Глава 6.
С одной стороны, Рисе нравилось здесь быть, потому что её преподаватель по фортепиано — миссис Коучер — не била палкой по пальцам, как это делала миссис Миори. Но другая сторона приносила сильную боль, потому что Риса понимала: всё это — не школа, не санаторий и даже не приют. Это — учреждение. BLACK SIGIL — это не райское место, как стараются внушить своим тоном воспитатели в белых халатах и консультанты с пустыми улыбками. Здесь нет места детству, даже если тебе выдают мягкие игрушки и разрешают рисовать (иногда). Здесь всё не про заботу — а про наблюдение, подчинение и молчаливое согласие. Риса уже поняла: каждый предмет в комнате здесь — не просто предмет. Книга на полке может быть жучком. Картинка на стене — скрытой камерой. Даже игрушечный мишка, которого ей выдали в первую ночь (хотя Риса очень любит своего единственного зайчика), пах как будто чем-то техническим. В первое время она говорила вслух, надеясь, что кто-то услышит, кто-то объяснит, но теперь — молчала. Потому что поняла: здесь слушают, но не отвечают.
BLACK SIGIL не задаёт вопросов. Он приказывает. Он решает, что тебе знать, когда спать и что чувствовать. А если ты задаёшь слишком много вопросов — тебе улыбаются и назначают «профилактическую сессию».
И хуже всего — неизвестность. Почему именно она? Почему выкрали? Почему её мама ничего не сделала? Или... не могла? Жива ли она вообще? Каждый день Риса просыпалась с этими вопросами, и каждый вечер засыпала с пустотой. И только одна мысль не давала погаснуть совсем: я здесь не по своей воле — значит, можно выбраться.
Ей никто не сказал прямо, но всё вокруг говорило само за себя: замки на дверях, охранники в цивильной одежде, камеры, спрятанные под лампами. Она не имела права ни на что — ни на прогулки, ни на телефон, ни даже на вопрос почему. Каждый её отслеживался, и стоило ей задержаться в коридоре или попробовать открыть окно — через минуту к ней уже подходил кто-то из персонала с натянутой улыбкой.
Она не знала, что ей делать. Её просто однажды увезли — временно, — сказали ей. А потом больше ничего не говорили и никто не объяснил, почему Рису выкрали, почему ей нельзя вернуться домой, почему она вдруг стала объектом чьих-то планов. Эти люди говорили красиво, но за их вежливостью пряталась жестокость. В этом месте не было сочувствия. Был порядок. И контроль.
Ей было страшно не только потому, что она не знала, что будет завтра. А потому, что начинала чувствовать: здесь никто не собирался отпускать её вообще.