Проданная Тьме [18+] «Связанные тёмными узами» Мафия

Сквозь темень, где дрожали стены,
И страх вонзался в каждый вдох,
Она вернулась - будто тенью,
Но в сердце теплился огонь.

В объятьях - боль, в словах - молчанье,
В глазах - прошедших дней печать.
Но в дружбе, тёплой, как признанье,
Она смогла не рухнуть, встать.

И где казалось - всё разбито,
И свет погас в конце пути,
Осталась искра, не забыта -
Надежда жить, дышать, цвести.
_________________________________

Ночь в доме стояла вязкая, как смола. Ни малейшего ветра, ни шелеста - всё будто застыло в ожидании. За окнами было темно, будто само небо отказывалось смотреть на то, что происходило внутри.

Кахраман не спал. Он не сомкнул глаз с того момента, как уложил её в постель и лёг рядом. Его спина не касалась матраса - он лежал на боку, смотрел на Хаят. Её дыхание было неровным. Губы шевелились, словно она говорила во сне, хотя слов не было. Только беспорядочные звуки, едва уловимые. Иногда она вздрагивала. Иногда хваталась за простыню так, будто кто-то пытался вырвать её из рук.

Прошёл час. Второй. Где-то под утро она резко села, рывком, будто вынырнула из-под воды. Глаза широко раскрыты, дыхание рваное. Она смотрела вперёд, ничего не видя, дрожащими руками прижимаясь к груди, как будто защищалась от чего-то невидимого.

Кахраман сел рядом. Он не сказал ни слова. Просто медленно положил руку на её плечо. Она вздрогнула, но не оттолкнула. Не посмотрела на него - просто зарылась лицом в ладони и заплакала. Глухо. Тяжело. Как плачут те, у кого нет слов, чтобы объяснить боль.

Он сидел рядом, как стена. Никаких утешений, никакой нежности - но его присутствие было крепким, как опора. Она медленно стихла, сама того не замечая, обмякла и снова легла. Он накрыл её пледом, остался рядом. Она заснула, но ненадолго.

Через сорок минут - новый кошмар. Истерика, рывок, крик. Резкий, отчаянный. Она хваталась за воздух, бормотала что-то несвязное. Он удержал её. Тихо, крепко, без суеты. Она пыталась вырваться, но сил у неё почти не было. Он сидел рядом, не отпуская, пока её тело не перестало дёргаться, пока дыхание снова не стало тише.

Так было всю ночь.

Четыре раза. Четыре разных кошмара. Каждый - как нож, прорезающий тишину. Каждый - как напоминание о том, что случилось.

И каждый раз Кахраман оставался рядом. Без слов. Без лишних жестов. Просто рядом. Не потому что так надо, а потому что иначе было нельзя. Он не знал, что именно она видит во сне. Но знал, что это возвращается. Волнами. И будет возвращаться ещё долго.

Под утро, ближе к рассвету, она спала тише. Сбившееся дыхание стало ровнее, губы больше не шевелились. Он не отводил взгляда. Даже когда глаза начали слипаться - он боролся с этим. Потому что если она проснётся в слезах и его не будет рядом - он не простит себе этого.

Это было не про слабость. И не про любовь. Это было про долг. Про обещание, которое он не давал вслух, но принял внутренне, как клятву: пока он рядом - ей не будет страшно одной.

Хаят Емирхан

Свет медленно пробирался
сквозь плотные шторы, окрашивая комнату в глухой серо-золотой оттенок. День ещё не наступил по-настоящему, но ночь уже отступила, оставляя после себя тяжёлое, влажное молчание. Воздух был неподвижен, будто всё пространство вокруг не решалось выдохнуть, боясь потревожить хрупкий покой.

Хаят открыла глаза медленно, словно из-под воды. Мир вокруг казался ей размытым, как будто она проснулась не в своём теле, не в своей жизни. Первое, что она ощутила - это тяжесть. Не физическую - внутреннюю. Душевную. Как груз, привязанный к сердцу.

А потом - тепло. Объятие. Её затылок покоился на мужском плече. Чуть ниже - тихий ровный стук сердца. Чужого, но странно знакомого. Рука обвивала её талию, крепко, но не сжимая - просто оберегая. Пальцы лежали спокойно, как будто охраняя её даже во сне.

Она вздрогнула. Резко. Не от страха - от неожиданности. Сердце замерло. В тот же миг рука напряглась, а грудная клетка под её щекой слегка вздрогнула.

- Ты проснулась, - услышала она его голос. Хриплый, низкий. Голос мужчины, который не спал всю ночь.

Она не ответила сразу. Просто замерла, будто прислушиваясь к самой себе. Пульс. Дыхание. Воспоминания. Они вернулись - одно за другим. Волной. Вспышками.

- Всё хорошо, - сказал он, чуть ослабляя объятие, но не убирая руки. - Ты в безопасности.

Её глаза затуманились, но она моргнула, не позволяя слезам выйти. Слёзы - это слабость. А сейчас она не могла позволить себе быть слабой. Даже если весь её мир трещал по швам.

- Почему ты рядом? - тихо спросила она, голос сорвался на шёпот.
Он посмотрел на неё. Долго. Молча. Потом медленно, аккуратно провёл пальцами по её щеке, как будто проверяя: она действительно говорит с ним?

- Я думал, - просто ответил он. - Но остался. Потому что знал - если ты проснёшься одна, будет хуже.

