День 2: Шу
Чтобы прилично выглядеть к ужину пришлось основательно перерыть шкаф. Запястья опоясывали черные синяки и багровые полосы — следы схватки с Канато и экзекуции в библиотеке. На шее около ключицы следы клыков, спина исполосована, все тело покрыто мелкими ушибами и царапинами после беготни по лесу и падения в овраг. Я долго искала одежду, которая бы скрыла всю эту «красоту», отчаянно не хотелось выглядеть перед ними избитой жертвой.
Я не покажу им своей боли и слабости. Не дождутся.
В итоге я остановилась на черной водолазке и макси-юбке в мелкую складку. Талию перехватила тонким пояском, подняла волосы и свернула в строгий узел на макушке. Получилось очень сдержанно, по-взрослому. Я выглядела как моя мама на фотографиях молодости.
В последний раз посмотрела в зеркало — осунувшееся от пережитого лицо слегка заострилось, что делало мой образ утонченным и немного трагичным. То, что надо для задуманной мной схемы.
На идею меня натолкнули слова Райто о том, что пока я сопротивляюсь меня будут ломать. А также воспоминания о моих японских одноклассницах. Высокомерные и циничные богатые девочки невероятно искусно изображали милейших ангелов кротости и очарования. Приветливые улыбки, опущенные ресницы, тихие голоса, вежливые поклоны. Словно два разных человека в одном. Братья Сакамаки, кем бы они там ни были, жили в Японии с рождения, и привыкли именно к таким девушкам. Я решила поиграть в смиренную японскую девушку, дать Рейджи то, чего он жаждет. Втереться в доверие, усыпить бдительность.
Как там у Шекспира — «О, женщины, вам имя — вероломство». Рейджи Сакамаки унизил меня, и я собиралась отомстить. Я боялась и почти ненавидела его, но кроме этого, глубоко внутри звенело легкое возбуждение от предстоящей борьбы. Мой противник был безумен и опасен, но я знала его слабость. И собиралась на ней сыграть.
***
Стол сиял великолепием хрусталя, фарфора и серебра, по центру алел букет пышных роз. Розы, неизменные розы везде. Я, кажется, начинала от них уставать. Судя по сервировке, количеству приборов и бокалов, стол накрыли для неформального ужина. Ну и отлично, не придется вспоминать все тяжеловесные тонкости правил поведения за столом для строгих формальных приемов. Мы дожидались знака Рейджи садиться, стоя каждый у своего стула. Похоже он дирижировал всем этим спектаклем и был весьма требователен.
Ну уж нет, мистер Безупречность, на ошибках в этикете вы меня не поймаете.
Тонкости этикета в меня вдолбили еще в раннем детстве, лет так в пять-шесть и сейчас, следовать всем этим нехитрым ритуалам, было для меня так же естественно, как дышать. Я вдруг поняла, что голодна до дрожи в коленях. После вполне приличного завтрака стакан клюквенного морса несколько часов назад стал единственной моей едой за весь день. Ароматы еды щекотали ноздри и рот наполнился слюной. Рейджи наконец подал знак садиться. Мое место было на самом дальнем конце стола, максимально удаленно от его, хозяйского стула. Прозрачный намек на мое положение в их доме.
Дворецкий вкатил сервировочный столик и начал неторопливо обходить стол, подавая каждому его порцию. Начал он почему-то с Шу, хотя очевидным главой за столом казался Рейджи. Меня это заинтересовало. Рейджи, следивший за мной как кот за мышью заметил мое любопытство.
— Шу — старший сын, глава дома и наследник. — ответил он на мой невысказанный вопрос.
Вот оно что. Любопытно. Я была уверена, что глава этой семейки психов Рейджи.
Я украдкой посмотрела на меланхоличного блондина еще пару раз. Это тот самый, что назвал меня жратвой в первый вечер. Похоже, сегодня его настроение не изменилось. Со скучающим видом он скользил взглядом по комнате ни на чем не фокусируясь. В уголке рта залегла тень циничной ухмылки. Но только тень.
