Часть 11. ОЛИМП.
А на земле вовсю разыгрался март. Занятия в университете закончились, и студенты вывалили на улицы, не желая ни в какую возвращаться домой. Подставив свои лица ласковому мартовскому солнышку, они заняли столики под открытым небом и все скамейки на набережной. Неподвижное море было словно олово, а маленькие рыбацкие лодки казались разноцветными бабочками, опустившимися на воду.
Кейси сняла с шеи шарф, раскрыв неглубокое декольте джемпера тонкой вязки, тёплым лучам солнца и прикрыла глаза. Лукас косился сквозь стёкла солнцезащитных очков на вздымающуюся женскую грудь цвета кофе с молоком, вдыхая аромат её кожи. Никос смотрел на воду и думал о том, как всё-таки прекрасен и совершенен этот мир. В каждом отблеске воды, в проплывающем пушистом облаке, в смелом голубе, клюющем рассыпанные семечки впритык с его ногой, в зелёной, слишком рано пробившейся траве он видел труды Господа. Какая прекрасная и блаженная его страна! Вот ради чего стоит жить — во благо каждого эллина, молясь о спасении и прощении грешников, благодаря Всевышнего за счастье быть рождённым на этой благословенной земле.
На горизонте отчётливо виднелся Олимп с ещё заснеженной вершиной. Не так часто небо баловало взоры жителей Салоников и гостей города таким чистым, рельефным видом мифической горы во всей её красоте. В жаркие дни горизонт превращался в дрожащую дымку со слабо пробивающимися миражами кривых голубых линий. Никос смотрел на заснеженную вершину, упирающуюся в небо, пока глаза не стали слезиться. Вдруг от скалы отделился женский силуэт и поплыл прямо на него, скользя по воде. Плавные изгибы грациозного тела покачивались и дразнили воображение, колыхаясь на ветру. Никос быстро заморгал и вскочил со скамьи: «Что за черт?!» Никогда из его уст не выскакивало подобных слов! Еле сдерживаясь, он снял очки и стал яростно тереть запотевшие стекла рукавом свитера. Быстрым движением водрузив их на нос, Никос снова посмотрел на горизонт. Горный массив возвышался над морем, словно показывая своё превосходство над водной стихией. Ещё минуту вглядываясь в очертания скал и ничего не разглядев, он немного успокоился и вернулся на скамейку. Рядом чувствовалось какое-то шевеление, и Никос повернулся туда, где ещё недавно нежилась на солнце его сестра, рядом с которой сидел его взволнованный друг. Картина неожиданно, но предсказуемо поменялась. Парочка страстно целовалась, не обращая внимания ни на прохожих, ни на Никоса, резко покрасневшего до кончиков ушей. Он тут же отвернулся в сторону Олимпа и старался не дышать, чтобы не смущать влюблённых. Они даже не думали смущаться, причмокивали и шуршали куртками, не жалея соседа, сидящего в полуметре от них. То ли ощущение чрезмерной близости влюбленных на одной с ним скамейке, то ли цветущий рядом миндаль своим сладким благоуханием возбудил обоняние парня, заставив тело медленно расслабляться. Никос прикрыл глаза. Дыхание стало замедляться, мышцы потеряли всякую весомость, сердце испытывало абсолютное блаженство. Как будто мягкое крыло подхватило его и вознесло на седьмое небо. Запах миндаля плавно перешёл в медовый, по телу Никоса разлилось знакомое тепло... Может, это и есть Рай? Из-за смеженных век и полуприкрытых губ изливалась безмятежная и абсолютно счастливая улыбка. Никос ненавидел и горячо любил эти редкие минуты внезапных вспышек наслаждения, хотя никак не мог разобрать, душевные они были или всё-таки плотские. Только вот когда они проходили и сознание прояснялось, он ощущал дикие угрызения совести и глубокий стыд.
— Эй, друг, ты живой?
Никос широко раскрыл глаза. За плечо его тряс Лукас, довольно улыбаясь блестящими, как после съеденной пахлавы, губами.
