Город дыма. Антиникотин

«В этом городе слишком много дыма. Он астматик, который задыхается от смога и табачных испарений, как мир захлебывается от грязных денег. Если вас спросят об этом городе, вы должны запомнить только одно: в нем слишком много дыма», — хриплый голос привычно переливался в собственных мыслях. Пальцы перебирали кнопки телевизионного пульта и смыкались на дешевом хот-доге с сухой вялой зеленью — простой холостяцкий ужин мужчины под тридцать. Большего не надо.

За окном небо полиняло от дождя, превратившись в серую тряпицу. По грязным стеклам сочилась вода, содержа в изобилии соединения тяжелых металлов. На измусоленной губке, которой протирали подоконник, раз за разом оставался черный налет сажи. Многоэтажные дома торчали однотипными коробками, машины с фабриками плевались трубами, точно гигантские курильщики. Деревья вяло скидывали больные листья в преддверии скорой осени, забыв, что еще конец лета. Город... Обычный город серого дыма. В целом, он даже считался благополучным. В нем не скалили ржавые зубы заброшки, не гнили ярко выраженные трущобы, которые превращают людей в нелюдей. Во что-то иное. Впрочем, проблемы глобального масштаба мало занимали обывателей. Повседневные потребности — это лишь слабая причина существования. Но именно из-за нее многие коптили этот бесцветный свод.

— Уровень преступности в этом году снижен на пять процентов, — что-то бормотали в очередной передаче, задымляя мозг сумбуром информации.

«Ага, да как же, снижен!» — фыркнул человек, дернувшись в кресле с ободранной красной обивкой, и нажал на пульт, чтобы выключить эту лживую бурду, которая крутилась в мясорубке телевещания. Он не любил выпуски новостей и статистике верил, как прогнозу погоды. К слову, накануне обещали солнце.

Дождь он тоже едва терпел, потому что влажный воздух усугублял все запахи, отчего ноздри острее улавливали оттенки дыма и гнили с помоек. Да еще кто-то безответственно поджег мусорный бак у подъезда. До третьего этажа несло знатно ядовитой смесью, которая проходилась удушающими тисками по обостренному обонянию. Он ненавидел дым. Но лучше не стоит об этом... Не надо снова...

«Да, Ник, лучше не думай о дыме», — говорил себе мужчина, вытесняя из сознания образы прошлого. Лучше подумать о том, что он ценил поэзию, томик с которой перелистывал, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. Хорошо, что поэзия есть у людей, или люди есть у поэзии — с чьей стороны посмотреть.

Зато прозы и так с лихвой хватало в этой жизни, в ней умещается то, что не выдерживают хрупкие крылья поэзии. Например, история того, как безногий попрошайка в переходе метро сделался калекой. В некотором смысле занятная история. И ужасная. Настолько, что ни ямб, ни хорей не переваривали. Бродяга-то врал, перебирая драный пакет с милостыней, что попал когда-то под поезд или что побывал на войне. Но если бы...

«Пора действовать! Они все пропитаны дымом. Мы задохнемся, если не остановим его», — снова этот хриплый голос в мыслях, такой же, как и в реальности. Почему же такой хриплый всегда? Наверное, все от сырости, потому что его обладатель не курил, никогда не курил. Ведь никотин — убивает.

Мужчина встал, разминая жилистые плечи. Сегодня он взял лишний выходной на работе. Но недоспал, потому что все утро тренировался на самодельной боксерской груше, занимавшей внушительное пространство крошечной гостиной, служившей спальней и кухней заодно. На тесноту жилец не жаловался. К нему, одиночке от природы, не часто захаживали гости, никто не интересовался его жизнью. А ведь не всегда было так... Но теперь-то такое положение вещей скорее играло на руку. И даже не смущало, что в случае его смерти только на работе решили бы, что Ник, наверное, ушел в запой или приписали бы еще какую гнусность, к которой он не имел никогда отношения.

Администратор в магазине с графиком сутки за двое — очень удобно, хотя и не слишком денежно. Но у него и не предвиделось больших трат, он намеренно отказался от планов на жизнь вроде карьеры или семьи. Так необходимо — он установил себе негласные правила. Много правил, чтобы держать зверя в клетке, чтобы монстр скалился только из-за железной двери своим огненным языком. Лишь обоняние иногда трогал запах несуществующего дыма, будя кошмарами во мраке. Но ныне ночь не обещала сна. И взамен его предстояли отнюдь не любовные приключения.

— Надо бы побриться... Хотя в маске не видно, не на свидание иду, — пробормотал саркастически мужчина, проводя по осунувшимся щетинистым щекам узкого лица с торчащими скулами и острым длинным носом. — Город дыма ждет. Пусть поглядит на свое отражение.

<center>***</center>

В ту ночь пустая квартира отдыхала от присутствия нервного хозяина. Он выслеживал банду попрошаек, продвигаясь к закрывающемуся метро. На асфальте возле перехода переливалась вязкая жижица многочисленных плевков: следы долгого ожидания мужьями поздно возвращающихся жен. Ведь что еще делать, как не выкурить пару сигарет? Окурки валялись там же, на траве. А ведь если бы она была сухой, если бы не шел дождь, то от случайного тлеющего огонька начался бы... пожар. Урна возле входа тоже частенько дымилась, порой из нее выпрастывались, словно маленькие чудовища, жадные руки пламени. Нет, не стоило об этом думать, не стоило представлять огонь. Только не огонь!