— Вот как, я не знала. — я добавила в голос немного сожаления, — у меня не было возможности познакомиться с вами получше.
— Ты слишком занята была попытками сбежать. — ехидный враждебный голосок Канато.
Я не ответила, даже не посмотрела в его сторону. Пусть маленькая бестия злорадствует в свое удовольствие. Трогать меня ему запретили.
Дворецкий поставил передо мной блюдо, закрытое куполообразным металлическим клошем. Я не знала, что там, но почему-то мне казалось, что это будет рыба. От голода желудок заныл. Мучительно медленно проделывая все положенные мелочи дворецкий снял наконец крышку и в нос мне ударил умопомрачительный аромат.
— Кстати о побеге, — требовательный строгий голос Рейджи не предвещал ничего хорошего, — Обычно за побег полагается наказание.
Я замерла от предчувствия беды.
— Иногда даже телесное. — но сегодня у вас уже был урок подобного рода. Поэтому вашим наказанием, мисс Айрис, будет воздержание. Вам запрещено прикасаться к какой-либо еде за этим столом.
Это было как удар кнутом, как пощечина. От унижения краска бросилась мне в лицо, пальцы конвульсивно сжались. Меня начало подташнивать от отвращения и отчаяния. Я замерла с опущенной головой, на глаза навернулись слезы.
Садист! Утонченный жестокий садист!
Сквозь бешеный стук сердца, стараясь сдержаться и не зарыдать, я слышала торжествующее злобное хихиканье Канато. Остальные молчали. Я почему-то робко надеялась, что, хотя бы Райто возразит против столь вопиющей несправедливости и жестокости. Но он не произнес не звука. Неловкое молчание затягивалось.
Я встала. Подняла голову и выпрямила спину. Медленно обвела взглядом всех присутствующих. Юи — жалость, Аято— высокомерное безразличие, Канато — злорадство, Субару— тень сострадания, Райто— тень вины, Шу — легкое любопытство. На Рейжди я не посмотрела, не хотела давать ему повод для торжества.
— В таком случае, — голос мой был мягок и тих, я опустила ресницы и склонила голову, — чтобы не тратить зря времени за столом, позвольте перейти за рояль и сыграть вам что-нибудь, чтобы сделать ваш ужин более приятным, сэр.
Ну давай, ублюдок, соглашайся. Это же на сто процентов в твоем стиле. Сталь под бархатом, яд в вине, унижение вежливостью.
— А что, отличное предложение! Давай девчонка, развлеки нас.
Не Рейджи. Шу. Ленивый, насмешливый, высокомерный тон. От неожиданности я посмотрела на него, встретилась глазами, он с прищуром смотрел на меня.
— Я не разрешал!
А вот это уже Рейджи.
— Глава дома пока что я. — в голосе Шу слышатся непонятные мне нотки, отголоски старых драм, — А эти твои ужины, скука смертная. Немного музыки не помешает. Давай, человечинка, дуй за рояль.
Я повернулась и на подгибающихся ногах вышла из столовой. В большой гостиной царил полумрак, сквозь высокие не зашторенные окна лился пронзительно яркий лунный свет, превращая комнату в контрастную черно белую гравюру. Распахнутая в столовую дверь бросала теплый световой круг на ковер.
Меня била дрожь. Испытанное унижение жгло похуже ударов плети, а от бессильной ненависти тело пылало как в огне. Я и не думала, что возможно так ненавидеть. Мне казалось, что дай мне пистолет, я бы не колеблясь выстрелила Рейджи в лицо.
Я села за рояль, трясущимися руками открыла крышку и провела пальцами по холодным клавишам. Буря внутри требовала чего-нибудь драматически громкого, но, мысленно полистав свой репертуар, я выбрала «Дождь» Брайана Крейна. Несложная и красивая вещь.
