1 глава
Весенний Питер снова был серым. Не от холода, нет — просто от какой-то вечной тоски, которая, казалось, пряталась в каждой капле растаявшего снега, в каждом облупившемся заборе, в каждом подъезде с пьяным запахом и мятой газетой под ногами.
Яна выскочила из дома, на бегу застёгивая куртку. В зубах зажала резинку, чтобы сделать хвост, уже мчась через двор. На ней были чёрные штаны, простая чёрная кофта и белые кроссовки — чуть грязные от мартовской слякоти. Волосы стянула в высокий хвост, не особо аккуратно — всё равно опаздывала. Скрипка билась в чехле о бедро.
Она уже бежала не из страха опоздать, а из уважения. Преподавательница по скрипке была строгая, но душевная — Надежда Алексеевна. Жила на Петроградке, на третьем этаже старой хрущёвки с розовым балконом и облупленными перилами.
— Только бы не ушла, — шептала Яна, перепрыгивая через лужу.
⸻
Подъезд, пахнущий сыростью. Голос радио где-то сверху. Яна нажала на кнопку звонка, потом постучала.
— Кто там? — прозвучал знакомый голос Надежды Алексеевны.
— Это Яна. Простите, я немного...
— Ох, девочка моя, заходи уже, я уж думала, не придёшь...
Яна вошла в квартиру. В прихожей было тепло и пахло мылом, булочками и чем-то музыкальным — будто звук пианино остался в воздухе. Она быстро сняла куртку, присела, развязала кроссовки. Волосы уже немного выбились из хвоста, но сейчас было не до внешнего вида.
В гостиной было мягкое освещение. На пианино лежали ноты, стул стоял в сторону. На нём сидел парень.
Яна замерла.
Он поднял голову.
Парень был в чёрном свитере, с широкими плечами, с цепью на шее. Тёмные волосы, короткая стрижка, взгляд — тяжёлый. Не испуганный. Не заинтересованный. Прямой, хищный. В его лице было что-то взрослое, почти опасное.
Яна сразу почувствовала, что он не из «этих» — не музыкант. Но что-то в нём... оставалось, будто неведомая нота, которую слышит только сердце.
— Ну что, Пётр, споём напоследок? — мягко сказала преподавательница. — «Ужас, скрытый в тишине...» — как у Пушкина.
— Да, — ответил он. Глухо. Не глядя на Яну.
Преподавательница села к пианино. Яна молча отошла в угол и стала тихо снимать чехол со скрипки. Но пальцы замерли — она услышала голос.
Петя пел.
Не громко. Тихо. Почти шёпотом. Но этот голос будто скользил по коже. Бархатный, низкий, с оттенком чего-то глубоко затаённого. Это не был голос человека, который любит музыку. Это был голос того, кто прячет в пении то, что иначе бы убило его изнутри.
«На могиле не рыдай,
Не зови меня обратно...»
«Ты придёшь ко мне во снах —
Не зови меня обратно...»
Яна опустила взгляд. Почему-то ей стало стыдно. Не перед ним — перед собой. Будто подглядывала за чем-то слишком личным.
Когда песня закончилась, преподавательница улыбнулась:
— Вот. Молодец. Всё лучше и лучше.
— Спасибо, — глухо сказал Петя, встал и кивнул.
Проходя мимо Яны, он задержал взгляд. Она тоже смотрела, но в тот миг, когда их глаза пересеклись, она резко отвела взгляд и будто спряталась за скрипку. Щёки вспыхнули. Почему?
Он не сказал ничего. Просто вышел.
Дверь хлопнула.
⸻
— Кто это был? — тихо спросила Яна.
— Петя. Пётр Карасев. Он поёт у меня — редкий случай, когда уличный мальчишка с таким слухом. У него голос как у Гнатюка, только больней. Жаль, что поёт он только для себя. — Преподавательница поправила ноты. — Ну что, начинаем?
Яна кивнула и встала в центр комнаты. Достала скрипку. Провела смычком по струнам — тихий, чистый звук пронёсся по воздуху, как капля дождя.
⸻
Она играла.
