«Кровь...»
Ёнхун ссутулившись сидел на холодных каменных ступенях в тускло освещенном, гулком коридоре, обхватив голову руками. Он сам до конца не понимал, чего теперь ожидать, лишь тревожное предчувствие грядущих неприятностей неприятно ворочалось где-то в солнечном сплетении. В голове царил хаос, мысли метались, как испуганные птицы.
Кажется, его тщательно выстроенный, почти безупречный план развалился на куски, пошел прахом, оставив после себя лишь горькое послевкусие неудачи. Горькое осознание этого жгло изнутри, заставляя пальцы нервно сжиматься. А всё из-за того, что ему под руку, по какой-то чертовой, злой иронии судьбы, просто попались эти проклятые «особенные». Существа, чье появление спутало все карты и перевернуло игру с ног на голову.
— Чёрт побери, вы должны были их опустошить до последней капли! Выпотрошить! — глухо, почти беззвучно прорычал он себе под нос, его голос был полон сдерживаемой ярости. Он бессмысленно подбрасывал и ловил маленький, упругий каучуковый мячик, который он незаметно прихватил из комнаты Джуена. Мячик тихо стучал о его ладонь, вторя глухим, тяжелым ударам его собственного сердца, которое, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
Медленно, почти с отвращением, он перевел тяжелый взгляд на собственную левую руку, небрежно перебинтованную грязноватым куском ткани. Грубо наложенная повязка уже начала пропитываться свежей, темной кровью из глубокого, рваного пореза. Пульсирующая боль в руке была ничем по сравнению с той бурей, что бушевала у него в душе.
Хотя сейчас главным, мучительным вопросом, который сверлил его мозг, было другое: чуют ли они – эти вампиры с их обостренными чувствами – его истинный, собственный запах сквозь эту импровизированную повязку и тонкий аромат его крови? Или же чужая, возможно, более сильная и нейтральная кровь Джуена, которой он намеренно или случайно успел испачкаться, сумела его хоть немного замаскировать, заглушить его собственный, едва уловимый, но такой предательский для него сейчас, в этой ситуации, аромат.
— Ну хоть одного поймал, и то хорошо,— пробормотал Ёнхун себе под нос, его голос был тихим, но полным затаенной злости и разочарования.
— Жалко, конечно, первого пришлось так быстро прибить. Слишком рано он меня нашел, слишком много мог разболтать... Идиот.
— А вот ты где, падальщик... — низкий, рокочущий голос, полный затаенной, ледяной ярости, раздался откуда-то из глубины коридора, эхом отражаясь от стен. Медленные, тяжелые шаги приближались, и от каждого их звука у Ёнхуна неприятно холодело внутри.
Ёнхун медленно поднял голову, и на его губах появилась кривая, вызывающая усмешка, хотя сердце заколотилось быстрее.
— О, сам Ким Сону собственной персоной! Какая неожиданная и, смею заметить, приятная встреча, — протянул он с издевкой. — Как тебе мой скромный подарок, оценил по достоинству? Если бы я только знал тогда, еще в те далекие времена, что она, эта девчонка, окажется твоей драгоценной «особенной», уж поверь, я бы ее опустошил до последней капли еще будучи сопливым школьником, не оставил бы тебе даже запаха.
— Ёнхун ехидно хмыкнул, хотя внутри его колотило от осознания, насколько всё пошло не по плану.
Он действительно был ошеломлен, когда впервые почуял этот странный, почти идентичный запах, исходящий и от Сону, и от этой девчонки.
Это же надо было матушке-судьбе так зло и иронично подшутить, столкнуть их всех лбами в такой замысловатой комбинации. Но что сделано, то сделано, прошлого уже не воротишь, и теперь оставалось только играть теми картами, которые были на руках, какой бы паршивой ни была эта раздача.
Сону остановился в нескольких шагах, его глаза, темные и холодные, как зимняя ночь, буравили Ёнхуна, не предвещая ничего хорошего.
— Верно ты сказал. Она моя, — голос Сону был тихим, почти шепотом, но от этого не менее опасным, каждое слово сочилось угрозой.
— И знаешь, я долго не мог понять, почему твой мерзкий, тошнотворный запашок казался мне таким до боли знакомым. Словно я уже сталкивался с ним раньше. — Он сделал паузу, наслаждаясь растущим напряжением на лице Ёнхуна.
— А потом я вспомнил. Вспомнил очень четко. Точно такой же отвратительный запах остался на изувеченном теле «особенной» Хваля, когда ее нашли мертвой.—
Сону молниеносным, почти невидимым движением выхватил резиновый шарик из ослабевших пальцев Ёнхуна и небрежно, с презрением, швырнул его за свою спину, куда-то в непроглядную темноту коридора. Ёнхун невольно поморщился, словно от пощечины, его лицо слегка побледнело.
— Кстати, смотрю, ты даже не корчишься от боли, — не унимался Ёнхун, отчаянно пытаясь скрыть свой растущий страх за напускной бравадой и сарказмом.
— Слишком мало отравленной крови моей драгоценной подружки успел выпить, да? Не распробовал как следует? —
От этой фразы, брошенной с вызовом, Сону медленно, почти демонстративно, провел тыльной стороной ладони по губам, небрежно вытирая остатки еще не высохшей крови Нары и размазывая их по своей щеке алым, вызывающим следом. Его взгляд не отрывался от Ёнхуна, обещая скорую и, без сомнения, мучительную расплату.
— А вот за это, — голос Сону стал ниже, почти нечеловеческим рыком, вибрации которого, казалось, заставляли дрожать сам воздух в коридоре, — за каждое твое слово, за каждую каплю ее страха, я... и не только я, уж поверь, — он сделал многозначительную паузу, его глаза превратились в два раскаленных уголька,
— мы будем рвать твою гнилую плоть. Медленно. Мучительно. Кусочек за кусочком. Ты будешь умолять о смерти, будешь скулить и ползать на коленях, но она придет к тебе не скоро. Очень не скоро.
И, не давая Ёнхуну времени на ответ или даже на осознание всей глубины угрозы, Сону молниеносно, как разъяренная пантера, рванулся вперед. Его рука стальным обручем сомкнулась на горле Ёнхуна, пальцы впились в кожу с такой силой, что послышался тихий хруст. А так как Ёнхун, самонадеянно полагавший, что его проделки останутся безнаказанными, еще не успел полностью восстановиться после своей последней «охоты» на Хваля, его тело и разум были вялыми, заторможенными. Он слишком медленно отреагировал на внезапную атаку, его глаза лишь изумленно расширились, а руки инстинктивно дернулись к горлу, пытаясь ослабить смертельную хватку, но было уже поздно. Воздух с хрипом вырвался из его легких.
Сону с легкостью оторвал его от ступеней, держа на весу, словно тряпичную куклу, и с отвращением посмотрел в его начинающие стекленеть глаза.
— Чанмин! — рявкнул Сону, не оборачиваясь, его голос эхом прокатился по всему зданию, призывая. — Зови всех наших! Каждого! Сегодня мы будем охотиться. И эта охота будет долгой и кровавой.