Инструмент запел под моими пальцами. Кап-кап, кап-кап, хрустальная капель наполнила темную комнату, переливы мелодии исцеляли, очищали душу. Такую музыку невозможно играть с ненавистью в сердце. Я отрешилась от всего, слилась с нежной темой, погрузилась в исполнение. Когда вступила скрипка я не слышала. Просто в какой-то пронзительный момент поняла, что играю не одна. Скрипка утешала, поддерживала, звала за собой. Вплеталась в перезвон капель проблесками солнца сквозь тучи, ароматом цветов, кусочками синего неба. Обещала, что ненастью скоро конец. Повинуясь ей, рождаемый моими пальцами дождь слабел, затихал, капли падали все реже и реже, небо очищалось и сияло. Фортепиано смолкло, признав победу скрипки.
Я подняла глаза. Шу. Он был как вырезанный из черной бумаги силуэт на фоне серебряного сияния окна. Тонкая высокая фигура с взлохмаченными волосами. Изящная тень со скрипкой у плеча. В темноте я беззвучно плакала исцеленная музыкой, очищенная потоками звуков, трепещущая от пережитых эмоций. Он бесшумно скользнул мне за спину, на плечи легли теплые руки с изящными длинными пальцами.
— У тебя просто каменные мышцы, — буднично произнес он, — нельзя в таком состоянии играть, — и мягко, аккуратно начал разминать мою затекшую шею и напряженные плечи. В его прикосновениях не было ничего сексуального. Эти руки дарили мне тайную опору и поддержку в сокрушающем урагане событий. И я была бесконечно благодарна ему за эту молчаливую помощь.
— Шу. Это неприемлемо. — Рейджи стоял в дверном проеме между столовой и гостиной, темная тень в ореоле золотого сияния. — Вернись за стол, немедленно. Ты вечно все портишь! Я не позволю тебе испортить очередной ужин!
— Тцц! — Шу раздраженно цыкнул в его сторону, — Твои ужины полная тоска. А этот ты испортил сам, когда выгнал из-за стола нашу очаровательную гостью.
Его голос вдруг неуловимо изменился, в нем появились глубокие соблазняющие ноты, руки на моих плечах по-хозяйски сжались.
— Мне нравится эта малышка. Она, похоже, горячая штучка с сюрпризами. — голос его упал до бархатистого шепота, я почувствовала, как он склоняется, дыхание на своем ухе, — Я, пожалуй, возьму ее первым, по праву старшего… навещу ее сегодня ночью. Хочу знать… что у нее под этим футляром…
От его вибрирующего медленного шепота у меня забилось сердце, но я интуитивно чувствовала, что Шу говорит это совсем не для меня.
— Она моя! — голос Рейджи как щелчок хлыста в морозном воздухе.
— Когда меня это останавливало, братец? — Шу цедил слова лениво, с издевкой и смутным привкусом угрозы, — Да и кто сказал, что она твоя? Все человеческие самочки общие, брат, ты это знаешь… — его пальцы погладили мою щеку.
Рейжди стремительным движением оказался рядом, и братья замерли надо мной, напряженные, молчаливые, схлестнувшиеся в непонятном мне противостоянии. Это была не моя война.
Однажды по телевизору я смотрела как какой-то знаменитый дайвер кормил синих акул с руки. Зависший в пронзительно сапфировой глубине, он старался не делать резких движений, сосредоточенный и собранный, а мимо него скользили стремительные гибкие тела, почти невидимые из-за своей расцветки. Смертельно опасные хищники мелькали вокруг в танце, понятном только им, безмолвно выстраивая и выясняя свои отношения, общаясь недоступным человеку способом. А ныряльщик не двигался, беззащитный, неловкий, зависящий от неясного ему хрупкого равновесия.
В тот момент, сидя на банкетке в темноте чужого дома я ощущала себя также — неловкой и беззащитной, а вокруг меня среди световых и черных пятен кружили хищные тени, играя в свои собственные иерархические игры.
Я всей кожей ощущала, как гудит между ними пространство. Как близится момент, когда один из хищников кинется на другого.
Одеревеневшими пальцами и потянулась к клавишам и заиграла «Лунный свет» Дебюсси. Кристаллы первых нот зазвенели в напряженной тишине, разрезая туго натянутые нити вражды и угрозы.
