Глава 17
Чуть ниже надписи «Не опасен» на бейдже Тома Ли появилась ещё одна: «Не кормить!». Это означало, что в пищеблоке Скотобойни он не имел права получать сверх своей суточной нормы пищи – крошечной мисочки генномодифицированного обогащённого белком риса и кружки зелёного чая с молоком. Прошли времена, когда курсант Роджерс в любую удобную для себя минуту мог взять в буфете школы порцию ароматной жареной лапши, пару отрубных гренок и пакетик протеинового сублимата. Теперь, таская по кругу тяжеленный бетонный блок, он с такой нежностью вспоминал это... В буфете всегда пахло свежим хлебом, а повариха на раздаче улыбалась голодным мальчишкам, подкладывая побольше гарнира каждому, кто её об этом просил. Том Ли вспоминал, как здорово было уплетать отварные овощи, которые давали курсантам по пятницам. Какой вкусной была рыба – она появлялась в школьном буфете каждый четверг. Том помнил, каковы были орехи, которые родители прислали ему на день пятнадцатилетия. Он ел их по чуть-чуть, жевал долго-долго, стараясь растянуть удовольствие... в казарме, после отбоя, укрывшись с головой одеялом... Нет, курсант Роджерс не был жадиной, и в иной ситуации, конечно, поделился бы с товарищами – но ведь то был ЕГО подарок на ЕГО День рождения. А значит, орехи должны принадлежать только ЕМУ – все до последнего.
...чего бы только ни отдал Том Ли сейчас за горсть орехов!..
Он был зверски голоден. Потерял счёт дням, проведённым в изнурительных силовых тренировках. Разве его не должны были учить сражаться, раз сделали боевым рабом?! Вместо освоения новых техник боя, Том Ли Роджерс час за часом, день за днём, таскал привязанный к спине бетонный блок. От тяжести болел позвоночник, ныли суставы, но всё это – ерунда: голод изматывал куда сильней бессмысленной работы. Иногда приходил тренер... как же его фамилия?.. впрочем, Том не очень-то старался её запомнить. Тренер залезал на блок и сидел там, пока его подопечный скрипел зубами и обливался потом, таская удвоенную тяжесть. В школе при службе безопасности инструкторы всегда сопровождали тренировки устными разъяснениями – как применяется тот или иной приём, и как лучше защититься, если его используют против тебя... Этот же ни слова пока ещё не сказал новому ученику. Впрочем, нет. В первый день процедил сквозь зубы целых пять слов: «Жрать не дам, не проси». Ах, вот ещё во второй день: «Подбери слюни, сказал же – жрать не дам!». И, кажется, в третий: «Недоволен калорийностью своего пайка? Будешь выёживаться – и того не получишь». Да, точно. В третий день тренер был непривычно разговорчив.
Это сладкое слово «паёк»... Крохотная мисочка отварного риса. Такая маленькая, что она полностью помещается в одной ладони. И кружка чая. Зелёного. С молоком. Раньше Том Ли не любил молоко – теперь же почитал его за лакомство. Паёк дают пополудни – между первой и второй тренировкой. На перекус и отдых отводится час. За это время можно слопать целых пятьдесят таких пайков!.. Ой-ой-ой, не думать о еде, больше не думать! От таких мыслей есть хочется ещё сильнее...
Вот это и значит «сушка тела» – полная выкладка и минимум питания. Жир плавится и вытекает с потом, обнажая мышцы. Они проступают под кожей рельефным узором – по стандартам Арены, именно так должен выглядеть гладиатор: рельефным и сушёным. Верховный инструктор говорит, что это красиво, а гладиатору обязательно нужно быть красивым, чтобы нравиться публике. Теперь Том Ли иногда заходит по вечерам к старику, чтобы хоть издали полюбоваться обещанным молотом, а заодно послушать что-нибудь об историческом оружии – хозяин чудесной коллекции был совсем не прочь поболтать. Искренний интерес юного боевого раба, кажется, даже льстил ему.
