Дурная кровь

«Что за глупость?» — промелькнуло в мыслях Эстелы, когда она захлопнула дверцу холодильника, небрежно бросив туда очередное яблоко. Помимо них на стеклянной полке покоились плитки шоколада.

Так забавно держать в руках то, что тебе больше не нужно. Притворяться, что испытываешь голод перед людьми, которые в картине мира бессмертных были подобны мошкам и являлись источником утоления голода.

Эстела не знала, кем была раньше. Знания, что остались в её голове, напоминали пыльные артефакты, сложенные на полке без какого-либо порядка. Воспоминания отсутствовали, но внутренняя уверенность в правильности пути не покидала её. Она знала: вступление в мир бессмертных было не случайностью, а предрешённым обстоятельством. Её направляли, готовили, а затем помогли о многом забыть.

Всё, что от неё требовалось, — бесшумно вплестись в новую реальность, не вызвав ни у кого вопросов. Но кто мог предположить, что сложности возникнут не среди Фейтов, а среди обычных людей?

Шинейд предупреждала её, что магнетизм вампиров по-особенному влиял на смертных. Люди, поддаваясь таинственному сиянию бессмертия, становятся более лояльными, мягкими, заворожёнными. Но это было лишь вершиной айсберга. Реальность оказалась куда сложнее. Моменты, которые когда-то выглядели обыденными, теперь превратились в нелепые испытания, как, например, обеденные перерывы. Перспектива есть человеческую еду и вскоре избавляться от неё вызывала у Эстелы отвращение. Руководство Фейтов не давало чётких указаний, что делать в таких случаях, но советовали поступать, исходя из ситуации. Если было выгодно провести время за трапезой, то можно было потерпеть.

В какой-то степени Эстела даже начала понимать философию Фейтов. Люди были уникальны в своём превосходстве — они возвели мир, в котором вампиры были вынуждены скрываться. А Фейты жаждали искоренить эту несправедливость, стерев границы между хищником и добычей. Хотя бы ради того, чтобы исключить эти неудобства в виде притворств, пряток, лжи. Но Фейты вдобавок считали, что люди сами должны тянуться к ним. С восхищением. С мольбой. С готовностью преклониться перед новой расой, столь непостижимо совершенной.

В связи с этим каждый член клана Фейта должен был не просто существовать среди людей, но и оставлять след в их сознании. Стать чем-то, о чём невозможно забыть.

Теперь Эстеле почти не нужно было прикладывать усилий, чтобы приковывать взгляды. В её новой сущности было что-то необъяснимое и таинственное, и это вызывало у смертных трепетный интерес. Она замечала, как люди становились обходительнее, мягче в суждениях, легче принимали её слова, закрывая глаза на те неловкости, которые могли бы поставить в неудобное положение любого другого. Например, о её возвращении после загадочного отсутствия никто особо не расспрашивал. Коллеги приняли Эстелу как странную, но в целом симпатичную загадку, не задумываясь о деталях.

— Пользуйтесь этим, — вспоминала она слова Шинейд, сказанные на одном из собраний. — Особи сами будут тянуться к вам, а вы — направлять их. Они почувствуют, что вы иные, но не поймут, чем именно отличаетесь. Они станут доверять вам, искать вашего расположения, восхищаться вами.

Они не подозревали, не осознавали, но уже поддавались.

Однако ей тоже, в свою очередь, было приятно вернуться в галерею. Этот мир искусства, где цвета и формы разговаривали на языке чувств, стал для неё единственным мостом к скрытому прошлому. Странным образом именно среди картин, среди тихого шелеста шагов посетителей и замерших лиц портретов она чувствовала, что ещё не окончательно утратила связь с собой.

Однако рядом с ней кое-кто едва почти её утратил. Коул.

Он не задавал прямых вопросов — не сразу. Но в его взгляде читалась настойчивая мысль, которую он не решался вот так произнести: «Что ты сделала с собой? Ты стала другой... нереальной. И невероятно красивой».