Они выдохнули почти хором. Шу убрал руки с моих плеч, отступил.
Я продолжала играть, словно от этого зависела моя жизнь. Мелодия скользила шелковыми лентами и серебристыми переливами, отгоняя мрак. Я плела звездное покрывало музыки, стараясь, хотя бы на мгновенье изгнать тьму из их глаз и душ, разрядить их звенящую как сталь связь. Они в безмолвии и неподвижности слушали меня, словно под гипнозом. Отзвуки последних аккордов еще дрожали где-то в глубине инструмента, когда Шу хмыкнул в темноте «Какая умная девочка тебе досталась, брат» и неуловимо для меня покинул комнату. Я не видела, как он ушел, просто почувствовала это.
Рейджи стоял надо мной безмолвной тенью. Я не чувствовала его, не слышала его дыхания. Ни ледяной угрозы, ни обжигающей злости, ни подавляющего превосходства. Он был словно сгусток пустоты.
— Окажите мне честь, мисс Айрис, прогуляйтесь со мной в саду. Розы особенно хороши под луной. — он протянул мне руку, тон снова вежливый мягкий, ни следа пронесшейся только что бури.
Ночь действительно была прекрасна. И розы пахли одурманивающе сильно. И луна светила так неестественно ярко, что можно было разглядеть каждый лепесток на цветах, каждый камень, каждую деталь. Мы гуляли молча, под ногами похрустывал гравий идеальных дорожек.
— Вы прекрасно играете, мисс Айрис, — наконец мой спутник решил прервать молчание, — сколько же еще у вас скрытых талантов?
— Это не таланты, Рейджи-сан, это всего лишь прелести классического частного образования. Языки, музыка, живопись, танцы, верховая езда и теннис. Не слишком практичные навыки, но помогают произвести впечатление.
Я собиралась с силами, чтобы воплотить в жизнь свой план, столь жестоко прерванный эпизодом за ужином и последовавшей за этим сценой.
— Что же, на меня это и вправду произвело впечатление, — он улыбнулся и протянул ко мне руку, словно хотел до меня дотронуться, но не посмел и рука упала.
Я решилась. Сад под луной, опьяняющий аромат роз, отголоски музыки. Лучше декораций и не придумаешь.
— Рейджи-сан? — я внезапно остановилась и робко коснулась его рукава, подняла на него широко распахнутые просительные глаза. — Я нравлюсь вам?
— Что? — его кажется шокировал мой вопрос.
— Я… подхожу вам, ну… как невеста? Я достаточно хороша?
Он молчал так долго, по моей спине поползли холодные липкие щупальца страха.
— Да, — он почти робко взял меня за руку, наши пальцы переплелись. Мягко притянул меня в плен своих рук, — вы идеальны, Айрис.
Я выдержала паузу. Досчитала до десяти.
— Тогда… я хотела бы быть вашей, Рейджи-сан, — и спрятала лицо него на груди, страшась, что на нем отразятся мои тайные мысли, — Только умоляю вас, не будьте жестоким. Я буду послушной, только не делайте мне больно.
Он с нежностью коснулся моей щеки, положил пальцы на затылок. Против воли я начала таять от нестерпимой интимности этих прикосновений.
— Я буду, обещаю. — он на мгновение с силой прижал меня к себе, — сегодня я непростительно сорвался. Это не повторится.
Я глубоко облегченно выдохнула и замерла в его объятьях. Потом робко обняла его за талию, не столько в порыве чувств, сколько в желании обрести опору, переложить на кого-нибудь груз со своих плеч. Нервное напряжение этого бесконечного дня покинуло меня и накатила непреодолимая слабость.
Ты молодец, Айрис. Папины деньги на частные школы и репетиторов потрачены не зря. Хорошие манеры только что спасли тебе жизнь.
Ну вот и все. Все получилось. Я заключила сделку с дьяволом наоборот. Продала свое тело, чтобы спасти душу.