В комнате стало светлее, будто весна вошла через окна вместе с этим звуком. Преподавательница сидела, не говоря ни слова. Яна играла пьесу, которую учила давно — но сегодня она звучала иначе.
Она сама не поняла, что играет не для учительницы. Не для себя. Она играла для того взгляда, что пронзил её насквозь. Для того голоса, что пел, как будто прощался с кем-то.
И если он услышал её музыку — он тоже что-то запомнит.
⸻
После занятий Яна осталась немного. Надежда Алексеевна заварила чай, угостила сушками, рассказывала что-то о новом ученике, который всё никак не может взять ноту «до».
А Яна молчала.
Она смотрела на пианино. Там ещё лежали те же ноты. И в воздухе — всё ещё стоял его голос.
———
Он лежал на спине, глаза — в потолок. Рядом — магнитофон, который уже давно выключился, но в голове всё равно крутилась та же строчка:
«Сегодня ты — а завтра я...»
Он пробовал спеть. Днём. В голос. В груди будто поднималась волна, и голос рвался наружу, но каждый раз срывался. Не потому что он не умел — он знал, как надо. А потому что что-то внутри не давало. Словно кто-то каждый раз вставлял палку в спицы в последний момент. Как будто зажим в горле был не физический — душевный.
— Пиковая дама... — хрипло выдохнул он и откинулся на подушку.
Он хотел бы спеть её. Полноценно. Как в опере. Чтобы дрожали стены. Чтобы все замолкли. Чтобы голос был как выстрел. Но снова — не вышло. Как и в прошлый раз. И позапрошлый. Он сто раз пробовал — и сто раз ломался. Учительница качала головой, но не ругала — просто записывала новые упражнения, как будто верила, что он справится.
Но он знал — не справится. Не в этом мире. Не в этом теле, в котором столько злости, столько замков, сколько не снять ни дыханием, ни нотой.
Он закрыл глаза. И снова — она.
Скрипка.
Тонкие пальцы.
Высокий хвост.
Чёрная кофта.
И глаза — голубые, как весна без солнца.
Он никогда раньше не задумывался о том, как кто-то может смотреть.
Не просто глазами — а так, будто проходит сквозь тебя, будто знает, что ты делаешь, кем ты стал... и всё равно смотрит мягко. Без страха. Но и не с доверием — с чем-то другим. С тем, что задевает.
Он бы соврал, если бы сказал, что запомнил, какая у неё была причёска, во что она была одета, как шла. Но взгляд — остался.
И ещё — как она отвела глаза.
Он заметил: как только их взгляды пересеклись, она вздрогнула, и резко опустила взгляд, будто испугалась.
И он не знал, почему ему это важно.
Она ничего не сказала. Просто стояла у стены, снимала с плеча скрипку, будто всё это — привычно. Он никогда раньше не видел, чтобы кто-то так двигался — уверенно, но без вызова. Красиво — но не нарочно.
Он зажал глаза ладонью.
— С ума схожу, что ли, — выдохнул.
Такого с ним не было. Ни с одной. Он знал девушек — тех, что улыбались в клубах, ждали у подъездов, звонили по ночам. Он знал их очень хорошо — и потому не верил ни одной. Ни одной не было дела до того, кто он такой на самом деле. Они видели только оболочку. И даже та — давно прогнила.
А эта...
Он не знал даже имени.
И это его злило.
⸻
Из кухни донёсся стук ножа — мама что-то резала. Было тепло, пахло жареным. Он слышал, как кто-то из братьев включил телевизор. Жизнь шла, как всегда. Только теперь — что-то изменилось.
Он закрыл глаза.
И снова — как фотография: она стоит у стены, с чёрной скрипкой в руках. Не говорит. Просто есть. Как будто он всю жизнь не смотрел ни на кого — а теперь впервые увидел.
— Ну и кто ты, девочка... — прошептал он почти беззвучно.
В комнате стало темно — вечер незаметно лег на подоконник. Петя не вставал. Не зажигал свет. Просто лежал и слушал, как внутри него звучит музыка — её музыка.
И впервые за долгое время ему не хотелось убивать тишину.