Ник потряс головой, устало сдвигая густые брови. Где-то в горле застрял немой вой, сдавливающий голосовые связки. А вот и завыть бы на луну! Даром, что не волк, ведь такой же бесцветно-серый в этом сизом городе. Но в ту ночь, как он чувствовал, в общую картину обещали добавиться яркие тона.

Ступени беззвучно принимали легкие шаги ног в армейских сапогах. Костюм для грядущей встречи был продуман до мелочей: двусторонняя куртка, маска и перчатки. Последние два предмета пока покоились во внутреннем кармане, пока он шел под своей личиной среднестатистического обитателя муравейника. Он наблюдал.

Попрошайки уже собирались на платформе, съезжаясь с разных веток, перебирая деньги в пакетах, пересыпая их в один общий. Глупые пассажиры за день отдавали в совокупности немало, считая, будто покупают себе теплое местечко в раю. Добрые дела за мешающуюся в карманах мелочь — выгодный и простой способ почувствовать себя великодушным, щедрым человеком. И лишь немногие догадывались, что большая часть денег уходит от «просителей» их боссу. Кому именно — это-то и предстояло выяснить.

Почему банда попрошаек? Все с чего-то начинают. Лично ему они не причинили никаких неудобств. Но он однажды узнал правду об этом «милосердии». Однажды он услышал от бывшего зека историю о том, откуда берутся многие из этих калек. Оказалось все не так просто, не все они собирались по приютам и бомжарникам. Были и иные случаи: находили самого ненужного человека, которого никто не станет искать, затем отрезали ему ноги или выкалывали глаза. Порой еще над провинившимися из банды такое проделывали, но реже. Уйти такой «новопосвященный» уже никуда не мог. Простая история. Ужасная история, которую и проза-то едва ли вмещает, не то что зыбкие стихи.

Сначала не верилось, казалось, что так не бывает. Но потом Ник увидел на станции парня своего возраста из того же приюта, где сам вырос. Опустившийся, выглядевший намного старше своих лет, он рассказывал страшные «сказки», въезжая поочередно в вагоны, о том, как был на войне, как ему оторвало взрывом ноги. Если бы только не знать, что не попал он ни на какую войну, да и родился со здоровыми ногами, даром что не особо нужный своей пьющей семье.

Он объезжал вагоны почти каждый день на той линии, по которой бывший знакомый ехал на свою скромную работу. Сначала отнекивался, когда его узнали, говорил, что обознались. Потом заливал про какой-то несчастный случай. Но с каждым днем становилось все более очевидно, что он лжет, хотя сам страдает от этого.

А потом действительно произошел несчастный случай: безногого попрошайку не заметили, толкнули в толпе. И он упал с края платформы под поезд прямо на глазах у Ника.

Вот тогда что-то перевернулось.

Вряд ли их знакомство в приюте считалось дружбой. Но ощущение неправильности сломанной судьбы подтолкнуло на решительный шаг.

«Сойдите с рельсов! Это работа для специальных служб!» — доносились в воспоминаниях обрывки фраз того дня, когда он бесстрашно спрыгнул вниз с платформы, где обыватели уже подготовили смартфоны и выкладывали свежее видео в сеть.

И тогда знакомый его узнал, в последние секунды своей жизни сбивчиво прошептав: «Это они со мной сделали! Они отрезали, чтобы я работал на них». Он словно просил отомстить за него, словно верил, что это в силах обычного человека, но не успел договорить.

Тогда Ника оттащили, обесточив рельсы, в полиции спрашивали, знает ли он этого человека. Он отвечал честно. Тогда он не нарушал никаких законов. А теперь намеревался, потому что с того дня шел по следу мистических «они». За ними скрывались совершенно конкретные люди, невидимая огромная грибница ядовитой поганки.

И вот один из ее представителей подошел. Незаметный человек в приличной, но неброской одежде. Он подхватил сначала одного инвалида, поддерживая его на длинном эскалаторе. Затем вернулся с таким же неприметным напарником, подхватывая еще двоих. Со стороны могло показаться, словно это государство послало социальных работников для помощи в транспортировке. Только кто бы спросил, зачем эти люди вообще собрались в таком количестве в недрах метро.

«Как они согласились на такое существование? В них страх смерти сильнее тяги к жизни», — мысли роились раздраженным ульем, перемежаясь с неприятными эмоциями. Последние ощутимо мешали делу.

Ник сделал вид, будто звонит, чтобы не привлекать внимания камер наблюдения, поднес выключенный телефон к уху, продолжая исподтишка рассматривать происходящее. Затем он вышел из метро следом за липовыми «социальными работниками».

Вот тут-то и начиналась его работа. Он заранее взял напрокат неприметный мотоцикл. Под шлем надевалась глухая маска, как у спецназовца; ее перечертила круглая красная эмблема с зачеркнутой сигаретой — его символ, его знак, пока что скрытый. Пока никто не замечал Ника, он сливался с дымной сырой ночью. Фонари линовали дорогу мутными рыжими пятнами. Колеса рассекали залитые водой, продавленные колеи в черном асфальте. Верные зоркие глаза всадника, которые видели лучше ночью, цеплялись безошибочно за силуэт потертого синего фургона, куда незаметно загрузили всех инвалидов «добрые помощники». Место отправки Ник засек еще давно — за пару проулков от конечной станции метро, обычный двор, изобилующий крысами, глухая стена возле склада магазина вне зоны видимости камер. И по этим же слепым зонами и ехали, покинув вскоре проспект. Они даже не останавливались, чтобы сменить номера или принять иные меры предосторожности. Их не скрывал мрак, они не боялись.

