10.1. «Милый дом»
Оказавшись на железнодорожном вокзале «Юнион», Николь поспешила на улицу. Яркое солнце на мгновение ослепило и вызвало машинальную улыбку. Свыкнувшись, она неспеша осмотрелась: Новоорлеанский колорит замельтешил перед глазами, до ушей донеслись отголоски живого джаза, а дуновение легкого прохладного ветра расшевелило разноцветные листья, еле удерживающиеся на кронах деревьев. Еще один порыв. Коста ощутила струящийся ветер в своих волосах. И это чувство с чувством свободы, которое навевала каждая деталь города, показались ей самыми знакомыми и любимыми.
«Ну здравствуй, милый дом», — тут же подумала женщина и ее губы затронула теплая улыбка.
Она стала еще шире, когда Николь задержала взгляд на проезжающем неподалеку ярком трамвае. Его громкий звон, визг тормозов и крики прибрежных птиц пробудили в памяти яркие воспоминания. Коста прекрасно помнила, каким торжественным было открытие первой линии трамвая в ноябре двухтысячного. Тогда даже Лионель Жоспен снизошел до визита в город вечного праздника на юго-востоке Луизианы на реке Миссисипи. Строительство линии началось еще летом девяносто восьмого из-за увеличения населения Нового Орлеана: в шестидесятых годах в десяти километрах к югу от центра города был построен новый район «La Source», и нагрузка на транспортную систему значительно возросла, из-за чего город начал развиваться в разы быстрее. Хорошее было время...
— Не благодари, — вдруг донесся до женщины голос Кола, который, надменно ухмыляясь, уже пару минут стоял позади и наблюдал за ней.
Николь резко обернулась, возвращаясь мыслями в настоящее.
— Что? — нахмурилась она, рассматривая лицо мужчины.
Аристократически красивые черты озарила улыбка, карие глаза сделались солнечно медовыми. Коста не могла утаить от себя то, что на фоне Нового Орлеана он вдруг показался ей даже симпатичнее прежнего... Словно город дополнял его беззаботный образ коварного ловеласа. Но даже небывалая красота Майклсонов не могла затмить их несносные нравы. Причем каждый из членов первородного семейства будто старался переплюнуть остальных в проявлении истинной сущности и результатов личностного роста.
Николь не дождалась ответа, но ей этого и не требовалось: она прекрасно поняла причину его плутовской радости.
— Майклсон, — на выдохе произнесла Коста, покачав головой, — если бы я не хотела, моей ноги бы тут не было. Так что ты здесь не причем: сотри уже эту ухмылку со своего лица.
— Ну конечно, — ехидно протянул мужчина, уверенный в важности своей персоны. — Но не переживай, сегодня я позволю тебе... — Кол не успел договорить: телефон в кармане джинсов завибрировал настойчивее прежнего, словно передавая раздражение звонившего. — Секунду и продолжим, — заверил он женщину, выудив из кармана сотовый.
— Неужели ты думаешь... — возмущенно начала Коста, но Майклсон тут же закрыл ей рот рукой, приняв свободной звонок от брата.
— Да, Элайджа, — спешно произнес он, в то время как Николь, закатив глаза, принялась что-то гневно мычать ему в ладонь. — Я тебя понял, — твердо отрезал мужчина и, сбросив вызов, посмотрел на еретика.
Женщина буквально уничтожала его взглядом с приподнятыми в возмущении бровями. Кол невольно улыбнулся, посчитав это чертовски милым.
— Мовет... уберешь... уше, — вновь пробурчала она ему в ладонь, опаляя кожу горячим дыханием.
— Мовет и уберу, — передразнил ее вампир, все же убрав руку.
Николь демонстративно вытерла рот тыльной стороной ладони и грозно взглянула на Кола исподлобья. В следующее мгновение Майклсон подошел совсем близко и, склонившись над ухом женщины, томно прошептал:
— Я целовал эти губы. Не строй из себя недотрогу.
Градус кипения вышел за рамки «оченьгорячо» и женщина, чуть ли не подавившись от возмущения, уже была готова вцепиться в самодовольное лицо первородного.
— Вот именно что ты! — воскликнула Николь, с вызовом вперившись в глаза вампира.
Коста вновь ощутила прилив гнева от того, как идеальны черты его лица и как ужасен характер. Сдерживаясь из последних сил, Николь стиснула кулаки, впиваясь в кожу острыми ногтями. Хотелось стереть эту дерзкую ухмылку раз и навсегда. Чтобы не была такой красивой, надменной, отвратительно прекрасной.
