Глава 15
В отделе в последнее время стало слишком шумно. Беспардонная Альба влилась в коллектив как-то очень уж специфически: всегда серьёзные и сосредоточенные сотрудники будто заразились говорливостью от нового механика. Болтовня и смех теперь звучали почти без остановки и сопровождали любое дело. Вон Альба судачит с Долорес Стокворт, пока та возится в теплице. Вон она же флиртует с Виртом, пока тот пытается писать отчёт... уже не сложно представить, какую белиберду потом придётся читать Стоуну, когда Ганс предоставит ему свои каракули. Вон неугомонная «можно просто Энжи» клянчит у кого-то мелочь возле кофейного аппарата. А вот она же бежит со стаканчиком к компании практикантов, устроивших себе неурочный обеденный перерыв в комнате отдыха. Эта Альба имеет удивительный талант быть везде одновременно! И будто бы постоянно бездельничает, но всю свою работу успевает сделать вовремя, не к чему даже придраться.
Единственный островок покоя, который Герхард (не без серьёзных усилий) сумел сохранить – виварий. Сюда Альбу не допускали ни под каким предлогом. Только здесь учёный мог побыть наедине со своими мыслями и драгоценными животными, не натыкаясь постоянно на эту надоедливую девчонку. Право же, в компании бессловесной Ланы работать куда как приятнее. Тем более что любимица активно прибавляла в весе и становилась всё энергичнее. Правда, на прокорм дикарке уходила существенная часть бюджета лаборатории – пожалуй, сам канцлер не питается так роскошно, как Лана. Её рацион составляли только свежие фрукты, овощи и злаки: под Куполом, где большинство людей питается продуктами биотехнологий, натуральная еда баснословно дорога. Позволить себе настоящую морковь или виноград могут далеко не все. Но если придётся, Герхард готов оплачивать корм даже из собственного кармана – как наследник Четвёртого дома, он мог себе это позволить.
Дикарка постепенно привыкала к неволе. Её уже не пугали люди – по крайней мере, если они не разговаривали громко и не махали руками прямо перед защитным экраном. Пожалуй, пора перевести её в вольер побольше. Дать каких-нибудь игрушек, повесить лесенки, качели... Вчера Герхард показал ей зеркало. Лана сперва насторожилась, увидев своё отражение – смешно набычилась, подкрадываясь к зазеркальной «незнакомке», но вскоре «подружилась» с ней, мимикой и жестами что-то пытаясь разъяснить. Но руки её натыкались на твёрдую поверхность экрана, отчего мордашка дикарки становилась растерянной и смущённой. Кажется, увидев своё отражение и приняв его за другую особь Homo Regressus, Лана совсем забыла, что находится в неволе. А когда хозяин убрал зеркало, бедняжка долго плакала. Да, как и любые иные социальные существа, одичалые люди тоже страдают от одиночества, если лишены общества себе подобных.
– Подожди, малышка. Скоро у тебя появится новый друг.
«Хотя я бы левую руку без сожалений отдал за то, чтоб Зеро никогда не переступил порог моего вивария»
Но это уже вопрос решённый. Несмотря на активный протест со стороны Герхарда Стоуна, Линдберг силой вменил ему обязанность участвовать в подготовке Зеро к исходу. Нет, точнее к Исходу – только так, с ноткой отчаянного пафоса, следует теперь называть финальный этап заведомо провального эксперимента генетиков. Хотя сами они, конечно, в провал не верят. Не допускают такой вероятности – у них всё просчитано, и шансы на успех, по их мнению, оптимистично высоки. Верит в Исход и кое-кто за пределами генетического отдела: как с изумлением обнаружил Герхард, «свои люди» у профессора имеются едва ли не в каждом кабинете Бездны. В проект «Зеро» вовлечено непомерно много сотрудников самого разного профиля – кое-кто добровольно, а на большинство же, как и на самого Герхарда, было со стороны руководства оказано серьёзное давление.
До каких пределов ему придётся прогибаться, Герхард Стоун представлял слабо. Пока ему просто поручили «познакомить» Зеро с Ланой – читай, дать дикарке возможность привыкнуть к обществу гомункула. Сколько «свиданий» для этого понадобится? Как много Герхард готов позволить бесцветному существу, которое немного рептилия, чуточку насекомое, и даже самую малость – растение? И Лана, и Зеро – не обычные люди, и именно это, по мнение Линдберга, их должно сблизить... но ведь «не люди» они совершенно по-разному! Пусть дикарка и чужая в подкупольном мире, пусть ей нет в нём подходящего места, но таких генномодифицированных креатур как Зеро вообще не должно существовать. Им нет места нигде. Природа не терпит уродства. Уроды не выживают – факт, известный любому биологу.
Но Линдберг очень узкий специалист, он далёк от обобщений. И это проблема. Потому что фундаментальные законы работают, даже если их игнорировать. Герхард не терял надежды достучаться до упёртого патрона, но уже осознавал, что седины эта борьба добавит ему немало. Благо, в платиновых волосах учёного поседевшие пряди будут практически незаметны...