Зато скрывался их преследователь, настигший одного из подельников возле заброшенного склада, куда завернул через некоторое время фургон. Дальше след его пассажиров терялся. Остался только один. И он был, очевидно, вооружен, держал руку возле лацкана куртки. Он бродил возле дверей склада, озираясь по сторонам.

Ник остановил мотоцикл где-то за пятьсот метров от места сбора банды. Мужчина ощущал учащение собственного пульса с каждым шагом, что приближал его к цели. Но он не боялся. Оценивающим взглядом хищника он изучал каждую мелочь на складе. Теперь он остался только в маске с зачеркнутым знаком никотина. Нет никотину, нет дыму этого города! А эта вязкая субстанция между тем сочилась отовсюду. Отравляла легкие и мысли. Кстати, часовой закурил, вальяжно и долго затягивался короткой сигареткой. Крошечная искра огонька тлела на фоне сумрака.

Ник напрягся, точно сдавленная до предела пружина пистолета. Скрутило неприятным томлением желудок, а сердце как будто и вовсе замерло. Но приходилось глубоко вдыхать и выдыхать, успокаивать себя: «Не сейчас, не сейчас!» Но вид сигареты дразнил хищника, его хохот доносился из-за огнеупорной двери сознания. Он требовал крови того, кто напоминал о самом большом страхе, о самой невыразимой ненависти. Паника перед огнем однажды сменилась жаждой убийства. На осознание этого потребовалось время, однако Ник успел посадить зверя на цепь. И спускал лишь при надобности. Зато теперь наставал подходящий случай. Сигарета часового выпала изо рта на асфальт, огонек погас под подошвой.

— Что за... — хотел воскликнуть незадачливый противник, но рот закрыла ладонь в черной перчатке. Караульному не угрожали оружием, но от него буквально сразу понеслись почти осязаемые волны страха. О да, это чувство было изучено давно, все его оттенки, как и цвета пламени. Ужас и огонь — слишком похожи...

«Не сейчас!» — отогнал навязчивое видение Ник, пока перед глазами не сделалось все оранжевым, пока холодный пот не потек по мускулистой спине. Не время. Не время уже никогда. Особенно когда есть цель, когда жертва трепыхалась выброшенной на берег рыбой.

У него было правило: ничего не носить и не забирать с собой. Ни ножей, ни пистолетов. Все необходимое он получал от врагов, которые слишком полагались на оружие. Он сливался дымом с влажными туманами и сумраком. И атаковал незаметно, словно налетал порыв ветра.

Ловкий прием заломил руку врага за спину, нож упал на землю. Вероятно, бандит и не услышал легких шагов у себя за спиной. Казалось бы, обычные ребристые подошвы, неприметные сапоги, но ноги переступали бесшумно, не оставляя следов, точно прошел легкий ветер, незаметный фантом.

— Где хозяин? — проговорил из-под ткани маски Ник, ощущая верной хваткой, что достаточно еще немного сдавить кость — и враг заработает перелом. Вывих плеча ему уже обеспечивался. Впрочем, речь шла о сохранении его жизни. Он, наверное, еще верил, что ему не воздастся за земные дела. Или вообще ни о чем не думал. Мыслительная анемия — вот что губит больше всего.

— Если я скажу, то он убьет меня, — взвизгнул бандит, сбитый с толку. Он не мог предположить, кто его настиг. Для этого создания многие не находили имени и четкого определения. Монстр, выпущенный из клетки, огненный цербер в сознании ненавидевшего огонь.

— Если ты не скажешь, то тебя убью я. Как бы банально это ни звучало, — усмехнулся Ник, одновременно посматривая по сторонам в поисках других часовых.

— А-а-а, здесь его нет! — зашипел притихший бандит, когда цепкие пальцы плотнее сдавили кость, надавливая на отлично изученные болевые точки, нервные узлы.

— Говори, где он! Сколько вас здесь! — рычал глухо Ник, почти забывая свое имя. В тот миг им владел освободившийся монстр, рассыпавшийся опаляющими человечность искрами. В здравом уме или на грани безумия, но цель достигалась. И информация перетекала от перепуганного «языка» к вершившему самосуд.

— Я все сказал... Отпусти... — шептал вскоре неудачливый часовой. Ни возраст, ни происхождение почти не угадывались в одутловатом лице со свиными гноящимися глазками. Шестерка, которую даже не выпускали в метро забирать попрошаек.

— Я обещал оставить тебя в живых? — усмехнулся с ледяным спокойствием монстр-Ник. — Ты шакал, который сторожит искалеченных людей. Еще ты куришь.

— Что?.. Что... — бормотал бандит, попытавшись вырваться.

— Никотин убивает, — шепнул Ник, отпустив сломанную руку и дернув врага за голову. От резкого рывка шейные позвонки не выдержали и с едва слышимым треском сломались. Часовой обмяк, превращаясь из человека только в оболочку, пустое тело. Однако его душа сгнила намного раньше смерти.

