Холодная Завеса Красного

18.

Мы с Риго теперь играем больше. Уже третий день. Он уже начинает рычать, и у него выросли крепкие зубы. Я держу в руках деревянную палку, а он виснет на ней, схватив ее зубами. Мой пушистый маламут. Позавчера я перевезла его сюда, «поближе к нам», как настоятельно попросил Виктор. Мне кажется, чем ближе к нему те, кого можно прихлопнуть, тем он спокойнее себя чувствует. А еще может быть, он захотел поиграть в семью. Уже два вечера подряд выводит Риго погулять и играет с ним. Я наблюдаю за всем этим с семидесятого этажа. Бежать долго, я не успею. Они с такой высоты кажутся мне маленькими точками на зеленой траве. Но не отдать ему щенка я тоже не могу. Все то, чего я долго добивалась, рухнет в одночасье. Эта атмосфера любви и прощенья, которую я вновь создаю в этом доме, такая хрупкая и зыбкая, что пока не выдержит и дуновения, и разлетится как карточный домик.

Я готовлю кушать, убираю, стираю. В общем, стараюсь быть хорошим Партнером. Таким, какого Виктор всегда хотел. Я иногда задумываюсь об этом и понимаю, что он ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват. Это Система, как ураган, проходится по нашим жизням, засасывая нас в воронку, и мы становимся привязанными к нашему положению. Месту в социуме. Сделать шаг назад не можем, потому что упадем. А падать больно и страшно. Все боятся падений.

Я только об одном жалею – о том, что никогда не сбудется. О Майкле. Вспоминаю его рыжеватые волосы, голубые глаза, большие плечи. Его взгляд, такой полный уверенности. Как будто он знает больше, чем другие. Так оно и было. Он остается тем, кто знает хотя бы даже больше меня. И этой правды я никогда не узнаю. О чем он хотел мне рассказать?

Я сиротливо оглядываюсь по сторонам. Вот она квартира в Башне Звездной, где мне суждено куковать до конца своих дней. Вот эти несколько стен, которые будут окружать меня оставшиеся десятки лет. Он, может быть, подумал, что дает мне больше, чем я получала в своей рабочей зоне? Нет. Здесь мне еще хуже. Эта клетка хоть и непрозрачная, зато еще тесней и уже. Мне в ней туго дышится... Тот самый первый шаг, который я когда-то сделала, войдя в эту квартиру и встретившись взглядом с Вождем, был моим последним шагом по свободной земле, свободной настолько, насколько позволяют рамки Великого Союза. Войдя вовнутрь, я закрыла дверку клетки. Все мои детские мечты с треском лопнули, как лопаются мыльные шарики. Не этого ведь я хотела. Не хотела иметь такого Партнера, и сама не хотела быть таким Партнером. Все почему-то намного проще в мыслях, чем в действиях.

Включаю настенный телевизор, и квартира заполняется монотонным бурчанием. Новостной комментатор рассказывает, что в Канаде состоялись выборы, вся территория Сибири до сих пор охвачена пожарами из-за засушливого лета, следующий год для Великого Союза и Соединенных Штатов ознаменует окончание Холодной войны... Мысли одна за другой возвращаются к Майклу. Я улыбаюсь. Случайно трогаю себя за лицо, и смотрю в зеркало. Мои глаза сияют. Надо же, как мысли о другом человеке могут запросто поднять настроение. И тут же опустить: Майкл – будущее, которому не суждено сбыться. В тот раз на вечеринке, под березой, я увидела в его глазах отражение моих счастливых свободно растущих детишек. Словно какие-то картинки пронеслись у меня в голове, и я точно знала, что так бывает – люди не боятся за жизнь, гуляют и играют в парках, говорят вслух все, что думают. И самое главное, они счастливы.

Почему нам не суждено было родиться в такой стране?

Когда мне было восемь лет, нас всех классом на машинах повезли на площадь Освобождения. Это было десять лет назад, когда наша страна отмечала сто шестидесятилетие со дня основания. Был большой праздник. Они даже транслировали записи заграницу. Нас всех собрали на трибунах площади, и мы тогда увидели Вождя живьем. Для него соорудили огромную, возвышающуюся над всеми трибуну, с которой он произносил речь в микрофон. Погода была холодная, октябрьский промозглый дождь пронизывал насквозь, но нам приказано было стоять. Мы заполняли трибуны. Дети из рабочих зон. Потом они пускали в небо красные шары. Это была холодная торжественность. И, как я поняла позже, показная. Атмосфера, пронизанная страхом и холодом. Мы стояли там до конца, пока весь многочасовой процесс не был заснят на пленку. После окончания нам выдали по сахарной вате и талон на жвачки в течение недели. Такие красные, со звездой, еле тянущиеся. Они напоминали конфеты, так и хотелось их просто проглотить, что мы в основном и делали – конфет ведь не хватало, они – дефицит. А потом мы поехали домой на автобусах, потому что был уже поздний вечер, и никто не освободил нас от запрета на пребывание в центре свыше пяти часов...