— Такой день, а ты спишь! Вообще ничего вокруг себя не замечаешь?
Никос заглянул другу через плечо. Кейси стояла в сторонке и говорила с кем-то по телефону, временами хихикая и бросая кокетливые взгляды на Лукаса.
— Я всё заметил и очень рад за тебя. Видишь, она не кусается, — попытался казаться непринуждённым Никос.
— Я тоже хотел бы за тебя порадоваться. Нет, ну правда, дружище, ты даже не представляешь, от чего отказываешься! Вот послушай, что нам сегодня на уроке православного учения сказал пастырь: «Чем больше демонов внутри нас, тем больше ангелов мы можем сотворить. Ибо ангелами называются раскаявшиеся демоны». О как! А вот ещё: «Раскаявшемуся грешнику Господь возрадуется больше, чем всю жизнь пребывавшему в целомудрии». Так что согрешить разок не так уж грешно. Извини за каламбур, друг. Но я же вижу, как ты реагируешь на Афродиту.
— Лука, о чём ты говоришь?! Я не собираюсь даже помышлять ни о чём подобном!
Никос стал задыхаться, ему захотелось убежать. Слова Лукаса, запахи весны, женский силуэт на горизонте... Казалось, весь мир объединился против него. Щёки пылали, март уже не казался приятным, а принимал выражение скалившегося дьявола. Прекрасного, но всё же дьявола.
Вернулась Кейси и сразу впилась в лицо брату:
— Нико? Тебе нехорошо? Ты весь горишь!
Она приложила ладонь к его лбу, покрывшемуся испариной.
— Всё в порядке. Я, пожалуй, пойду домой. А вы отдыхайте... если хотите...
— Я тебя одного не пущу в таком состоянии. Пойдём, я тебе горного чаю заварю, нам на днях соседка дала, сказала, что сама его у подножия Олимпа насобирала. Он животворящий, говорит. Давай вставай, вон автобус подходит.
Никос послушно встал и пошёл за сестрой. Кейси взяла под руку брата с одной стороны, а Лукаса — с другой и потянула их к остановке.
«Вот прицепился же этот Олимп!» — думал Никос, прижатый вплотную к стеклу двери автобуса. Заснеженная гора плыла вместе с ними, пока грохочущий автобус не свернул с набережной в спальный район города. Кейси и Никос сошли на своей остановке, а Лукас продолжил путь домой, ещё долго и счастливо улыбаясь.
— Ты считаешь меня глупой? — спросила Касьяни брата по дороге.
— Почему же? Лукас — прекрасный парень.
— И что на меня нашло? Я его с детства знаю, он мне как брат!
— Но не брат ведь. И потом, он давно уже на тебя совсем не по-братски смотрит.
— Всё равно, мне кажется, это глупо. Других парней, что ли, нет? Всё, завтра объяснюсь.
— Кейси! Так нельзя!
— Почему? Если мы зайдём дальше, будет только хуже. Пока не поздно, надо прекратить это детство. А знаешь, о ком я думала, пока целовалась? О братьях Афродиты. Без сомнения, они так же красивы, как и она.
— Прекрати! Побойся Бога!
— А ты вернись в реальность, Нико, ну прямо как в Средневековье, ей-богу! Вот если бы ты встречался с Афродитой, а я — с одним из её братьев...
Никос остановился и крепко сжал кулаки. Его глаза сверкали негодованием, губы собрались в упругую ниточку.
— Ладно, ладно, успокойся, дурачок, не брошу я твоего Лукаса! Но о верности не может быть и речи, ясно? Я ещё молодая, и на меня заглядывается немало парней.
— Это большой грех, Кейси!
Они дошли до квартиры и замолчали, как по команде. Кейси открыла дверь своим ключом, и брат с сестрой вошли. Из зала доносился незнакомый женский голос, иногда прерываемый голосом их матери.
— Если бы она дожила до наших дней, — слышался незнакомый голос, — сколько бы знаний мы от неё получили!
