Часть 20
Едва Дазай вернулся на базу и отправился в свою комнату, как дверь отварилась. На пороге застыл Достоевский. Он окинул Дазая любопытным взглядом, затем сделал шаг внутрь и прикрыл за собой дверь.
— Где тебя всё время носит, Дазай? — спросил он, подходя к Осаму ближе.
— То там, то сям, — неопределённо ответил тот, выдерживая взгляд Фёдора.
— Ну что за ответ? — елейным голосом пропел Достоевский, кладя руку на плечо Осаму.
— Охочусь. Ты ведь сам запретил мне питаться на базе твоими людьми, — усмехнулся Дазай.
— Можно подумать, что тебя когда-нибудь останавливали мои запреты. Знаешь, мне будет тебя не хватать, если однажды нам придётся расстаться. — Фёдор провёл пальцами по лицу Осаму и приблизил своё лицо к его, прошептав в самые губы: — Я не хочу, чтобы этот день наступил, но ты своим поведением его неизбежно приближаешь.
Дазай снова усмехнулся и невинно спросил:
— Разве я у тебя в рабстве, Фёдор?
Достоевский схватил Осаму за волосы и стукнул его головой об стену, из носа того потекла кровь, однако он продолжал улыбаться.
— Всё скалишься, — очень тихо произнёс Фёдор. — Неужели ты совсем ничего не боишься?
— А чего мне бояться?
— Например, меня. — Фёдор провёл рукой по шее Дазая, затем сжал на ней пальцы и надавил острым когтём на пульсирующую артерию; его глаза полыхали красным пламенем, и по шее Осаму заструилась кровь. Достоевский смотрел в карие омуты, продолжая вести пальцами вниз, разрывая плоть, затем провёл языком по коже, слизывая алую струйку, потом впился губами в ранку, из которой толчками вытекала кровь. Дазай, продолжая улыбаться, откинул голову назад, позволяя Фёдору испить живительной для вампира жидкости, а когда тот оторвался от его шеи, всё с той же улыбкой проговорил:
— Обожаю тебя таким. — В следующий миг глаза Осаму полыхнули красным, и он резко выбросил правую руку вперёд и двинул ею вверх, разрывая кожу, плоть и внутренности, погружая руку, ставшую смертельным оружием, в живот Фёдора почти по локоть. Тот дёрнулся от боли, хотя и ожидал, что Дазай выкинет что-то подобное, ведь на этом и были построены их странные отношения, а затем отлетел на несколько метров в сторону кровати и, перекатившись через неё, свалился на пол. Осаму склонился над Достоевским, в его руке было что-то красное, то ли часть печени, то ли ещё какого-то органа, понять было сложно, однако рана на животе Фёдора на глазах начала затягиваться, и он ударил Дазая ногой в колено: послышался противный хруст, а затем хохот Дазая. Фёдор схватил его за волосы одной рукой и поднял с пола, после чего бросил на постель. Осаму продолжал хохотать, его нога была вывернута под неестественным углом, а Достоевский уже навис над ним сверху и одним движением руки сорвал с него брюки, а затем и нижнее бельё. Дазай не сопротивлялся, когда Фёдор раздвинул коленом его ноги и, расстегнув свои брюки, резким толчком проник внутрь. Кажется, он забыл воспользоваться смазкой, поэтому проникновение было особенно жёстким и болезненным, однако на фоне вампирской регенерация, если это и доставило какие-то неудобства обоим партнёрам, то не надолго. Следующий толчок Фёдора был не менее резким, но теперь его член двигался внутри Дазая гораздо легче, видимо кровь, которая неизбежно вытекала из порывов, послужила в качестве смазки. Сначала боль была жуткой, как внизу живота, так и в колене, однако за время отношений с Фёдором Дазай давно к ней привык. А потом она стихла, и теперь резкие и грубые толчки Достоевского распаляли внутри Осаму всепоглощающее пламя. Эспер обхватил здоровой ногой Фёдора за талию, а вторую ногу подтянул к себе, наконец регенерация сработала полностью, и боль в ноге тоже исчезла. Дазай закинул и её на талию Достоевского и вцепился пальцами в его плечи, яростно двигая бёдрами ему навстречу, принимая в себя любовника без остатка. Фёдор впился в губы Осаму жадным поцелуем, кусая их до крови, Дазай вонзил в его плечи острые когти, громко вскрикивая от каждого толчка. Его крики заглушал поцелуй, как и прерывистое дыхание, однако не громкий стук сердца, которое казалось вот-вот выскочит из груди. Фёдор резко вбивал партнёра в кровать, продолжая то страстно его целовать, то терзать губы, и Дазай ощущал, как громко бьётся сердце об рёбра Достоевского. Пламя внизу живота Осаму всё нарастало, а каждое движение Фёдора лишь распаляло его сильнее. Дазай почувствовал с какой невероятной силой Достоевский сжал его бёдра, оторвался от губ и что-то глухо прорычал всё ускоряя и ускоряя движения. Осаму дошёл до пика одновременно с Фёдором, потом они несколько минут лежали в объятьях друг друга, перепачканные кровью и спермой, пытаясь прийти в себя. Наконец Достоевский встал с Дазая и молча оделся. Тот тоже поднялся с кровати и привёл себя в порядок. Его рубашка оказалась порвана, как и рубашка Фёдора, к тому же, обе они были в крови.
Дазай подошёл к шкафу и вытащил из него новую рубашку, а Фёдор просто стоял молча, глядя на то, как он одевается.
— Половина десятого, — зачем-то сказал Фёдор.
— И что? — безразлично спросил Дазай.
— Вампиры, которые были отправлены, чтобы уничтожить людей на стадионе не вернулись.
— Правда? — с невинным выражением лица поинтересовался Осаму.
— А это означает только одно: они уничтожены.
— Ну надо же, какая печаль.
— Печаль, — хмуро проговорил Фёдор, затем подошёл к Дазаю и провёл большим пальцем по его нижней губе. — Знаешь, — заговорил он, глядя в глаза Дазая. — Я всегда знал, что этот день настанет, но мне не хотелось с тобой расставаться. Сколько безумных ночей мы с тобой провели, помнишь?
Дазай молчал, выражение его лица не изменилось, а Фёдор нежно огладил его скулу пальцами.
— Ты думал, что я ни о чём не узнаю? Об уничтожении вампиров, о способности Накахары и о вашем гениальном плане с Ацуши?
— Ну почему же? Я допускал такой вариант, — невозмутимо проговорил Осаму. — И что же теперь? Что ты собираешься делать теперь, Фёдор?
— Уничтожу тебя, Накахару и тигра. Надо было сделать это ещё месяцев семь назад.
— Теперь ты осознаёшь, что допустил ошибку?
— Возможно, хотя и не считаю это ошибкой. Мы с тобой хорошо провели время, Дазай. Иногда долгими зимними вечерами, когда вернусь домой, я непременно буду предаваться воспоминаниям о тебе, может быть, даже оброню слезинку или две. Как жаль, что у моего романа будет печальный конец.
— Где же твой дом, Фёдор? — поинтересовался Дазай, хотя и не нуждался в ответе. Он выяснил о Фёдоре всё, а откуда тот родом уже не имело значения.
— Он далеко, очень далеко отсюда, — с тоской во взгляде ответил Достоевский, будто и правда очень сильно скучал по родным краям.
Дверь отворилась, и на пороге возник вампир, рядом с ним стоял ещё один, а за их спинами — ещё двое, за ними также стояли два вампира, а за спинами тех — ещё не меньше десятка.
— Уничтожить его! — отдал приказ вампирам Фёдор.