От него Роджерс узнал, что историческое оружие во всём, ну буквально во всём уступает тому, что имеется на вооружении армии Иммортал-сити сейчас. Слишком мир изменился с тех пор, как оно было изобретено... К примеру, тот же люцернский молот предназначался для боя с противниками в полном доспехе: клюв запросто пробивал сталь, сминая тело под ним, будто салфетку. Если же ударить обратной стороной, на доспехе образовывалась глубокая вмятина... а на теле – жуткая травма: мягкие ткани буквально превращались в фарш, кости добились на мелкие осколки, и выжить после такого шансов практически не было. Штык же ещё больше увеличивал функционал великолепного оружия: благодаря ему молот можно было использовать как копьё.
Но теперь тяжёлой стальной брони в Иммортал-сити не производят. И люцернский молот нецелесообразно применять по прямому назначению: оружие с длинной рукоятью требует широкого размаха, потому решительно не может быть использовано в помещениях и на узких улочках города. К тому же, если правонарушитель отнимет молот у солдата, то станет ещё опаснее – потому рядовых патрульных и охранников вообще ничем не вооружают. Их учат пользоваться Волей. Воля – единственное оружие, которое никогда не подведёт в бою, и владеющий этой техникой солдат во много крат эффективнее, чем вооружённый преступник с нераскрытым боевым потенциалом. Офицерам положено носить именное шоковое и холодное оружие. Огнестрел выдают исключительно в чрезвычайных ситуациях. Политика разоружения, популяризированная ещё задолго до рождения Тома Ли, во времена правления Стального канцлера, до сих пор является основной парадигмой, коей руководствуются при выборе средств обороны. Внешнего врага у города-убежища Иммортал-сити нет, ведь нет больше за пределами Купола других людей – а для регулирования внутреннего порядка много оружия не нужно. Ограниченность средств обороны – залог того, что они никогда не попадут в руки людей, которые могли бы использовать их во зло.
Иными словами, чтобы бывшему курсанту Тому Ли победить противника, необученного искусству владения Волей, отнюдь не нужен молот. Солдат учат убивать с одного удара, но для Арены эта техника совсем не подходит. Гладиатор – и боец, и артист одновременно. В его задачи входит не только победить в поединке, но и сделать это красиво, эффектно, чтобы гости Колизея остались довольны устроенным для них шоу. Спешка здесь ни к чему! Обычно поединок длится семь-десять минут, и заканчивается далеко не всегда гибелью одного из противников. Хорошие гладиаторы – слишком дорогой товар, чтобы так легко пускать их в расход. Обычно либо слабейший сдаётся, когда его жизнь оказывается под угрозой, либо поединок завершает арбитр, если один из гладиаторов серьёзно ранен и не может сам объявить о своём поражении.
Количество побед, а также число и суммы ставок на того или иного гладиатора в тотализаторе Колизея, определяют его рейтинг. Чем рейтинг выше, тем больший кредит получает боец для покупки всего, что ему нужно. Кредит – это безналичный эквивалент денег, ведь настоящих денег рабам иметь не положено. Успешный гладиатор может позволить себе нанять персонального тренера, стилиста, врача, массажиста, купить улучшенную экипировку, а также – старик подчеркнул это с особой значительностью – приобретать всевозможные приятные мелочи для тех, кто помог ему попасть на Арену. «Мои бывшие ученики знают, что я падок до антиквариата... Вся мебель здесь, книги и кое-что из оружия – их подарки», – повторял верховный инструктор так часто, что Том Ли начал догадываться: старик намекает, что Роджерсу тоже следует пополнить чем-то его коллекцию, когда представится такая возможность. Том был совсем не против порадовать наставника... а ещё надо не забыть охранника Блэквуда... кстати, он тоже любит предметы старины? «Блэквуд-то?.. Хах. Купи ему лучше абонемент в бордель», – ответил старик с ехидной усмешкой. Том Ли был удивлён, но переспросить постеснялся.
