XXIII
Разъярённый сэр Лукан стремительно пересекал коридоры Вестминстерского дворца. Рыцарям нечасто приходилось видеть рыцаря-командора настолько разгневанным, но гадать им долго не пришлось — дело заключалось в Терезе. Расползались слухи, что леди Ивейна была замешана в недавней шумихе в Уайтчепеле вместе с сэром Галахадом. Правда, исход той самой шумихи оказался катализатором столкновения между местными жителями и констеблями. Какие-либо официальные заявление по поводу убийцы Скотленд-Ярд отказался давать, однако вместе с тем начали ходить разговоры, что блюстители порядка в форме врывались в чужие дома без ордера и стреляли в местных жителей без суда и следствия. Во всяком случае, попытка Гаррисона и Тессы остановить таинственного обскуранта была воспринята жителями района именно так. Такого же мнения придерживались и обитатели соседних округов. Люди видели в этом подоплёку некомпетентности служителей закона, которую старательно пытались скрыть: те искали зацепки с мятежниками и устроили настоящую охоту на ведьм, при этом не продвинувшись в поисках убийцы ни на шаг. В "Манчестер гардиан" "маньяками" окрестили самих констеблей, а в "Иллюстрейтед полис ньюс" несколько страниц посвятили сатирическим — но вместе с тем жестоким — картинкам, изображающих служителей закона настоящими монстрами, пожирающими людей — преимущественно пуштунов в национальных жилетах и с пакольми. Даже сам Томас Харди опубликовал в одном из журналов громоздкий стих, весьма тонко осуждающий волюнтаристское отношение Скотленд-Ярда и бездействие парламента.
Но не только это разозлило рыцаря-командора. Его приводила в ярость мысль, что Гаррисон в очередной раз подверг опасности Терезу. Впрочем, эта неугомонная девчонка сама оказалась не прочь лезть на рожон. Дюгрей не поспевал за ней.
Рыцарь-командор отчётливо помнил времена, когда Тессу привёл совсем крохой Тиберий Бледрик в своё имение в Уорекшире около полсотни лет назад. Рыцари Ордена спасли ребёнка от нападения обскурантов в одном из пригородов Ланкашира. Всю остальную семью, как выяснилось, убили. Тереза провела несколько месяцев в госпитале — нападавшие ликаны сильно ранили девочку. Нельзя было сказать, что Дюгрей оказался рад новому члену семьи. Командор замечал прыткий нрав юной леди, ненависть в её глазах. Но, что хуже, виконт взращивал дитя, не оставляя той выбора — Тиберий готовил её к рыцарским регалиям с малых лет, как когда-то готовил и Лукана. Дюгрей, уже будучи рыцарем-командором, помнил, к сколь трагичным событиям привело отцовское решение сделать из него бойца Круглого стола, ставшего для оборотня алтарём для жертвоприношения. А посему противился тому, чтобы лорд-канцлер направлял свою дочь по тому же пути. В ту пору Лукан вступал в частые конфликты с отцом. Просил не напирать на ребёнка: дать Терезе подрасти, а там пусть сама выбирает свой путь. На такое Тиберий лишь пожимал плечами — девчонка с малых лет возилась с рыцарями и, разумеется, хотела продолжить путь старшего брата. Маленькая Тесс, словно тень, всюду следовала за Дюгреем. Поначалу братца это раздражало и даже злило, но позже, смирившись с собственной участью, Лукан стал обучать сестру всему тому, что умел сам, начиная от стрельбы из арбалета, заканчивая давлением на других рыцарей положением командора. В её случае — брата-командора.
Между ними не было любви и привязанности с первого взгляда. Дюгрею долго пришлось привыкать, что дома сделалось шумнее. Так он и не заметил, как стал улыбаться при виде маленькой Тессы, а позже — переживать за неё, когда уже взрослую девушку посвятили в рыцари. Раньше Тереза следовала за ним по пятам, теперь же Лукан не отставал от сестрёнки, не спуская с неё глаз. И всё же это удавалось далеко не всегда.
Рыцарь-командор ворвался в свой же кабинет, где собирался принять рапорт у сестры. Леди Ивейна сидела за его столом, а сенешаль де Бразза — напротив. Оба опасливо обернулись в сторону двери. Пьер, завидя сэра Лукана, вскочил со стула и шагнул к нему.
— В оправдание мадемуазель Ивейны хотел бы сказать...
— Пошёл вон, — процедил Дюгрей, даже не взглянув на сенешаля.
— Понял.
Бросив на Терезу полный сожалений взгляд, Пьер спешно покинул кабинет и закрыл за собой дверь.
Бледрики фыркнули — одновременно. Лукан ещё немного поглядел на дверь, а затем обернулся на сестру.
— Я смотрю, ты умеешь выбирать себе компаньонов для сомнительных авантюр. Один сбежал, а другой... — рыцарь сцепил руки за спиной и шагнул вперёд хищной походкой. — Где Галахада носит?
— Он с сэром Гавейном. А Пьера вообще с нами не было.
— Ах да, с кем ещё Кенту быть.
— Гарри не виноват, — сухо отрезала Тесс. — Я сама напросилась.
— Он твой наставник и несёт за тебя ответственность. Встань с моего кресла.
Дюгрей раздражительно махнул рукой, пытаясь согнать сестру с места, словно птичку. Тереза шумно вздохнула и поднялась. Подойдя к одному из книжных стеллажей, она скрестила руки и облокотилась о деревянную боковину.
— Что вы скрываете от меня? Ты и Галахад, — спросила Тесса.
— Ты в моём кабинете, и я принимаю у тебя рапорт. Так что вопросы буду задавать тоже я, — заявил командор и тяжело опустился в кресло.
— Вы сдаёте позиции, — усмехнулась Ивейна.
