HELP

 Ранее я жил в маленьком городке Роквилл, штат Мериленд. Совсем не далеко от Роллинс Парка, на улице Мюриэл-стрит. Если честно, мне было там комфортно; население города не такое большое, погода пусть и не идеальная, но радует, относительно всего мира. Наверное, больше всего мне нравились периоды зимы там. Мягкий и комфортный для проживания климат. В отличие от Нью-Йорка, где зима меня не радует от слова совсем. Погода не по градусам, а ощущениям, отталкивала, потому что пронизывающий до костей ветер совсем не способствовал хорошему настроению. Пока я учился там, в полицейской академии, мне с трудом удавалось выходить на эти мокрые, иногда снежные, безумно влажные улицы. Одевался на все -35. Тепло едва ли сохранялось вокруг моего тела, пусть у меня и был огромный вязаный свитер с горлом из шерсти или того же кашемира, под утеплёнными пальто. Ноги мёрзли даже в вязаных, чёрт бы их побрал, носках. Я не привык к такому холоду зимой от слова совсем. В Роквилле в это время года температура была более спокойна. Всё-таки из-за отсутствия рядом больших водоёмов, ветер не играл большой роли, даже несмотря на иногда высокую влагу. Если говорить про лето, то эти города одинаково хороши для меня, хотя признаться честно, количество людей на один квадратный метр в Нью-Йорке превышало все нормы. Роквелл в этом плане куда более спокоен, меня это расслабляло, потому иногда я возвращался туда погостить. Ненадолго, месяц может максимум.

 Там я родился и жил вместе со своей матерью. Женщина она была так себе честно сказать. Она всегда вела себя странно и относилась ко мне, как к единственному в её жизни достижению. Возможно, это может показаться глупым, ведь в действительности мать и правда должна любить, лелеять и обожать своё чадо, но как бы ни так. Этой любви было чересчур много. Если подумать и взять за основу статистическую счастливую семью, матери заботятся обо всех одинаково, помогая своему ребенку, когда оно требуется. Или когда она видит, что что-то не так в его поведении, самочувствии, правильно же? В моем случае это не так. Мой отец не то чтобы оставил нас, но он не жил с нами. Да, они с мамой всё ещё были расписаны, мы виделись с ним пару раз в месяц до моих 13 лет, но потом он погиб при неудачном стечении обстоятельств. Всё это до сих пор окутано тайной и даже после многих лет, я не могу понять, как его труп не смогли найти? Почему в тот день дождь будто смыл все следы за отцом? Я каждый день возвращался к этому вопросу, каждый день думал, что это шутка, что вот ещё немного и дверь откроется, он войдёт и скажет:« Прости, сынок, у меня были неотложные дела, но я в целости и сохранности вернулся к тебе». Чего греха таить, я обожал своего отца. Он был тем самым лучшим человеком в жизни, который дал мне много опыта во многих вещах, пусть иногда и очень глупых, например, как правильно пулять козявки, чтоб они попадали прямо в цель. Ну, совсем уж скудно, да? Но что сделать, в мои восемь лет это было огромным достижением и безумно важной вещью. Но он так же смог научить меня относиться проще ко многим вещам, ведь дуракам в жизни живётся куда легче. Не то что бы мой отец был дураком, он был очень умным и образованным, работал предпринимателем, но... То, с какой лёгкостью, как красиво он играл эту роль дурочка, как показывал её мне, это восхищало меня. Я гордился своим отцом. Ровно так же, как я надеюсь, он гордился бы мной сейчас.

 Так вот, по поводу моей матери, звали её Элизабет Одри Баскервилл, позже, после свадьбы с отцом она взяла фамилию Ллойд Уэббер. Эта женщина имела весьма дурную привычку лезть в мою жизнь, даже после того, как я окончил академию. Мне пришлось не сладко воевать с ней, чтобы доказать, что я не нуждаюсь в её безмерной опеке, которая давила на меня похлеще сдачи экзаменов. И самое интересное во всей ситуации, что после смерти отца, она не смогла найти себе человека, который смог бы её хоть немного отвлечь от меня. Я не понимал почему, ведь она была в самом расцвете сил, да и женщиной она была красивой. Худощавого телосложения, среднестатистического роста, с короткой стрижкой и прямым пробором, она постоянно убирала передние пряди от лица за уши, лицо её изучало теплоту, иногда слишком наигранную, но приятную. У неё яркие оливковые глаза, которые в печали чаще напоминали мне грязный светло-коричневый оттенок, их обрамляли густые ресницы, которые, кстати, передались мне видимо по наследству, а на щеках и перегородке носа, словно цветы на лугу, были рассыпаны сотни веснушек, это придавало некой невинности её образу. Она была плавной и осторожной женщиной, немного напуганной чем-то постоянно, но чаще она была где-то в своих мечтах. С первого взгляда она может показаться рассеянной и глуповатой, но это совсем не так. Я не знал историю её детства в полной мере, но в общих чертах она рассказывала мне её. Знаю, что жила она с одним лишь отцом, была у неё подруга, Берта кажется, она была серой мышкой в школе, училась средне. Ходила в огромных клёш штанах, исключительно кашемировых свитерах, а летом в джинсовых юбках до колена, или струящихся от ветра клёш, а наверх она обычно предпочитала надевать лёгкие блузки. Сколько себя помнит, у неё всегда была короткая стрижка, правда в третьем классе средней школы, ей захотелось сделать чёлку, как она сказала, намаялась она с её укладкой и снова отрастила. До отца у неё никого не было, да и после него, как я сказал, тоже. Почему-то она всегда казалась мне закрытой от общества, пусть она смеялась в присутствии других, даже иногда шутила, общалась с соседками. Но ей будто это было в тягость, хоть она и не показывала этого, лишь тяжело выдыхая после окончания разговора.

