Она
°Он упивался её безумием.
°Её запястья всегда были в бинтах, а оттого казались ещё тоньше и хрупче. Её пальцы всегда были изгрызены, а оттого кончики всегда были розовыми, как после мороза. Её талию всегда обхватывала лента поверх корсета, а оттого казалось, что живот и вовсе прилипал к позвоночнику, а на органы не оставалось места. Её губы всегда были искусаны, а оттого всегда казались полнее и краснее. Её волосы всегда лежали распущенными крупными прядями на спине и плечах, скрывая новые и новые порезы, оттягивая своим весом, а оттого казалось, что Она была ещё меньше, чем на самом деле. Её глаза всегда были обрамлены тёмными кругами от постоянной бессоницы, а оттого казалось, что Она намного старше своих девятнадцати лет. Говорят, в этом возрасте девушки расцветают подобно цветам, как розы или лилии. Она же цвела подобно тёрну, белые плоды которого напоминают крохотные ягоды, горстками зажатые среди шипов.
°Он упивался её беспомощностью перед самоей собой. С болезненной нежностью распускал корсет, пропуская под выпирающие рёбра кислород, наверное, впервые за день. Почти не касаясь, заматывал бинты всё выше и выше на руках. Без толики отвращения пропихивал два пальца Ей в глотку, когда она в очередной раз опустошала скляночки с разноцветными таблетками. Эти скляночки он сам Ей подарил, лента именно от этого подарка опоясывала Её. Он подарил их Ей, чтобы скрасить постоянные болезни, где-то на корке подсознания понимая, что эти пузырьки станут приютом для Её тяжёлой зависимости.
°Она никогда не приходила к нему первой. Поэтому он практически сразу преодолел всё смущение и стал, без зазора, в буквальном смысле вламываться к Ней, не раз вскрывая замочную скважину. Находя Её в истерике, в луже собственной крови и блевоты, сующей пальцы в розетку, шепчущей плюшевым игрушкам о белых червях, он с неестественно широкой улыбкой брал Её на руки и заставлял засыпать прямо на полу, часто, впервые за несколько суток. Иногда Она кусала его, брыкалась, впиваясь обломанными ногтями в предплечья, задыхаясь всё больше с каждой стекающей по рукам и подбородку алой струйкой. А он смотрел в Её мёртвые глаза и ждал, пока Она заснёт.
°В пазах между белыми плитками в Её ванной запеклась кровь, смешиваясь с цементом. Картина «Крик», единственная во всех голой квартире, всегда висела криво. Один раз он попытался поправить её, но Она разрыдалась и забилась под кровать, где пролежала, дыша пылью, несколько часов. Больше он ничего не трогал у Неё в доме. Её кровать была завалена плюшевыми игрушками и пустыми пластиковыми стаканчиками, обляпанными чем-то тёмно-красным. Она отрывала глаза каждой игрушке и заботливо зашивала дыры кривыми крестиками. Она говорила, что не хочет, чтобы они видели того, того, что видит Она. Пол в её квартире всегда был усеян хвоей. Когда он узнал, что Она до одури любит хвойный лес, он стал приносить Ей еловые ветки, а Она обдирала их и рассыпала вокруг. Когда Она засыпала, он бережно вытаскивал попавшие в ступни и под ногти иголки. Он проводил в её богом забытой квартире больше времени, чем у себя, чем на работе, чем в магазине или парке. Она проводила в его мыслях каждую секунду.
°Он упивался Её болезненным восторгом. Он приносил Ей плюшевых медведей, зайцев, котов, собак, еловые ветви, мандарины, бумагу с карандашами, конфеты, цветы. И каждый раз всё его естество пробирало до дрожи, когда Её щёки прорезала донельзя кривая улыбка, а в глазах загорались безумные огоньки, сжигавшие изнутри их обоих. А случалось такое до боли редко. Чаще Она буквально не замечала подарки, в очередной раз разбивая висок об батарею или выкручивая узловатые пальцы под неестественным углом. Если же Её взгляд фокусировался на принесённом предмете, восторг перекашивал искривлённое лицо, а он пребывал в, наверное, даже в большей эйфории, нежели Она.
°Иногда Она смеялась. Её смех был больше похож на визг. Он переливался от звона соприкосновения бокалов до скрежета ножей о стекло. Этот хохот протекал под дверьми и закрадывался в углы, отдавая безумием с ноткой отчаяния. Он слышал этот смех всего два раза. И оба раза ему хотелось либо вспороть Ей горло, либо захохотать вместе с Ней.
°Иногда Она успокаивалась. В такие моменты Её взгляд прояснялся, с него как будто сходила пелена, Она часто моргала и смотрела на свои бинты, как будто не отдавая себе отчёта в их происхождении. В такие моменты она осторожно водила пальцами по гладким поверхностям, задевая их ногтями, как будто прислушиваясь к ощущению мира. В такие моменты Она садилась в кресло и, с выражением некой грустной отстранённости, вглядывалась в его лицо. А он замирал перед совершенно незнакомой, но от того не менее завораживающей девушкой. В такие моменты Она почти не говорила, но, в отличии от своего обыденного состояния, с готовностью откликалась на бытовые вопросы, в то время как обыкновенно разговор Она вела только на абстрактные, почти не уловимые темы, заставляя Его погружаться в темноту Её искалеченного сознания, впитывая недоступные ему образы. Один раз, во время своего шаткого спокойствия, Она села к нему в ноги, поджав колени к подбородку и замерла. Она просидела так несколько часов, а он не смел пошевелиться и, казалось бы, спугнуть это странное забвение. За тот вечер Она произнесла только одну фразу:
°«Я не хочу туда возвращаться».
°А на следующее утро тишина квартиры осыпалась хрусталём, расколотая безудержным хохотом.