Я запомнила тогда его лицо. Веселый, с широкой улыбкой. Как будто он не причем, как будто все эти смерти – не его рук дело, а мы сами во всем виноваты. Ему хлопают во время каждой паузы. После каждого произнесенного им слова. Истово, отбивая себе ладони, как будто от каждого хлопка зависит их жизнь. Да, скорее всего так и было. Так есть. И так будет. Мне тогда непонятно было одно: как может улыбаться так широко и открыто тот, кто каждый день убивает тысячи людей, подписывая приказы на ликвидацию? Неужели в одном человеке может уживаться столько жестокости и лицемерия? Неужели один человек может погрузить такую большую страну в огромную черную дыру? Оплести всю ее пеленой своего культа? Стать кем-то вроде названного отца-матерью-всем-одновременно? Заставлять всех вокруг дышать только самим собой, преклоняться, бить челом и разбивать колени...

Мои мысли пронзает непонятный мелодичный звук из трех нот. Никогда его не слышала, но сразу же догадываюсь, что это звонок от входной двери. К нам никто никогда не приходил, и когда я осознаю это, мне становится сиротливо – только подумать, уже почти два месяца в сплошной тоске. Без единого гостя. Только почтальон приносит свежие газеты, но и он оставляет их в нашем ящике на площадке. Я тихонько подхожу к двери и, поняв, что вряд ли за ней будет стоять кто-то опасный, открываю нараспашку.

Глаза улавливают знакомое очертание. Совсем недавно мной выученное, но уже воспринимаемое мозгом как что-то родное. Я смотрю на него, и оно мне отвечает улыбкой.

Майкл.

Чувствую, как сердце ускоряется в груди.

- Что ты здесь делаешь? – смущаюсь я, не зная, что сказать.

- Не рада меня видеть? – задает он вопрос, но я вижу по его лицу, что ответ он и сам знает.

Я растерялась и не успеваю пригласить, как он входит сам. Мы стоим и смотрим друг на друга минуту.

- Рада, - наконец отвечаю я, вспомнив, что он задавал мне вопрос.

- Я не видел тебя три дня, подумал, что что-то случилось.

- Ты оказался прав. Больше не могу там быть. Но рука так и не поднялась прислать сообщение Стэйси.

- Она бы приехала сама, если бы ты это сделала. Для всех ты болеешь.

- Я не болею, Майкл, - я опускаю глаза, - это навсегда.

Он берет меня за руку и, как будто зная куда идти, ведет меня по левому стеклянному коридору вглубь зала. Вождь пытливо всматривается в нас двоих.

- Что случилось? - Спрашивает он, сажая меня на диван и садясь рядом.

- Непоправимая ситуация.

Если честно, я не знаю с чего начать. Да и начинать ему рассказывать мне вовсе не хочется. Я не привыкла жаловаться с детства. Я привыкла молчать и держать все в себе, этому нас учит и Система.

- Ты не приходишь уже третий день и говоришь, что это непоправимо. Что случилось? - Еще раз спрашивает он.

Я смотрю на него, и мне хочется его обнять. Это что-то родное и милое, которое я так давно не видела. Оно пришло меня навестить, меня, ту, которая привыкла справляться со всем самой. Это даже немного странно, я ведь сильная, но он, сидящий рядом, пробуждает во мне непонятную и неведомую мне доселе волну новых ощущений. Я бы все отдала, чтобы он меня обнял. С ужасом понимаю, что ничьих объятий я никогда так не хотела.

Он берет меня за руку.

Мурашки пробегают по телу. Она такая теплая и плотная.

Наконец, я не выдерживаю и выпаливаю:

- Он «исправил» моего друга и пригрозил расправой над родителями. Не знаю, как конкретно, хочет это сделать. Но точно сделает, я видела в его глазах угрозу. Даже собаку не оставит в покое, если я не успокоюсь.

- В чем конкретно его условие?

- Хочет, чтобы я была идеальным Партнером.

- Это как? – удивляется Майкл, - сидела дома и стирала тряпки? – он оглядывается по сторонам.