— Нет никакого "мы", — сухо произнёс Бледрик.
— К той женщине вломился обскурант. Судя по тому, что эта тварь подстрелила Галахада, то она явно не собиралась пить чай с этой Гурвиц.
— Это уже не твоё дело.
Тереза с досадой всплеснула руками. Она укоризненно уставилась на брата, будто в действительности это командор рапортовал ей. Дюгрей с силой сжал пальцами переносицу. Лорд-канцлер прознал, что устроили сэр Галахад вместе с леди Ивейной. Лукану с трудом удалось уговорить виконта, чтобы рапорт у сестры принял он. Гаррисона спасти не удалось. Дюгрей знал, сколь беспощадным мог быть отцовский гнев. Он и так получил за то, что не справился не только как брат, но и дал слабину как командор — рыцари его не слушали. Даже родная сестра. Но Тереза, казалось, вовсе не чувствовала себя виноватой или хотя бы благодарной на толику за то, что Бледрик снова принял удар на себя, вовсе нет. Она смотрела на него с укором и даже с вызовом. Принимая её тяжелый взгляд, Лукан ощутил, как разболелись мышцы челюсти. Рыцарь даже не заметил, как сильно их сжимал.
— Подпиши тут и можешь быть свободна, — устало кинул Дюгрей и протянул бумаги. — Это для отчёта.
Тесс взяла листы и принялась читать, а затем нахмурилась. Она взмахнула бумагами. Один угол заметно помялся, и командор с трудом подавил волю, чтобы не отнять рапорт обратно и не начать разглаживать бумагу.
— Тут же написано, что я не знала о деятельности сэра Галахада и не участвовала в вооружённом столкновении, — удивилась Тесс.
— Просто подпиши.
— Повесишь всё на Гарри?
Зубы Лукана больно впечатались друг в друга. Он гневно уставился на сестру.
— Он о себе позаботится, — отрезал Дюгрей, но, заметив встревоженный взгляд сестры, немного смягчился. — Постараюсь ослабить гнев лорда-канцлера. Но в этот раз наказания ему не избежать.
— Я тоже там была. Значит, тоже заслужила наказание! — Тесс разорвала бумагу и бросила в урну возле стола.
Терпение Бледрика кончалось. В груди кольнуло что-то обидное — вероятно, обычная человеческая ревность. Ивейна никогда не беспокоилась о Лукане. Более того, она не видела ничего такого в том, чтобы брат нёс ответственность за чужие ошибки перед отцом и Советом, ведь рыцарь-командор всегда и безоговорочно обязывался взваливать на себя любое бремя за Орден. Но стоило делу коснуться шеи Галахада, как Тереза была готова сама броситься на амбразуру, сдаться на расправу и понести любое наказание. Вот бы она хоть иногда переживала так за брата. Чертов Кент.
— Не провоцируй меня. Сэр Галахад ослушался моего приказа и ответит по заслугам.
— Ты прикрываешь его ошибками свою связь с той девушкой, — заявила Тесса. Теперь-то она по-настоящему рассвирепела. — Рыцарям Ордена нельзя иметь никаких отношений, тем более на стороне.
— Лиззи не имеет к его ошибкам никакого отношения.
— Да брось, я же знаю, что ты почти каждый вечер к ней бегаешь.
— Это тебя не касается.
— Но тебя касаются мои отношения с Гарри! — Тереза кулаком ударила по столу Дюгрея. — Я там была и тоже понесу наказание. Или его не понесёт никто.
— Была стрельба. В отчётах чьё-то имя указываться должно. Хочешь, чтобы там была моя подпись?
Тесс замерла, помолчала с минуту, а затем лукаво улыбнулась. С вызовом вздёрнув голову, она наклонилась вперёд. Из-под полуопущенных век проглянулись смутные огни.
— Ты ведь рыцарь-командор. Вот и расписывайся. Или я пойду к лорду-канцлеру и сознаюсь, что тоже там была, — Ивейна шипела от ярости. — А там пусть он и Совет наказывают меня, как вздумается.
Лукан исподлобья взглянул на сестру. Грудь двигалась ходуном, ноздри трепетали от тяжёлого дыхания. Кожа на перчатках угрожающе скрипнула от натуги сжатых кулаков. Шов на кончике пальца прорезал выпустившийся коготь. Дюгрей поспешно отвернулся к окну, чтобы спрятать злобный блеск в глазах. Сложив руки на груди, он встал и развернулся спиной к сестре. Отяжелевший язык обвёл кончики выступивших клыков. Ему следовало взять себя в руки.
— Хорошо, к заседанию Совета рапорты будут готовы.
Дюгрей услышал, как облегчённо выдохнула Тесса. Командор нахмурился.
— Я сообщу лорду-канцлеру, что ты отказалась подписывать отчёт. На повестке дня будут рассматриваться: несанкционированная операция, стрельба в Уайтчепеле и нападение на возможного подозреваемого в деле об убийствах, да ещё и обскуранта, — роптал Бледрик. — В оперативном заключении я буду настаивать на более суровом дисциплинарном наказании. Можешь идти.
Ивейна молчала. Лукану не стоило оглядываться, чтобы различить смятение на её лице. Он горько ухмыльнулся.
— Это было не нападение! Мы защищались.
— Согласно заявлению самого Галахада, беглец бросил оружие и поднял руки. В сдавшихся нельзя стрелять, ты знаешь, — заметил Дюгрей. Клыки и когти втянулись обратно. — Вы в него выстрелили, но всё равно умудрились упустить. Это была неосторожность самой глупой степени.
— Ты знаешь, что это не нападение.
— Я знаю, — он ответил, обернувшись. — Но решать будет Совет. Можешь ступать.
