростки искренне ею наслаждались. Да, они были смущены. Но кто не смущался после поцелуя?

Порой так и в жизни бывает: люди, которые в детстве общались, теряли связь, их пути расходились. Встречались они в будущем или нет — это уже дело судьбы, сведёт она их или нет. Сехуна и Хёк она свела на том же месте, где и началась их разлука. Однажды в семь лет они расстались, однажды в семнадцать они встретились вновь. Выросшие, казалось бы, но в душе до сих пор остающиеся детьми.

Это самое «однажды» когда-то наступает у всех. Однажды мы влюбляемся, однажды мы расстаёмся. Но есть и слово «никогда». Сехун никогда не забудет, какого вкуса был его первый поцелуй с девушкой, которая украла его сердце, — это был взрывной вкус её гигиенической помады, апельсина, как раз под стать характеру девушки; а Хёк никогда не забудет то лето и то, с какой любовью парень сжимал её ладонь.