«Ну почему нельзя оставить что-то одно!?» — недоумевала она, не отводя взгляда от мужчины. «Либо ты необычайно хорош собой, будто, мать его, слеплен самим Микеланджело, либо продолжай оставаться воплощением самых порочных и раздражающих качеств, чтобы я убила тебя без зазрения совести о том, что мои руки погубили что-то слишком красивое».
Женщина была на взводе от этих мыслей, но ни одну ее переполняли смешанные чувства...
«Слишком уверенная, чересчур упертая и абсолютно непредсказуемая», — точно мантра слова крутились на языке Майклсона. Оскорбления перемешивались с мыслями о том, что Коста слишком красивая женщина и надо бы поскорее спрятать ее, чтобы никто кроме него не смотрел на нее так. Не думал о ней так и в таких позах.
Она раздражала, доводила до исступления ту часть Кола Майклсона, которая обожала держать все под контролем и требовала беспрекословного подчинения; но в то же время восхищала и почти что сводила с ума ту его часть, что требовала новых впечатлений и острых ощущений. Требовала ее. Словно он много лет дремлющий хищник, который вырвался из оков и теперь жаждал крови и плоти, а она — добыча. Жертва его неутолимого желания владеть. Или чуть больше, чем просто жертва. Она ему нравилась. Настолько сильно, что внутри все переворачивалось и делало гребаный тройной кульбит, стоило ей только взглянуть на него своими зелеными глазенками. Слишком чарующими. Слишком хитрыми.
«В тебе все слишком, Николь Коста»
Воспоминания о ее мягких влажных губах, легком румянце и злостном пыхтении аккуратным заостренным носиком невольно всплыли в голове и почти вывели вампира из равновесия. Будь в нем хоть на грамм меньше уважения к старшему брату, он бы с легкостью проигнорировал его просьбу и пригвоздил женщину к ближайшей стене, насильно вырывая еще один поцелуй. Но, собрав остатки самообладания, Кол решил вернуться к их искрометному диалогу и в тот же момент, отчетливо вспомнив ее последнюю реплику, едко усмехнулся.
— Но ты позволила, — внес он уточнение, с намеком изогнув густые брови.
«В пекло!» — единственное, что успело пронестись в голове Николь прежде, чем она схватила мужчину за ворот джемпера и резким движением притянула к себе: нос к носу.
— Слушай сюда, — злостно прорычала женщина, — самовлюбленный, неразумный, лживый эгоист, если ты еще хоть раз...
— Ладно-ладно, — тут же перебил вампир ее гневный клекот и, продолжая посмеиваться, поднял руки в знак перемирия. Временного. — Продолжим позже, договорились? — он ловко перехватил руку Николь за запястье и, чуть надавливая, вынудил разжать пальцы, сжимающие ткань его одежды. — Благородный братец решил воспользоваться моей извращенной фантазией в стремлении разговорить юного приспешника Марселя. Так что я вынужден тебя оставить.
Вырвав свою руку из крепкой хватки мужчины, Коста испытала несказанную радость: каждая минута, проведенная в обществе Майклсона, давила на плечи тяжелым грузом. И не только на плечи... Чтоб его.
— Ну наконец-то, — с облегчением выдохнула она, нарочно выдавив умиротворенную улыбку.
Кол раздраженно фыркнул, приняв удар ниже пояса, но в следующую секунду снова самодовольно улыбнулся, озаряя мир, казалось, безграничным запасом ехидства и пафоса.
— Могла хотя бы притвориться, что расстроена.
— Чтобы потешить твое и без того раздутое самомнение? Ага, жди, — пренебрежительно выплюнула Николь, протянув руку к своей сумке на его плече.
— Так и думал, — засмеялся мужчина, скинув сумку с плеча и вальяжно передав ее еретику. — Пока, ведьмочка, — очаровательно улыбнувшись, вампир поспешил удалиться.
Коста прикрыла глаза и, протяжно выдохнув, покачала головой. Когда же она открыла их, от Кола и след простыл; движение людей вокруг ускорилось и до ушей Николь в полной мере стал доноситься гомон улицы, который до этого она улавливала лишь краем сознания.
— Скатертью дорожка, заноза, — буркнула женщина себе под нос, после чего не спеша поплелась на трамвайную остановку, стараясь сосредоточиться на чем угодно, кроме собственного сердца, которое вновь билось слишком часто для хладнокровной стервы.