Она уткнулась лбом в его шею, так, будто это могло укрыть её от воспоминаний. Он не сдвинулся. Только сильнее прижал её к себе.

- Мне страшно, - призналась она вдруг. - Не от тебя. От себя. От того, что я больше не знаю, как жить после этого.

Он вздохнул. Тяжело. Медленно. Но без раздражения. Без грубости. Просто как человек, который слышал слишком много боли за последние сутки.

- Никто не знает, - сказал он глухо. - Но ты жива. И ты дома.

Она на мгновение затаила дыхание, а потом прошептала:

- Это не мой дом...

Он не стал спорить. Только сказал:

- Тогда сделаем его твоим. По кусочку. Сначала - эта кровать. Потом - эта комната. А потом - всё остальное.

Она не поняла, почему это подействовало. Но подействовало. В горле застрял комок, и она, не сдержавшись, прижалась к нему крепче. Не как к любимому. Не как к мужчине. Как к тому, кто оказался рядом, когда мир перестал быть безопасным.

- Спасибо, - еле слышно прошептала она.

Он кивнул, не произнося ничего в ответ. Потому что это "спасибо" не требовало слов. Оно просто должно было быть услышано.

Он почувствовал, как её дыхание начало меняться - стало чуть более глубоким, будто она приняла какое-то внутреннее решение. Через пару минут она медленно, осторожно, не вырываясь, отстранилась от его груди. Не смотрела ему в глаза. Просто поднялась, села на край кровати, будто весь вес мира свалился ей на плечи.

Пальцы дрожали. Тело будто одеревенело, как после долгой лихорадки. Под ногами - мягкий ковёр, и всё равно ей казалось, что ступает она по битому стеклу.

Кахраман не произнёс ни слова, не стал удерживать. Только следил за каждым её движением, как волк, чувствующий беду в каждом шорохе леса. Он не знал, куда она пойдёт, что сделает, но внутренне был готов в любую секунду встать и догнать её, если вдруг она... исчезнет.

Хаят поднялась. Нетвёрдо, как будто ноги её не были частью тела. В голове стучало, будто кто-то сжимал виски железными пальцами. Каждое движение отдавалось болью в мышцах, в спине, в животе. Всё болело. Не так, как после удара. По-другому. Это была боль изнутри. Боль унижения, страха, стыда.

Она добралась до ванной. Закрыла за собой дверь. Осталась одна. И тогда - её будто прорвало.

Она не закричала. Но в груди всё разрывалось на части. Её руки потянулись к крану, включили горячую воду, так чтобы пар начал клубиться и застилать зеркало.

Хаят медленно сняла с себя кофту - ту самую, что надевал на неё Кахраман. Его запах... Остался на ткани. Он был тёплым, мужским, терпким. И он был единственным, кто не вызывал отвращения. Единственным, кого она смогла обнять.

Но даже этот запах не смог прогнать воспоминаний.

Она встала под струи воды. Горячие. Обжигающе горячие. Настолько, что кожа покрылась розовыми пятнами. Она хотела, чтобы они выжгли всё. Всё, что осталось от той комнаты. Тех рук. Того взгляда. Всего, что она теперь чувствовала к самой себе.

Мыло, шампунь, вода - она терла себя, не жалея. До покраснений. До боли. Словно хотела содрать с себя кожу. Пальцы скользили по телу в хаотичном ритме, будто пытаясь стереть чужие прикосновения. Она терла руки, плечи, живот... лицо. Снова и снова.

И плакала. Беззвучно. Сжав зубы. Слёзы текли вместе с водой, растворяясь, исчезая, но не освобождая.

Иногда её начинало трясти. От холода или страха - она не знала. Иногда она просто замирала, стоя под струёй воды, как мраморная статуя. Но каждая капля была как напоминание: ты жива. Ты жива. Ты жива.

А ей так хотелось, чтобы это было неправдой.

Она не знала, сколько времени прошло. Минуты? Час? Мир вне ванной комнаты перестал существовать. Осталась только она. И её боль.

И всё же - она выключила воду. Обмоталась полотенцем, села на край ванны и закрыла лицо руками. Плечи подрагивали. Она была измученной, но в этих судорожных вздохах уже не было паники. Только опустошение.

Медленно, очень медленно она встала. Посмотрела на своё отражение. Оно расплывалось за паром и слезами. Но где-то там, в зеркале, всё ещё была она. Хаят.

Она вытерлась, надела чистую рубашку - тоже мужскую, наверняка из гардероба Кахрамана. Была она ей велика, запах снова окружил, но теперь не пугал. Скорее... напоминал, что она не совсем одна.

Открыв дверь, она остановилась. Сделала вдох. Первый осознанный вдох за много часов.

А потом - вернулась в комнату.

Она вышла из ванной, медленно, почти на ощупь. Влажные волосы спадали на плечи, холод пробирал до самых костей. Тело будто бы не чувствовало себя своим - чужое, уставшее, как после долгого, безнадёжного сна. На ней всё ещё была его рубашка, слишком большая, пахнущая чем-то знакомым. Её пальцы невольно сжались в ткани, как будто в этой ткани было что-то, что могло удержать её на поверхности.

Он стоял у окна. Прямой, сдержанный, как всегда. Уже в костюме, готовый к делам. Как будто ничего не произошло. Как будто ночь, что оставила на ней шрамы, для него была просто очередной задачей, которую он решил.

Он даже не обернулся, когда услышал её шаги. Лишь подошёл к кровати, положил на неё аккуратно сложенное платье. Оно было простым, светлым, давно вышедшим из моды, но чистым.