Убийство отозвалось рыком цербера. Уже не первое и далеко не последнее, если судьба позволяла еще немного потоптать бренную жестокую землю. Ник не наслаждался лишением жизни, не позволял себе даже созерцать этот процесс, только оценивал, не оставил ли лишних улик. И торопливо бежал дальше. Он метнулся к двери склада, но внутри обнаружил только сумрак заброшенного помещения. Слишком много времени ушло на допрос? Он терялся в догадках. «Часовой сказал, что это только перевалочный пункт», — оценивал информацию Ник.

Темнота ощерилась подозрительными тенями. И через миг из мрака выпрыгнули трое... Ник среагировал быстро, он ждал засады, хотя надеялся пробраться незамеченным, скрываясь за полусгнившими ящиками. Но, вероятно, его засекли раньше. Подобранный нож был выбит, оставалось полагаться только на свое тело.

Он успел совершить стремительную подсечку, опрокинув одного врага, затем перехватил руку второго, вовремя выбивая пистолет с глушителем. Но вот третьего остановить не удалось: тяжелая железная арматура ударила по лопаткам. В глазах потемнело, а воздух покинул легкие. Хотя от злости реально сражаться и без воздуха. Дым... Его вновь душил дым. Его проклятье, его вечный спутник, его чудовище. И при одной мысли о нем Ник рванулся вперед, перехватывая железный лом, разворачиваясь, нанося им удар наотмашь. Он не замечал лиц врагов, только их движения. От адреналина буквально лихорадило, контуры мира летели на него преувеличенно яркими очертаниями предметов. Трое против одного — паршивый расклад. Это только в фильмах злодеи ждут, когда крутой парень отвесит каждому по очереди знатную оплеуху. На деле атакуют все трое сразу, с разных сторон. И даже с куском арматуры сложно уследить и обрести преимущество.

Только успел Ник размахнуться и ударить по зубам одному бандиту, как другой захватил со спины, подставляя под удар третьего. Ник быстро подпрыгнул и оттолкнулся ногами, повалив впившегося в него клещом врага. Падение на бетонный пол было смягчено охнувшей и выругавшейся тушей. И одновременно атаковали его дружки, с двух сторон. Хорошо, что пистолет, улетевший в темный угол, был только у одного.

Ник отбивался ногами, ставил блоки предплечьями рук. Он не зря тренировал свое тело, умело управлялся с ним и стойко терпел любую боль. Как ни странно, физическая переносилась легче душевной. Физическая — это проблемы тела. А душевная каждый миг грозила перетянуть на другую сторону безумия. Но отбросов общества Ник не щадил, хотя вновь оказался в неравной схватке. Проблема оказалась не в его уровне, а в том, что он действовал в одиночку. Не потому, что ему так нравилось, а потому что других таких же просто не нашлось. Большая часть города спала в своих окутанных смогом повседневности квартирках, некоторые вершили свои незаконные делишки. А он выбился из системы, пошел против всех. Безумец, который платил за это кровоподтеками и глубокими ссадинами.

«Это еще слабая банда!» — думал Ник, когда на него вновь обрушились одновременно трое. От обиды на себя мужчина, сжав оскалом зубы, рванулся вперед и вывел из игры одного из нападавших точным ударом в челюсть. Нокаут. Только не найдется судей, да и ринг не огородили веревками. Поле борьбы против своего бессилия, но не ради себя одного. Личная драма — лишь повод выйти из всех рамок, переступить правила. Но это сложный путь и, возможно, к призрачной цели. Да еще без благодарностей и поощрений. Да кому они нужны? Кого они вернут? Убитых невинных людей? Отрезанные ноги жертвам банды? Нет. Ничего не возвратить! Но чтобы не отдать себя монстру бессилия, он двигался дальше, рвался, зубами вгрызался. И не всегда в переносном смысле — маска позволяла, открывая часть рта и ноздри.

— Скотина! — взвизгнул опешивший бандит, когда его приятель заломил руки атакующего. Укуса он явно не ожидал. Своя и чужая кровь на зубах Ника смешивалась, почти пенилась, точно схватились ошалелые бешеные псы. В следующий миг он ударил по ногам, враг повалился, но в тот же миг очухался третий, которого рано сбросили со счетов. Он подхватил все ту же арматуру и со всего размаха ударил снова по спине, по тому же месту. Ник задохнулся собственным вдохом, во рту поселился какой-то омерзительный вкус протухшей половой тряпки, которой мыли заплеванный подъезд. Но вскоре стало понятно, что он и правда лежит, уткнувшись лицом в какое-то бомжатское тряпье, раскиданное по складу. Кто-то заводил мотор и доносились приглушенные переговоры:

— Убьем его! Он завалил нашего!

— Не лезь к нам, хренов лунатик! — кто-то пнул его под помятые ребра, желая удостовериться, жив ли он. Но Ник с огромным трудом не издал ни звука, делая вид, будто без сознания.

— Нет! Снимем с него маску! Он сам попадется...

— Пошел ты! Я пристрелю его! Таких никто не станет искать. Он же чокнутый! — один из врагов доставал отысканное оружие. Счет велся на секунды.

Пистолет при выстреле дымится... Нагревается и дымится. Проклятая неуловимая субстанция! Почти как радиация, только хотя бы видимая глазом. Дым, слишком много дыма. Слишком... Обычный пистолет, из простых, не очень точный. Но добивать можно и таким. Что если он не первый подыхал на этом складе? Что, если добивали тех, кто больше не приносил денег банде?

