13. Журавли и паровоз (Не закончено)
Солнце клонилось к горизонту. Заканчивался знойный августовский день. Все съестное, которым снабдили нас родители, провожая утром на пляж, было съедено еще в обед. Изнывая от голода и усталости, мы всей компанией кое-как дотащились до причала и стали в очередь на посадку, чтобы переправиться на левый берег Днепра.
Через полчаса томительного ожидания мы, с трудом переставляя ноги, взошли, наконец, на борт речного трамвая и заняли места почти у самой кормы. Надрывно завыла сирена, молодцеватый матрос проворно убрал трап, отдал швартовы и поднял руку, сообщая капитану, что можно отчаливать. Переполненный катер медленно отвалил от пляжного причала и, развернувшись, взял курс к левому берегу Днепра.
Вся наша компания оказалась под прямыми лучами палящего солнца, от которого мы успели за целый день основательно устать.
Мы с одноклассниками плыли на речном трамвае.
Кто-то запел песню. Я подтянул:
— Здесь, под небом чужим, Я — как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердце бьётся сильней, Вижу птиц караваны, В голубые края Провожаю их я. Вот всё ближе они И всё громче рыданья, Словно скорбную весть Мне они принесли. Из какого же вы, Из далёкого края Прилетели сюда На ночлег, журавли? Холод, сумрак, туман, Непогода и слякоть... Вид унылых полей И печальной земли... Ах, как сердце болит, Как мне хочется плакать! Перестаньте рыдать Надо мной, журавли!
— Как это — рыдать? — возмутился Усенко.
— А как же — ответил я, — Лещенко так и поет: перестаньте рыдать надо мной, журавли.
— Да ты что, ха-ха-ха! Не рыдать, а летать! Разве могут журавли рыдать?!
— А ты прислушайся. Он поет «рыдать», — возразил я.
— Давай у Орешина спросим. Юра, как Лещенко поет, «перестаньте летать» или, как Генка говорит, — «перестаньте рыдать надо мной, журавли»?
— Конечно же — летать. Как это журавли могут рыдать?
— Это же метафора, дурьи головы!
— Ладно тебе, Генка! Начитался учебников, наслушался учителей, как истинный отличник, да и суешь нам эти словечки. Скажи еще метафора, сравнение, аллегория, антитеза, синонимы, антонимы! Сам подумай, прежде чем поучать других. Не могут журавли рыдать, понял?
Я апеллировал еще к нескольким однокашникам. Но все, словно сговорившись, повторяли: «Разве могут журавли рыдать? Летать, он поет!»
***
В санатории «Холодная Балка». Мы формировали футбольные команды, по возможности одинакового потенциала. Для этого использовался старый отработанный прием: каждый подбирал себе напарника примерно равного себе по уровню футбольной игры, они отходили в сторонку и «наговаривались». Термин «наговариваться» означал тайком назваться только им известными условными именами. Например, один называется яблоком, а другой — грушей. Потом «наговорщики» в обнимку подходили к будущим капитанам команд, которые по очереди проводили «допрос». По ритуалу подошедшие «наговорщики» спрашивали:
— Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос?
— Мой, — отвечал один из капитанов.
— Что тебе лучше, яблоко или груша?
— Груша, — отвечал капитан, имевший право «допроса».
И в его команду попадал «наговорщик», назвавшийся грушей. Право «допрашивать» следующую пару «наговорщиков» переходило к другому капитану и так до тех пор, пока не распределялись все игроки по командам.
Случилось мне быть капитаном одной из команд.
— Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос? — спросили наговорщики.
— Мой, — ответил я.
— Что тебе лучше, паровоз или машина? — спросил «наговорщик».
— Паровоз, — ответил я, и в мою команду попал Олег Сергеич.
— Между прочим, — сказал я, — паровоз — это тоже машина. Паровая машина. И тот, кто водит паровоз, называется «машинист».
Х:
— Ну и что же, что машинист. А паровоз никакая не машина. Он поезд!
Я:
— Поезд — это паровоз вместе с вагонами.
Ч:
— То — состав! А паровоз — это не машина, а поезд!
Я (начинаю кипятиться):
— Да, и состав он называется, и поезд. А паровоз — это машина! Вот идет У. Давай у него спросим.
Подходит У.
Х:
— Генка говорит, что паровоз — машина. А я говорю — поезд. Верно?
Y (утвердительно кивает головой):
— Угу. Поезд.
Я:
— Да нет же. Один паровоз — машина!
У:
— Не-а! Поезд!
Я:
— Давайте спросим у Z. Он старше и знает. Z! Я говорю, что паровоз — машина, а они — поезд. Скажи, паровоз — машина?
Z (отрицательно вертит головой):
— Не-а. Поезд.
С тех пор, как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, мне из глубины детских лет слышалось упрямое: «Не-а! Поезд!»
С тех пор, как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, в моей голове звучало упрямое: «Разве могут журавли рыдать?» или: «Не-а! Поезд!»
Юлий Гарбузов.
3 января 2002 года, четверг.
Харьков, Украина.