Эстела чувствовала это. Она замечала, как он невольно задерживал дыхание, когда она проходила мимо. Как иногда терял нить разговора, бросая на неё чуть более долгий взгляд. Как порой словно боролся с собственным языком, чтобы не сказать что-то не то. Она видела это всё, но делала вид, что не замечает.

Вспомнить, что именно могло хоть как-то связывать их, она не могла, но осознавала, что в этом месте он был к ней ближе всех. По крайней мере, прежде.

Но теперь Коул, казалось, хотел стать ещё ближе, и это повергло её в тревогу.

— На, — она ощутила, как он вложил в ладонь яблоко, ненавязчиво коснувшись её пальцев. На его лице отразилось лёгкая растерянность. — Такая ледяная. Ты замёрзла?

Вопрос был неизбежен. В конце концов, её температура была далека от человеческой нормы, но как объяснить это смертному, не вызвав подозрений?

Сказать «да» — Коул не отстанет, пока не найдёт для неё тепло.

Сказать «нет» — вызовет ещё больше подозрений.

— Это... — она чуть нахмурилась, обдумывая слова. — От низкого давления.

Она нахмурилась. Выдуманный, нелепый ответ. Коул усмехнулся краем губ, не осуждающе, скорее снисходительно. Но спорить не стал.

— Давление, значит? — протянул он, чуть наклонив голову. Его взгляд вновь вернулся к её лицу, скользнул по скулам, зрачкам. — А глаза... тоже из-за давления?

Его тон был не обвиняющим, а дразнящим. Но он замечал больше, чем должен.

Эстела чуть замерла. Нервный импульс пробежал по позвоночнику. Ещё с утра глаза были её родного цвета: чтобы не привлекать лишнего внимания, Эстела носила линзы. Фейты, как бы не стремились раскрыть тайну перед людьми, считали, что их настоящий цвет глаз мог отпугнуть и вызвать негативное впечатление у смертных. Но, судя по реакции Коула, это был не страх, а искреннее любопытство. Значит, глаза были не красного цвета, а какого-то другого привычного для людей оттенка, который линзы уже не перекрывали, — таковым могли быть только тёмно-карие, практически чёрные. Он сигналил о запущенном голоде. Неужели ингибиторы настолько способны притуплять голод, что его внешние признаки проявлялись незаметно для самих вампиров?

Кажется, она немного затянула с приёмом пищи. В последнее время она не спешила навещать «Фейт Энтерпрайз», несмотря на то, что это было единственное место, где она могла питаться и запасаться ингибиторами. Однако перед получением запасов резиденты были обязаны отчитываться руководству о результатах интеграции в среду смертных, и проверка происходила, конечно же, перед Шинейд. В одну из последних встреч та заметила, что Эстела будто не до конца принимала свою сущность и не осознавала превосходство перед особями. Замечание смутило Эстелу, и она не знала, что с этим делать. С одной стороны, она понимала, что её не оставят в покое. С другой же, она понимала, что, возможно, у Шинейд были на неё особые планы, если она требовала обратить внимание на приоритеты.

Плохо было ещё то, что Эстела никак не решалась добывать себе пищу самостоятельно — это не запрещалось руководством, и так она могла хотя бы отчасти сократить посещения в штаб. Она списывала это на действие ингибиторов, которые при постоянном приёме притупляли не только голод, но и возбудимость при осязании запаха крови, что делало бессмертных максимально приближенными к людям — таких ещё негласно называли «ласковыми захватчиками». Однако привилегию часто получать ингибиторы, с комфортом находясь среди людей, нужно было заслужить как раз-таки влиянием на особей — этим они компенсировали свою «человечность», чтобы влиться к людям и получить от них все возможные привилегии.