***
Трамвай размеренно стучал по рельсам, убаюкивая, но, когда за окном мелькнул парк Луис Армстронг, Николь оживилась, внимательнее вглядываясь в знакомые деревья, статуи и декоративные мосты. Даже сквозь стук колес до ушей донесся приятный шум невидимых ей фонтанов.
Выйдя на остановке неподалеку от Французского квартала, женщина осмотрелась. Дамейн-стрит совсем рядом. Дом рядом. Коста зашагала по оживленным улицам, с озорством замечая новые строения и детали на пестрых зданиях. Некоторые заведения сменились другими с новомодными названиями, но большинство осталось неизменными и навеивали приятное чувство старины тем, кто видел их такими много раньше. Когда же Николь проходила вдоль Французского квартала, она четко ощущала магическую энергию разной силы и это не могло не нравиться ей, ведь все было как в старые добрые.
Вскоре, миновав Сейнт-Энн-стрит с узкими хорошо освещенными дневным светом дорожками и тесно стоящими друг к другу домами, Коста свернула на величественный Дамейн-стрит с одними из самых старых аристократических особняков Нового Орлеана, скрывающихся в тени густых садов. Пройдя по кирпичному тротуару в самый конец квартала, она сразу обратила взгляд на двухэтажный дом в стиле греческого ренессанса, возвышающийся особняком в мрачном тенистом углу. С фасада его украшали традиционные белые колонны с каннелюрами, краска которых давно облупилась, а сам дом высотой чуть больше двадцати шести футов был светло-песочного цвета с окнами в пол и высокими ставнями, выкрашенными в благородный темно-зеленый. Вокруг особняка раскинулась достаточно большая территория, огражденная резным железным забором в готическом стиле. Рассмотреть его узор было уже крайне трудно из-за разросшейся за ним растительности. Отчетливее всего в глаза бросались невысокая молодая глициния приятного пурпурного оттенка, ярко-розовая садовая бугенвиллия, готовая вот-вот перекинуться за пределы участка и множественные кустарники олеандра от желтого и белого до насыщенно красного. Вся эта живность удивительно контрастировала на фоне типичного новоорлеанского особняка, от которого так и веяло холодом и долей сверхъестественного.
Остановившись возле железной калитки с табличкой «1239», женщина поднесла руку к замку и бросила несколько непонятных фраз, после которых послышался лишь слабый щелчок. Отворив калитку, Коста преодолела единственную бетонную ступеньку. И как только она шагнула за ограду, на особняк обрушился целый дождь из разноцветных дубовых листьев и мелких веток, посыпавшихся на землю от неожиданно сильного порыва ветра. Коротко глянув на беснующиеся вверху кроны деревьев, она смахнула с плеча небольшой лист и, поднявшись по мраморным ступеням, оказалась на веранде. Ее взгляд тут же остановился на черном коте, который мирно лежал на перилах ограждения, тянущегося между колоннами, и нежился в блеклых лучах солнца, чудом пробиравшихся через преграду в виде двух величественных громадных дубов у забора. Завидев Николь, кот подорвался с места и, спрыгнув на пол, осторожно подошел к еретику, при этом странно блеснув яркими желтыми глазами.
— Ты еще кто такой? — без злобы прошептала женщина, наблюдая за животным, которое принялось тереться о ее ботинки.
Но уже через секунду он вдруг отскочил и, громко зашипев, скрылся в зарослях участка. Сообразив, что кот учуял нечисть, Коста злорадно усмехнулась. Недолго понаблюдав за шевелением кустов, она посмотрела на белую дверь и, сбросив рюкзак и сумку возле колонны, постучала по ее поверхности кнокером в виде позолоченной головы льва. И когда спустя несколько минут дверь открыл молодой худощавый мужчина с обожженными губами и синяками глубиной с Мариинскую впадину, Николь брезгливо поморщилась, ощутив запах, напоминающий слабый раствор ацетона или анальгина в сочетании с чем-то металлическим.
«Кокаиновый шалун... какая прелесть» — бровь скептично дернулась вверх.
— Чего тебе, красавица? — хмельно проговорил незнакомец, окинув женщину похотливым взглядом.
Теперь ее брови в немом изумлении поползли выше, и она даже не успела опомниться и применить внушение, как мужчина, небрежно цокнув, отрицательно покачал головой.
— Хотя неважно... проваливай, — и отмахнувшись от нее словно от назойливой фанатки или дешевой проститутки, резко захлопнул дверь.
Николь почувствовала себя крайне неуважительно и, поскольку никогда раньше она не отличалась особой сдержанностью, вновь настойчиво постучала в дверь, готовясь отвести душу.