Пыл леди Ивейны явно поубавился. Она хотела, казалось, возразить, но промолчала. В конце концов, то было её решением —нести наказание вместе с сэром Галахадом. Тесс снова взглянула на брата с укором, а после ушла прочь и с силой хлопнула дверью.
Усевшись в кресло и впившись пальцами в обивку подлокотников, Лукан вперил злобный взгляд в дверь. Его одолевала ярость, но паниковать начала не только младшая из Бледриков. В груди рыцаря клокотало беспокойство. Возможно, ему не стоило так горячиться. Ещё было не поздно всё исправить. Но командор решил: пусть Ивейна немного потревожится — ей это пойдёт на пользу. А потом братец снова примчит на помощь и выручит не только её, но и паршивца Галахада. А смутьяны снова будут думать, что всё сошло им с рук из-за их врождённого чувства правды и справедливости, из-за мастерства и их авторитета в Ордене. Примутся смотреть на Дюгрея, будто командор рассказывал байки о суровом нраве лорда-канцлера. Ладно Тереза — она действительно снискала милость Тиберия. Но Гаррисон ведь сталкивался с гневом Совета и знал, насколько строго порой могут карать рыцарей Круглого стола. Виконт и без того невзлюбил Кента. Лукан устало потёр лицо ладонями. Он не спал уже несколько дней.
Раньше Дюгрей помнился себе куда выносливее. Да и эмоции в последнее время не раз стали брать над ним вверх. Он чаще принимался размышлять над своими чувствами, над туманным будущим и беспощадным прошлым. Задумывался над постоянной тягой контролировать всё вокруг и нести ответственность за тех, за кого бремя таскать и не нужно было. Например, за всех обскурантов, спасённых им. Бледрик устал сражаться за право жить, когда это право далеко не всем оказалось нужно. К примеру, тот же Боб Дьявол следовал скорее идеям отмщения и приобретения большей власти, чем выживания. И от него Лукан тоже устал.
Заметив на полу один клочок разорванного рапорта, рыцарь поднял его. Уложив перед собой на стол листок, он принялся его выпрямлять и разглаживать. Следы от вмятин и неровные края будто издевательски наблюдали, насмехались. Точно так же Бледрик пытался разгладить что-то внутри себя. Вспомнив слова Лиззи о нездоровом отношении к порядку, он грустно смял тот же клочок и бросил в урну. Одна горькая правда нависала грузом куда тяжелее, чем любой развал. Дюгрей не терпел, когда что-то выходило из-под контроля. Рыцарь видеть не мог любые неровности и беспорядок, словно они нарушали само естество мира. Но его отнюдь не смущала кровь — та впиталась в него, залила глаза, уши, рот. Когда-то он захлебнулся в ней, утонул и сгинул. И багровые воды, словно инфернальное пламя, не поглотили Дюгрея, но сотворили с ним нечто гораздо худшее.
Они приняли его.
Так и вышло, что Бледрик терпеть не мог, когда что-то выходило из-под контроля. Только если то была не смерть. К ней он относился пугающе хладнокровно. Погибель недругов заставляла благородного рыцаря ликовать. Хруст размозжённых костей наполнял его рот слюной. А крики о помощи извращённо играли с сознанием. И всё это было именно тем, что так ретиво держал в узде Дюгрей. Чудовищные воспоминания прятались под маской безумца, помешанного на контроле. Маска эта будто была шлемом позора. Она душила и стесняла, но сквозь глазные щели в ней Дюгрей научился новому — миру.
Почти всё свободное время он скучал по Мартен: по её циничной улыбке, зряшным шуткам и совершенно отвратительному чаю. Командору нравилось говорить с ней, целовать, лежать в постели и слушать бесконечную болтовню о трупах. Ему просто оказалось по душе быть рядом с ней. От утробного смеха танатолога уголки губ начинали бесконтрольно подрагивать. От её слёз внутри всё болезненно сжималось. Лиззи была причиной, почему застывшие мышцы лица, принявшие облик железной маски, начинали просыпаться, двигаться и удивлять не только самого Лукана, но и окружающих. Иногда, когда Дюгрей заглядывал в тёмные озорные глаза и брал маленькие ручки Лиззи в свои, на устах начинали вертеться слова, которые он отчаянно хотел произнести вслух. Но не мог.
Их близость не была магией любви или чем-то похожим. В этом у рыцаря-командора не оставалось сомнений. У них просто имелись схожие интересы. Или их интересы, изначально отличные друг о друга, стали общими после их близости? Лиза оказалась неравнодушна к делам отверженных, потому что сама была такой. Временами она заглядывала не в глаза, а в саму душу Лукана, да так, будто видела его личину, но вовсе не страшилась и не чуждалась её. Рыцарю всё чаще приходила на ум несбыточная идея сознаться Мартен во всём. Просто взять и показать свой истинный облик, поведать свою печальную историю.
Рассказать о Мэрион.
Лукан занёс меч над головой. Брейдфьюид поглаживала утроб окровавленными руками, оплакивая нерождённое дитя. Она подняла взор на оборотня. Казалось, будто щёки её омывались слезами, очищались от крови и грязи. Треск костров пропал, как и крики вокруг. Даже дыхание Дюгрея сделалось бесшумным. Мэрион шевельнула губами, но он не услышал сказанных ею слов.
Клинок опустился. В оглушающей и пустой тишине послышался звук рассекающейся плоти.
Она сказала:
— Прости их.
Бледрик моргнул. Клочок бумаги, как и другие обрывки листа, бесчувственно лежали в корзине. Некоторые складки уже не разгладишь. Из дырки в перчатке снова поблескивал зловещий коготь. Командор сжал кулаки.