- Типа того, - слабо отвечаю я. Мой голос сейчас сорвется.

Майкл садится на диване ровно, это немного отодвигает меня от него. Эти сантиметры я тут же ощущаю, как будто становится холоднее. Он смотрит по сторонам.

- И что ты решила? – наконец, спрашивает он, оглядевшись еще раз. – Доживать запертой в квартире?

- Я не заперта. – Эти слова меня немного обижают.

- Заперта, - повторяет уверенно Майкл, - я бы даже добавил – сама себя заперла.

- А что ты посоветуешь? – мне кажется, все люди от природы мастаки болтать чушь и давать советы, а вот когда приходится самому выпутываться из сложной ситуации, то тут они хватаются за головы и рвут на себе волосы.

Но вместо того, чтобы раскрыть рот и начать наперебой диктовать, что мне делать, он наклоняется ко мне и целует меня. Я даже не успеваю опомниться. Он прикасается ладонью к моей щеке. Его губы нежно трогают мои. Я затаиваю дыхание от неожиданности. Меня как будто внезапно окунули в бочонок с приятными ощущениями. Не могу описать, свои чувства, не могу подобрать слов от того, что чувствую. Моя кожа покрывается пупырышками, и по всему телу пробегает невесомая волна, приподнимая каждый волосок, я ощущаю щекотки от перышек, словно с высоты упала в пуховое облако. Сердце стучит, но ему не страшно. Оно, скорее, наслаждается и ожидает следующего шага. Я отвечаю Майклу поцелуем. И мне кажется, что это я должна была сделать еще давно, и все это естественно и правильно, а то, что происходило между мной и Виктором – сплошная натуга, искусственное сочетание и ложь. Меня не могут подводить мои ощущения. Только не таким образом.

Мы отстраняемся друг от друга. Он смотрит на меня, я тоже.

- Я не хочу, чтобы ты ушла из моей жизни. Можешь смеяться, но ты для меня очень много сделала.

Я смотрю неотрывно. Мы знаем друг друга недавно, и мне можно было бы посмеяться над его словами, но я и сама чувствую то же самое. Он ведь показал мне, пусть неосознанно, что я – права. Все те мысли, мучавшие меня с детства, о том, что я, наверное, схожу с ума, выдумывая, что есть иной мир, спокойный и полный счастья и уверенности. Я это, оказывается, все видела. Это был не просто мой сон. Я, возможно, жила в том мире в прошлой жизни. А в этой я поняла, что права, только когда увидела Майкла.

- Я ведь на эту страну совсем по-другому смотрел, как на объект и цель. Мне было все равно, какие судьбы у людей, я воспринимал их в общем. Миллионами. У меня было задание – оно и сейчас остается. Но тогда я не вникал в детали, мне важен был результат. Я не задумывался об отдельных гражданах, об их проблемах. О том, что они – живые люди. И им не просто нужна помощь в целом. Но каждому по раздельности. Пока тебя не встретил. Такая чистая, загнанная в потемки душа, жертва обстоятельств. А теперь еще я вижу, насколько ты готова пожертвовать собой, ради других. Тебе бы в другой стране жилось совершенно по-другому.

Мне хочется плакать. Никогда не думала, что кому-то интересно было заниматься таким анализом. Думать обо мне. Тем более такому занятому человеку, как Майкл. Он потратил не один день, скорее всего, доходя мозгами до сказанного. И это все из-за меня...

Я тру глаза.

- Не плачь.

Я, наоборот, начинаю плакать.

С ним мои дикобразьи иголки опускаются и видимо это повышает порог чувствительности.

- Ты ведь целая вселенная. Ты сама этого не знала. И я не знал.

Он целует меня в макушку, вытирая слезы.

- По крайней мере, для меня ты стала постоянно горящей во тьме лампочкой. Все время. Вот здесь, - и он вытягивает руку кверху над головой, как будто нащупывая голую без люстры лампочку.

Мне почему-то становится смешно, и я хихикаю сквозь слезы.

- Просыпаюсь утром – думаю о тебе, отвлекаюсь от работы, потому что думаю о тебе, ложусь спать, снова все мысли возвращаются к тебе... Здорово зацепило...

Я не знаю, что сказать. Знал бы он, как часто я вспоминаю о нем.

- Слезами горю не поможешь, - говорит он поговоркой. – Я придумал, что делать.

- Что? – я смотрю на него с удивлением.

- Поедем со мной в Америку?

Я проглатываю воздух.

