виноваты планеты

порой ничего не надо добавлять к чернилам — и так красивы до омерзения, будто бы совсем свежие, никем не тронутые. но это порой. нечасто. зачастую в чернила хочется добавить привкус алкоголя на языке, тягучесть сигаретного дыма и какую-никакую плотную, не жидкую, осязаемость.

я отсидела срок за то, что делала людям татуировки, вмешивалась в их судьбы и перебивала метки соулмейтов. не то чтобы я пробыла на зоне долго, всего два года, но этого хватило, чтобы у меня поехала крыша и я достала совсем скоро после выхода, буквально через пару дней, старую машинку и чернила. я не ведала, что творила, рисовала и рисовала эскизы, через знакомых шёпотом передавала, что продолжаю заниматься этим, и ко мне приходили люди, стучась в дверь.

— марин, я так рад тебя видеть, вот, тортик держи, кстати, мы приходили, пока ты там была, сюда и убирались... у таньки спроси! каждый здесь был, но сразу говорю — ничего не украл!

действительно, всё стояло на своих местах, прямо как в день отбытия меня в места не столь отдалённые, и я с улыбкой проводила гостя в полностью звукоизолированную комнату, чтобы соседи не услышали, чем мы тут занимались. мой гость во время сеанса смотрел из окна — там была видна площадь восстания и московский вокзал, обелиск и огромная надпись на одном из домов — «город-герой ленинград». города-героя не существовало давно, осталась одна надпись. от свободы тоже — пара строчек. лиговский проспект кишел жизнью, пуская по своей огромной артерии крыс огромных и крыс маленьких, людей и зверей, а в своей квартире на три комнаты, что осталась от покойных родителей, было холодно даже летом и жизнь шла своим чередом. я работала на обычной работе, я работала у себя дома на необычной работе. в офисе я шила на заказ свадебные платья, бесконечно прокалывая пальцы, а дома я искалывала иглой тела других людей.

— пацаны спрашивают, когда в тусовку вернёшься, а то как ты откинулась, так никто тебя не видел. сашка до армии вон, я да таня, наверно, тебя и видали, — проговорил влад — именно с ним был один из самых долгих сеансов, да и он один из первых ко мне пришёл. я знала, что все друзья по мне скучали, ведь я получала письма, подарки, признания, эскизы, за меня пытались бороться — понятное дело, не вышло. у тату-мастера нет абсолютно никаких шансов вырваться из лап правосудия, мы уже автоматически становимся виноватыми, как подпольно приобретаем машинки и ингредиенты для чернил. — я не думаю, что ты не хочешь видеть андрея, но он не виноват, что у него твою визитку нашли.

— я не виню федоровича. все мы порой попадаем в ненужное место в ненужное время. ну и наоборот тоже.

это была моя глупость — решиться сделать самостоятельно визитки и дать их друзьям, чтобы распространяли. когда взяли андрея за участие в митинге, который был не согласован и проходил прямо у метро гостиный двор — что само по себе является самоубийством, ведь там постоянно дежурят силовики, — его обыскали. и ведь нашли же всё: и пару бутылочек краски, что он хотел мне передать, ведь верил, что его не заберут, и визитку. ко мне записалась девушка, якобы набить тату с надписью «нас не догонят», будто бы желая увековечить на теле песню группы тату, и когда пришло время, как только она позвонила, в мою квартиру ворвалась полиция. честно, я даже не сопротивлялась. наверно, друзья волновались, когда увидели открытую дверь моей квартиры, но все с облегчением вздохнули — краски и машинки вместе с остальными инструментами были у меня в тайнике, который не смогла найти полиция. я не раскололась даже на пытках, что где храню. и теперь друзья думали, что я держала обиду на андрея? нет, совершенно не так я к нему относилась.

он был моей первой любовью ещё в школе, так что ненавидеть такого человека просто не представлялось возможным. потом я его разлюбила. и в тот момент он полюбил меня — за холодность и отстранённость.

— тогда, может, все вместе встретимся, бухнём, наконец-то поговорим? — влад одёрнул свитер, когда я налепила пластырь, и поёжился. — всем по пивку, тебе вискаря литр, а потом расскажешь, что было в тюрьме...