Среди Фейтов были и те, в чьи обязанности не входило находиться среди людей, оказывая на них влияние. Работы в этом сообществе всегда было немерено: была отдельная группа, которая занималась поставкой донорской крови из контролируемых больниц. Эта группа появилась после того, как частично расформировали группу, проводившую эксперименты. Кто-то занимался производством ингибиторов, была также основная свита, состоявшая из тех, кто обладал силой, — только эту часть сообщества Фейта Вольтури и видели. Говорили также, что у Фейтов в отдалённом от города месте была зона с новорожденными, готовившимися к сражениям. Какие были ещё подразделения и кто мог входить в круг Фейтов, знали лишь особые приближённые Фейта и, конечно же, сам Артур.

Эстелу пока никуда не распределили, поэтому Шинейд активно вела за ней наблюдение. Её комментарии и контроль она могла понять. Но, когда типичная человеческая заинтересованность переходила в пристальное внимание, это вызывало раздражение.

— А ты врач? — бесцветно, но с дерзкой тенью в голосе, произнесла она. Взгляд остался таким же, каким и был прежде, — нейтральным. На фоне того, что творилось в «Энтерпрайзе», любое взаимодействие со смертными, пусть и на грани конфликта, порой ощущалось комичным. Но эта дерзость зацепила Коула.

Тот пристально смотрел на неё. В его взгляде читался не только интерес, но и внутреннее сопротивление — как будто сам себе не позволял быть очарованным, но всё равно поддавался.

— Я не офтальмолог, но что-то похожее я уже видел, — бросил он с игривой ноткой в голосе. — В каком-то кино. Вроде в том, где вампиры блестят на солнце, там у главного героя вот так же темнели иногда глаза. Правда, он это оправдывал это не давлением, а флуоресценцией.

От неожиданного заявления Эстела на долю секунды ощутила, что её раскрыли. Но затем она расслабилась, потому что вряд ли Коул действительно знал что-то о вампирах. Если только он подвергся влиянию других Фейтов, но откуда ему было знать о том, как менялась внешность вампиров из-за голода?

— Флуоре... что? — переспросила она, нахмурившись. На самом деле, её удивило, что он попал в точку с фильмом, но это была чистая случайность и только. Однако возмущение переросло в странный азарт. Вдруг люди уже хорошо знали о вампирах? — А ещё какие признаки были у того героя? Холодная кожа? Проблемы с контролем?

— Ага, ты сама всё перечислила, значит, тоже смотрела, — заключил Коул. — У тебя что-то из этого списка есть?

Она сделала шаг к полке со старыми каталогами, машинально провела пальцами по их пыльным корешкам. Нужно было занять руки и спрятать нарастающую усмешку. Коул понятия не имел, с кем пытался играть. Он мог лишь догадываться, но не знать. Однако ему удалось заставить её испытать то, что она успела позабыть.

Ему удалось её рассмешить.

Эта реакция была для неё чем-то непостижимым, что после пробуждения, что, вероятно, и до: как будто в прошлой жизни она ощущала только боль, страх и отчаяние. Она обернулась через плечо:

— Есть. Раз уж мы пришли к нужным выводам, буду рада, если вместо яблок и шоколадок будешь угощать меня кровью.

Её голос прозвучал спокойно, чуть сухо, но в нём было больше правды, чем можно было бы предположить. После пробуждения Эстела заметила, что стала чаще позволять себе острые фразы, жесткие шутки. Как будто новая натура давала ей право на иронию. Возможно, это было следствием притупленной чувствительности, позволявшей ей мыслить более хладнокровно и менее эмпатично.

Коул вздёрнул бровь. Его губы дрогнули, а в тёмно-серых глазах промелькнуло что-то — не то интрига, не то любопытство.

— И как это будет происходить? — произнёс он чуть приглушённо. — Мне придётся терпеть боль, пока ты...

Она метнула в него журнал, не позволив договорить.

— Да, придётся, — со слабой усмешкой произнесла Эстела, но затем улыбка чуть спала. — Что-то ты довольно свободно себя чувствуешь для того, кто должен бояться, что его укусят. Или ты только здесь такой?

