Глава 11
– Томас Роджерс... – задумчиво протянул декан, не отрывая взгляда от бумаг.
– Томас Ли Роджерс, – механически поправил его Том. – Моя мама советовала мне всегда называть своё второе имя, когда я кому-нибудь представляюсь. Это чтобы я его не забыл...
Декан поднял на него удивлённый взгляд, покачал головой и снова уставился в бумаги.
– Ты знаешь, в чём тебя обвиняют, Томас Ли?
Юноша молча кивнул.
– Знаешь, какое наказание тебе полагается?
Том Ли кивнул снова на этот раз неуверенно.
– Скажи мне, сынок, – мужчина напротив отложил наконец бумаги и посмотрел курсанту в глаза. – Не для протокола. Просто удовлетвори моё любопытство: за каким лешим тебя занесло в операторскую накануне самого важного в текущем семестре экзамена, и что побудило играть там с аппаратурой?
Том Ли, пристыженно ссутулившись, разглядывал свои колени и пытался подобрать нужные для оправданий слова, но мысли путались, а осознание неминуемой расплаты за непослушание лишало всяческой возможности собрать их вместе, чтобы дать внятный ответ.
– Гаррет... мой товарищ... – Том прокашлялся. – Парень с нашего потока... он попросил меня отключить вентиляторы на время его экзаменационного поединка.
Декан переваривал услышанное долго. Секунд пять... а может десять, или даже все двенадцать, он просто молча смотрел на Тома Ли, пока наконец не смог выдавить из себя:
– Он попросил... и ты?
– И я выключил, – вздохнул парень.
– Ты в своём уме, юноша?! – прошипел декан, имя которого Том Ли, конечно же, не помнил – хотя вроде бы только что имел возможность прочесть его на табличке у двери. В голосе его слышалась крайняя степень изумления. Похоже, подобные нарушения правил внутреннего распорядка – большая редкость в школе при Службе безопасности Иммортал-Сити... – Разных простаков к нам распределяют учиться, но чтоб вот таких... Гхм. Мне жаль, но чистосердечное признание едва ли хоть чем-то тебе поможет. Скорее уж наоборот... Молчал бы ты – глядишь, отделался бы простым отчислением из школы. Но раз уж подтвердил показания Гаррета... – он посмотрел на часы. – Конвоиры из Министерства морали уже в пути. Идентификационный браслет сдашь им. Форму – в прачечную. Обувь и предметы гигиены – в отдел снабжения.
Мужчина шлёпнул большую круглую печать на папку с личным делом курсанта Роджерса. «Отчислен» теперь красовалось на ней чуть левее фото, прямо поверх графы с именем и фамилией. Том невзначай отметил, что за последний год (а именно год назад была сделана эта фотография), он здорово возмужал. Куда делись по-детски круглые, румяные щёки?.. Теперь его скулы стали жёстче, нижняя челюсть массивнее, и даже надбровные дуги как-то выдвинулись вперёд – прямо как у памятника неизвестному герою Последней войны, что стоит во дворе школы.
Неужели... ни этого памятника, ни самой школы, Том Ли Роджерс скоро больше не увидит?..
– Я должен был стать солдатом... а теперь кем я стану? – в носу неприятно защипало.
– Уж не знаю, сынок, – декан бросил папку с личным делом Роджерса в стол и откинулся на спинку кресла. – Представители Министерства морали решат твою судьбу. Одно скажу точно: статуса гражданина ты лишишься. Главнокомандующий лично на этом настоял.
«Главнокомандующий... это кто? Разве мы с ним знакомы? А если нет, то почему он...» – вопросы роились в голове Тома Ли, порождая тупую ноющую боль. Пожалуй, так много думать, как сегодня, бывшему курсанту ещё ни разу в жизни не приходилось. «Гаррет...» – вдруг догадался он. «Гаррет – главнокомандующий с портрета, отец Остина Гаррета!»
А ведь Остин тоже наверняка наказан... Он никак не меньше, а даже больше смухлевал на экзамене, чем помогающий ему Том.
– Гаррета тоже исключат? – решился спросить Роджерс. – И тоже лишат браслета?.. Знаете, это нечестно. Ведь он был ранен на последнем практическом занятии, и до сих пор чувствует себя плохо... Вы не думайте, я не потому его выгораживаю, что он мой друг – просто это правда несправедливо, когда человека гонят на бой, не дав восстановить силы.
Декан слушал его монолог, явно сдерживая совершенно не приличествующую случаю ухмылку, но, когда Том Ли закончил, расхохотался в голос.