— я никому в жизни не расскажу, что было там. и вискарь твой я тоже пить не буду.

когда побываешь в аду и возвращаешься назад, понимаешь, что ничего подобного ни одному человеку даже в голову никогда не придёт. там творятся ужасные вещи, дурные, и пару раз я могла лишиться либо глаз, либо пальцев, если бы не мои рефлексы. пускай я не сказать что умела за себя постоять и зачастую просто тушевалась под гнётом ненастий. я была на хорошем счету у надзирателей, но на плохом у сокамерниц, потому и радовалась, когда меня отсылали в одиночную — хоть как-то могла уснуть, не чувствуя взглядов, полных ненависти, или не просыпаясь от того, что меня свалили под шконку. это был страх длиной в два года, ненависть в столько же и желание умереть как минимум десять раз за один день. я блевала от бессилия, умирала от страха и боялась, что каждый день будет хуже предыдущего.

— а может, тебе всё это говно будет легче пережить, — кособуцкий пожал плечами. — ладно, не настаиваю. позову к тебе сегодня наших? у нас, кстати, ещё один в компании появился, пока тебя не было. познакомитесь сегодня.

— не мент и не крыса?

— точно не мент, потому что музыкант, да и не крыса — сам в наколках ходит. и сказал, что ему сказочно поебать, с кем общаться: с бывшими сидельцами или простыми ребятами, ему все нравятся. может, и замутите.

— хочешь страхнуть меня с новым человеком? ну владос, ну ты знаешь меня лет пятнадцать, такое на меня не действует, — хмыкнула я.

— просто хочу, чтобы ты расслабилась в компании, где будет новый человек.

— я постараюсь.

пообещала и сразу пожалела. я не расслаблюсь там, где будет новый человек. я не смогу этого сделать. я боюсь.

и даже когда в домофон позвонили, а я убирала краску, после того как намешала новую порцию, что сразу же спрятала, я боялась. открывая дверь, при этом посмотрев в глазок, я натянула улыбку — вроде счастливую, вроде бы печальную, и на меня сразу напрыгнула таня, обнимая и говоря: «подруга, ты дома». да, в объятиях девушки, что принялась целовать мои щёки, я была дома, а потом перекочевала в руки влада, что тоже не постеснялся меня поцеловать в щёку и даже погреметь пакетом с двумя бутылками вина. андрей, извиняющийся, готов был упасть передо мной на колени, но я остановила его — не мыла пол с прошлой недели, это будет очень плохо, если пыль отпечатается на чёрных потёртых джинсах. ему тоже, конечно, досталось, но я не винила его ни в чём. он тоже обнял меня, покачивая, и не сдержался — тоже оставил поцелуй на щеке, как и я на его, краем глаза замечая нового человека, что держал в руках пакет из доставки суши, где явно были мои любимые суши в темпуре и филадельфия.

— это глеб викторов. глеб, это наша любимая талантливая художница — марина серова, — представил нас друг другу андрей. глеб протянул мне руку, я пожала, а потом пропустила в квартиру, кратко проводя экскурсию: там находится прихожая, там ванная комната с совместным санузлом (выключатель обязательно надо зажимать, а то по-другому он не работает), там кухня, а дальше по коридору комнаты. самая дальняя — со звукоизоляцией, чуть ближе — моя, туда и надо идти.

к тому моменту, как я пришла с хрустальными бокалами, что остались мне от бабушки, ребята рассеялись кто куда: глеб занял подоконник, при помощи небольшого перочинного ножа открывая бутылки вина, таня хлопотала, раскладывая суши, а андрей с владом разговорились, сидя на моей кровати. единственное место, где можно было присесть, было рядом с новым знакомым, в кресле-мешке, и я туда села, принимая бутылки с алкоголем и практически нетерпеливо его разливая. честно, впервые с того времени, как вышла из тюрьмы, пила, потому и унесло меня быстрее всех, даже учитывая, что я съела всю филадельфию.

— тебе лучше, марин? — проговорила таня. — просто владос говорил, ты какая-то загруженная была.