«Пистолет... Сейчас!» — подумал Ник, широко распахнув глаза. Но тело двигалось в полумраке почти на ощупь, улавливая колебания воздуха. Мужчина резко перевернулся на спину, ногами выкручивая вытянутую руку того, кто готовился стрелять. Грохнул выстрел, пуля улетела в стену, расплющиваясь о бетон. Через миг выроненный пистолет оказался у Ника. И большего не требовалось! Как же он с самого начала не успел, позволил упустить это оружие... Но теперь ничто не мешало! Палец уверено вдавливал спусковой крючок.

Цели метнулись к фургону, где предположительно содержались люди. Но пули острыми жалами впивались в их плоть. Бронежилеты они не носили, что оказалось преимуществом. Стрелять на слух почти в кромешном мраке не так-то просто. Отдаленно послышался гул падения от тела — один готов, тот, что был ближе, тот, что рассчитывал на быструю победу над «лунатиком». Второй спотыкался, летел к двери машины, но его не спасла судорожная торопливость. Издав какой-то вульгарно-бабский визг, бандит рухнул ничком, сползая вдоль радиаторной решетки.

Но третьего достать не удалось: тот уже завел мотор и дернулся с места, вдавливая в панике педаль газа. Ник едва успел откатиться в сторону, чтобы не попасть под колеса. Из выхлопной трубы машины вырвались целые облака удушливого газа от дешевого дизеля. Ушибленные легкие скрутило кашлем, от которого на глазах выступили слезы.

Ник, превозмогая эту боль, кинулся к своему мотоциклу, пожалев, что оставил его так далеко. Когда он завел мотор, то проследить, куда рванулся фургон, уже не удавалось. Только на повороте оставались колеи, но дальше они терялись. И город вновь смыкал врата сумрачной безлюдной тишины.

«Проклятье! Я опоздал!» — сжал кулаки на руле Ник, не до конца осознавая, что все сорвалось. Два месяца пристальной слежки оказались напрасными. Не хватило одной пули. Но трое на одного — много, очень много для обычного человека. А последователей и союзников не находилось так долго, что он не испытывал в них потребности. В конце концов, он оставался убийцей, но не сожалел о тех, кто остался на складе. Не первые. И не последние. Только в фургоне унеслись куда-то в ночь живые люди, и все из-за того, что не хватило одной пули, не достигла она цели.

«Проклятье! Нет! Моя борьба только началась!» — запрещал себе отчаиваться Ник. Он слишком долго готовился к этой мести, чтобы бросать все без начала и конца. А на завершение дела оставалась вся его жизнь, длинная или короткая, но вся его, ни от кого не зависящая.

Приходилось возвращаться. Мотоцикл уныло стрекотал по ночным улицам. Куртка была вывернута другим цветом изнанки, потрепанная маска убрана. Пистолет отправился на дно ближайшей реки. Пусть ищут, пусть думают, что случилось. Бандиты же в полицию не пойдут, зато своему боссу расскажут, что у них появился личный враг. Пусть! Пусть знают, пусть опасаются, оглядываются. Они лучше подготовятся, но и он вышел на тропу войны. И никаких трубок мира, потому что никотин-то убивает.

Спина тупо болела, еще повезло, что не убили сразу. Но они боялись, они бежали от него и опасались привлечь стрельбой внимание.

«Мелкая банда. Ты слабак, если сдашься на этом. Ты проиграешь перед огнем и дымом», — убеждал себя Ник, пока нечто темное в нем устраивалось вновь на задворках сознания в мрачном чулане. От него исходил едва заметный запах тления, напоминавший плавящуюся пластмассу. Ему не хватало воздуха, чтобы накрыть волной обратной тяги. И давать свободу Ник своему церберу не собирался.

<center>***</center>

Он припарковал мотоцикл у подъезда, вошел в свое жилище под утро. Тело трясло от усталости и озлобленности, сон не шел. Мужчина только окатил себя холодной водой, заодно вдоволь напившись там же в ванной из душа. Мелочи быта слабо волновали его, вечно балансирующего на грани между дымом сигарет и антиникотином. Антиникотин — борющийся с дымом. Это имя показалось ему подходящим для самоназвания. Оставалось сделаться достойным такого прозвища, ударить в самый эпицентр локального скопления «дыма».

Цепь преступного синдиката оказывалась раз от раза почти одинаковой: авторитет, его «свита» быков и шестерок. В самом низу иерархии — разменная монета, попрошайки-калеки. Сверху этого безобразия громоздился всегда продажный полицейский, чаще всего не один. До последних добраться не удавалось, не хватало связей и хитрого плана. Но со временем... Важно поставить цель. И в этой борьбе главное не выпустить монстра из-за огнеупорной двери.

«В этом мире реально нет добра? Или я его не вижу?» — эти предательские мысли извивались глистами сомнений, поедая незаметно слепое следование изначальной цели. Может, и к лучшему. Порой необходимо смотреть с разных сторон. Но уступать и идти против самого себя — последнее дело. К тому же пути назад не существовало, его отрезал один роковой случай, мелочь. Но именно из них, как дерево из крошечного семечка, разрастаются самые губительные катастрофы.