- Я мог бы досрочно попросить вернуть меня домой. Поверь, в моих силах вывезти тебя из страны. Есть все снаряжение и мощи, чтобы сделать это технически. Это осуществимо, слышишь?? – он заглядывает мне в глаза.

Я ощущаю сильное сердцебиение. Последние слова из уст Майкла заглушаются барабанным стуком в обоих ушах. Как тогда на Вечере Встреч. Теперь он только открывает рот, а я почти теряю сознание.

- Нина! Нина..., - Майкл гладит мои плечи, словно растирая их от холода. – Ты слышала, что я сказал?

Я ощущаю новую волну страха, и зубы начинают стучать друг о друга. Из моего рта выходит «угу» и я не могу отодрать глаза от одной единственной точки на полу.

- Поедем со мной! Тебе здесь не место, – он уже кричит.

Я вижу себя со стороны – сумасшедший взгляд, выпученные и вперившиеся в одну точку глаза, не отвечаю на внешние раздражители, я закрылась, укуталась в иголки, как будто я действительно дикобраз...

Наконец, он разбивает невидимую стену и отрывает мои глаза от пола.

- Ну, скажи что-нибудь??

- Как же мои родители, Майкл? Как мои друзья?

Вот о чем я думаю все это время. Как я могу уехать, оставив их погибать за мои действия.

- Он ведь убьет их. Он это точно сделает, - озвучиваю я с ужасом.

Майкл застывает, как будто его пронзает молния. Потом он медленно убирает руки, и я тут же чувствую себя покинутой. Уж лучше бы он продолжал трясти, так я хотя бы чувствовала бы какое-то движение. Движение – жизнь. Я бы все отдала, чтобы наши жизни стали непохожими на жизни других. И если это возможно только в другой стране, то я бы все отдала, чтобы оказаться там. Но... только не их жизни... Нет...

- Я не смогу увезти всех... - обреченно говорит Майкл.

Мне не хочется отпускать его, но время неумолимо бежит к отметке шесть часов, и скоро Виктор будет дома. Мы и так сидим уже довольно долго. Ему пора идти, иначе эта встреча будет последней и для меня, и для него.

У двери мы вновь смотрим друг другу в глаза.

Мне хочется верить, что он не зря пришел, и что что-то в наших жизнях изменится. Не может все это быть зря – наша встреча, моя работа в консульстве, наш брак с Виктором. У вселенной давно есть свой четкий выстроенный план, где каждый выполняет свое предназначение, сам о том не задумываясь. И я в этом плане тоже в виде точки где-то суечусь, мечусь, мечтаю, плачу. Все ради чего-то. Осталось подождать совсем немного...

Майкл снова целует меня, крепко прижимая. Мне нравится его объятие. Я в нем утопаю и словно зарываюсь в листиках, как если бы была зайцем или белкой. Меня в его объятиях никто не посмеет поймать или мне навредить. Мне там так спокойно и сохранно...

Но я должна его отпустить, неустанно вертя в голове мысль, что это может быть нашей последней встречей.

Напоследок я прикасаюсь подушечками пальцев к его губам, запрещая ему произносить то, что, возможно, сорвалось бы с них, если бы я этого не сделала.

Он уходит.

Я смотрю в окно на землю вниз. Провожаю маленькую точку по дорожке. И только потом понимаю, что никогда не говорила, где живу. Они и в правду заняты там совершенно не тем, чем официально известно. Видимо в их силах многое, о чем я даже не подозревала...

Через тридцать минут в нашем доме картина меняется. Я ощущаю грозовое облако – в дверях появляется Виктор. Но он ни слова не говорит о том, что произошло в доме днем. Значит, не знает. Его плохое настроение – работа. Но ведь косвенно она все равно связана с врагами народа, а значит такими как я... Я – не предатель, нет. Но я поцеловала иностранца. У меня есть Партнер. Партнер из КНБ. А иностранец из разведывательного управления... Кто я теперь?

Я пытаюсь заговорить с Виктором, но он по большей части отмалчивается. И это меня напрягает. Когда я не могу понять его, то не знаю, как действовать. Чувствую себя, как слепой котенок, бесцельно тыкающийся носом. Наконец, Виктор, говорит сам:

- К ужину меня не жди, - и уходит.

Я ложусь спать, и просыпаюсь ночью от хлопка входной двери. Часы показывают 03:21.

Ничего не чувствую, даже того, что вроде бы должна. Если на моем месте была другая, то... нет, все равно ничего не чувствую.