— да я просто чернила намешивала до этого, у меня закончились, долго разводиться пигмент не хотел.

— ты и чернила сама мешаешь? — глеб нахмурился. — рисковая. и не боишься?

— а чего бояться, раз все ингредиенты так или иначе продаются в открытом доступе? — я повалилась на кресло-мешок и взглянула на парня снизу вверх. — вот намешивать я не боюсь, тем более целую комнату отвела под лабораторию и одновременно мастерскую, а бить... немного страшно. но знаю рецептуру красок наизусть, на самом деле, там даже особо разбираться ни в чём не надо, — и, не слушая влада, который умолял не говорить о чернилах, продолжила: — туда обязательно идёт водка, пропиленгликоль, медицинский глицерин и пигмент в порошке. если хочешь, научу намешивать.

— никого она давно не учит, — будто бы извиняясь, сказала шильцина, а потом аккуратно взяла у меня бокал. таня чувствовала, когда я подходила к точке, после которой меня будет тошнить, видимо, уже поняла, что мне хватит. — до сих пор думает, что всем интересно чернила мешать. да и нельзя такому теперь учить.

— тань, ну не начинай, — проговорила я, хмурясь. — хорошо вроде сидим. да и я в шутку всё же предлагаю это сделать.

— а если бы я сказал, что хочу научиться? — послышался голос глеба, и я вернула себе бокал — видимо, таня поняла, что пусть мне станет плохо и я пойду блевать, чем снова стану зазывать кого-нибудь к себе, чтобы мы вместе делали нечто противозаконное. — ты бы реально научила?

друзья молчали — знали, что это опасная тема, видимо, не проинспектировали новенького, какие у нас порядки, какие темы поднимать не стоит. да, я учила. да, я обожглась тогда. и да, слава богу, обошлась малой кровью.

— если хочешь, чтобы я тебя обучила, дай слово, что мы не замутим, — я протянула ему ладонь, но викторов проигнорировал мой жест. — хорошо, что ты не согласен. наверно, владос или андрей уже рассказали, что я учила одного парня. юру перфилова. музыкант он, может, слышал. неплохие песни. ну так вот мы и замутили как-то во время обучения, а потом он разбил мне сердце, я отказалась продолжать с ним обучение, а он сказал, что сдаст меня властям. так что я резко негативно отношусь к обучению, если мой ученик — парень.

— знаю юру, — проговорил глеб, зевая, — у нас с ним пара совместных треков.

— ты типа музыкант? — ненавидела музыкантов. всем сердцем ненавидела.

— да. кстати, в собственном мерче — оцени, — и растянул на груди название группы — три дня дождя, и я резко потеряла к этому парню интерес и даже немного уважение. — неплохо?

юрка неплохой парень, неплохой даже ученик был, но я до сих пор не могла его простить, сказать, что я слишком сильно его любила, что потом была лишь пелена перед глазами и ненависть. я не хотела никого ненавидеть, не хотела никого любить, и очень надеялась, что рядом с друзьями моя тревожность немного уляжется. не улеглась, а всё из-за музыканта, что сидел слишком близко ко мне, что я плечом чувствовала тепло его колена. да, я оценила его мерч — хорошее качество печати, вроде даже на вид тёплая толстовка, но купить прямо сейчас я бы не хотела, потому что не было денег, да и необходимости. даже потрогала вещь — неплохая, — скользнула пальцами по животу нового знакомого, будто бы издеваясь, и ведь он повёлся — вздрогнул, посмотрел на меня и поёжился.

— неплохо. мне нравится.

мы продолжали пить, общаться, обсуждать какие-то общие вопросы, но, в принципе, если я чего-то не знала, то владос спешил пояснить, рассказать, а потом практически все навострили уши, чтобы я рассказала хоть что-то о днях в тюрьме. да, конечно, никто не пытался настаивать, никто не пытался уговаривать, мол, что обязательно надо знать, если попадёшь в камеру, но я не смогла — слова встали в горле, не захотели выходить наружу, и я помахала рукой, мол, пожалуй, выйду ненадолго.