Чуть погодя он покинул свой кабинет и направился на встречу с Бенджамином Дизраэли. Впереди предстояла очередная беседа тет-а-тет, которая не сулила ничего хорошего. Граф прибыл в Вестминстерский дворец вместе с другими членами Совета для предварительного заседания. Стоял вопрос о том, созвать ли трибунал для рассмотрения перестрелки в Уайтчепеле. Дюгрей уже отправил ходатайство о недопустимости суда лорду-канцлеру — виконт его принял. Остался ответ за Советом. Бледрику пришла идея просить у Него милости для сестры и Галахада, но это поставило бы жирную точку в его личном расследовании в Уайтчепеле. Нет, у командора имелись силы самому защитить сестру. Но спускать с рук возможному убийце столь страшные преступления он не собирался.
После непродолжительный поисков рыцарь-командор обнаружил графа Дизраэли прямо в Вестминстер холле. Он беседовал вместе с Гербертом Катченером, также входившим в Совет и только получившим титул барона. У них завязалась крепкая дружба с Бенджамином, когда тот ещё был канцлером казначейства. Герберт владел несколькими приисками в Судане и Бенгалии, а также принимал опосредованное участие во множестве военных кампаний в Африке. Катченер славился боевой решимостью и даже вероломством, но на деле он оказался обычным расистом, глубоко убеждённым, что некоторые расы имели врождённое право господствовать над другими. Стоило ли говорить, что он ненавидел обскурантов всей душой. Удивительно, как Дизраэли улыбался и убедительно кивал барону в лицо, а сам перевозил мракобесов в Судан и Египет. Дюгрей же не переносил на дух Катченера.
— Приветствую, сэр граф, — холодно поздоровался Лукан и сурово оглядел беседующих, — Барон Дэнтон, рад встрече.
— Сэр Лукан! — Дьявол одарил Бледрика весьма непритязательной улыбкой.
— Сэр Лукан, приветствую! — Герберт не разделял взаимной неприязни Дюгрея, а потому весьма тепло встретил рыцаря.
— Я не отвлёк вас?
— Вовсе нет. Мы обсуждали предстоящее слушание.
— Уверяю вас, не о чем беспокоиться. Я лично готов отвечать за компетентность своих бойцов, — заявил рыцарь-командор.
— Не волнуйтесь, вы ответите, — отчеканил граф Дизраэли.
Лукан кивнул. Глаза его похолодели.
— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, — обратился он к Бенджамину. Учтиво поклонившись барону, он задрал подбородок. — Прошу прощения, сэр Катченер. Надеюсь, вы не будете против?
— Нет. Всё в порядке. — Герберт повернулся к графу. — Увидимся, Бенджамин.
Члены Совета пожали друг другу руки, а затем барон Дэнтон удалился. Председатель выжидающе взглянул на Бледрика, явно не желая с ним уединяться. Но они оба знали, что предстоящий разговор непременно должен был состояться, как только граф явился в Вестминстерский дворец.
Дюгрей чуть было не заволок главу Совета силой в ближайший архив, когда тот медленно приблизился к двери. С заметным усилием рыцарь пытался не потерять контроль и спешно закрыл за Бенджамином дверь. Убедившись, что в архиве никого нет, он прошептал:
— Убита ещё одна девушка.
— И вы думаете, что это снова я, — равнодушно выдал Дьявол.
— Нет, — ответил Лукан и последовал за графом вглубь комнаты. — Но вы точно знаете, кто за этим стоит. Как и убийцу первых двух девушек.
— По-вашему, в эпидемии холеры тоже я виноват? — оскорбился Дизраэли.
— Вы знаете всех вампиров в Лондоне. Кровопийц тем более. Почему вы их покрываете? — возмутился Дюгрей. — Если, конечно, это не вы прямо причастны к убийствам.
— Это та причина, из-за которой вы меня побеспокоили? Я не обязан перед вами отчитываться, — рассерженно промолвил Бенджамин и направился к выходу.
Бледрик схватил старика за предплечье и сжал его руку. Безусловно, головы за такой поступок ему было не сносить, но командор находился в отчаянии. Бенджамин приготовился уже браниться, но в коридоре вдруг послышались шаги — кто-то прошёл мимо комнаты. Проводив взглядом — прямо через дверь — удаляющиеся шаги, обскуранты недовольно уставились друг на друга. Председатель отнял руку.
— Вы позволяете себе слишком много.
— Мы партнёры. Мне нужно знать правду, если хотите, чтобы я и дальше защищал вас в Ордене. В противном случае...
— Что? Что "в противном случае"? — вампир оскалился. — Выведете расследование на меня? Объявите всем о моей природе?
— Мне бы очень не хотелось так поступать с давним союзником.
Что-то мелькнуло во взгляде Бенджамина. Возможно, он вспомнил давно минувшие времена, когда носил другое имя, и когда был с Дюгреем нечто большим, чем союзниками. Они были друзьями. Бледрик видел его своим наставником. Отчасти именно Дизраэли помог Лукану объединить раздробленные кланы оборотней и стать Принцем волков.
Командор часто вспоминал времена, когда они общались не только из-за деятельности обскурантов в афганском Туркестане. Тогда Бенджамин был намного моложе, а его сердце ещё не стало таким чёрствым. Но сегодня графа заботило скорее собственное благополучие, нежели общие цели с командором, сохранившим молодость благодаря Святому Граалю в том числе. Регенерация потомственного ликана и вода из Священного источника превратили Дюгрея в почти неубиваемое и крайне могучее существо, внешность которого практически не менялась веками. Ещё столетие-другое, и ему пришлось бы покинуть Орден, чтобы не вызвать подозрений у других рыцарей и не подставить отца.