- Надень это. На пока. Потом привезут другое, - голос его был ровным. Сдержанным. Ни тепла, ни холода. Как будто между ними зияла пропасть.

Хаят не ответила. Губы дрожали, в груди всё горело, внутри что-то клокотало от страха, от боли, от непонимания. Он не смотрел на неё. И это - почему-то - ранило ещё сильнее.

Он сказал, что уходит. Что есть дела, которые требуют его присутствия. Его шаг был тяжёлым, словно он и сам не хотел уходить, но вынужден. Она услышала слово «охрана», «безопасность», что-то ещё... Но в голове шумело. Сердце колотилось, как пойманная птица в клетке.

И тут всё внутри неё сорвалось.

- Нет... - прошептала она. Слёзы сами покатились по щекам. Она не сдерживалась. Не могла. - Не уходи...

Он остановился. Но не обернулся.

- Пожалуйста... - голос стал громче, но в то же время беззащитней. - Не оставляй меня... Я не могу... Я... - её плечи задрожали, - я не хочу оставаться одна...

Она шагнула ближе. Казалось, дыхания не хватало, как будто воздух с каждой секундой становился гуще. В груди всё сжималось, невыносимо, почти до боли. Слёзы падали на пол, на его рубашку, которую она сжимала в пальцах, будто цеплялась за него, за остаток того, что могло спасти её от нового погружения во тьму.

Он медленно повернулся. Его лицо было суровым, сдержанным, но взгляд - внимательным. Не холодным, не отстранённым. Он посмотрел на неё, как на нечто очень хрупкое. Как на то, что может сломаться от одного слова.

- К тебе везут Аслы, - тихо сказал он.

Хаят моргнула, не сразу поняв смысл.

- Я не уйду, пока она не приедет. Ты не останешься одна.

И в этих словах - было всё. И защита, и твёрдость, и решение. Он не клялся. Не говорил нежностей. Но каждое слово было, как якорь, не дающий ей утонуть в собственной панике.

Она кивнула, не в силах ответить. Подступившие рыдания захлестнули горло, и она прижалась к себе, пытаясь сдержать очередной надвигающийся приступ.

Кахраман подошёл ближе. Осторожно. Не касаясь. Просто рядом. Она чувствовала его тепло. Его силу. И в этой близости - было что-то, что давало ей право дышать.

Она не знала, как долго они так стояли. Просто рядом. Просто в тишине, среди боли, слёз и шёпотов внутреннего кошмара.

Но она знала точно: сейчас он не уйдёт. Пока не приедет Аслы. Пока она снова не сможет стоять на ногах - пусть даже чуть-чуть.

Они сидели в тишине. Солнце уже поднялось, заливая комнату мягким утренним светом. Где-то за окном щебетали птицы, будто не зная, какой ужас царил здесь всего несколько часов назад. Воздух был густым - не от запахов, а от чувств, которые витали между ними, невидимые, неосязаемые.

Хаят сидела на краю кровати, опустив руки на колени. Платье, которое он дал ей, мягко облегало её тело, но она всё ещё ощущала на себе грязь прошлого. Он стоял рядом, уже собравшись уходить - как она думала. Но не уходил.

- Ты не спала всю ночь, - негромко произнёс он, будто проверяя, заговорит ли она.

Она только кивнула, не поднимая глаз. Всё внутри сжималось. Хотелось сказать много - и в то же время ничего. Хотелось просто, чтобы он остался. Чтобы кто-то сильный и надёжный был рядом.

Он немного приблизился. Осторожно. Как будто снова проверяя границы. Его рука потянулась вперёд, и прежде чем она успела отстраниться, он не коснулся кожи - взял её ладонь и просто поцеловал тыльную сторону.

Этот жест... был неожиданным.

Не страстным. Не требовательным. Почти церемониальным. Как обещание. Как подчинение и власть одновременно.

- Ты - моя королева, - сказал он, не отводя взгляда. - А я - твой король. И никто не посмеет тебя тронуть.

Он не улыбнулся. Не смягчился в привычном понимании. Но в этих словах - было всё: признание её ценности, её места. И защита. Без лишних обещаний и громких клятв.

В дверь постучали. Он бросил взгляд в сторону. Она вздрогнула, насторожившись. Но он кивнул.

- Это Аслы, - сказал он.

И в ту же секунду что-то внутри Хаят прорвалось. Она подскочила с места, будто её пронзило током, и бросилась к выходу. Сердце бешено колотилось - от страха, от волнения, от долгожданной надежды.

Как только она увидела подругу - родное лицо, заплаканные глаза, растрёпанные волосы, дрожащие губы - весь мир стал неважен. Всё рухнуло. Всё исчезло. Она обняла её с такой силой, будто от этого зависела её жизнь.

Аслы тоже крепко прижала Хаят к себе, приговаривая сквозь слёзы:

- Всё, всё, я тут... я рядом... ты в безопасности...

Хаят тряслась. Слёзы текли по её лицу, по шее, по плечам Аслы. Она всхлипывала, пыталась что-то сказать - но не могла. Только держалась. Только дышала.

Но вдруг... её взгляд упал за спину подруги.

Он стоял там.

Мужчина. Высокий. С густыми бровями. Чуть опущенный взгляд. Одет в чёрную форму, как и остальные охранники.

И Хаят в одно мгновение перестала дышать.

Её сердце пропустило удар.

Губы задрожали.

В горле запеклось.