Диалог ушёл слегка не в то русло. У людей были самые банальные представления о вампирах: кровь, укусы, страсть, смерть — всё обязательно с двусмысленной подоплёкой. Коул, конечно же, вряд ли знал, как могли ещё питаться настоящие вампиры, и поэтому он подумал о самых тактильных способах. Вместе с тем Эстела сделала вывод, что Коул свободно себя вёл, слишком уверенно держался, как будто знал, что тут ему всё позволялось. И в то же время порой в его шутках и взгляде таилось раздражение, будто эта «свобода» — не совсем его выбор.

Он чуть наклонился вперёд. Тёмно-каштановые волосы, чуть растрёпанные, спадали на лоб, серые глаза немного блестели. Её взгляд впервые задержался на нём дольше, чем ей хотелось бы. Разговоры о вампирах, естественный голод, который вот-вот прекратит искусственно подавляться, скоро вынудят её по-настоящему напасть на него — Коул мог стать неплохой жертвой. На ментальном уровне он уже пробудил слабый голод. Решение сегодня посетить «Энтерпрайз» стало безоговорочным.

— Привилегии семьи. Не скроешь, — в глазах промелькнуло раздражение, но голос был спокоен.

— По фамилии заметно, — тихо произнесла она.

— Повезло с дядей, — сказал он негромко. В голосе не было гордости. — Многие вокруг так думают.

Повисла долга пауза. Кажется, диалог теперь повернул не в ту сторону для обоих.

— Ладно, — выдохнула она, отходя от стеллажа. — Никакой флюоресценции. Это всего лишь линзы, — что было настоящей правдой вновь.

Коул не ответил сразу. Его взгляд на мгновение задержался на её лице, будто он пытался соотнести услышанное с увиденным:

— Но у тебя раньше были... зелёные, верно?

— Ага, — машинально кивнула Эстела, стараясь не придавать значения тому, как она выглядела в прошлом, потому что частые размышления о жизни до пробуждения ни к чему не приводили.

— Они запомнились, — ровно заметил он. Что пытался этим сообщить этим Коул — непонятно. Был это осторожный комплимент? Или беспристрастное подозрительное наблюдение?

Он был не из тех, кто растворялся в тени. Даже если бы не громкая фамилия, не родственные связи с директором — в нём было что-то цепляющее её внимание. Слишком наблюдательный, слишком настойчивый, внутренне собранный, чтобы быть просто избалованным пристроенным племянником, которого раздражало упоминание любого из этого фактов.

Однако Эстела всей кожей, обострившимися после обращения инстинктами чувствовала, что и Коул что-то в себе таил.

Но в отличие от остальных он не завораживался, а пытался разобраться, и это, конечно же, её напрягало. Она понимала: в этот раз её пронесло, но однажды он снова найдёт причину подобраться к ней ближе. Подобные мелочи нельзя игнорировать. Одно дело — притворяться, когда все вокруг принимают твой образ, и совсем другое — когда кто-то из смертных вдруг начинает вглядываться слишком пристально, расшатывая хрупкие границы созданного тобою образа.

Отчасти из-за этих случаев Эстела порой начинала понимать миссию и философию Фейтов. Рядом с ними она чувствовала себя более-менее в своей тарелке. Среди таких же, как она, существ, разделявших схожие проблемы и страхи, её не покидало ощущение призрачного комфорта. Однако большая часть вампиров вокруг была спокойна, даже довольна изменениями: их радовала возросшая популярность, власть и спрос на их уникальность и необычность среди особей. Но в их присутствии, по крайней мере, можно было не притворяться и быть собой.

В полумраке ресторана «Энтерпрайза», утопающего в тёмных, благородных тонах, Эстела ощущала себя умиротворённо. Здесь всё — от приглушённого света до мягкого гулкого эха её шагов — казалось созданным для того, чтобы расслабиться. Стены ресторана были отделаны специальным материалом, поглощающим даже самый тихий звук. Это была одна из привилегий, доступных вампирам Фейтов, позволявшей наслаждаться тишиной, столь необходимой для сверхчувствительного слуха.