Я поглубже укутываюсь в одеяло и подсовываю ладони под подушку. Виктор заходит в комнату и ложится на кровать. Слышу его чуть учащенное дыхание. Он переворачивается на бок, и судя по всему, вскоре засыпает. Я еще долго не могу сомкнуть глаз. И перед тем как отключиться, запоминаю время 03:55.

Через час я просыпаюсь от того, что мой портативный коммутатор вибрирует под подушкой. Я понимаю, что уже прошло какое-то время – на улице светает. На светящемся экране мелькает 04:35 и «вызывает Вики». Чтобы не будить Партнера, сползаю с постели и пряча светящийся экран в подоле ночной сорочки бегу в самый дальний от постели угол квартиры. Самым дальним углом я нахожу входную дверь.

- Вики, что случилось? – шепотом произношу я, нажимая кнопку «соединить».

На том конце провода слышится громкий всхлип и голос Вики, только заплаканный.

- Нина... - она плачет, я чувствую, как ей сложно произнести даже слово.

- Вики, говори...

- Ты была права... он отомстил и мне.

Я перевариваю несколько секунд. Как это могло произойти? Мы с ним не ссорились, мы, наоборот, все выяснили между нами.

- За Андреем приехал черный фургон. Только что... - Андрей – это ее парень с продленки, с которым я ей не советовала встречаться до совершеннолетия. Слова оказались пророческими. Только я ждала, что Виктор сделает что-то с самой Вики, но никак не с ее парнем...

Я отнимаю коммутатор от уха. За Андреем приехал черный фургон. Только что. Значит вечером случилось что-то, что его разозлило... Или даже днем...

Разворачиваюсь на месте и в полутьме смотрю на Вождя. Нащупываю выключатель и зажигаю в коридоре свет. Коммутатор падает и ударяется о ковер, в тишине все еще слышно, как Вики кричит «Нина, Нина!», но я уже иду к Вождю. Я не знаю, как эта штука работает, но я совершенно уверена, что это был он. Это он обо всем доложил Виктору. Это он видел Майкла, это он меня сдал... Со злости запускаю свои ногти в его глазницы, и последнее, что видит Вождь – мое разъяренное лицо. Я успеваю заметить застывший ужас в его глазах и безысходность. Выскребаю ногтями желе его зрачков и сбрасываю прилипшие куски на пол. Ну вот и все...

Скрываться больше незачем. Вытираю руки и иду в спальню. Включаю свет. Виктор тут же просыпается и подскакивает на кровати.

- Что случилось? – говорит он, не ожидая видеть меня столь решительной.

- Ты послал за Андреем черный фургон. – Я больше не скрываю своей ненависти. Мне удается контролировать себя и говорить спокойно, но Виктор совершенно четко видит, что я не шучу.

- Да. Я послал за Андреем черный фургон. Ты все правильно поняла. Они нарушали. – наклонив голову, отвечает Виктор. Он все еще сидит на постели, а я стою над ним, как будто у меня есть какое-то оружие, которым я ему угрожаю. Но это не так.

- Пока не поздно. Говори свое условие, - диктую я. Мне нечего терять – я не боюсь чего-то хуже в данный момент. Андрей уже и так находится на столе мобильного фургона. Ему уже и так готовятся вколоть обездвиживающий панкуроний, чтобы потом навсегда усыпить хлоридом калия...

Виктор улыбается.

- А ты все правильно поняла.

- Твое условие! – выкрикиваю я, и у меня получается рык. Висячие кусочки люстры слегка дребезжат от него.

- Ты возвращаешься в Консульство, к своему Майклу Прайс, работаешь также исправно как раньше, поддерживаешь с ними отношения, слава богу изобретать не придется, - Виктор злобно приподнимает верхнюю губу, он имеет в виду наш поцелуй. – Они уже верят тебе.

Я дослушиваю до конца.

- Но и наша страна возлагает на тебя новые обязанности, - Виктор делает паузу, - ты отныне будешь доносить.

Я ищу глазами его коммутатор, нахожу и быстро передаю ему в руки.

- Звони им. Отменяй смертельную инъекцию, - командую я. – Мы договорились!

Виктор пару секунд мешкает из-за того, что я так быстро согласилась, но потом набирает какой-то номер. Слышу чей-то голос на том конце трубки – он и вправду звонит.

«Отменить смертную казнь Андрея Кашагина» - произносит он и опускает коммутатор.

«Есть, шеф» - еле слышно произносит кто-то по другую сторону.

Утром Виктор идет в коридор, но так ничего и не говорит мне по поводу изуродованного портрета.

Ясобираюсь в Консульство.