– Роджерс, ты просто король идиотов! Нет, всё же хорошо, что тебя вовремя отчислили – нам настолько глупые солдаты не нужны. Кто ж сынка главнокомандующего из школы-то попрёт?! Всё у него нормально, будет ходить на занятия в прежнем порядке. Да и обвинить его формально не в чем. Не он же с баловался аппаратурой! – декан раскрыл блокнот, ткнул пару раз пальцем в слабо мерцающий экранчик и сунул его юноше под нос. – Хочешь посмотреть видео с его допроса? Хорошо врёт, шельмец! Складно и ладно! Тебе бы так уметь – глядишь, и не пропал бы. Сейчас, погоди... вот мой любимый момент его выступления. Хах, артист хренов... не при батюшке его будь сказано...
На экране Том Ли увидел своего уже бывшего однокашника Остина Гаррета, сидящего, кажется, в этом же кабинете... и может быть даже на этом же стуле, на котором сейчас сидит Роджерс. Гаррет снова сутулился и кособочился, баюкая раненное предплечье, перетянутое окровавленными бинтами. И быстро-быстро тараторил каким-то не своим, плаксивым голосом:
«...говорю же вам, этот псих давно меня травит! Я не мог признаться... он угрожал мне... обещал...» – окончание фразы потонуло в горестном всхлипе. – «Не только он – другие ребята тоже ненавидят меня за то, что я из благородного дома... за то, что я не такой как все! Но только этот... отморозок... простите, сэр Баранофф, за грубое слово... только он позволял себе выражать свою ненависть так откровенно».
– О ком это он говорит? – насторожился Роджерс, пытаясь припомнить, кто же из курсантов выражал Гаррету неприязнь. Да вроде никто... Ребята не стремились с ним подружиться – это да, но и вражды между Остином и остальными Том Ли никогда не замечал.
– А ты слушай дальше – сам поймёшь, – ректор снова неприятно ухмылялся.
«И я далеко не первая его жертва, – скорбно продолжал Гаррет на экране. – Вспомните: вначале месяца он сломал Джонсу челюсть! Я уж не знаю, с чего там началась их потасовка... но ребята говорили, Роджерс с самого начала семестра проходу ему не давал. А теперь вот я... с того дня, когда меня ранили... он почувствовал, что я долгое время теперь не смогу дать достойный отпор...» – и снова всхлипы.
Том Ли приостановил запись. Вернул бегунок на десять секунд назад и вдумчиво пересмотрел снова:
«Роджерс с самого начала семестра проходу ему не давал. А теперь вот я...»
И ещё раз:
«Роджерс с самого начала...»
Он поднял изумлённые глаза на ректора – тот с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос.
– Почему он говорит обо мне плохо? – выдавил из себя Том Ли, силясь понять – но отчаянно не понимая.
– Потому что этот избалованный сучёныш – не при батюшке его будь сказано – хочет выйти чистеньким из очень грязной истории. А единственный способ для него не измараться – втоптать в грязь тебя. Дескать, ты решил в очередной раз поиздеваться над ним – вот и вырубил вентиляторы во время его экзаменационного поединка.
– Но ведь Гаррет сам попросил меня...
– Ты солдат!!! – рявкнул в ответ ректор, хлопнув ладонью по столу. – Для тебя нет такого понятия, как просьба. Есть только приказы вышестоящего командования. И только приказы ты должен выполнять... был, – и уже тише добавил, – должен был, пока был солдатом. А теперь отправишься в Гетто – и это, заметь, в лучшем случае. В то время как твой высокородный дружок будет забираться на вершину карьерной лестницы по головам таких вот наивных дуралеев, как ты, – он помолчал пару секунд, подбирая слова. – И я очень надеюсь успеть выйти на пенсию раньше, чем Гаррет-младший станет во главе армии. Хуже патрона, чем этот скользкий мальчишка, и не придумаешь... – и снова напряжённая пауза. – Попомни мои слова, сынок. Иммортал-сити ожидают тяжёлые времена, если городу предстоит оказаться под властью такого человека.
– Сэр... – Том Ли Роджерс бессильно уронил голову на грудь. – Вы правы, я не слишком умён. И я многого не запомню из того, что вы говорите... но... как же так получается... если вы сами понимаете, что Гаррет попросту оболгал меня, почему наказан я? Почему я, а не он?!
Ответить ректор не успел. В кабинет без стука вошли конвоиры Министерства морали. Один из них молча шагнул к бывшему курсанту школы при Службе безопасности, и Том Ли без слов понял, что должен сделать. Протянул руку. Конвоир коснулся магнитным ключом застёжки идентификационного браслета, снял его и сделал пометку в какой-то ведомости. Теперь Тому должны выдать новый браслет. Стальной. Стандартный опознавательный знак тех, кто лишён гражданства. Но вместо этого посланник Министерства морали с силой надавил ему на затылок, чтобы наклонить голову, и, дёрнув за воротник вниз, обнажил шею. После чего другой конвоир шлёпнул на загривок Тома Ли несмываемую пигментную печать.