Каждая деталь интерьера: от массивных кожаных кресел с высокими спинками до причудливых ламп, излучающих приглушённое золотое свечение, — говорила о вкусе и статусе его посетителей. Столики были расставлены на приличном расстоянии друг от друга, что создавало ощущение изоляции. Здесь каждый мог быть самим собой, не боясь ни чужого взгляда, ни вмешательства в личное пространство.

Когда Эстела вошла, ей навстречу хлынули взгляды. Несколько пар за ближайшими столиками отвлеклись от разговоров и обратили внимание на новоприбывшую. Мужчины скользили по ней оценивающими, даже восхищёнными взглядами, тогда как женщины разглядывали её пристально и с долей неуместного любопытства, порождавшего разные слухи. В первый день её появления здесь эти взгляды казались ей острыми, как лезвия ножей, но сегодня они уже ничего для неё не значили. Конкуренция за особое место под крылом Артура или Шинейд было обычным делом.

За столиками шёл тихий обмен мнениями. Вести о том, что Шинейд лично проводила оценивание Эстелы, уже разлетелись по всему «Энтерпрайзу». Она невольно уловила отдельные фразы, произнесённые приглушёнными голосами, которые, казалось, предназначались не для её ушей:

— Ещё одна новенькая. Сколько их ещё придёт?

— Что здесь делают неодарённые? В последнее время руководство направо и налево разбрасывается бессмертием...

— А ты с чего решила, что она не одарена?

— Говорят, Ивонна её привела. Что она в ней разглядела?

— Так ещё и черноглазая... Она что, голодала? — прозвучал смешок.

Эти шёпоты никак не задевали её, потому что у неё были другие заботы. Она скользнула к свободному столику у окна, откуда открывался вид на тёмный город, погружённый в мягкий свет редких уличных фонарей.

Перед ней на чёрной лакированной поверхности стола оказался бокал, наполненный густой алой жидкостью. На первый взгляд это могло бы показаться вином, но для вампира это была лучшая амброзия — кровь. Она осторожно поднесла бокал к губам и сделала глоток. Вкус был насыщенным, почти идеальным, словно сама кровь несла в себе эхо жизни, из которой была извлечена. Она чувствовала, как с каждым глотком её тело наполнялось новой силой. Это ощущение было похоже на медленный прилив тёплой воды, который погружал её в состояние лёгкого расслабления и одновременно пробуждал дремлющие инстинкты.

Её пальцы сжали тонкую ножку бокала. В глазах Эстелы мелькнула тень, но она быстро взяла себя в руки. Она понимала: за ней наблюдали, её обсуждали. И всё же, вопреки этим взглядам и шёпотам, она чувствовала, как её напряжение уходило с каждым новым глотком. Кровь, полезная, насыщенная микроэлементами, была больше, чем просто напитком. Она успокаивала её бурные мысли, которые последнее время часто норовили вырваться из-под контроля, и при этом, как ни странно, порождала некое внутреннее возбуждение, дремавшее где-то глубоко внутри.

Ещё один глоток, ещё одно мгновение тишины. Эстела подняла глаза на отражение в зеркальной поверхности напротив. Её образ казался ей чужим. Вампирский магнетизм, о котором говорила Шинейд, действительно работал. Это была не она — это была новая Эстела, хищная, сдержанная, но готовая к любому вызову.

За каждым глотком, наполняющим её организм силой, следовало ощущение странного дежавю. Воспоминания, скрытые в глубине её сознания, пытались пробиться сквозь заслоны забвения, но всегда оставались запертыми. Её душу тревожило что-то неясное, но очень сильное. Она не могла вспомнить первую дегустацию крови — это было заблокировано. И всё же каждый раз, поднося бокал к губам, она ощущала что-то тёплое и едва уловимое, словно некий отблеск далёкой истины.