Ни старик-наставник, ни Блэквуд также не соизволили облегчить Роджерсу мук голода, хотя тот неоднократно приставал к ним с просьбой чем-нибудь покормить его сверх пайка. Нельзя. Никак нельзя – иначе все старания насмарку. Но голод измотал Тома Ли до предела: во сне он видел булочки, индейку в горячей подливе, сандвичи с тунцом... и ещё десерты, целые горы десертов, громоздящиеся на огромных тарелках... всё это проплывало мимо него, но дотянуться до чудесных яств юноша никак не мог. Они ускользали, будто дым сквозь пальцы, и просыпался Том Ли каждое утро в злых слезах. По команде охранника вылезал из бокса и плёлся в хмурой толпе других узников в свой тренировочный зал. Сколько дней он уже здесь... или сколько лет?.. Роджерс не мог сосчитать: голод не давал сосредоточиться ни на чём, кроме грёз о еде.
Чтобы схарчить крошечный паёк, надо всего полминуты. Остальные пятьдесят девять минут тридцать секунд перерыва бедняга Том слонялся по пищеблоку, разглядывая рабов и содержимое их тарелок. А вдруг кто-то оставит свою порцию недоеденной? Ну, а вдруг?.. Увы, такого на памяти Роджерса не случалось. Тут у всех пайки скудные – и у тех, кого «сушат», и у тех, кто уже «сушёный».
Попытка стащить отрубную булочку с подноса буфетчика также не увенчалась успехом:
– А ну-ка иди прочь, надоел! – тот замахнулась на него половником, и тут же один из дежурных охранников выставил Роджерса вон из пищеблока.
Время до начала тренировки ещё есть. Куда бы пока податься?.. Том Ли задумался: по идее, бейдж «Не опасен» даёт ему право гулять по всему Колизею, так почему бы не побродить за пределами Скотобойни? Может, где-то там найдётся добрый человек, который его накормит?.. Эта мысль так вдохновила юношу, что он пустился бегом к лифту для персонала.
Войдя внутрь сверкающей хромом кабины, Том Ли растерялся: на пульте управления лифтом было не меньше двух дюжин кнопок – причём ни одна из них не подписана. Как этим пользуются? Может, просто ткнуть наугад?..
– Посторонись, пожалуйста, – вошедший следом парень оттеснил Роджерса и нажал на одну из кнопок.
Дверь бесшумно затворилась, и лифт поплыл куда-то вниз. Плыл он долго, а так как заняться во время вертикального перемещения Тому Ли было нечем, он принялся рассматривать попутчика. Идентификационного браслета не видно – значит, раб Колизея. Боевой раб? Не похоже... Молодой человек был явно старше Тома, но гораздо ниже его и намного тоньше. Сперва показалось, что он хорошо «просушен», однако, нет: похоже, парню просто не повезло с конституцией. Маленькие и изящные, почти что девичьи кисти рук выдавали в нём астеника, а этот тип телосложения наименее подходит для бойца. Не растут мышцы на таких тонких костях, что ты с ними ни делай! Между тем, над узкими плечами попутчика высилась рукоять какого-то древкового оружия... Том Ли аж вспотел от неожиданности: а вдруг это люцернский молот?! Но как может такой доходяга управляться с ним?..
– А что это у тебя?! – тут же без обиняков выпалил Том Ли. – Покажи!
Что говорить с незнакомцем в подобном тоне неприлично, до Роджерса дошло с опозданием. Однако парень лишь удивлённо повёл бровью и сбросил с плеча какой-то ремешок – тут же ему в руки будто само по себе прыгнуло оружие: там, где у молота бывает тройное навершие, здесь торчало длинное гибкое лезвие, у основания украшенное стальными кольцами.
– Гуань дао, – произнёс он. – Интересуешься?
– Ага, – кивнул Том, не отводя взгляда от оружия со странным названием. – Оно на глефу похоже...