— Очевидно, у вас плохо выходит пораскинуть мозгами, раз вы опустились до того, чтобы столь нелепо мне угрожать. Слово командора против слова приближённого нашей императрицы, — процедил граф. — Кто вам сказал, что я буду вечность хранить тайну о вашей хищной натуре?
— Можете хоть завтра поднять этот вопрос на Совете, — холодно ответил Бледрик. — Я всё равно не позволю вам бесчинствовать.
— Две проститутки и одна мятежница вызвали в вас такую бурю эмоций?
— Вы не можете убивать по одной лишь прихоти.
Дьявол рассмеялся. От некогда раскатистого и звонкого смеха остался скрежет — будто тупое лезвие, он царапал металлические канделябры и тревожил потрёпанные документы. От такого смеха внутри Лукана всё заледенело.
— Могу убивать кого пожелаю и без причины. Я создал машину, разрушающую целую страну! — председатель ткнул пальцем Дюгрея в грудь. — Уверяю, если бы вы видели, какие ужасы там происходят, то тоже стали бы меня побаиваться. Что там до обычных проституток в Уайтчепеле.
Лукан притих. Он предполагал, что война несла разложение и смерть. Но оправдывали ли цели понесённые потери и риски? Командор всегда знал, что добивался скорее обратного результата, нежели то, что ожидал Боб Дьявол. Граф видел в мракобесах оружие, которым можно было укрепить метрополию. Дюгрей же находил в них ключ к свободе, который бы улучшил демографическую ситуацию обскурантов в Азии. А там — свобода. Не только от западного угнетения, но и от давления со стороны местных властей, устроивших геноцид мракобесов во многих провинциях. Но даже для таких целей он не был готов заполнить Пяндж кровью пуштунов, чтобы та покинула русла и потопила всех в своих удушающих водах. А Бенджамин, возможно, оказался готовым.
— Сэр Лукан, если вдруг я отправляюсь в ад, то непременно заберу вас с собой.
— Не надо пугать меня своими детскими угрозами. Свою мысль я донёс и буду надеяться на вашу благоразумность, — отрезал Бледрик.
— Глупо полагать, что ваши ошибки не коснутся лорда-канцлера или леди Ивейну с остальными рыцарями.
Глаза Лукана зловеще блеснули. Он ожидал, что разговор рано или поздно дойдёт до угроз его близким.
— Ваше слово против слова рыцаря-командора разумеется возымеет. Но против слова самого лорда-канцлера? Даже королева не рискует вступать с ним в конфликт, — возмутился Дюгрей. — Я в последний раз вас предупреждаю.
— Как вы не понимаете, сэр Лукан, что вся ваша жизнь напрямую зависит от моей воли? Ваш отец, сестра, сам Орден! — Дизраэли в ярости сжимал кулаки. — Можете не сомневаться, я смогу сравнять с землёй Круглый стол и сам Вестминстерский дворец, если потребуется. В парламенте давно ходит говор, чтобы упразднить Орден.
— Вы зря считаете, будто меня волнует судьба Ордена.
— Да, а судьба всех оборотней? Ваша кампания в Азии? А Тереза?
— Она не знает, кем я являюсь, — бросил Лукан. — У вас нет оснований, чтобы доказать обратное.
Дюгрей начинал паниковать. Ярость отступила, как и уверенность. Командор только сейчас осознал, насколько был неосторожен в разговоре с графом. Он уж точно не собирался наживать себе столь могущественного врага.
— Мне не нужно доказывать, чтобы превратить её жизнь в ад, Дюгрей.
— Вы не посмеете, — прорычал Лукан.
Дьявол снова рассмеялся. Он — змей, что игрался с напуганным кроликом. Медленным шагом Бенджамин принялся кружить вокруг Дюгрея, словно коршун над мелкой добычей, отрезая путь к выходу.
— Моя тактичность не давала сказать очевидное: мы никогда не были партнёрами. Вы бесполезны, Лукан, — заявил Дизраэли, ухмыльнувшись. — Сейчас нет потребности в вашей рыцарской доблести и умению размахивать мечом. Обскуранты предпочитают вступать в чартизские кооперативы, нежели в родовые общины. Порох лишил солдат нужды вести открытый бой. А прогрессивные расовые теории, прибывающие к нам с той стороны Атлантического океана, уничтожают в пух и прав нелепые идеи таких, как вы, глупо верящих, что люди смогут существовать мирно с мракобесами. Вы изжили себя, Дюгрей. Беспощадное время разжевало вас и выплюнуло, как однажды проделало то же самое и с вашим отцом.
От злости глаза председателя потемнели, радужку полностью поглотила червоточина зрачков. Даже черты лица Бенджамина сделались острее: выступила вперед надчерепная мышца, прорезались скулы, а из-под верхней губы выглянули клыки.
— Что вы можете дать своим людям? Мне? Командор из вас паршивый, авторитет трещит по швам, никакой власти, — с отвращением изложил Дизраэли. — Кроме бестолковой животной силы в вас нет ничего. Вы неспособны на что-то большее, кроме обычного лая.
— Осторожнее, Роберт. Вы ходите по тонкому льду, — слова Дюгрея прозвучали не так уверенно, как ему хотелось.
— Для вас — граф Дизраэли. Как только переправим последних обскурантов в Герат, более не планирую с вами знаваться.