Это был он.

Он был там. В том складе. Он заходил. Он смотрел. Он знал. Он не сделал ничего.

- Н-нет... - прохрипела она, отступая от Аслы. Глаза расширились от ужаса. - НЕТ!

Её дыхание стало резким. Рваным. Почти нечеловеческим. Она начала пятиться назад, сжимая руками волосы, будто хотела вырвать из головы всё, что помнила.

- УБЕРИТЕ ЕГО! - закричала она. - УБЕРИТЕ ЕГО ОТСЮДА!!!

Кахраман, мгновенно появившись рядом, схватил её за плечи.

- Хаят, Хаят, посмотри на меня!

Но она не слышала. Слёзы текли непрерывным потоком, тело трясло как в судорогах. Она тянула ногти по своей коже, будто хотела содрать с себя всё, чего касалась та боль. Её истерика была настолько сильной, что Аслы испуганно замерла, не зная, как помочь.

- Он... он был там... он видел! - всхлип за всхлипом, дрожь, хрип - она будто задыхалась. - Он стоял... и ничего не сделал... ПРЕДАТЕЛЬ!

- УВЕДИТЕ ЕГО НЕМЕДЛЕННО! - рявкнул Кахраман, резко повернувшись к охране. Голос его был леденящим. - СКОВАТЬ. ДО ЗАКАТА Я ХОЧУ ЗНАТЬ ВСЁ.

Охранник испуганно отступил, но сопротивляться не посмел. Другие молча подхватили его и вывели из дома.

Кахраман снова повернулся к Хаят, которая опустилась на колени прямо на мраморный пол, дрожа всем телом. Он опустился рядом, не касаясь, просто рядом.

- Всё, он ушёл. Он больше не подойдёт к тебе, слышишь? Никогда.

Она всхлипывала, задыхалась, но кивала. Ладони всё ещё дрожали. Губы были побелевшими.

Аслы села с другой стороны, обнимая её за плечи, прижимая к себе, как ребёнка.

И в этом маленьком круге - она снова чувствовала себя живой. Хотя бы чуть-чуть.

Кахраман Емирхан

Казалось, всё уже утихло. Воздух был наполнен гулким эхом недавнего ужаса. Сердце Хаят колотилось, словно запертое в клетке раненое птичье сердце, пытаясь вырваться. Но как только предатель исчез за дверью, как только шаги охраны стихли за стеной - она рухнула.

Не в буквальном смысле. Рухнула внутри.

Словно затопленная волной, в которой не было ни капли воды, но было слишком много боли.

Сначала - тяжёлый вдох, слишком глубокий, неровный. Потом второй. Руки дрожали, губы беззвучно шевелились. И вдруг, как будто что-то сломалось - снова.

- НЕ-ЕТ! - вырвался крик, такой пронзительный, что в груди Аслы что-то сжалось. - ВСЁ ЕЩЁ... ОНИ ВСЁ ЕЩЁ...

Она не смогла договорить. Её голос захлебнулся. Тело начало содрогаться в рыданиях, ноги подкосились, и если бы Кахраман не успел - она бы упала лицом на холодный мрамор.

Он подхватил её в последний момент, прижал к себе, не зная, как правильно, не зная, что делать. Главное - быть рядом. Главное - держать.

Но она не хотела быть удержанной. Она хотела быть свободной от всего этого.

- ПУСТИ! - истерично, яростно, будто сама не знала, чего требует. - НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! НЕ ТРОГАЙ!

Она начала вырываться. Неосознанно. Взмахнула рукой, ударила по его плечу. Потом - по груди. Потом - ногтями по шее. Беспорядочно, в панике, в боли, которая не имела границ.

Он не отстранился. Даже не моргнул, когда почувствовал, как её ногти впиваются в его кожу, оставляя царапины.

- Хаят, тише... - шептал он, сдерживая дрожь. - Это я. Это Кахраман. Я здесь. Ты в безопасности.

Но она не слышала.

Она уже не видела ни его лица, ни своих рук, ни пола под ногами. Всё было замылено, как под водой. Серое. Холодное. Давящее.

- ОНИ СМОТРЕЛИ... - хрипло вырвалось у неё. - И СМЕЯЛИСЬ... СМЕЯЛИСЬ!!!

Она зарыдала, хватаясь за голову, раскачиваясь взад-вперёд. Её лицо покраснело от напряжения, грудная клетка сжималась от судорожного дыхания.

Кахраман больше не пытался говорить. Он просто обнял её крепче. Не с силой - с решимостью. Он будто забрал на себя всё то, что она не могла больше нести.

- Я убью их, - выдохнул он ей в волосы. - Я клянусь, я сам порву их на куски, Хаят. Но ты - здесь. Ты - со мной. Ты уже не там.

Её пальцы дрожали на его груди. Она сжимала ткань его пиджака, будто боялась провалиться куда-то. Как будто он был последним якорем в этом проклятом мире, где всё рушилось.

Она продолжала плакать - долго, громко, прерывисто. И он просто сидел с ней, не отпуская. Молча. Сердце его сжималось - от бессилия, от гнева, от невозможности стереть то, что случилось.

Он чувствовал, как мокрая ткань прилипает к его плечу - от её слёз. Он чувствовал, как она дрожит. Как сжимает руки в кулаки. Как шепчет бессвязные фразы, в которых не было слов - только боль.

Минуты тянулись, как вечность.