– Это и есть глефа, только китайская. Легендарное оружие, высоко почитаемое моим народом.
«Китаец...» – Том Ли поёжился и инстинктивно отступил на шаг назад. Он неоднократно слышал о них, но живого китайца видел впервые. До Последней войны меж людьми не было согласия: мир был раздроблен на отдельные государства, населённые народами и народностями, и каждый народец считал себя лучше других. Одни хвастали экономическими достижениями, другие богатыми недрами, третьи культурным достоянием, и кто-то, ослеплённый своей национальной гордыней, первым нажал на Большую Красную Кнопку. Полетели ракеты – им в ответ тоже полетели... Потом атомная зима, и целый мир стал Пустошью. А горстка выживших, укрывшихся под Куполом, порешила между собой, что каждый человек должен забыть, к какому роду-племени принадлежит. Никаких национальностей – все единый народ. И только китайцы до сих пор хранят самобытность. Болтают меж собой на каком-то чирикающем языке, а в разговорах с чужими никогда не преминут напомнить, что они особенные.
– Не болтал бы ты о таком... национализм порицаем и преступен, – пробурчал Том Ли, отодвигаясь к самой стене, чтобы, как только створки распахнуться, тут же выскочить наружу. Нечего больше разговаривать с этим типом. Как-то даже противно, что в одном лифте с ним оказался.
– Порицаем и преступен, – согласился китаец, невесело усмехнувшись. – Потому я и оказался здесь, что открыто говорил о принадлежности к своему народу. А теперь уж терять нечего. И, между прочим, – юноша встал в причудливую боевую стойку, – то, что однажды погубило меня, теперь сделало фаворитом Арены.
– Врёшь! – снова не сдержался Том Ли, хотя только что сам себе пообещал не разговаривать с китайцем больше. Вот этот хиляк – фаворит Арены? То есть, он занимает одну из верхних позиций рейтинга?.. Хах, ищи дурака...
– Не вру! – в лад ему ответил незнакомец. – Зрители обожают ненавидеть меня. Я выхожу на Арену в национальной одежде и сражаюсь, используя кунг-фу... возможно, я последний носитель этого знания во всём мире. И многотысячелетнее достояние моего народа умрёт однажды вместе со мной. Но в глазах добропорядочных граждан я просто преступник, ничего другого не заслуживающий, кроме как сдохнуть на песке Арены с выпущенными кишками, – он покосился на бейдж Тома. – Как и ты, кстати. И все, кто оказался здесь с печатью на загривке. Просто преступники, смертная казнь которых отложена на неопределённый срок.
– Я знаю, что такое кунг-фу, – Том насупился. – Эта система давно своё отжила. Ей на смену пришли более эффективные – не требующие ни долгих лет тренировок, ни изучения духовных практик. Пожалуй, только для Арены теперь твоё «достояние» и годится... А если нужно просто обезвредить противника, прыжки и пассы ничем не помогут, – Роджерс задумался. Хотелось добавить ещё кое-что, хлёсткое и обидное, но с незнакомцами разговаривать в таком тоне неприлично... впрочем, это же китаец! Чего церемонится?.. – Ты, может, и гладиатор, но никак не боец!
Парень в ответ лишь сдержанно улыбнулся, щуря узкие глаза, утопающие в створках тяжёлых век. А потом и вовсе отвёл взгляд, показывая тем самым, что не намерен спорить. Его лицо было каким-то... не то чтобы некрасивым, но определённо неприятным. Лифт остановился. Китаец шмыгнул наружу, зашагал по длинному коридору, и его глефа, древко которой возвышалось над плечом, покачивалась в такт его движениям. Плавно и ритмично, будто молодой человек не шёл, а скользил по льду. Одно слово – китаец!.. Даже ходит не по-людски...