«Кто же я? Для кого-то мститель в маске с перечеркнутой сигаретой. Для кого-то просто убийца. Но я знаю только одно: я уничтожаю подонков. И если бы хоть один из них не курил. Они все поголовно медленно убивают себя, я лишь ускоряю процесс», — размышлял Ник, раскладывая по полочкам разума ту информацию, что он получил при допросе. Повезло бы больше, так вытащил бы людей из фургона. Но одновременно терзал страх: а что он бы им предложил? Он представлял, как открывает дверь, а они стоят, словно овцы на убой, слишком сломленные, потерявшие чувство собственного достоинства, окутанные дымом медленного гниения.

Этот страх перетек плавно в тревожные сны, которые привиделись на жесткой раскладушке. Ник жил так, словно в любой миг намеревался сорваться прочь и не оставить следов своего пребывания в квартире. Большинство вещей хранились в походном рюкзаке. Вместо кровати стояла видавшая виды раскладушка, отданная сердобольной престарелой соседкой, умершей пару лет назад. Теперь о его существовании не знали даже новые жильцы, вернее, подозревали, что кто-то обитает в том помещении, но едва ли видели его за все время. Да и он не стремился светиться. Меньше связей с людьми — меньше проблем. Он сознательно вступил в опасную игру с мафией. И пока был неуязвим: никто не нашел бы ни единого живого человека для шантажа. Разве только коллеги по работе. Да что они? Они его не знали, едва вспоминали имя, благо сокращать удобно. Они, конечно, не подозревали, что Ник всегда носит с собой маску со знаком Антиникотина.

И эта маска на следующий день вновь пригодилась, однако никого бить не пришлось. Ник шел ближе к вечеру на свою ночную работу в круглосуточный магазин. Тогда-то он и заметил паренька, который выходил из дверей. Мальчишке на вид было лет двенадцать, а в руках он уже воровато сжимал пачку сигарет. Кто же ему продал? Ник даже мог назвать имя одной их неблагонадежной кассирши, которая, кажется, делала все, чтобы вылететь с работы. Но почему-то оставалась. Волновало иное: мальчишка нес сигареты, оглядывался по сторонам, затем свернул за склад магазина, где тени раннего вечера уже создавали выгодный полумрак, который сыграл злую шутку с начинающим курильщиком.

— Не начинай. Иначе никотин убьет тебя.

— Отвали... — грубо отозвался парнишка и тут же осекся, онемев: — А-а! Ты... ты тот самый маньяк, который... который...

«Он считает меня маньяком. Но обо мне уже слышали, слышали об Антиникотине», — без сожалений мелькнула короткая мысль, как щелчок выключателя.

— ...который убивает курильщиков, — закончил Ник, успевший быстро вывернуть куртку и надеть маску. Он нависал над мальчишкой с угрожающим видом. — Товарищей ждешь или один будешь курить?

— Один... Не надо! Пожалуйста... Я хочу жить! — всхлипнул парень, выронив пачку сигарет.

— Тебя еще рано, — беззлобно усмехнулся Ник, не намереваясь атаковать, но в голосе его прозвучала болезненная надломленность пополам с реальной угрозой: — Или ты уже успел натворить дел со своим куревом? Кто пострадал?

— Никто! Пока никто! — замахал руками мальчишка, казалось, еще больше уменьшаясь и смерзаясь в один комок испуга.

— Тогда бросай. Если попадешься мне снова, то так легко не отделаешься, — смягчился голос, который на миг натянулся, словно струна.

Ник быстро отпустил мальчишку, во избежание слежки взобрался на крышу, снял маску и незаметно зашел к себе в магазин через подсобные помещения, слился с множеством сотрудников. Антиникотин остался маской в потайном кармане куртки. Лишь надежда на лучший исход для мальчишки придавала сил, но мужчина сжимал виски, растирал их, отгоняя лишние мысли. Всклокоченные темные короткие волосы липли ко лбу, на котором поступила непрошеная испарина, как и ночью, когда он видел кошмары этой реальности, которую слабо вмещает поэзия.

Конечно, Ник сгущал краски, чтобы попугать парнишку. Однако монстр скребся в глухую дверь, смеялся и удушающе обвивал обжигающим языком, нашептывая: «Убей их всех! Убей всех нечестивцев, которые намеренно вдыхают дым, сея пожары». И каждый раз приходилось отвечать, что виноваты не все, что нельзя судить людей лишь по одной вредной привычке. Ведь у него их тоже хватало: он грыз ногти, отучал себя в подростковом возрасте ковыряться в ушах и преодолевал подобные мелкие грешки. Но все-таки эти не совсем культурные странности не мешали окружающим. Зато курение — да если еще вкупе с алкоголем — создавало массу неудобств даже на бытовом уровне.

Подвергало их опасности!

Монстр требовал убить, а испуганный давней травмой ребенок умолял спасти всех, буквально плакал, что парнишка у табачного ларька, если не бросит, может тоже остаться сиротой или сам погибнуть. Антиникотин не знал, кого все-таки слушать, потому истреблял проклятых ублюдков, которые так или иначе курили. И предостерегал таких вот неразумных пацанов. В целом, удавалось соблюсти баланс между своими внутренними ангелами и демонами, между двумя полярными сущностями и стремлениями. Надолго ли?