«Собственность Колизея», - значилось на ней. Но Том Ли, конечно же, не мог этого прочесть. Однако всё понял. Понял за долю секунды до того, как печать коснулась его кожи. Сколь бы ни был глуп бывший курсант Роджерс, однако догадаться здесь немудрено: если преступнику не достался идентификационный браслет негражданина, значит – так уж тому и быть – он получает клеймо раба.
***
Когда дверь за конвоирами закрылась, декан школы при Службе безопасности, полковник Баранофф, достал из ящика стола початую бутылку дорогого виски. Плеснул в кружку, не потрудившись вылить из неё остатки остывшего чая, и выпил залпом, не ощущая вкуса. Со стороны могло показаться, что офицер отмечает какое-то знаменательное событие, но исключение курсанта Роджерса, конечно же, плохой повод для празднования. Полковник Баранофф отнюдь не был провидцем, но с совершенной уверенностью мог бы сказать: этот глуповатый мальчишка – лишь первая жертва на пути вероломного ублюдка, сынка главнокомандующего. Человек, с такой поразительной лёгкостью отдающий на заклание своего товарища по учебке, точно также будет поступать и с подчинёнными, когда вступит в должность.
Он подтянул блокнот к себе и возобновил воспроизведение ровно с того места, на котором остановил запись Роджерс.
«...семестра проходу ему не давал. А теперь вот я... с того самого дня, когда меня ранили... он почувствовал, что я долгое время теперь не смогу дать достойный отпор...»
«Достаточно», – прозвучал ещё один голос – голос человека, стоявшего за кадром. – «Противно слушать. Баранофф, выключайте камеру. Показания потерпевшего вполне однозначны. А теперь я хотел бы поговорить со своим сыном наедине»
«Как прикажете, шеф», – декан нажал одну из кнопок коммуникатора, встал из-за стола и вышел, оставив собственный кабинет в распоряжении главнокомандующего Гаррета. То, что камера продолжила запись – случайность, или может быть он оставил её включённой нарочно?.. Полковник Баранофф едва ли поделится с кем-нибудь этим секретом.
«Снимай это», – снова раздался голос невидимого генерала.
Курсант Гаррет лишь недовольно покосился куда-то в сторону – вероятно туда, где за пределами кадра находился главнокомандующий. Весь его вид в этот момент выражал решимость не подчиняться.
«Снимай свои бинты, сосунок!» – голос стал громче, нетерпеливее. – «Пока вместо твоих фальшивых ран я не наградил тебя настоящими. Своих наставников тебе удалось провести, но меня – никогда. Снимай немедленно!!!» – последние слова он уже прокричал.
Наследник дома Гаррет по-прежнему сидел неподвижно и молчал, гордо задрав подбородок. Кажется, он готов стерпеть любые оскорбления, любые угрозы – даже если отец сейчас стащил бы с него штаны и хорошенько отхлестал ремнём, курсант не проронил бы и слова. Но генерал не собирался тратить время на воспитательные экзекуции: шагнув в кадр с офицерским кортиком в руке, главнокомандующий быстро и ловко разрезал бинты, и, сорвав их с плеча сына, бросил в мусорную корзину. Перед глазом камеры мелькнула чистая здоровая кожа, прочерченная длинным, но давно уже зарубцевавшимся розовым шрамом.
Полковник Баранофф ухмыльнулся: жаль, этого фрагмента видео Роджерс не успел просмотреть – вот бы рожа у него вытянулась-то!..
– Симулянт хренов, – пробормотал ректор себе под нос, а на экране в то же время курсант Гаррет невозмутимо застегнул рубашку.
«Я могу идти, сэр главнокомандующий?» – бесстрастно спросил он.
«Иди уж... позорище», – ответил ему голос генерала Гаррета снова откуда-то из-за кадра. Курсант выскользнул из кабинета, а следом покинул его и второй гость.
Тут видео обрезано – дальше нет ничего интересного. Однако и этот фрагмент длиной всего-то в семь минут – бесценен. Копии записи допроса уже лежат в надёжных местах... вместе с записью экзаменационного поединка мальчишки Гаррета, дополняющей картину его аферы. А повязка со вшитым внутри мешочком для бутафорской крови спрятана ещё надёжнее. Пусть лежат... Ректор Баранофф отнюдь не был провидцем – но и дураком он не был. И как любой здравомыслящий человек, он отлично понимал: чтобы в будущем обезопасить себя от вероломства нового патрона, действовать нужно уже сейчас. Возможно, однажды настанет время этим материалам выстрелить. А выстрел из прошлого порой не менее смертоносен, чем пуля в лоб с трёх шагов.