В древности воины, идя на бой, надевали красные одежды – на них не видно пятен крови. Для людей нордического типа внешняя безмятежность – тоже своего рода маскировка. Ничто не выдаст в нём волнения, которое порой граничит со хтоническим ужасом перед новой угрозой, нависшей над остатками человечества. Пока призрачной, но уже вполне осязаемой. Что-то сдвинулось, мир дал трещину. Её ещё никто не видит, однако раз Герхарду выпала доля быть единственным зрячим среди толпы слепцов, именно ему предстоит заглянуть в этот разлом. Понять, насколько он глубок. И хорошенько поразмыслить, как остановить новую катастрофу.
«Кто, если не я?..»
Размышления прервал сигнал мессенджера. Открыв блокнот, Герхард прочёл:
«Прошу о встрече. К.Л.»
От кого это? Тайная поклонница? Стоун мысленно перебрал имена всех знакомых ему женщин – никому инициалы не подходили. Может, кто-то из университетских или школьных приятелей? Давно же Герхард с ними не виделся... как-то не было желания, да и сейчас нет. На приглашение на светский раут записка тоже не походила. Вообще, единственный знакомый Стоуну К. Л. – Квентин Лонгли из отдела органической химии и фармакологии, но вряд ли он стал бы отправлять таинственные послания. Просто пришёл бы сам, раз уж ему что-то нужно. Тихий, малозаметный человечек низкого происхождения – несмотря на то, что начал он свою карьеру в Бездне лет на пятнадцать раньше Герхарда, ни одного серьёзного научного труда так и не опубликовавший. Посредственный учёный. Но, кажется, неплохой администратор – вроде бы недавно получил повышение. За всё время их шапочного знакомства, Стоун и Лонгли перекинулись в лучшем случае десятком слов, в остальное время просто здоровались друг с другом при случайной встрече, как полагается сотрудникам одного предприятия. Что же ему понадобилось теперь? Странно. Впрочем... почему бы и нет? Рабочий день всё равно подошёл к концу – на часах уже четверть восьмого.
«Через двадцать минут на КПП» – отправил Герхард ответ таинственному К. Л. Если это Лонгли, ему не составит труда явиться – химик, как и все остальные сотрудники Бездны, тоже в это время должен уходить домой.
Неотложные дела окончены, на столе порядок, Лана и зверушки сыты. Осталось лишь проверить сейфы – не забыл ли Вирт запереть их на ночь? У него сейчас из-за Альбы не мозги в голове, а каша с сиропом... Бродя по отделу, Герхард заметил, что в одном из складских боксов горит лампа. Нужно выключить – всё равно сотрудники уже разошлись, и свет никому не нужен. Но заглянув внутрь, Стоун обнаружил, что бокс не пуст. Сложив мешки с грунтом на манер диванчика, мисс Анжелина возлежала на них, одновременно поедая большое зелёное яблоко и читая какие-то инструкции – да ещё так увлечённо, будто это приключенческий роман.
– Не сидели бы вы здесь. В мешках почва из-за купола, и она фонит.
– Ой! – пискнула Альба, вскакивая и поспешно отряхивая комбинезон. – Я умру?
– Несомненно, – отрезал Стоун с напускной серьёзностью. Но, насладившись произведённым эффектом, тут же позволил себе улыбнуться. – Лет через пятьдесят. От старости. И только при условии, что за это время не будет изобретён эликсир бессмертия. А фон от грунта – в пределах допустимого, иначе мы не хранили бы его вот так на виду. Тем не менее, без нужды находиться рядом с ним не следует, – а после добавил. – Идите домой, Энжи. Задерживаться на работе после окончания смены – прерогатива зануд вроде меня, не знающих, чем занять себя по вечерам. А у вас наверняка есть ещё какие-то планы.
– Ужин с родителями, – Альба пожала плечами. – Ничего особенного, я каждый вечер провожу именно так.
Споро расправившись со своим яблоком, девушка выбросила огрызок в контейнер для пищевых отходов и принялась собирать инструменты. Хм... интересно, какое жалование получают механики? За последнее время Герхард уже второй раз видит у Альбы в руках фрукты, из чего напрашивается закономерный вывод: питается мисс определённо не по средствам. Может, родители ещё помогают ей материально?
– А кем работают ваши родители?
– Мама дантист, папа ментор, – нехотя протянула девушка, возясь с молнией своего рюкзака.
Типичный средний класс. Если вы не имеете других пристрастий кроме обжорства, на деликатесы жалования вроде бы должно хватать.
– Интеллигентная семейная пара. Да, они определённо не из тех, кто пачкает руки в машинном масле, – со значением заметил Герхард. – Может, это не моё дело... но ваши родители были не слишком расстроены, что их дочери досталась рабочая специальность?