Во власти этих же мыслей Ник возвращался наутро домой с работы, но вновь не мог нормально заснуть. Банда попрошаек не проявлялась, их даже в метро не видели. Он спугнул их, теперь оставалось только ждать, когда они вновь осмелеют, и разрабатывать новый план. Одного Ник боялся — что он не успеет, что станет действительно «чокнутым лунатиком». Он хотел бы принести в этот мир хоть крупицу добра по мере своих сил. Что ж... может, он спас от пагубной привычки парнишку своей неожиданной «шоковой терапией». А может, и нет...

Горечь сдавила горло вкусом непрошеных слез, давних, забытых, ведь убийцам не пристало плакать. Только глубокий рубец не успевал зажить, каждый раз вновь кровоточа, стоило только увидеть на улице человека с сигаретой или посмотреть на открытый огонь. Невыносимо!

А ведь двадцать лет назад он был обычным маленьким мальчиком, окруженным заботой любящей семьи. Все до того дня, до той проклятой ночи, когда ничто не предвещало беды. Бытовой случай, один из многих в бесстрастной статистике смертей: сосед-алкоголик заснул с сигаретой, отчего вспыхнул пожар, охвативший пять квартир. По жестокой иронии сам он выжил, а родители Ника — нет.

Мальчик получил тяжелые ожоги, долго лежал в больнице; шрамы оставались до сих пор на груди, ногах и спине. Потом следовал его персональный ад в детском доме, закаливший и озлобивший. Не нашлось родственников, которые усыновили бы. Но это не так терзало, как невероятная боль потери, с которой он не смирился. И все эти годы сломанной жизни Ник мучительно размышлял, что отняло его счастье: предначертанный рок или чужая преступная безответственность. Приходил к выводу, что последнее.

«Не осталось даже фотографий! Только смутные воспоминания, линии лиц, тепло прикосновений... И я боюсь забыть и их однажды, — думал в отчаянии он, прислоняясь лбом к самодельной боксерской груше во время тренировки, озлобленно продолжая мысленный монолог: — После этого я должен великодушно простить их всех? Всех, кто вот так губит чужие жизни? Без умысла, только от скотской тупости».

Двадцать лет назад он, наверное, умел прощать, потому что не понимал, жил в вакууме своего счастливого мирка, защищенный от дыма. Потом на него обрушилась буквально лавина потрясений, навечно погрузившая его в беспросветный мрак. Последней каплей стала нелепая страшная смерть лишившегося ног знакомого. Гнев бессилия требовал выхода! Гнев незлой, но болезненный, кричащий о несправедливости мироздания. Гнев, дающий новый смысл жизни. У него была сила, тело успел натренировать за год службы в армии, мог бы и остаться, связать с этим свою жизнь. Ушел, потому что нигде и никогда не находил покоя. И каждый раз объяснять, почему отводит взгляд при виде курева, почему нервно перебирает пальцами — неудобно, опасно при наличии оружия. Странно, что за все годы невнимательные психологи не замечали его самое великое противоречие: он хранил в себе огненного монстра и одновременно опасался огня.

Сначала Ник тонул в бессилии и пугливости. Но потом разучился бояться. Он ненавидел. И однажды нашел способ не спускать зверя с поводка, но и не душить себя бессилием. Путь оказался сложный и опасный, но он не рисковал больше никого потерять. Никто не дорожил им, никому его возможная гибель не принесла бы боли. Никого он не рисковал подставить под удар своей идеей. Это давало дополнительную свободу.

Тогда-то он соорудил себе маску с простым молчаливым лозунгом, тогда-то впервые вышел на улицы. Поначалу бывал не раз бит, на работе отшучивался на тему очередного фингала: «Неудачно упал. Да, я часто падаю». Но постепенно научился предугадывать действия противников. А на оттачивание навыков выдался немалый срок — целая жизнь. Достаточно, чтобы хоть немного рассеять удушливый серый туман...

Дым стремился сломить его, замуровать в рамках фобий, подчинить страхам. Но Ник вырвался, он пошел против этого дурмана. В здравом уме или на грани безумия, но он поклялся сделать этот мир лучше, уберечь хоть сколько-то чужих счастливых жизней от смертельной энтропии черствости, безответственности и лжи. Взамен он не получал ничего, кроме кратковременного покоя. Но этого казалось достаточно.

<center>***</center>

— К последним новостям: на улицах вновь происходят загадочные убийства. Вчера вечером на улице N был найден мертвым неизвестный мужчина. Как и в пяти предыдущих случаях, возле трупа обнаружилась недокуренная сигарета. Полиция предполагает, что мы имеем дело с серийным убийцей-маньяком. Считается, что он нападает только на курящих людей. Будьте осторожны и старайтесь не курить в общественных местах до его поимки. К другим новостям... — телевизор снова навешивал отборную лапшу на уши зрителей. Как все логично и рационально выходило, как складно подавалась информация. Смотрели выпуск новостей круглосуточного канала в ночную смену на работе. Коллеги не особо задумывались об услышанном, не верили, что могут стать жертвой. И верно не верили. Лишь один из них ведал правду.

«Уже пятеро, вернее, они нашли пятерых. Ничего, ищите-ищите, но если будете курить в моем присутствии, то, великие детективы, вы тоже можете пасть случайной жертвой пагубной привычки...» — со злобой подумал Ник, поморщившись. Его вдруг начали раздражать лживые сообщения. Знали бы эти непревзойденные сыщики, кем являлись убитые курильщики. Банда попрошаек — это было его крупное дело. До этого он — как нарочно по велению судьбы — натыкался на всевозможное ворье и прочих мерзавцев.