— извини, где тут у тебя кухня? — в коридоре меня нагнал глеб, держа в руках два пустых бокала. на дне было по паре капель вина, и я на миг почувствовала дурноту — они напомнили мне капли крови на бетонном полу. меня избивали, меня пытали, и даже когда сломали руку, даже когда разбили нос, я не сломалась, а сейчас ощутила, что если никто меня не коснётся, то буду плакать, лёжа прямо у ног незнакомого человека. видимо, глаза остекленели, потому что викторов взял меня за локоть и слегка прислонил к стене. — марин, всё хорошо? мне позвать кого-нибудь из ребят?

— обними меня, — прошептала я.

— что?

— обними меня!

и в ту же секунду, как спасение, меня обняли, прижимая к стене под звон хрустальных бокалов из-под вина, и я уткнулась в мужскую шею, вдыхая аромат парфюма, ощущая тепло и мягкость его кожи, пускай подбородок, утыкающийся в мой лоб, был колючим, с лёгкой щетиной. я сосредоточилась на ощущениях — на касаниях, на запахе, на его мерном и спокойном дыхании, и потом подстроилась. вдох-выдох. вдох-выдох. всё хорошо. вот, уже можно спокойно стоять на ногах.

— видимо, ты дерьма много повидала, — произнёс глеб. между нашими лицами оставалось всего немного, но я на выдохе прислонилась к его плечу, такому тёплому, мягкому, что я ощутила себя живой. наконец-то спокойствие. — можешь не говорить — понимаю. у меня бывшую засадили на два года. она после тюрьмы сломалась.

— насколько сломалась? — шепнула я, вновь вглядываясь в его глаза, такие красивые, с коньячьим блеском, что мне на минуту захотелось в них раствориться.

— стала принимать наркотики. и меня подсадила.

— а сейчас ты?..

— теперь не употребляю, — с заминкой сказал он и плавно повёл меня по коридору, чтобы потом выйти на кухню. — я заменяю наркоту татуировками. такая себе идея. но раз соулмейта пока нет, то можно делать всё.

он усадил меня за барную стойку, вскипятил чайник с водой, а потом, порывшись во всех ящиках, нашёл и чай, и сахар, и чашку, и ложку. я показала число два пальцами, кивнула на вопрос «разбавлять?» и уже через пару минут сидела рядом с глебом и пила чай. он сам обнимал меня одной рукой, другой что-то набирал в телефоне, и я на секунду увидела аватарку влада, а потому успокоилась, блуждая по молодому человеку взглядом. он был ненамного меня старше, его волосы явно подвергались раз в определённое время химической завивке, которая ему шла, и потом я увидела кое-что интересное. то ли работа мастера, то ли метка соулмейта выглядывала из-за ворота толстовки справа на шее, и я несмело потянула ткань вниз, обнажая розу, бледную, будто бы немного оплывшую, будто бы немного стёртую, и ощутила тоску.

у меня была точно такая же роза. в точно таком же месте. только я носила свитера и никому её не показывала.

— не трогай, — проговорил глеб и грубовато дёрнул ткань. — это для соулмейта.

— так сказал, будто метка — это колбаса, которую мама сказала хранить до нового года, — проговорила я и поставила кружку на стол. — уверен, что для соулмейта? не встретил его ещё, да? — а потом резко вспомнила, что он его действительно не встретил, и прикусила язык.

— не встретил, потому и прячу. стыдно за такую метку — она показывает, какой пиздец был в жизни.

— не хочешь своему соулмейту рассказать, что у тебя было в жизни? — я повернулась к нему на стуле лицом и показала собственную метку — точно такую же розу на точно таком же месте. — у твоего соулмейта тоже была нелёгкая жизнь. так может, поговорим?

он не верил, а я просто устала, хотела, чтобы соулмейт был рядом. даже удивления лично у меня не было, только что-то сродни принятию. соулмейты, да, потому и касались сейчас друг друга чуть более трепетно, потому и посмотрели в глаза друг другу, хотя понимали, что будет сложно всё рассказать. наверно, так и находятся соулмейты: просто познакомили друзья, просто оказались друг рядом с другом, просто показали метки.