Глядеть в удаляющуюся спину – не самое интересное занятие. Том Ли вспомнил, что собирался поискать съестного... А где это он, кстати? Спросить не у кого, остаётся только семенить вслед за китайцем: может, там, куда идёт этот тип, есть и другие люди? Нормальные?.. За поворотом оказалось просторное и богато обставленное помещение. Мрамор, ковры и гобелены, сверкающий хрусталь и мелодичное журчание воды в фонтанах, уютные красные диванчики, притаившиеся в глубоких нишах, и рядом с каждым – по стюарду, неподвижно замершему в ожидании приказа. Всё это было похоже на гостиную... или, может, ресторан?.. Но никто из людей, находящихся здесь, не ел. Большинство – молодые мужчины, реже – женщины, мускулистые и свирепые, они просто сидели здесь, не глядя друг на друга.
Гладиаторы?
Это – настоящие гладиаторы?.. Сердце Тома Ли пропустило удар. Это – Лудус?!! Роскошно... Здесь живут и проходят обучение самые лучшие, самые дорогие рабы Иммортал-сити. А покушать тут дают? Взгляд Роджерса нервно забегал по залу. Китаец с древком глефы за плечами прошёл в самый конец, к барной стойке, и стюард молча подал ему небольшую мисочку какой-то снеди. Это, кажется... кажется, это... орехи!!!
– Дай! Дай, пожалуйста! Дай мне!!! – Том вприпрыжку помчался к китайцу, позабыв о приличиях и не замечая осуждающих (а кое-где и вовсе откровенно враждебных) взглядов других посетителей. – Умоляю, дай! Я очень, очень хочу есть!!!
Парень удивлённо пожал плечами и без возражений высыпал орехи в подставленную ладонь, после чего нарушитель спокойствия смылся также быстро и неожиданно, как и появился. Том улепётывал из Лудуса со слезами счастья на глазах. Орехи! Жареный фундук, покрытый белыми кристалликами соли... ну разве есть на свете что-то вкуснее?.. Найдя в коридоре самый тёмный и уединённый уголок, юноша с благоговением попробовал первый орешек, второй, третий... божественно! Желудок его довольно заурчал, требуя ещё. Четвёртый... ай, ладно! Высыпав в рот всю горсть, Том зажмурился от удовольствия и принялся тщательно работать челюстями. Никогда, ни разу в жизни он не был так счастлив!..
– Вообще-то мне не стоило этого делать, – послышался голос китайца за его спиной. Том был так увлечён уничтожением лакомства, что даже не заметил, как тот подошёл. – Ты, как я понял, на сушке?
– Угу... – уныло согласился Роджерс, старательно слизывая соль с ладони.
– Просто никому не говори. Оставим это в тайне. И... пожалуйста, больше не приходи тут побираться, – парень опустил глаза. – У меня могут быть из-за этого проблемы.
– Как скажешь... – Том вздохнул. – Кажется, я забыл поблагодарить тебя? Это было очень великодушно с твоей стороны – уступить мне свой паёк.
– Не стоит. Здесь я могу брать столько еды, сколько мне потребуется. Давай я тебя провожу... Боюсь, ты сам не найдёшь дорогу на Скотобойню.
Как же не хочется туда возвращаться... снова таскать тяжести и голодать! Но, похоже, это единственный способ однажды переехать в Лудус насовсем. Том Ли решил про себя, что воспоминания об орехах от доброго китайца помогут ему справиться со всеми испытаниями. Теперь Том и его должник. И обязательно вернёт долг, когда сможет! Только...
– Как твоё имя? Понимаешь, я... – он запнулся, пытаясь подобрать удачные слова.
– Лу Ксинг, – улыбнулся новый знакомец, пропуская Роджерса в лифт, – но здесь все кличут меня Кулином. Шестой номер общего рейтинга Арены, – он нажал на какую-то кнопку, створки захлопнулись и лифт тронулся вверх.
– Кулин. Шестой номер, – шёпотом повторил Том Ли, оставшись один в стальном коробе кабины. – Шестой номер. Кулин. Лу Ксинг. Я запомню.