Аслы тихо отошла, поняв, что сейчас она не сможет помочь. Здесь была другая сила. Глубже, мрачнее. И только он - Кахраман, несмотря на всё, что между ними было, - мог сейчас удержать её от падения в бездну.

Когда её рыдания начали стихать, она уже не могла говорить. Только судорожно дышала, спрятав лицо в его груди.

Он гладил её по спине. Осторожно. Медленно. Точно знал, что слишком сильное движение - и всё снова взорвётся.

И в этот момент он понял: она не просто позволила ему быть рядом. Она выбрала это. Не потому, что не было выхода. А потому, что где-то в глубине души она - верила ему.

И это было дороже любого крика, любого признания.

Это было доверием, которое нельзя купить, нельзя заставить - можно только заслужить.

Тело Хаят вдруг обмякло.

Кахраман почувствовал это не сразу. Она ещё продолжала судорожно хватать воздух, будто всё ещё пыталась вырваться из кошмара. Но вот её пальцы ослабли, голова опустилась на его плечо. Он уловил странную тишину. В груди её всё ещё билось сердце - быстро, тревожно, но дыхание стало сбивчивым, почти неслышимым.

- Хаят? - прошептал он, опуская голову ниже, ловя её взгляд.

Но её глаза были закрыты. Плотно. Слишком плотно. Будто она сама себя пыталась спрятать от всего, что только что снова всплыло из её подсознания. Лицо её побледнело. Щёки, до этого горячие от слёз, стали холодными. Она не теряла сознание полностью - скорее, отключалась. Организм не выдержал. Мозг будто выключил рубильник, спасая её от дальнейшего напряжения.

Он почувствовал, как в горле встала тяжесть. Молча обнял её крепче. Его пальцы дрожали. Дрожали не от страха, а от бессилия. От дикого желания всё это стереть, переписать, отмотать назад.

Он поднялся на ноги, не выпуская её из рук. Осторожно, будто держал не женщину, а сломанный фарфоровый кувшин. Не дай Бог треснет ещё сильнее.

Аслы стояла чуть поодаль, прижав руки к груди. Она была бледна, губы подрагивали. Но она не вмешивалась - чувствовала, как тонка нить этого момента.

Кахраман перевёл взгляд на неё. Его голос был низким, глухим, но очень твёрдым:

- Она должна быть под присмотром. Ни на шаг, Аслы. Ни на секунду. Ты поняла?

Аслы судорожно кивнула.
- Да. Конечно. Я не отойду. Клянусь.

Он снова посмотрел на Хаят. Она тихо выдохнула, будто во сне. Тело её было расслабленным, но не умиротворённым. Нет - в этой отключке не было покоя. Лишь истощение. Как у загнанного зверька, который упал и не может больше бежать.

Он прошёл через коридор, открыл дверь в спальню, и медленно подошёл к кровати. Осторожно уложил её на подушки, подкладывая ладонь под голову, чтобы она не дёрнулась, не проснулась. Укрывал пледом так, будто это могло хоть как-то защитить её от внутренней бури.

С минуту он просто стоял, глядя на неё. Словно запоминал. Словно пытался вырезать в памяти ту часть, где она ещё могла смеяться, спорить, смотреть на него с упрямой искоркой. Сейчас её глаза были закрыты. И он не знал, когда они снова загорятся.

- Я всё сделаю, - прошептал он еле слышно. - Только держись...

Повернулся к Аслы, стоящей на пороге.

- Я вернусь, когда решу это. Но ты должна быть рядом с ней. Если она проснётся - ты первая, кого она должна увидеть.
- Хорошо, - прошептала Аслы, всё ещё сжав руки в кулаки. - Я не оставлю её.

Он кивнул и, не оборачиваясь, вышел, дверь за ним мягко закрылась.

А в комнате осталась только девочка, потерянная во тьме собственных воспоминаний, и подруга, готовая стать светом, когда тот, кто спас её, уйдёт воевать с тенью.

Он ушёл, не сказав больше ни слова. Дверь за его широкой спиной закрылась почти беззвучно, но этот мягкий звук отозвался в доме как раскат грома. В коридоре охрана расступалась без слов - никто не осмеливался заглядывать ему в глаза. В лице Кахрамана застыло не просто недовольство, не холодная ярость... нет. Это было что-то более мрачное, что-то, что заставляло сердца замирать, стоило ему лишь пройти мимо.

Он сел в машину, сжал руль так, что костяшки побелели. Ни единого слова. Лишь глухое дыхание, чуть сжатая челюсть, бешеный пульс в висках.

Минут двадцать спустя он оказался у старого, специально подготовленного дома. Каменный подвал, камеры, металлические двери. Он не поднимался по ступеням - наоборот. Спускался. Всё глубже, туда, где холод стоял особый. Холод предательства.

Перед дверью его уже ждали. Два охранника переглянулись, когда он подошёл. Один осторожно открыл замок и шагнул в сторону. Другой, не дожидаясь приказа, распахнул тяжёлую металлическую дверь.

Внутри сидел он.

Предатель.

Тот, кто провёл с ними не один год, ел за их столом, носил форму их охраны, получал деньги, благодарности, уважение. А теперь - сидел, с растрёпанными волосами, в уголке, опустив голову.

Кахраман вошёл в тишине. Но сама тишина отступила. Поток напряжения, который он принёс с собой, будто вытеснил воздух.

Он не сказал ни слова.