— честно, я этого не ожидал, — после моего «виски на верхней полке, правда, хрен знает, какой у него срок годности» мужчина прошёл к указанному шкафу и достал напиток, который я любила раньше пить. — и ты, наверно, тоже.

— я уже настолько отчаялась ждать, что мне всё равно, — сказала я и подлила в бокал с остатками вина виски. совсем немного, чуть-чуть, чисто на пробу, не испортился ли напиток, но нет, не испортился, а будто бы... стал лучше? — вот тебе сколько лет, скажи?

— двадцать восемь.

— а мне двадцать три и у меня уже есть судимость. неплохо, да? — новый глоток напитка, что стёк по горлу практически в желудок, обжигая и заставляя жалеть, что суши, которые танька мне впихивала, я не доела. привыкла есть по минимуму, сохраняя остатки, чтобы было, что поесть в карцере, в длинные дни, когда не шевелишься, лежишь и надеешься, что на тебя распространится условно-досрочное. не распространялось. самые крупные тату-мастера сидели долго, порой, от десяти лет и больше, не зная, как проводить время наедине с самими собой или сокамерниками, таким же зверьём, как и надзиратели. — судя по твоему молчанию, неплохо. но я и не горжусь этим. продолжу бить татуировки.

— не хочешь спокойной и размеренной жизни?

— вся наша жизнь — это риск. и только мы сами решаем, что мы хотим сделать: отринуть его и быть как все или упасть с водопада, но быть счастливым.

влад заглянул на кухню, где мы уютно и тихо беседовали, подрегулировав лампы, чтобы они светили мягко и тускло. он сел рядом с глебом, показал на собственный пустой бокал, и новый знакомый щедро плеснул ему виски. я не возникала — давно не пила ничего крепкого, оттого даже голова закружилась и немного затошнило. чем быстрее парни расправятся с этой бутылкой, тем меньше она будет стоять у меня на верхней полке в шкафчике.

— о чём болтали? вас минут двадцать не было, андрюха забеспокоился, а сам пойти зассал, — произнёс влад и подмигнул мне — видимо, в воображении он уже успел представить нас и на подоконнике, и на кухонном гарнитуре, и даже на барной стойке, что пересекала мою небольшую кухню, в разных позах и в разной степени обнажённости. — он до сих пор думает, что ты его не простила.

— андрей! — крикнула я, и с другого конца коридора послышалось зычное «а?» — помнишь фильм «самый лучший день»? помнишь самую мемную фразу, которую очень сильно расфорсили?

— которая «ладно, прощаю»? — андрей появился на кухне.

— ага, именно это я и хочу тебе сказать, — проговорила я и вдруг ощутила, как парень обнял меня, подлетев и чуть не свалив с барного табурета, но глеб подхватил меня, удержал. — ты давай это, осторожнее. у меня сейчас не лады с координацией.

потом мы сидели недолго: парни, кроме глеба, засобирались, таня убежала к своему соулмейту, и совсем скоро мы остались с викторовым наедине. почему-то никто никак не отреагировал на это, видимо, я была права относительно влада; они хотели свести меня с глебом. странно. и смешно. не думаю, что они знали, что мы соулмейты, потому что я свою розу никогда не показывала, а он... явно никого не искал. в нашем мире спокойно можно заводить романы с людьми, что не являются твоими истинными, найти соулмейта — это праздник, то, чем можно гордиться, но не сказать, что таковые союзы дольше держатся. всё обычно, всё как у остальных, и я не скажу, что сразу почувствовала к глебу любовь и симпатию.

— раз ты остался, — проговорила я и взяла оставшиеся бокалы из звукоизолированной комнаты, — тогда расскажи немного о себе. ты откуда?

— из кызыла. это в тыве.

— далеко нас с тобой разбросало. ты из сибири, а я из петербурга. необычно.

— видимо, планеты совсем не хотели, чтобы мы с тобой встретились.

— планеты ни о чём не говорят, — покачала головой я. и как же ошибалась. — но всё-таки, знаешь, я рада, что ты случайно оказался в тусовке моих друзей.