Он вспоминал, как женщина, которую он недавно отбил от домогательств какого-то громилы, даже коротко поблагодарила его, но испугалась, когда увидела маску, убежала. Ничего, хватило и едва слышной благодарности, что-то даже потеплело в душе, не как от огня, а иначе.

Достаточно того, что он не позволил сломать чью-то нормальную жизнь, как случилось с ним. О нет, он не жил дальше, не искал способов отвлечься, как советовали психологи в случае таких моральных травм. Он день за днем, как наяву, видел тот пожар, почти намеренно прокручивал его в голове, чтобы ничего не забыть, чтобы не упасть в равнодушие. Он не мстил людям за то, что жизнь обошлась с ним жестоко, он хотел уберечь других, хоть и прекрасно сознавал, что всех не спасти. Но хоть кого-то. В качестве «награды» его уже окрестили маньяком...

— Пошли в курилку пока, поболтаем, — хлопнули Ника по плечу, отвлекая от гневных раздумий. Круглое лицо охранника, который выбил себе перерыв, загородило бормотавший мерцающий экран с новостями.

— Ок, щас буду, — отозвался другой сотрудник, помахав с середины торгового зала.

— Эй, ты с нами? — донимал Ника охранник. А мужчину все больше трясло от непрошенного гнева. Курилка, огонь, пожар... Смерти... Он видел много смертей, огромный черный череп разевал необъятную пасть, поедая жизни, из-за клыков вырывалось адское пламя сотен взрывов. Дым... Дым в душах приведет к ядерной войне, и все сделается дымом настоящим. Не останется ничего, кроме дыма. Странная цепочка умозаключений, мгновенно возникших аллегорий заставила резко рявкнуть:

— Нет!

Охранник отскочил, точно его прошило электрическим током. Ник осознал, что ведет себя странно, потряс головой, напуская на себя сонное безразличие, мол, ничего особенного, просто невысыпающийся скрытный администратор слишком устал.

— И оба — бросайте курить. Никотин убивает, — произнес он с видом заправского борца за здоровый образ жизни. Хотя он почти презирал этих ребят, которые только горазды носиться с плакатами и выкладывать фоточки в социальных сетях, как они поели веточку петрушки на завтрак. Хоть бы кто-то что-то реально делал. Не для себя, не ради своего эгоизма и самолюбия, а для других. Может, путь, выбранный Ником, и не был самым верным. Но иного он для себя не находил.

— Вау, какой пафос! — рассмеялся охранник, театрально выставляя руки перед собой, точно защищаясь.

— Ты че... типа один из тех чудиков, которые за здоровый образ жизни? — хмыкнул беспардонно другой сотрудник. Ника не очень-то любили за нелюдимость, за скрытность и нежелание делить вредные привычки или хотя бы поощрять их.

— Я просто вас предупреждаю, — сдержанно отозвался Ник, делая вид, словно вновь увлечен выпуском новостей, хотя снова передавали про погоду с обещаниями дождя. — Лучше бросайте курить.

— А! Это он боится после выпуска новостей. Слышал? Какой-то маньяк объявился. Говорят, убивает курильщиков, — рационализировал для себя охранник не без легкой издевки.

— Да вообще чокнутый какой-то. Но хрен с ним. Вряд ли он один из нас.

— А вдруг! — театрально боялся собеседник.

— Да-да, может, это я? Или он? — указали на Ника, но он и бровью не повел. — Вот он за здоровый образ жизни.

— Я похож на маньяка? — с невозмутимым хладнокровием спросил Ник, однако этот вопрос для него имел куда более важный смысл, нежели шутливая перепалка с подколками.

— А-ха-ха! Чувак, че ты так напрягаешься? Это все шутки. А все эти слухи о маньяке — бред для желтой прессы, — отмахнулся охранник. И они с приятелем все-таки отправились в курилку. Конечно, никакие уговоры на них не подействовали.

Ник остался в одиночестве на какое-то время и вновь отгонял образы пламени, но чувствовал, как монстр скребется, насылает жутковатые образы будущих глобальных катастроф, которые не сумел бы предотвратить странный одинокий «лунатик». И искушал невыразимой злобой, от которой дрожали руки. Ник боялся одного человека на всем свете — самого себя, рассуждая: «Маньяк. Да. Маньяк. С подачи СМИ я маньяк. А не герой. Но это не имеет значения. Я не герой, потому что убиваю. Я должен остановиться... Когда-нибудь. Рано или поздно я могу перейти на обычных прохожих с сигаретами в зубах. Они уже меня бесят. Они не понимают, какую опасность перемежают с сизым дымом и плевками на асфальт. Но ничего, до момента моего безумия я еще успею разобраться с бандой попрошаек. Успею! Не остановлюсь. Я буду таким же незаметным, как дым, но антидым».

Он обещал себе успеть, на следующий день он продолжил выслеживать банду попрошаек, продолжил скрываться. И жаркий поединок с самим собой не останавливался ни на минуту.

«За мной началась охота. Знали бы они, кто на самом деле все эти „жертвы". Да они и знают. Но закон не позволяет их схватить. Мой закон только один — никотин убивает. И кое-что покрепче никотина: наркотики, алкоголь — тот же дым. Слишком много дыма, в легких курильщиков и в душах. Кто-то должен стать Антиникотином этого города».