Первый удар раздался, как выстрел. Глухой, тяжёлый, по лицу. Мужчина взвыл и упал на пол. Не успел встать - второй удар. Третий. Летели кулаки, с глухим шлепком врезаясь в кожу, в ребра, в грудь. Он не убивал. Он бил, контролируя силу. Но каждый удар был пропитан чем-то более тяжёлым, чем злость. Это была боль.

- Она тебя видела, - прошипел Кахраман, наклоняясь к нему. Его голос не был громким. Но в нём звенела сталь. - Она тебя узнала. Ты был там. В том складе. Ты... тронул её?

Предатель не успел даже заикнуться - кулак врезался ему в челюсть, хрустнул зуб.

- Ты... держал фонарь? - ещё удар. - Ты закрывал за ней дверь? - удар в грудь. - Ты слышал, как она плачет? Как зовёт на помощь? - ещё один, уже по животу.

Мужчина кричал, корчился, пытался закрыться, но Кахраман был неумолим. Не зверем, не монстром. Он был вулканом, изливающим магму изнутри, слишком долго сдерживаемую.

Кровь предателя стекала по подбородку, пачкала пол, капала на ботинки Кахрамана. Он стоял над ним, тяжело дыша, кулаки всё ещё сжаты, плечи ходили вверх-вниз, как у зверя, которого загнали в клетку, но который всё ещё опасен.

- Ты не представляешь, что ты сделал, - прохрипел он наконец, голос стал тише, но тяжелее. - Ты не предал меня. Ты предал её. А за это ты будешь гнить. Медленно.

Он резко повернулся к одному из охранников, стоявших у входа.

- Свяжите. Не кормите. Не лечите. Он мой.

Вместо того чтобы уйти, Кахраман остался, не выпуская из рук тяжёлого металлического предмета, который, казалось, был частью самого его тела. В его глазах пылала не только ярость, но и что-то более страшное, более холодное. Он не спешил. Он собирался выжать из этого человека всё, что могло быть полезно. На его лице не было выражения, которое могло бы выдать его эмоции. Всё было спокойно, как перед бурей.

Предатель, его бывший союзник, продолжал лежать, пытаясь дышать, но каждый его вдох был прерван резкой болью, проходящей через его грудную клетку. Он ощущал себя как в каком-то кошмаре, от которого невозможно проснуться.

Кахраман сделал шаг вперёд, сжимая в руках тяжёлую стальную палку. Он присел на корточки перед мужчиной, его глаза не сводились с его лица.

- Ты собирался рассказывать всё по-хорошему, или мне всё вытащить по частям? - сказал он холодным, почти безжизненным голосом. Каждое слово звучало, как удар, разрывающий тишину.

Предатель дернулся, пытаясь отползти назад, но был быстро зажмурен кулаками, которые с силой врезались в его живот. Тот закричал, но Кахраман не обращал на его крики внимания. Он был сосредоточен на одном - вытянуть все ответы.

- Где ты оставил её, когда забрал? Где склад? Кто был ещё с тобой? Что тебе приказали? - голос Кахрамана был ровным, но каждый вопрос пробивал воздух, как стрелы.

В ответ - тишина. Мужчина смотрел на него, глаза полны страха и боли, но не говорил ни слова. Тогда Кахраман наклонился ещё ниже, вплотную к его лицу, и тяжело выдохнул.

- Ты не хочешь говорить? - его голос стал тише, но каждый акцент был как шипение змеи. - Я всё вытащу. Не волнуйся. Ты будешь говорить. Это не вопрос желания, это вопрос времени.

Он резко сжал руку мужчины за шею, не позволяя ему дышать. В голове всё проносилось. Мгновенные картинки о том, что произошло с Хаят, о её криках, о её страхе, заполняли каждый его уголок. Он был готов вырвать из этого предателя все его мысли, воспоминания. И больше, если это требовалось.

Через несколько секунд он отпустил его, заставив мужчину схватить воздух, как утопающий. Кахраман не позволял ему расслабиться. Всё, что сейчас имело значение - это ответы. Ответы, которые могли наконец дать спокойствие его женщине.

- Где? - стиснув зубы, снова спросил он.

Предатель дрожал, слёзы катились по его щекам. Он пытался издать какой-то звук, но слова не шли. Кахраман не ждал. Его пальцы снова сжались на шее мужчины.

- Не заставляй меня тратить время, - проговорил он ледяным тоном.

Через несколько долгих секунд, которые казались вечностью, мужчина, наконец, выдохнул:

- Склад... склад на старом заводе... они... они... там, под старым холодильником есть...проход. Он не один. Он с ними. И они ещё... они... - его голос стал срывающимся, почти неслышимым.

Кахраман отпустил его, стоя на месте, продолжая смотреть. Он хотел больше. Он не мог позволить этому закончиться, не получив полной картины. Мужчина всё ещё дрожал, не в силах встать.

- Я буду спрашивать тебя ещё. Ты мне нужен целым, не ломайся раньше времени, - сказал Кахраман. Он стоял прямо, его лицо оставалось непроницаемым, несмотря на кипящую ярость внутри.

Он выпрямился и повел мужчиной к другому углу камеры, где был более жестокий инструмент, готовый продолжить свою работу, если нужно.

Кахраман медленно подошёл к столу в углу комнаты. На нём в аккуратной, почти пугающей симметрии, лежали инструменты: щипцы, лезвие, моток толстой проволоки, лампа направленного света. Всё было стерильно, чисто, словно для хирурга. Но здесь не лечили. Здесь раскрывали.

