Утро после битвы
Золотистые лучи утреннего солнца пробивались сквозь листву, играя на потухших углях костра. Я потянулся, чувствуя, как за ночь моё тело почти полностью восстановилось — лишь лёгкое покалывание в висках и ноющая тяжесть в правом плече напоминали о вчерашнем. Я провёл ладонью по лицу, смахивая остатки сна, и без раздумий начал свою утреннюю рутину. Автоматически приступил к зарядке — тело само знало эти движения. Резкие, чёткие, будто отточенные тысячи раз. Потом растяжка — мышцы плавно тянулись, готовые к новым испытаниям.
Тишину леса нарушил треск ветки. Затем — тяжёлое, шумное дыхание.
Из чащи, раздвигая кусты мощными лапами, вышел бурый медведь. Зверь обнюхивал остатки оленихи, его влажный чёрный нос дрожал, улавливая запахи. Пока он не замечал меня.
Наверное, обычный человек в такой ситуации запаниковал бы. Замёр бы от страха или бросился бежать. А я только хмыкнул — Хорошо, что не ночью. В темноте пришлось бы сложнее.
Спокойно, почти ленивой походкой, я пошёл к топору, лежавшему рядом с остатками костра.
Медведь поднял голову. Маленькие глазки-бусинки уставились на меня. Глухой, грудной рык разорвал утреннюю тишину.
Ну, началось, — подумал я, поднимая топор.
Медведь встал на дыбы, превратившись в двухметровую стену из меха и мышц. Слюна капала с его жёлтых клыков, оставляя блестящие нити на бурой шерсти.
Я поднял топор, будто собирался расколоть бревно. Сделал плавный шаг назад — не от страха, нет. Просто выбирал момент.
Зверь бросился вперёд с неожиданной для своих размеров скоростью.
Удар. Лезвие вонзилось точно между глаз с глухим хрустом. Череп треснул, но медведь не упал.
— Тупой зараза, — двусмысленно прошипел я.
Кровь хлынула из раны, смешиваясь со слюной. Зверь ревел от боли, ярость только усилилась.
— Даже немного жалко зверюшку... — пробормотал я, отскакивая от мощного удара лапой.
Я достал ножи — средний и большой. Медведь атаковал снова, я увернулся. Тело само знало, как двигаться. Я рванул вперёд, едва уклонившись от когтей, рассекающих воздух в сантиметре от моего лица, но дело было сделано. Средний нож вошёл в глаз, оправдав все ожидания. Я почувствовал, как остриё прошло сквозь мягкие ткани, достигнув мозга.
Медведь захрипел, зашатался. Я не дал ему опомниться. Ещё один рывок — и большой нож вошёл под ребро, до самой рукояти.
Зверь замер на мгновение. Я вырвал нож и толкнул его ногой. Медленно, как подкошенное дерево, он рухнул на бок.
Затем я достал топор из расколотого черепа. Осмотрел тушу — массивную, всё ещё тёплую. Сел рядом с мордой, приподнял губу медведя и внимательно рассмотрел клыки.
— Сгодятся, — констатировал я.
Острым краем ножа аккуратно выломал несколько клыков, положил их в карман жилетки.
— В глуши такое ценится.
Потом постоял над убитым медведем ещё мгновение, подобрал оружие и двинулся дальше. Продолжая идти параллельно дороге, оставаясь в тени деревьев.
Мысли текли плавно, как вода в лесном ручье:
Тело восстанавливается слишком быстро. Мои навыки и абсолютное спокойствие в критических ситуациях говорят, что я не абы кто. А ещё то щупальце... Часть меня? Блин, а куда идти, если не в столицу? Меня там вроде ждут.
На лице появилась грустная усмешка.
Ответов не было. Только дорога справа, стройные деревья и небольшая тропинка, изгибающаяся, как змея.
Солнце поднималось выше, и на земле чётко проявились яркие просветы, пробивающиеся сквозь листву. Я шёл, чехол с ножами бил по ноге.
Рано или поздно дорога приведёт куда надо. И когда это случится, я буду готов.
Прошёл час. Я шагал неспешно, пальцы перелистывали страницы дневника, испачканные кровью. Бумага шелестела, будто шептала мне обрывки чужих воспоминаний.
Совсем скоро вечер. — отметил я про себя и начал погружаться в мысли.
Как удачно сложилось...
Они текли плавно, как смола по коре старой сосны. Сходство с Эвираном было почти пугающим — словно кто-то специально подобрал ему идеальную маску. Повозка с припасами, дневник с обрывками знаний — всё складывалось слишком гладко, чтобы быть простой случайностью. Опять всплыло ощущение существования некого покровителя.
Я замедлил шаг, вглядываясь в искажённый кровью рисунок. Карикатура деда: у него два лица — справа доброе, слева недовольное. Первое говорило: "Да отстаньте вы от внучка", а второе шипело: "Ать-два, ать-два". По контексту было понятно, что с одной стороны — Эверин, а с другой — его младший брат. Я прищурился и пробормотал:
— Старый, видимо, что-то знает.
Боль пришла внезапно — острая, жгучая. Щелчок, рывок.
Земля ушла из-под ног. Тело среагировало раньше сознания — сгруппировалось, смягчило удар.
Теперь я висел в воздухе, раскачиваясь на верёвке. На лице не дрогнул ни один мускул. Свободная нога расслабилась, кисть разжалась, выпуская топор. Я закрыл глаза и завёл руки за голову.
— Примитивно. Но эффективно.
Взгляд скользнул по механизму ловушки: молодое деревце, согнутое в дугу; массивный валун-противовес; тонкая леска, убегающая в чащу. Кто-то явно ждал добычу.
Малый нож разрезал верёвку одним движением. Приземлившись, я осмотрелся — куст боярышника показался идеальным укрытием, но рос в неудачном месте. Корни с хрустом поддались под моими пальцами. Куст, вырванный с комом земли, занял новое место — будто так и рос там.
Прошло около получаса, когда неподалёку послышались шаги.
— Где этот бедолага? — прошипел тощий мужчина с лицом, изъеденным оспинами. Его пальцы теребили оборванную верёвку.
Коренастый напарник с перебитым носом уже наклонялся к брошенному топору, но соседний куст зашевелился. Бандит достал нож и медленно подошёл к боярышнику. Из куста метнулась тень.
Средний нож вошёл в глаз тощему. Большой — раскроил лоб коренастому с хрустом, ломая ветки и кусты.
Я стоял над телами, наблюдая, как последние судороги пробегают по их телам. В груди разливалось странное тепло. Я осознал — с каждым убийством чувствовал себя сильнее.
Мысль вызвала улыбку. Непривычную, почти детскую.
Это ненормально? — мелькнул вопрос в голове.
Но тут же нашлось оправдание — эти люди ставили ловушки на дорогах. И называли тех, кто в них попадает, бедолагами. Так что с гуманностью вопрос пока закрыт.
Трофеи были скудными, но соболиная куртка оказалась на удивление тёплой, хоть и пахла дешёвым табаком и потом. Остальное снаряжение я отверг с презрением — ножи тупые, доспехи — курам на смех.
Я подошёл к оповещательной леске, медленно натянул её и пошёл к тем, кто считает себя охотниками на людей. Но в данной ситуации крючок в умелых руках стал почти-что удочкой.