Вампир направился к двери, намеренно задев плечом сэра Лукана. Громко топая, он пересёк коридор и затих за ближайшим поворотом. Дюгрей остался в архиве. Он уронил голову на грудь и тяжело вздохнул. Внутри бурлило что-то необузданное, переменчивое. Был ли то страх или гнев, рыцарь не мог понять. В его руках всё рассыпалось, превращалось в пепел. Пусть и отчасти, но граф Дизраэли оказался прав. Смена экономических формаций, военные кампании за рубежом и превалирующие идеи в современном обществе рушили результаты кропотливой работы Дюгрея. Ликанам не нужна была только защита. Они хотели жить, как обычные люди: иметь регулярную работу, заводить семьи и строить планы на Рождество. Особо радикальные мракобесы не хотели просто прятаться. Они жаждали явить миру свой истинный лик и требовали, чтобы их приняли. Таких казнили. Лишь некоторых Лукан и обскуранты, являющиеся членами Королевского суда, сумели спасти из-под гильотины и снискать для них более гуманное наказание. Но и тех постигала жестокая участь — они понесли крест карательной психиатрии, где испытывали ужасы шоковой терапии и не только. Немногие выжившие мракобесы, коих встречал Дюгрей после, находились в столь плачевном состоянии, что едва ли могли держать собственные головы. Всё лечение было направлено на то, чтобы они могли контролировать свои обращения. Справедливости ради стоит отметить, что и обычных людей карательная психиатрия не щадила.
Так или иначе времена создавали новые проблемы для мракобесов, которые Лукан не мог решить. Безусловно, рыцарь был не одинок в своей беде. Но именно он терял хватку, не находя в себе силы снова подняться, как делал это раньше. Ликантропы, знающие и почитающие Принца волков, вероятно, уже покинули этот мир. Они застали своего повелителя некогда величественным. Когда-то Бледрик был могущественнее самых богатых и жестоких меценатов и военных протекторов всех континентальных обскурантов, обходясь жалким жалованием солдата и одним лишь булатным мечом. А всё потому, что он представлялся не только волком. Рыцарь сражался отважно, словно лев, умел прятать за забралом личину хитрого лиса и не чуждался жалить, подобно беспощадному змею. Лукан манил всех отверженных в высь, к свободе и шептал в уши угнетённым массам слова-заклинания, что вели безнадежных к заветному миру. Дюгрей был шаманом, заговорщиком, воином и зверем одновременно. Для каждого удара или протянутой дружественной руки у него имелась своя карта, которую он смело выкладывал. Но те времена прошли. Запал Лукана поутих, силы поубавились, а суконный мундир, оказалось, стеснял и душил сильнее, чем латы. Молодое поколение оборотней не находило в нём героя, равно как и рыцари более не видели в Артуре легенду. Пламенными речами о свободе уже было не решить проблемы: не завоевать сердца последователей, не сыскать союзника и не запугать врага. Принц волков оказался более не нужным никому. Даже сестре.
Лукан покинул архивы. Стянув порванную перчатку, он сжал её в кулаке. Маленькое отверстие то и дело бросалось в глаза. Негоже было рыцарю-командору ходить с дыркой. Впрочем, образ величавого кавалера портила не испорченная рукавица. Авторитет и мощь рыцаря меркли, стоило заглянуть в потускневшие глаза, которые не выражали больше ничего из того, что было нужно Ордену. Даже ненависть куда-то исчезла. Маска Дюгрея треснула, а из-под её щелей проглядывалось бледное осунувшееся лицо человека, нежелающего более ничего.
Как бы не так! Пусть все проблемы мракобесов Бледрику решить оказалось не под силу, однако противостоять Бобу Дьяволу он ещё как мог. Когда-то именно командор привёл его в Орден и помог стать главой Совета. Их скрепляло долгое партнёрство. И не только граф знал слабые места Лукана. Рыцарь-командор заведомо выигрывал в любой битве с теми, кто верил в его наивность и благородство. Стоило лишь дождаться момента, когда последние обскуранты отбудут из доков и прибудут в Герат. Тогда Лукан и собирался ударить.
Дюгрей встретился с Лиззи, когда уже минул вечер. Что-то изменилось с поры, когда Мартен приоткрыла завесу своего прошлого. Вроде ничего необычного: чуть больше прикосновений и взгляды, полные чего-то большего, чем влюблённости. Доверие, верность. Лиза была с ним искренней. Рассказ о Тони и о семнадцати погибших по её вине людей обрастал подробностями: имена жертв; адреса кладбищ, где находились их коллективные могилы; описания внешности, какими их запомнила Мартен. Она уже без тени страха рассказывала о Тони. О том, каким сальным словечкам научил её, о рассказах о жалких "дворнягах", коими негодяй окрестил мятежников. О том, как мужлан напивался и насиловал её. Лиззи рассказывала поначалу неуверенно, но с каждым вымолвленным словом решительность в ней росла, бурлила живым источником и выплёскивала изо рта желчь, которую та копила все эти годы. С каждой новой историей Лиза каялась — не перед Дюгреем, но перед самим Богом. Порой, когда любовники делили ложе в промозглой тёмной комнате, Мартен вдруг замолкала посреди рассказа. И тогда Лукан понимал — она оплакивала. Их.
— Твоя сестра ещё не передумала?
Рыцарь сидел за столом и наблюдал, как Мартен суетилась на кухне и заваривала чай.
— Ты же знаешь, что нет.
— Знаю, но в Уайтчепеле стало слишком опасно. Может, мне её выгнать оттуда? Заявиться с констеблями. Ей некуда будет идти — придётся тебя послушать.
Танатолог замерла и хмуро взглянула на Бледрика. Подойдя к столу, она с грохотом опустила металлический поднос.
— Она ведь точно меня знать не захочет, если ты так сделаешь. — Лиза замотала головой. — Да и ты что, не читаешь газеты? Видел, что пишут про констеблей? Там такой накал страстей. У тебя могут быть проблемы.
— У меня уже проблемы, — задумчиво уронил командор. —Так что, одной больше, одной меньше — всё равно пойду под трибунал.
Лиззи с тревогой покосилась на собеседника. Подойдя к столу, она тихо присела и положила свою руку на его предплечье.
— Что случилось?