— Бабушка тщательно скрывала свою веру, но были вещи, которые невозможно было утаить.
Кейси прижала указательный палец к губам и прислушалась. Брат и сестра замерли, обратившись в слух.
— Таких людей, как кирия Дафна, будь они христианами, возвели бы в лики святых! Какой длинный путь они проделали более чем за два тысячелетия, чтобы сохранить и передать нам древние тайны! Расскажи мне ещё о твоей бабушке.
— Конечно, Деметра, конечно же расскажу.
Никос не выдержал и шепнул на ухо Кейси:
— То, что мы делаем, некрасиво!
— Тс! — Кейси строго посмотрела на брата и сжала его запястье.
— Только пусть это пока останется в тайне от моей семьи, они ещё не готовы.
— Клянусь Зевсом! — сказала Деметра.
У Никоса округлились глаза, и он, силой выдернув руку, направился в зал.
— О сынок, ты уже вернулся? А я и не слышала, как хлопнула дверь. — Деспина поспешно встала с кресла и посмотрела на гостью. — Дети, познакомьтесь, это Деметра. Наши бабушки при жизни были лучшими подругами, а мы жили по соседству и часто вместе играли в детстве.
Голос матери был странным, чувствовалось, что она была напряжена и избегала смотреть Никосу в лицо.
Кейси протянула руку для приветствия:
— Очень приятно, кирия Деметра, я — Кейси.
— Касьяни, значит. Очень красивое и редкое имя. Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться.
Никос не протянул руки и представился издалека. Что-то в этой женщине его отталкивало.
— Я пойду поем, — сказал он и удалился на кухню.
Кейси решила остаться с женщинами и присела на диван. На журнальном столике стоял поднос с пустым кофейником, двумя стаканами воды и блюдцем с печеньем. А в центре стола маленькая фигурка Бога Зевса Олимпийского, сидящего на троне.
Девушка взяла статуэтку в руки и с любопытством принялась рассматривать её:
— Очень красивый, не такой, как продают туристам в сувенирных лавках. Похоже, вы приобрели её музее.
— Так и есть, ты очень наблюдательна. Нравится?
Работа мастера поражала своей детальностью: каждый завиток на волосах и густой бороде, казалось, был взлохмачен ветром, властные, но в то же время мягкие черты лица, с тонкой морщинкой вдоль широкого лба, отражали добрый отцовский взгляд. С мощной обнажённой груди свободно ниспадал хитон. В одной руке Бог Олимпа держал посох в виде молнии, а в другой — маленькую статуэтку Богини Ники. На ступнях, обутых в сандалии, были чётко очерчены крохотные ногти.
— Эта статуя, кажется, стояла в Древней Олимпии и была больше пятнадцати метров высотой... — сказала Кейси задумчиво.
— Всё верно, по некоторым данным, она достигала семнадцати метров. Для её изваяния было использовано двести килограммов чистого золота, а сама скульптура была изваяна из мрамора и слоновой кости. Это третье чудо света, созданное четыреста лет до нашей эры, и никто до сих пор не смог, да и, наверно, не сможет повторить подобное даже при помощи современных технологий.
— Просто невероятно, что всё это сотворено человеческими руками! — не отводя взгляда от статуэтки, сказала Кейси.
— Или с Божьей помощью, — уточнила Деметра.
— Вы имели в виду...
— Статуя Зевса оказалась настолько величественной, что, когда скульптор Фидий создал её, он спросил у своего творения: «Доволен ли ты, Зевс?», и грянул гром, а чёрный мраморный пол у ног Бога треснул. Громовержец оказался доволен. А как же иначе, если он сам лично помогал взгромождать тяжелейшие фрагменты. Без сомнения, это была совместная работа людей и Богов. И не только она одна.
— Это говорит о тщеславии древних греков, — послышался голос Никоса из проёма двери, — люди были так же амбициозны и алчны, как и их боги. О существовании души они и не подозревали до того, как апостол Пётр не открыл им глаза на истину.