Он выбрал тонкое, острое лезвие и подошёл обратно к предателю, который уже едва мог дышать от страха. Мужчина забился в угол, спиной упираясь в холодную стену, но в этих четырёх голых стенах не было выхода. Здесь правил только один человек. И его гнев был безграничен.

- Ты ведь был рядом с ней, да? - голос Кахрамана стал тише, почти ласковым. - Слышал, как она кричала? Смотрел, как её ломали?

Он наклонился ближе и провёл лезвием по щеке мужчины, оставив тонкий след, из которого тут же выступила кровь.

- Смотри, как легко всё выходит наружу. Всё, что скрыто под кожей - правда, страх, предательство...

Мужчина заскулил, захрипел, но Кахраман не остановился. Его движения были медленные, рассчитанные, жестокие. Он знал, куда нажать, чтобы вызвать боль, но не убить. Где разрезать, чтобы не навредить органам, но заставить дрожать от ужаса. Каждое движение - как мазок на тёмном полотне мести.

- Ты ведь видел, как она дрожала? Как плакала? Как боялась дышать? - прошипел Кахраман, поднеся лезвие к уху предателя. - Ты был частью этого, а теперь ты будешь частью расплаты.

Он резко сорвал с него рубашку, вывернув руки за спину и перетянув проволокой. Мужчина закричал, когда тонкий металл впился в кожу, оставляя следы. Кахраман не слушал. Он уже перестал быть просто человеком. Он был орудием гнева.

- Ты откроешь рот. Ты расскажешь мне каждую деталь, каждое имя, каждый шаг. Или я вырежу их из тебя сам.

Он поставил лампу прямо в лицо мужчине, заставляя того щуриться, а затем приложил холодное железо к внутренней стороне бедра, медленно надавив. Мужчина завизжал. Его тело выгнулось от боли, но Кахраман даже не моргнул.

- Кто дал приказ? Кто был главным? - спрашивал он снова и снова.

Молчание. И снова крик. Затем второй. Затем визг, похожий на рвущийся пар из перегретого котла. Время текло, но Кахраман не замечал его. Он был в своей тени, в своей тьме.

Кровь стекала с руки предателя, капая на бетонный пол. Он пытался отвернуться, но Кахраман поймал его за подбородок, заставив смотреть ему в глаза.

- Ты скажешь мне это имя. Иначе я лично заберу у тебя голос навсегда.

Мужчина всхлипывал. Он был полностью разбит - не только телом, но и душой. Он дрожал, как осенний лист, не в силах сопротивляться.

- Пожалуйста... - захрипел он. - Я... я скажу...

Кахраман сжал его сильнее, затаив дыхание.

- Говори.

Несколько секунд... тишина... и вдруг:

- Джавид... Его зовут Джавид...

Слово вылетело, будто пуля. И попало точно в цель.

Кахраман замер, прищурив глаза. Его челюсть медленно сжалась. Имя, которое он услышал, было как раскат грома внутри черепа. Всё внутри застыло, но только на мгновение.

- Значит, ты привёл мою жену к нему... - произнёс он тихо, почти шепотом, но этот шёпот мог бы разбить камень.

Он выпрямился, поставив лампу обратно. Его руки были в крови. Но его лицо было спокойным. Слишком спокойным.

- Ты останешься тут. Пока я не решу, что с тобой делать.

Он обернулся и вышел из камеры, оставив позади себя сломленного человека, в чьих глазах ещё оставалась тень страха.

Но снаружи уже рождался новый ужас - для того, кто посмел прикоснуться к его королеве.

Хаят Емирхан

Хаят очнулась внезапно, как будто вынырнула из-под тёмной воды, захлёбываясь первым глотком воздуха. Её веки тяжело дрогнули, глаза медленно приоткрылись, а в голове звенело... Пусто. Сухо. Страшно.

Сначала было только одно слово. Тихое, еле слышное, будто вырванное из груди, треснутое, потерянное:

- Кахраман...

Губы шевельнулись сами, прежде чем мозг успел осознать, что она произнесла. Она почувствовала: под щекой - подушка, вокруг - мягкость, запах знакомой мужской кожи, остатки парфюма, который она всегда чувствовала на нём. Значит, он был рядом... или был недавно.

Сердце застучало чаще, но не от тревоги - от чего-то другого. От смешанного чувства облегчения и ужаса. Она жива. Он рядом. Но это значит, что всё это - не сон.

Она попыталась приподняться и в тот же миг увидела Аслы. Та сидела в кресле, голова склонилась к плечу, она явно не спала всю ночь. И стоило Хаят чуть пошевелиться, как подруга тут же очнулась и вскочила.

- Хаят... - прошептала Аслы, её глаза округлились. - О Аллах, ты пришла в себя... Ты слышишь меня?

Хаят молча кивнула, а затем вдруг вскочила, словно что-то обожгло её изнутри. Она кинулась к Аслы, вцепившись в неё так крепко, будто та могла раствориться, исчезнуть, если отпустит хоть на секунду. И только теперь прорвалось...

Слёзы полились так, как будто лопнула плотина. Беззвучные рыдания сначала, потом всхлипы, а потом - хриплый крик боли, ужаса, истерики.

- Я не могу... - прошептала Хаят, уткнувшись в плечо Аслы. - Я не могу забыть... Они... каждый день...

Аслы обняла её, поглаживая по спине, пытаясь что-то сказать, но Хаят не остановилась. Она говорила, заикаясь, сквозь слёзы, сбиваясь:

- Они... они тянулись... своими руками... грязными...- она показала на живот, на себя. - Я... кричала, брыкалась... но они смеялись. Один говорил, что хочет быть первым. Другой... говорил, что... если я буду тихой, он не сделает больно.

