Глава 12
Стоило стрельбе стихнуть, Ганс и его соратники начали осознавать, что чуть не лишились своих, ничего не стоящих в этой войне жизней. Сердце просто колотилось, подобно барабану играющему марш в высоком темпе. Приехав обратно в расположение части, Ганс по обыкновению своему улегся спать, усталость просто наваливалась на него с каждым пережитым стрессом. Усталость и апатия были верными его спутниками, как он уже давно для себя отметил. Ганс жил от пробуждения и до следующего сна, больше его ничего не интересовало. Дни войны были монотонными, будто это не сражения, а занятия в школе с нудным учителем.
Так же Ганс больше не мог жить без сигарет, как уже отмечал для себя ранее: "В окопах нет некурящих". Наступление красной армии опять захлебнулось, к 169-й пехотной, пришло пополнение из того же родного Гансу Оффенбаха, так же приходили финские добровольцы, которые ни слова не знали по немецки. Ганс слыхал, что русские начали крупномасштабное наступление в самом сердце России и даже были слухи, что Вермахт отступает по всем фронтам. Но на севере... На севере все течет медленно. И темнеет, кстати тоже рано. Были некоторое время проблемы со снабжением, так как с нового русского аэродрома на конвои нападала советская авиация, позже аэродром перешел под контроль германской стороны.
В общем, ничего такого, о чем можно было бы поговорить Ганс не припоминал. "Взяли то", "Отдали это", "Закрепились там то"-все это рядовой Фалькенхайн слышал примерно двести двадцать тысяч раз, от сухих военных сводок бывало чуть ли не тошнило. Казалось, Германия возвращается к этой окопной войне, которая была тогда, почти тридцать лет назад. И Рейх тогда её благополучно проиграл.
После Версальского договора семье Ганса, да и вообще всем немцам жилось тяжко. Голод, гиперинфляция, безработица, депрессивные настроения всего общества. Тысячи уволенных военных, которых сократили, ибо Веймарской Республике запрещено было иметь нормальную, боеспособную армию. Но, с приходом Фюррера все поменялось, за это и была благодарна ему семья Ганса и весь немецкий народ. Но стоила ли вся эта война, казалось бы мимолетного счастья для германского государства? Что будет если Рейх проиграет её? Повторится ли история, или будет еще в сто крат хуже? Эти вопросы не давали иногда покоя Гансу. Апатия хоть и делала его безразличным, но не настолько, чтобы ему было все равно на близких.
Тем временем в палатку зашел Фридхельм и Нойман.
-Ганс, вставай, четвертая разведгруппа пропала, во время вылазки на железнодорожную станцию, где окопались русские. По рации они не передали, что атакованы, а они бы успели это сделать, нужно найти их или то, что от них осталось.
Сказал Нойман и поправляю портупею, которая почему-то всегда у него заворачивалась винтом, вышел из блиндажа.
Группа состаявшая из Ганса, Ноймана, Фридхельма и еще двух солдат, на складе получила камуфляжные фельдблузы и такие же чехлы на каски, так же Фалькенхайн получил оптический прицел на свой карабин, но казалось, что он только помешает вести стрельбу, не привык Ганс к оптике. Командиром группы был Нойман, как один из самых отмеченных в боях, хоть и люто ненавидим младшим офицерским составом, за свои выходки. Он же получил карту, но ориентировать по ней не мог, поэтому пришлось вызывать местного жителя, тот же неизменный учитель немецкого, с мелкими, бегающими карими глазками и черными закрученными усами, которые он то и дело поправлял. Время-от времени покашливая и поправляя усы, он засеменил впереди всей группы в лесную чащу, через которую можно было, по его словам безопасно пробраться к станции и посмотреть, что же там.
Этим же путем шла и разведгруппа...