— А что такое истина, Нико? — спросила Деметра. — И разве она не имеет тенденцию меняться в зависимости от нашей веры?
— Истина одна, и она — в Священном Писании, — уверенно заявил Никос.
— А кем были написаны эти писания?
— Учениками Иисуса Христа.
— Значит, людьми.
— Людьми, но ведо́мыми рукой Господа.
— Вполне вероятно. Как и то, что до Христа люди были ведо́мы древними Богами. И сто, и пятьсот лет до нашей эры, в эпоху Агамемнона, и ещё позже, в золотой период рассвета древней цивилизации. Кто, по-твоему, открывал истины философам, математикам, врачам, астрологам? Они были ведо́мы Богами Олимпа, стало быть, Зевс открывал им истины. «Космогония»* Гесиода тогда изучалась так же, как сегодня Ветхий Завет.
— Их нельзя сравнивать!
Никос повысил голос и сам себя испугался. Да что с ним такое? Ему снова хочется бежать. И зачем он вообще встрял в этот разговор? И почему в последнее время ему всё время приходится защищать православие и отстаивать очевидное?
— Я вижу, насколько ты предан своей вере, Нико, в наше время это большая редкость, — спокойно продолжала Деметра. — Но поверь мне, ты слишком молод, чтобы довольствоваться прописными истинами. Если не искать смысла жизни, успокаивая молитвами, словно мантрами, мысли, тогда для чего вообще существовать?
Теперь Никосу ужасно захотелось выгнать её из дому. Он искал поддержки от матери и сестры, но не находил их. Обе внимательно слушали эту странную женщину и кивали в знак согласия. Никос чувствовал, что между ним и его самыми близкими людьми образовывается пропасть. «Иисус отрёкся от своих родителей», — подумал он. На память пришли строки из Священного Писания, которые он знал наизусть: «Кто матерь Моя, и кто братья Мои?» (Мф. 12:47–49). Так говорил Христос. «Предаст же брат брата на смерть и отец сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их» (Мк. 13:12; Лк. 21:16). Сердце больно сжалось. Никос был сбит с толку и совершенно не понимал, что дальше делать. Парню казалось, что его семья в опасности, а он не в состоянии помочь ни родным, ни даже себе самому. Он не мог и больше не хотел продолжать разговор и со словами: «Мне нужно заниматься, рад был познакомиться» — удалился в свою комнату. В святую обитель, пропитавшуюся благовонием масел из тлевшего ладана, который дрожал, отражаясь в стекле святого образа. Никос сложил руки в замок и принялся читать «Отче наш».
*******************
— Мне кажется, он готов, сестра. Дай мне задуть хотя бы его свечу!
— Терпение, Арес, не видишь, он и так весь дрожит, как лавровый лист на ветру!
— Я вижу, что и ты вся дрожишь, милая Афродита, только, похоже, не от страха. Ты трепещешь от желания им овладеть, я это чувствую.
— Скоро, очень скоро Никос будет трепетать в моих руках. Мысли о земных наслаждениях станут ему намного слаще, чем мечты о небесной благодати. Только он пока ещё не готов.
— До совета есть время, но ты должна быть точно уверена в своём выборе. Если отец не поверит в то, что этот парень — именно тот, кто нам нужен, мы просидим так без дела ещё тысячу лет!
— Это он, я уверена. Никос силён, но упрям и не чувствует, как в его крови пульсирует Ихор. Очень слабо, как огонёк в его ладанке, но всё же я видела его. И я смогу разжечь его ещё сильней. Так, чтобы не только Зевс увидел это божественное пламя, но и Посейдон в морских глубинах и даже Аид в своём подземном чистилище!
— Я верю тебе, моя Афродита.
— Спасибо, милый Арес.
*«Космогония», или «Теогония» — книга о рождении мира, начиная с Хаоса, абсолютной темноты, и кончая людьми, написанная Гесиодом в VIII–VII веках до н. э.