— Ничего, — ответил Дюгрей. — Просто утрирую. Нет у меня никаких проблем.
Мартен с опаской изучала Лукана, будто искала ответ в его глазах. Он неловко рассмеялся и махнул рукой:
— Я принёс конфеты к чаю. Они в прихожей.
— Ты знаешь, я не люблю, когда ты таскаешь ко мне домой всякое, — пробубнила Мартен.
— Сразу видно, женщина, что к ухаживаниям ты не привыкла.
Хозяйка скрылась за дверью на пару мгновений, а затем вернулась обратно. В руках она держала коробку конфет в бумажной коробке, обвязанной лентой из тафты.
— То, что сегодня ты не в полном параде, тоже принимать за ухаживания?
Бледрик, до этого разглядывающий сладкий подарок в руках врача, отвлёкся и растерянно вскинул взор. Мартен улыбнулась.
— Где твои модные перчатки?
— О, — на выдохе бросил Лукан, просунул руку под полы сюртука и вытащил их оттуда, шаловливо помахав. — Я просто порвал одну.
— А я-то думала, что в такие узкие рейтузы ничего не спрячешь... — Лиззи оглядела подол мундира.
— Они вовсе не узкие, — обидчиво ответил Лукан, скрестив руки на груди.
— Ты просто не видел себя сзади.
Озорство заиграло на губах эксперта.
Дюгрей смущённо отвёл взгляд, пытаясь сдержать неловкий смешок. Это было настоящим испытанием. Особенно с Лизой. Усевшись напротив, она облокотилась о столешницу и широко улыбалась. Нет, то было непосильной задачей — не открыться в ответ. Командор расплылся в улыбке. Мартен рассмеялась.
— Давай их сюда. — Лиззи протянула руку через стол. — Зашью после чаепития.
— Спасибо, — ответил Бледрик и передал хозяйке перчатки.
Убрав их в сторону, она развязала ленту и открыла коробку конфеты. Облитый шоколадом марципан в ровных шесть рядов поблёскивал в свете ламп. Улыбка Мартен угасла.
— Не любишь их?
— Нет, просто я тебе рассказала, что с ними у меня вспоминается не самая лучшая история.
— И что? — кисть командора с чашкой чая остановилась возле лица.
— Ничего.
Лукан разочарованно опустил руки на стол. Он любил эти конфеты и не думал, что Лиззи была из тех, кто избегал любую вещь, с которой связана очередная плохая история. Так ведь и жить незачем.
— Они вкусные.
— Да, ты говорил.
Рыцарь нахмурился. Надо же было умудриться испортить такой вечер сладким.
— К чёрту конфеты, давай просто пить чай, — рассерженно буркнул Лукан. — Завтра принесу другие.
— Завтра? Каждый раз так говоришь, а потом пропадаешь на недели.
— Но ведь приношу?
— Ты наглая задница, Дюгрей Бледрик! — Лиззи вяло улыбнулась, но глаза её по-прежнему оставались серьёзными. Прежнее озорство исчезло. — Знаешь, я ведь в тебя окончательно и беспощадно влюбилась. А там и до полноценной любви недалеко.
— Ещё бы, — командор усмехнулся и глотнул чаю.
Лицо танатолога сделалось озабоченным. От улыбки не осталось ни следа. Она упорно глядела на собеседника и молчала, следом устало уронила руки на колени и опустила голову, разочарованно прикусив губу. Очевидно, ей сделалось неловко. И тогда рыцарь понял: Лиззи не шутила. Лукан замер, его рука повисла в воздухе где-то посередине между грудью и столешницей, прямо с чашкой чая. Он поглядел на Лиззи, будто та несла полную чушь. Но вовсе не её слова заставили почувствовать рыцаря себя неуютно. Нечто похожее давно вертелось на языке и рвалось наружу, но больно и крепко запиралось где-то внутри. Им обоим запрещалось поддаваться чувствам. И Бледрик был решительно настроен придерживаться именно такого плана. Однако после этого признания ему вдруг отчаянно хотелось ответить взаимностью. Глупо было надеяться, что до этого не дойдёт.
Лиззи всё ещё бросала на него выжидающие взгляды, нервно кусая губы и сжимая кулаки. Дюгрей улыбнулся.
— Люблю твой чай, — рыцарь аккуратно положил чашку на стол. — Очень вкусный.
Мартен раскрыла рот в недоумении. Она огорчённо взглянула на чашку, будто та украла её суженого.
— Ты рекордно быстро поднялся с позиции просто наглого человека.
— Куда поднялся? — опешил Лукан.
— До места настоящего козла.
— Я это умею, — улыбнулся командор, но тут же принялся ёрзать на стуле, встретив ледяной взгляд специалиста.
— Ты сюда чай приходишь попить?
— Нет. Ты опять за своё?
— Дюг, это ты за своё. Я же знаю, что тоже тебе небезразлична! — Лиззи поднялась с места и хлопнула ладонью по столу. — Не дура, в конце концов. Но стоит нам сблизиться, как ты обязательно норовишь подчеркнуть эту дурацкую дистанцию.
— Я не собираюсь с тобой ссориться. Так что прекрати галдеть, будь добра, — невольно Лукан сам повысил голос.
— У меня к тебе разговор короткий, Бледрик. Если ты думаешь, что я счастлива поить тебя этим дерьмом, — выпалила Лиззи и указала на чайник рукой, — и делить койку, да только, то лучше тебе больше не появляться в моей жизни. На всякий случай я напомню, если вдруг ты возомнил себя принцем на белом коне: без тебя справлюсь.