– Моя специальность самая важная! – Альба гордо задрала нос. – Если б не мы, ремонтники, в городе всё давно развалилось бы! – и, накинув лямку своего рюкзака на плечо, мисс Энжи выскочила прочь.
Обиделась? Но в Иммортал-сити даже последний поломойка считает, что именно его специальность самая важная. И что, если он не будет с должным усердием натирать вверенный ему коридор, кругом наступит кромешный хаос. Было бы смешно, но это тоже результат умелой пропаганды Министерства морали. Никто из рождённых под Куполом не выбирает себе ремесло: чтобы граждане однажды не задумались – а справедливо ли поступило с ними Бюро трудовых ресурсов, сделав сей выбор за них, во время обучения в младшей, средней и старшей школе такие вот менторы, как отец Энжи, старательно внушают им, что отсутствие альтернатив и права решать за себя и есть абсолютное благо.
«На самом-то деле, самая важная специальность – моя, – отметил Герхард не без удовлетворения. – Ведь если не изучать мир за пределами Купола... он так и останется для нас потерянным навеки»
Внешний мир огромен и непостижим. И не то чтобы Герхард Стоун принципиально не верил в реальность Исхода... нет, точнее будет сказать, что он не верил в скорый Исход. А сама мысль о путешествии гомункула вовне была противна биологу безо всяких на то рациональных причин.
«Они хотят отнять у меня Лану! Разве нужны ещё какие-то причины?!»
Отвращение Герхарда ко всему связанному с проектом «Зеро», было скорее интуитивным, чем строго рациональным. Будучи естественником как по образованию, так и по натуре, он не мог принять противоестественное. И... конечно же, Лана. Да, впору признать: именно в ней основная причина. Герхард не может отдать её. И не отдаст.
Так в тяжёлых размышлениях доктор дошёл до контрольно-пропускного пункта, ведущего в город. Привычно черкнул идентификационным браслетом по сканеру, отмечая свой уход, и покинул Бездну. За воротами его уже ждали. Впору похвалить себя за проницательность: Квентин Лонгли собственной персоной.
– Вас подвезти? – без особого воодушевления Герхард принял протянутую ему руку.
– Это было бы очень кстати, – согласился химик, неприятно улыбаясь.
Наблюдая краем глаза, как Лонгли молча семенит следом, Стоун прошёл к своему электрокару. Раз химик не начинает разговор на улице, значит, беседа не предназначена для чужих ушей. Где-то в подкорке зашевелилось любопытство. И... тревога. Да, пожалуй, тревоги в этом чувстве было больше, чем любопытства. Герхард и так по горло увяз в чужих тайнах – влезать в них ещё глубже вовсе не хотелось. Но определённо придётся. Единственное, что могло связывать радиобиолога и химика, а также ещё сотню специалистов самого разного профиля в стенах Бездны – проект «Исход». О чём пойдёт разговор, Стоун догадался за полсекунды до того, как его визави открыл рот.
– Исход, – произнёс Лонгли на выдохе будто пароль, когда пассажирская дверь электрокара захлопнулась за ним, и владелец авто завёл мотор. «Это катастрофа!» – читалось в глазах отрёкшегося от анонимности К.Л., на что Герхард мог лишь понимающе кивнуть.
Впрочем, рано ещё выдавать свои настроения. Следует сперва прощупать позицию Лонгли.
– Выходит, вы тоже участвуете в этом?
– Я был вынужден, – согласился тот без охоты, – как и многие другие. Как и вы.
Отрицать бессмысленно.
– В случае согласия мне было обещано повышение и... ещё некоторые привилегии, – продолжил пассажир. – В случае отказа... вы же знаете, что отказов он не принимает. А, потеряв вакансию в Бездне, я уже нигде не получу работу по специальности. Я лишусь статуса. У меня семья... я был вынужден! – повторил он с нажимом. – Вы должны понять.
– Я понимаю. Профессор умеет быть предельно убедительным.
– Но я не хочу для своей семьи того будущего, которое он для нас готовит! - выпалил химик. Однако, смутившись, замялся. – Вы... вы же как никто другой должны понимать, каковы перспективы этого проекта.
– Я знаю о нём лишь в общих чертах, – осторожно заметил Стоун, – но у меня есть основания не питать ложных иллюзий по поводу успешного завершения проекта. Вы имеете иные сведения?
Лонгли глубоко вздохнул, помолчал немного, подбирая слова, и, наконец, прошептал:
– Вы ничего не знаете, сэр Стоун.
Этот шёпот, едва различимый из-за шума мотора, звучал почти зловеще. Тревога, мизерным червячком скребущая внутри, усилилась до явственного зуда. «Тогда я хочу продолжить ничего не знать!» – едва не гаркнул Герхард в серое лицо собеседника, но обстоятельства требовали сдержать малодушные порывы. Пилюля будет горькой. Раз всё равно требуется проглотить её, придётся сделать это, не морщась.
– Говорите, – твёрдо отпечатал он.
И Лонгли говорил.