мы говорили о многом, сидя на подоконнике с видом на лиговский проспект: о творчестве, о жизни, о родителях, о нас самих. кто мы, где мы — все эти вопросы, возможно, и вызывали смех, немного пьяный, потому что никто из нас не протрезвел, а когда на часах уже показалась полночь, я поняла, что надо хоть где-то устроить гостя. конечно, хотелось, чтобы он спал отдельно от меня, но в груди было тепло, когда он стоял рядом, и вот я уже доставала запасную подушку и ещё одно одеяло, купленное на случай холодной погоды, так как я вечно мёрзла. предложить из одежды мне было нечего, да и сам глеб от усталости еле стоял на ногах, из-за чего практически сразу заснул, когда голова коснулась подушки. я же смогла отключиться только в его объятиях, ощущая запах вина, исходящий от его лица и толстовки, что он так и не снял.

мне не снилось ничего, кажется, из-за того, что рядом со мной спал практически незнакомый человек, да и сон был чутким, потому, когда глеб с утра заворочался, я тоже проснулась. он показал пальцем, чтобы я была тихой, и поднялся с кровати, немного сонно почесав в затылке и поёжившись. видимо, что-то услышал, потому открыл дверь в коридор тихо, прокрался, а потом я услышала звуки потасовки. первая моя мысль была: «а спрятала ли я все принадлежности для татуировок?», вторая: «кто вообще мог вломиться в квартиру к обычной девушке?», и самая последняя: «как там глеб?» боязнь за человека, что побежал спасать моё имущество, пересилила, и я спрыгнула с кровати, хватая первое, что попалось под руку — бутылку виски, допитую, как ни странно, и тоже вышла в коридор.

— блядь, да как так пугать можно? — проговорила я, когда увидела влада на полу и глеба, что буквально сидел на нём. — влад, ты что тут забыл в семь утра? белку поймал?

— да забыл кошелёк, оказывается, идиот, без барсетки хожу, — прохрипел кособуцкий, и викторов его отпустил. — у меня ж запасные ключи есть, вот я и вошёл тихо...

— отдай ключи, забирай кошелёк и пиздуй отсюда, — я протянула ладонь, и парень вложил в неё ключи. — написал хотя бы для приличия, а то как вор. неудивительно, что глеб решил, что ты грабитель или кто-то ещё...

заснуть дальше не удалось, поэтому решили с глебом выпить с утра чай и немного посмотреть в окно, пока не придём в себя. только занимался рассвет, я чувствовала себя опухшей и сонной, потому даже не обратила внимания на то, что глеб скинул толстовку и остался в одной чёрной футболке. а стоило посмотреть, ведь руки буквально облепляли татуировки, и я могла поспорить, что под ней тоже было много всего. честно, я хотела разглядеть всё, каждый рисунок, каждую метку, но не думала, что прямо сейчас парень предоставит мне эту возможность. и так толстовку нехотя стянул, и так будто бы пытался тату стряхнуть с рук, и я не стала акцентировать внимание на его действиях. захочет — покажет потом, может, он, как андрей, связывал рисунки на теле с чем-то глубоко значимым и личным, с тем, что не принято выносить на общее обозрение, а может, и вовсе некоторых мастеров презирал и втайне лелеял надежду избавиться от них.

— если честно, я думал, нас грабанут, — глеб усмехнулся. — да и в темноте не разобрал, что к чему. так что, надеюсь, влад не в обиде.

— я думаю, владос это тоже понял, потому и не возникал, — сказала я. — ладно, хрен с ним, с владом. какой у тебя сегодня план на день?

— к двенадцати на репетицию, в восемь концерт, потом отлёживаюсь в отеле, так как завтра тоже концерт в том же самом месте, — проговорил музыкант.

— или ты отлёживаешься у меня, — сказала я.

— ну или же я отлёживаюсь у тебя. у самой-то какие планы?

— сходить в магазин. и, в принципе, всё.