Это чувство было сложно описать. Оно не походило на голод или простое удовлетворение физиологической потребности. В этом было нечто нежное и глубокое, что будило в ней необъяснимую тоску. Она знала, что за той непроглядной завесой скрывалось нечто важное.

Это «нечто» было связано с кем-то. Кем-то, кто, по ощущениям, однажды уже оставил на её жизни неизгладимый след. Кто-то, чьё присутствие она успела ощутить с такой яркостью, что это неуловимое воспоминание даже в отсутствие конкретных образов вызывало в ней смутную теплоту. Но кто он был? Она пыталась обрисовать его силуэт в мыслях, но каждый раз, как только пыталась ухватить воспоминание за хвост, оно ускользало, словно призрачный дым.

От размышлений её отвлекла гулкая поступь уверенных шагов. Рем появился в дверях рестобара как хищник, лениво выискивавший цель. Шёпот пробежался по залу, как лёгкий ветерок, сопровождаемый короткими взглядами и едва слышными перешёптываниями. Некоторым гостям он кивнул, кое-кто даже рискнул поприветствовать его полугромким «Рем». Остальные молча отводили глаза, когда он двигался к свободным столикам.

Эстела сидела у окна, устремив взгляд в бокал с кровью, когда заметила его приближение. Каштановые кудри Рема слегка покачивались при каждом шаге, а очки с тонкой оправой придавали ему интеллигентный, но надменный вид. Он был одет в идеальный тёмный костюм, который подчёркивал его строгость и непринуждённость.

— Добрый вечер, — произнёс он, остановившись у её столика. — Надеюсь, вы не против, если я составлю вам компанию? Здесь много свободных мест, но я предпочитаю, чтобы перекус сопровождался беседой.

Эстела чуть приподняла бровь, но жестом пригласила его присесть. Рем сел напротив с плавностью, свойственной только бессмертным. Он откинулся на спинку кресла, поправил лацкан чёрного пиджака и взглянул на неё поверх очков: изучающе, без суеты.

— Много лет хожу сюда, — начал он, — и время от времени вижу новые лица. Но ваше я запомнил. Мы пересекались в лифте, кажется?

— Приятно, что помните, — отозвалась Эстела ровно, почти отстранённо. С Ремом она столкнулась, когда впервые пришла в «Энтерпрайз» с той загадочной женщиной, которая показалась ей доброжелательной, но смутно знакомой.

Она подняла бокал, чтобы скрыть лицо на пару секунд. Он тоже сделал глоток — спокойно, почти лениво. Затем посмотрел на неё вновь. На этот раз дольше.

— Говорят, Шинейд оставила о вас любопытное мнение. Всем интересно, куда вас распределят. Но в случае чего я буду рад забрать вас к себе.

Эстела сделала небольшой глоток, прежде чем ответить:

— Возможно, руководство заинтересуется влиянием через искусство, — произнесла она монотонно. — Это новая территория для замыслов. А что хотели предложить вы?

Рем усмехнулся — уголки губ еле тронула язвительная тень.

— Что ж, одно ясно. Вас не отправили к новорождённым в пещеры, это уже хороший знак. Здесь даже в подвешенном состоянии всё же спокойнее. Пусть и метафорически.

Она внимательно следила за ним. Казалось, каждое слово он произносил так, словно читал проделанный отчёт.

— А что хорошего в подвешенном состоянии?

— У нас это почти традиция. Сначала морят неизвестностью, потом внезапно выдают указания. Хотя, скажу честно, вы должны быть рады. Быть пушечным мясом среди новорождённых — удовольствие сомнительное.

Эстела внимательно смотрела на него, ловя каждое слово, сказанное с лёгкостью и безразличием. Она не могла не почувствовать, как цинично Рем рассуждал о новорождённых, как о безликой массе.

— Как же легко вы говорите о тех, кто может погибнуть, — тихо сказала она.

Рем развёл руками — в этом жесте не было ни тени раскаяния.