Рыцарь-командор резко встал, из-за чего стул опрокинулся и упал. Гнев горячей хваткой опалял грудь и шею. Не проходила и встреча, чтобы Лиза не устроила ссору по какой-либо причине. Какая разница: признался или нет? Очевидно ведь, что она ему небезразлична. Но Мартен всё мало. Уже сейчас они напоминали Дюгрею замужнюю пару, бранившуюся по любой мелочи. А что произойдёт дальше, когда они будут в действительности вместе? Лукан осёкся. Ему не стоило думать об их совместном будущем. Поправив воротник и манжеты, он холодно произнес:
— Тогда я пойду.
— Почему ты не можешь мне открыться? — Лиза всё не унималась, последовав за рыцарем в коридор. — Речь не только о нас. А вообще.
— Ты изначально знала, что из этих отношений ничего путного не выйдет.
— Нет, не знала, — уязвлённо ответила Лиззи.
— А надо было. — Бледрик начал натягивать сапоги. — Моя работа не позволяет мне вступать в брак и заводить семью. По-моему, это было очевидно с самого начала. Да и если бы можно было: я ни за что не обреку тебя на участь супруги рыцаря Ордена.
— Но я не говорила о браке, — прошептала Лиза. — Просто о чувствах.
— А к чему чувства? Сегодня ты спрашиваешь это, завтра потребуешь нечто большее. Надо пресечь всё сейчас.
— Ты просто боишься открыться.
— Нет, — отрезал Дюгрей и, застегнув ремешки на обувке, выпрямился. — Я боюсь, что ты не выдержишь моей правды.
Мартен замерла, недоумённо взглянув на гостя. Казалось, будто она пыталась понять, о какой правде шла речь. Нахмурившись, Лиззи подошла к рыцарю-командору ближе. Тишину в комнате нарушил монотонный стук капель дождя, бивших в окно. Они безнадежно ломились, омывая стены, стекла, крыши. Где-то вдали утробным запалом раздался гром. Примерно такой же выстрелил где-то в груди Лукана. Сжав кулаки, он уже собрался выходить, но хозяйка его остановила. Лицо эксперта сделалось мягче, пусть взгляд по-прежнему прожигал холодом. Умела она менять погоду одной лишь улыбкой или хмурым взором. Мягкая ладонь принялась поглаживать Дюгрея по щеке.
— Ты ведь понимаешь, что так невозможно, — прошептала Мартен.
— Как? — тихо спросил Лукан.
— Прятаться от всех внутри себя самого... — Бледрик хотел возразить, но Мартен поспешила добавить: — С собой волен делать, что захочешь. Но не нужно лишать меня возможности нести бремя твоей правды. Ты не имеешь права априори считать меня слабой, когда даже не пытался поделиться.
Слова её резали, будто сталь, но мягкий голос проникал в уши, густым мороком заполонял голову и убаюкивал. Как наваждение, он вбирал в себя всю прежнюю злость и раздражительность. Дюгрей устало прижался к женской ладони.
— Я рискую всем, — шёпотом ответил Лукан. — Стоит ли игра свеч?
— Я не могу вынудить тебя поделиться своими мрачными тайнами, — вторая ручка принялась поглаживать скулу рыцаря. — Сделаешь это, если захочешь. Но думаю, что я имею право знать о твоих чувствах ко мне.
Бледрик нахмурился. Заветные слова снова норовили выскочить наружу, разрушив всё то шаткое, что с таким трудом пытался удержать командор. Возможно, ему следовало дать сломаться ветхой башне, которой всё равно было суждено пасть, но построить вместо неё нечто новое. Более крепкое. А что потом? Кто сказал, что новое будет лучше? Оно убережёт отца и сестру Дюгрея? Его положение в Ордене? Его дело?
Лукан давно превратился из некогда бывалого рыцаря-командора в призрака Вестминстерского дворца. Он нёс на себе крест заведомо гиблого дела и созерцал идеи, до которых общество ещё нескоро созреет. Приносил жертвы, о которых никто не просил, молился божкам, отпускающим провинности другим, но навешивающим грехи на него самого. Во имя чего? Дюгрей сражался в войне, у которой не было сторон — лишь поражение.
Но теперь в его жизни появилось что-то особенное. Не новое — рыцарю и раньше приходилось любить. Только вот тогда кончилось всё печально.
Брейдфьюид с трудом сидела на земле, словно иссохший валежник. Одна нога неестественно скривилась. Изо рта вытекала пенящаяся кровь. Звуки вокруг затихли. Даже биение собственного сердца Лукан перестал слышать. Мэрион шевельнула губами, но сказанных ею слов он не сумел отличить.
Лезвие опустилось. Тишину прорезал звук вонзающейся в плоть стали.
Она сказала:
— Прости себя.
Командор взглянул на эксперта. Такие же чёрные волосы, добрый взгляд. Вроде совсем другая, а исходящая сила такая же. Никто его не осуждал за чувства — только он сам. Но теперь маска треснула — через неё проглядывалось лицо уставшего существа, который решил: хватит с него.
— Кажется, я влюблён в тебя, — прошептал Дюгрей. — Уже давно.
Лиззи будто уловила, с какой тяжестью ему дались эти слова. Почти с таким же усилием воли она рассказывала о Тони. Лукан вкладывал в своё признание нечто большее, чем чувства. Так рыцарь впервые попытался схоронить давно погибшую жену и нерождённого сына. Этими словами он снимал себя с креста и сдавался воле случая, такого же переменчивого и опасного, как тени, сгущающиеся на горизонте.
Глаза танатолога подозрительно блеснули. Это были слёзы. Она широко улыбнулась. Командор ответил тем же, только, скорее, с грустью или даже страхом. Привстав на носочки, Мартен поцеловала его, а потом обняла.
— Неважно, что будет завтра. Эту ночь нас будет греть нечто большее, — прошептала эксперт, уткнувшись в шею Бледрику.
Он неуверенно обнял её в ответ.