я не верила, что, только увидев соулмейта, можно понять, что он тебе предначертан. и я удивлялась сейчас, как легко мы шли друг с другом на контакт — говорили так, будто вместе уже как минимум пару-тройку лет, будто мы протягивали руки уже по привычке, улыбались, зная наизусть каждую чёрточку лица. я не могла наглядеться на своего соулмейта, что, надев кроссовки, притянул к себе, обнял, утыкаясь носом в макушку, и сама положила руки на его плечи.

кажется, потерялась.

— а что тебе нужно в магазине? может, курьера заказать? я оплачу, если позволишь с собой побыть, — проговорил глеб, и я взяла его за руку, сравнивая наши пальцы, примеряясь и готовая ответить на любое его действие. — что скажешь?

— да я чисто выйду из дома и почти зайду обратно, тут много продуктовых, а мне просто для ужина надо немного фруктов, — я не хотела отпускать викторова, пыталась найти предлог, чтобы он остался ненадолго со мной. — ну, клубнику там, яблоки... хочется просто нечто такого, да и в тюрьме у нас фруктов не было.

— понял. пожалуйста, оставайся дома, хорошо? я лучше курьера найму, чем ты будешь выходить.

излишняя предосторожность. я могла спокойно покидать своё жилище, возвращаться обратно и при этом находиться вне зоны интереса полиции. я вышла из тюрьмы с достаточно хорошими характеристиками, я сделала всё, чтобы стать нормальной, и я ни за что не дам никому подумать хоть на секунду, что снова начала заниматься противозаконной деятельностью. да, все вышедшие мастера прятались, залегали максимально на дно, и я была просто из везунчиков, которым в квартире ничего не порвали, ничего не вынесли, потому что в теперешних реалиях невозможно даже поломанную машинку купить, чтобы потом восстановить её. государство стало строже следить за людьми, которые интересуются чернилами и рисунками на теле. и как же хорошо, что мои друзья прячут татуировки под громадным слоем одежды, потому что, технически, даже они преступники, потому что покрывают таких, как я.

— ладно. давай хотя бы номерами телефонов обменяемся, чтобы я всё смог правильно оформить.

записали телефоны — затем последовал список продуктов, которые я хотела купить. я готова была всё оплатить, но глеб не дал этого сделать, улыбнулся, ушёл из моего дома, помахав рукой и улыбнувшись напоследок. до чего же благородный.

— я всё равно верну тебе деньги! — крикнула я в недра парадной и насладилась эхом, потерявшимся в балясинах и стёртых от времени ступенях.

— не смей возвращать мне деньги.

курьер пришёл через пять часов, когда я готовила нехитрый обед, передал два пакета продуктов, в которые входили не только те, что я записала в списке, но и явная отсебятина от глеба — пара баночек пива, неплохая бутылка вина, будто бы для меня, пускай я не пила достаточно часто и много, овощи, которые я не ела, пара бич-пакетов, из-за чего мне стало смешно. очень. ну а в довершение шёл кошачий корм.

— а где ваша кошка? — проговорил курьер, и я захлопала глазами.

— видимо, будет, — пожала плечами и закрыла за молодым парнем дверь. теперь осталось выяснить, почему в покупках оказался кошачий корм.

понятное дело, до глеба было не дозвониться, но зато на экране отобразился звонок от андрея, который я приняла — он нечасто звонил, предпочитал переписываться, значит, это какой-то исключительный случай. и почему-то мне подумалось, что кошачий корм и федорович как-то связаны. только как?

— привет, слушай, ситуация сос, — проговорил андрей, — сос не в смысле «сосать», но ты дослушай. у меня сейчас запланирован переезд, и на недели две некуда деть котёнка... маленького, хорошенького, годовалого. его ра зовут. ты... приютишь?

— вот знаете же, что я добрая душа и люблю котиков, — проговорила я. — как раз глеб купил корм для кошек. я думала, это ему к пиву на закуску, но всё оказалось намного прозаичнее. привози своего ра, объясни, как за ним ухаживать, и отдам потом тебе твоего питомца.

— марина, ты просто чудо, — «я знаю» сорвалось вместе со смехом. — скоро приеду.

в жизни отчётливо начали прослеживаться перемены.