— Легко, потому что я привык смотреть правде в глаза. Жизнь несправедлива, особенно в наших реалиях. Нужно быть расчётливым, чтобы выжить. Особенно вам, — он скользнул взглядом по её хрупкому силуэту. — Вы молоды, слишком молоды. По вам видно, что жизнь была к вам снисходительна. Картины в галереях — это не реальность, лишь отражение мира, который по-настоящему вы никогда не видели.

Произнесённое вызвало странные эмоции, потому что Эстела подсознательно чувствовала, что вне слоев беспамятства всё было наоборот. Потом эта мысль быстро испарилась, словно её и не существовало.

— И что же видели вы? — спросила она после паузы.

— Многое, — он слегка прищурился. — Вы ведь уже слышали, чем я занимаюсь, не так ли?

— Документы, отчёты, подставные транзакции?

— И дистрибуция лекарств, — напомнил он, подняв бокал.

— Но разве это не ради прикрытия? Вампиры в фармакологии — это что-то новенькое.

— Это не прикрытие. Это наше будущее. Очень скоро много людей будет обращаться к нам. Больные, отчаявшиеся, сломленные. Они нуждаются в помощи, а мы можем её предложить, — Рем говорил так, будто излагал бытовые планы. Её лицо оставалось неподвижным, но внутри что-то сжалось. Сфера фармакологии казалась для неё далёкой, но что-то в речи Рема смущало и даже вызывало отторжение.

— Мне пора, — тихо сказала она, поднявшись. Она чуть наклонила голову, бросив на него мимолётный взгляд. — Желаю удачи в реализации ваших планов.

Рем не сразу ответил. Его бокал с кровью застыл в воздухе.

— Ваших? — переспросил он, вскинув бровь.

Эстела задержалась на полпути и, не оборачиваясь, произнесла глухо.

— Наших, — бросила она и шагнула прочь. В голосе её не было пафоса, только усталость и холод. Её силуэт вскоре растворился в глубине коридоров, которые вели в сердце здания.

Путь в следующее крыло был всегда однообразным: узкие переходы, вылизанные стены, стеклянные панели с холодным белым светом, и отсутствие лишнего шума. Здесь царила стерильная тишина, не нарушаемая ничем, кроме звука собственных шагов. Это место было отрезано от остальной архитектуры «Фейт Энтерпрайзиса», словно другой мир — функциональный, холодный, будто больница, в которой никогда не было пациентов.

Коридор вёл к невзрачной двери, за которой располагался кабинет распределения ингибиторов. Зал всегда напоминал ей фармацевтический склеп: белые стены, запах дезинфекции и минимум света. За стойкой сидела девушка — вампирша из лаборатории с бледной кожей, заколотыми светлыми волосами и тонкими пальцами, нервно клацающими по клавиатуре. Та помнила её, потому что ранее она получала у неё полагавшееся количество препарата. Однако сегодня она не сразу получила то, что хотела.

— М-минуточку, — пробормотала она, обновляя данные. Затем, не скрывая удивления, повернулась к Эстеле: — Да, вам полагается одна ампула ингибитора, как обычно. Но...

Спустя мгновение, когда информация об Эстеле вспыхнула на экране, что-то в её лице резко изменилось.

Глаза расширились, пальцы замерли на полуслове, а губы чуть приоткрылись.

— Вам нужно срочно к Шинейд, — наконец, выдохнула она. Голос стал тише, осторожнее. — Не только ради проверки. У неё есть для вас задание. Важное.

Рем, как ни странно, оказался прав: всё здесь действительно происходило внезапно. Покой длился до тех пор, пока на тебя резко что-то не обрушивалось. Эстела сдержанно улыбнулась и забрала ампулу. Выйдя в коридор, она не сразу направилась к кабинету. Перед тем как пойти к Шинейд, она убедилась, что её глаза вновь налились красным — производить ненадежное впечатление перед важной миссией не хотелось. Она не торопилась выпить ингибитор, но его привычный металлический привкус будто уже чувствовался на нёбе — терпкий, горький.