Она задохнулась, прижавшись к подруге ещё крепче.

- Каждый день... каждый... день, Аслы... Я ждала, что кто-то придёт... что кто-то спасёт меня. Я молилась, чтоб умереть. Только бы они не смогли...

Голос надломился, и она снова заплакала, уже не сдерживаясь. Не пытаясь быть сильной. Сейчас она была ребёнком, раздавленным ужасом, который не должен был коснуться ни одной женщины.

Аслы не перебивала. Просто держала. Просто дышала рядом. Просто была. И Хаят хваталась за это, как за спасательный круг, как за последний осколок своего сломанного мира.

Аслы не отходила от Хаят ни на шаг. Она обнимала её, нежно гладила по спутанным волосам, шептала успокаивающие слова, словно пытаясь своей лаской залатать те страшные раны, которые оставили в душе Хаят чужие жестокие руки.

- Ты в безопасности, слышишь? - тихо повторяла Аслы, словно мантру. - Здесь никто тебя не тронет. Кахраман обо всём позаботился. Мы все рядом, Хаят... Ты не одна. Никогда больше не будешь одна.

Хаят вслушивалась в её голос, будто в спасательную музыку, закрывая глаза и просто позволяя себе быть слабой. Ей было страшно даже дышать. Казалось, что любое движение снова вернёт те ужасающие картины перед глазами.

- Они... они оставили меня там, - с трудом прошептала Хаят, не поднимая головы. - Как кусок мяса... Как будто я не человек... - в голосе дрожал не только страх, но и боль, глубокая, выжигающая изнутри.

Аслы крепче сжала её в объятиях.

- Ты - Хаят, самая сильная девушка, которую я знаю, - твёрдо ответила она, даже сама удивившись твёрдости своего голоса. - Ты боролась, ты выжила. Ты - не то, что они пытались с тобой сделать.

Долгие минуты они просто сидели, обнявшись, давая Хаят возможность выплакать всё, что застряло в горле, в душе, в груди.

Спустя какое-то время, когда дыхание Хаят стало чуть ровнее, она приподнялась, вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони и прошептала:

- Я... Я хочу поговорить с Амаль... хоть на минутку...

Её голос дрогнул. Она вспомнила младшую сестру - маленькую, беззащитную, с её всегда искренней улыбкой и большими глазами. Хаят сжалась внутри при мысли о том, как Амаль, должно быть, переживала её исчезновение.

Аслы кивнула.

- Конечно, Хаят, сейчас. - Она быстро достала телефон и, не отходя далеко, набрала номер Амаль.

Гудки казались бесконечными. А сердце Хаят колотилось, словно в последний раз.

И вот - голос. Тот самый родной голосок на другом конце провода:

- Алло? Аслы? Это ты? Где Хаят? Почему она мне не звонит?! Почему вы все молчите?!

Хаят сжала пальцы в кулак, сдерживая слёзы, и Аслы быстро протянула ей телефон.

- Это я... - дрожащим голосом прошептала Хаят.

- Хаят?! - выкрикнула Амаль, и в её голосе прозвучала целая буря эмоций: обида, тревога, счастье. - Почему ты мне не отвечала?! Почему не писала?! Я звонила тебе тысячу раз! Я думала, что ты забыла про меня! Что я тебе больше не нужна!

Сердце Хаят сжалось от вины. Она с трудом нашла в себе силы выдохнуть:

- Прости меня, малышка... Мой телефон сломался... Я не могла связаться ни с кем... Прости меня, родная.

На душе стало ещё тяжелее от этой лжи, но Хаят знала: Амаль нельзя было сейчас травмировать правдой. Ей нужно было знать только одно - что сестра жива и всё ещё любит её.

- Правда? - всхлипнула Амаль. - Ты не бросила меня?

- Никогда, - прошептала Хаят, с трудом сдерживая рыдания. - Я люблю тебя больше всего на свете. Очень сильно. Прости, что заставила тебя волноваться.

- Я тоже тебя люблю... - прошептала Амаль, и в трубке послышался её всхлип. - Очень-очень...

Хаят закрыла глаза, прижимая телефон к уху обеими руками, как будто так могла стать ближе к сестрёнке. Как будто могла передать через это хрупкое соединение всю свою любовь, всю свою боль и бесконечную вину.

Аслы, молча наблюдая за этим, тихонько вытерла слезу с края глаза, не желая мешать этой драгоценной, настоящей минуте.

И в ту самую секунду, слушая голос своей маленькой сестры, Хаят почувствовала, что ради Амаль она должна бороться дальше. Ради неё - и ради самой себя.
____________________________________

Привет, дорогой читатель.
С вами Семи — автор этой истории.

Если вы дочитали главу до конца, знайте: каждое ваше прочтённое слово, каждая эмоция, которую вы испытали вместе с героями, — всё это невероятно ценно для меня. Я вкладываю в эту историю душу, бессонные ночи и тёплое сердце. И знаете... иногда одному слову от вас хватает, чтобы захотелось писать дальше, ещё сильнее, ещё глубже.❤️

Если вам понравилось — оставьте, пожалуйста, комментарий или звёздочку. А может, просто подпишитесь на меня. Это ваша маленькая благодарность, которая для меня — большое вдохновение.❤️

С любовью и уважением,
Семи ❤️💋