он боится?
Почему это беспокоит
сжал кулаки, словно хотел вытолкнуть эмоции силой.
Ты знаешь, кто ты, Минхо. Не чувствуй. Не жалей. Не слабей.
Но лицо её стояло перед глазами, словно отпечаталось внутри.
Утро было тихим, но напряжённым. Стук шагов эхом раздавался по холодному дому, будто само пространство чувствовало приближение чего-то тяжёлого. Она встала рано, не дожидаясь, пока кто-то поднимет её или крикнет.
Спустившись тихо по лестнице, она подошла к Хану, который как раз что-то перекладывал на кухонной полке.
— Хан… — её голос был тихим, почти неслышным. — Можешь… дать мне свою рубашку и штаны?.. Пожалуйста…
Он обернулся, удивившись — ведь обычно она не просила. Увидев, как она прижимает к себе тонкую ткань своей ночной рубашки, будто защищаясь от мира, он молча кивнул и ушёл за одеждой. Через пару минут она уже стояла в просторной серой рубашке и мягких штанах, в которых, казалось, можно было хоть немного спрятаться от реальности.
Завтрак уже стоял на столе, но она не притронулась.
— Ты не будешь? — спросил Хёнджин, подняв на неё взгляд.
Она только покачала головой и отвернулась.
Хан пытался положить ей что-то на тарелку, но она только убрала руки с колен, положив их на живот — будто так легче было терпеть пустоту внутри.
— Мне не хочется... — еле слышно, но с твёрдостью в голосе, ответила она. — После вчерашнего…
Минхо не было рядом, но его тень будто всё ещё стояла за её спиной. Даже когда Хан попытался пошутить — как раньше, — она не улыбнулась. Только опустила глаза.
— Он же не рядом, — осторожно сказал Хёнджин. — Ты можешь…
— Нет. — Она подняла на них взгляд. В её глазах было пусто. — Он запретил.
Хан обменялся с Хёнджином тревожным взглядом. Она — как выключенный свет. Была ещё жива, но будто изнутри — только оболочка. Всё, что она сделала — это медленно встала, взяла чашку с водой и ушла к себе, даже не попрощавшись.
Минхо стоял наверху, облокотившись о перила, наблюдая за ней. Его взгляд был тяжёлым, но в нём что-то изменилось. Не злость. Не раздражение. Не контроль.
Что-то другое. Непривычное.
Он видел, как она встала из-за стола, не взглянув ни на кого. Медленные шаги, как у человека, которому некуда идти. Видел, как её тонкие пальцы сжали кружку с водой — будто это было единственное, за что она могла держаться в этом доме.
И как она исчезла в дверях, не сказав ни слова.
— Она больше не улыбается, — тихо сказал Хан, заметив его взгляд. — Даже на нас не смотрит, как раньше. Стала... пустая.
Хёнджин молча кивнул, продолжая жевать, будто не слышал, но глаза выдавали: он тоже всё понял.
Минхо стоял молча. Стиснул зубы.
"Пустая," — пронеслось у него в голове.
Когда-то она смотрела в окно и улыбалась. Когда-то её голос дрожал, но он всё равно звучал. А теперь — будто не осталось даже голоса. Он хотел подавить это чувство. Сказать себе, что так и должно быть. Что она враг. Что это всё — ради мести. Ради контроля.
Но внутри что-то зашевелилось.
Он не понял, что это было. Сожаление? Гнев на себя? Или просто тень вины, которую он столько лет не пускал в своё сердце?
Минхо спустился вниз, где она сидела в углу комнаты, укутанная в чужую рубашку Хана. Её глаза были усталыми, и она даже не пыталась притворяться сильной.
Он подошёл и, не спросив разрешения, сел рядом.
— Ты опять ничего не ешь, — буркнул он, голос звучал как команда, но в ней слышалась лёгкая тревога. — Если умрёшь, кому я потом отомщу, а?
Она подняла на него взгляд, испуганный, но не ответила.
Минхо тяжело вздохнул, резко схватил чашку с водой и подтолкнул к её губам.
— Пей, — приказал он. — Не будешь — выпью сам.
Она сопротивлялась, но рука Минхо была сильной, и она поняла — спорить бессмысленно.
Потом он неуклюже обвёл взглядом её хрупкое тело, заметил синяки, раны.
— Чёрт, ты же не кукла, — выругался он, будто это было его оправданием за грубость, — но я не дам тебе умереть просто так.
Он не сказал "я забочусь о тебе", он даже не подумал это произнести. Но в его действиях была скрытая забота — грубая, неуклюжая, но настоящая.
_________________________________________
В гостиной было напряжённо. Минхо сидел в кресле, лицо суровое и непроницаемое, но глаза всё же блестели внутренним конфликтом. Хан и Хёнджин стояли рядом, пытаясь подобрать слова.
Хан начал мягко, почти как друг, а не глава мафии:
— Минхо, ты слишком сильно с ней. Она ведь не враг, хоть и дочь того, кого ты ненавидишь. Ты не видишь, что это ломает тебя самого?
Минхо отвернулся, стиснув зубы:
— Она — символ моей мести. Если я буду с ней мягок — всё это бессмысленно.
Хёнджин сделал шаг вперёд, голос его дрожал от сдерживаемого чувства:
— Мы все видим, что ты не такой холодный, каким стараешься казаться. Ты смотришь на неё иначе. Ты боишься признать, что она тебе дорога. Это пугает тебя, да?
Минхо резко вскочил, глаза загорелись яростью:
— Хватит! Я не буду выслушивать ваши сплетни!
Он резко схватил вазу с полки и со злостью швырнул её о стену. Разбитое стекло разлетелось осколками, заполнив комнату звоном и тишиной.
— Я не слабак! — выкрикнул он, лицо искажая гневом. — Ни для кого!
Он вышел из комнаты, дверь с грохотом захлопнулась, оставляя Хана и Хёнджина стоять в растерянности и печали.
Хан тихо произнёс:
— Он боится… боится потерять контроль и показать, что она значит для него больше, чем он сам готов признать.
Хёнджин молча кивнул, ощущая всю тяжесть ситуации.