 Общалась она только со мной. Вот уж не знаю чем вызвано такое внимание к моей персоне, но как я и сказал, меня это напрягало. Противозаконного она ничего не совершала, разумеется, в мою сторону, но то, как она была навязчива, пугало и отталкивало меня от неё. Она пеклась о моём здоровье, о моей личной жизни, о моих увлечениях. Она была везде, куда бы я ни пошёл. Это, пожалуй, и отталкивало меня от неё за километры. Может быть, я поступил с ней, как не самый благодарный и хороший сын, но так, наверное, лучше, она хотя бы нашла время на себя, разве не замечательно? Последний раз, когда я приезжал к ней, она записалась на курсы лепки из глины и росписи по ней. Дома стояли готовые ковши и тарелки, расписанные со вкусом. Она стала более тактичной, и расспросы вела, куда в более приятной атмосфере, за чаем или просмотром какого-то очередного бразильского сериала. Признаться честно, я не думал, что тогда мои слова воспроизведут такой эффект, ведь я наговорил много лишнего и даже, наверное, обидного, но она с улыбкой встретила меня через год, всё так же говоря, что безумно скучала по своему единственному и неповторимому сыну. Спустя столько лет навязчивости с её стороны, я не смог в полной мере проникнуться к ней. Недавняя поездка закончилась раньше обычных, на целых две недели, потому что как-то навязчиво меня начали пожирать мысли о прошлом там, это напугало меня, потому пришлось вернуться домой раньше.

 После окончания академии я уехал работать в Филадельфию. В самом деле, я счёл это своим достижением, потому что, имея в кармане, несчастные шестьсот долларов, я таки даже снял небольшую двухкомнатную квартиру на Сансом-стрит, в этом мне крупно повезло, так как место работы, куда я вскоре устроился, находилось в шаговой доступности. Мне не пришлось тратить деньги на скучный и долгий проезд в метро или на комфортную и такую же скучную машину. Да и в целом, я особо деньги не тратил. Даже имея достаточную зарплату, я не переезжал с этой полюбившейся моей душе квартирки. Она по стандартам квартир была крохотной, но там умащалось все, что мне нужно. Комната моя была по проходимости едва доступной, но двуспальная кровать, с отличным мягким матрасом, сглаживала этот нюанс. Сама она была довольно светлой, правда кое-где стены имели сероватый оттенок, всё-таки дом не новый, ремонт тут явно давно не делали, но даже так, всё выглядело свежо. В окно виднелся соседний дом, и признаться честно, чаще я держал окно зашторенным, так как молодая пара, которая жила там, совсем уж бесцеремонно занималась постыдными вещами. Скорее всего, они были моего возраста, но даже так, я не понимал всей этой пылкости несколько раз в день. В общем-то, тут больше ничего кроме комода с вещами и не было, да и вообще всё своё время я больше проводил в другой комнате. Диван, где я умудрялся засыпать чаще, чем в своей любимой и обожаемой кровати, был не таким удобным, к сожалению. Я проклинал такие дни, когда бумаг было чересчур много, мне приходилось засиживаться допоздна и потом просыпаться с затёкшей шеей на столе, перебираясь в спальню. Но всё-таки я любил этот диван, пусть и неудобный, пусть старенький, но он имел какую-то свою изюминку, свою особенность и свой некий старый шарм. В этой комнате так же была расположена кухня и телевизор, его я всё-таки купил новый, старую коробочку смотреть не так удобно. В целом, всё помещение было в нью-йоркском стиле. Мне нравилось это. Как позже я узнал, тут некогда жила дизайнер, и она сделала ремонт этой комнаты за свой счёт. Я был ей благодарен, я ведь вряд ли сам что-то бы сделал.

 Работал я, агентом сыскной полиции, иначе говоря, детективом. Думаю, на мой выбор повлияла пропажа отца. Всю жизнь после этого я хотел иметь возможность взяться за это дело, но так и не решился, ссылаясь на его старость. Да и... В самом деле, думать, что он просто умер, куда легче, чем представлять ужасные картины того, что с ним могли сделать или же то, что он просто оставил меня. Эта работа меня радовала, я получал удовольствие от выездов и ощущал прилив адреналина, это было моей зависимостью, личным наркотиком и у меня горели глаза. Но чаще меня начали раздражать вечные бумажки, которые приходилось заполнять, когда работы как таковой не было. Всё не так просто, как мне казалось. Быть специалистом подобного профиля куда скучнее, если ты работаешь в государственном учреждении. Меня нервировали расследования по типу: куда пропала сумка этой женщины, как убили этого молодого человека и кто, как смогли украсть деньги из личного сейфа очередного бизнесмена, если везде камеры. Это всё однотипно и скучно, слишком однообразно и обыденно, потому иногда я предпочитал всё-таки разбирать бумажки и засыпать на диване, упираясь лицом в столик, нежели сидеть в отделении и скучающим взглядом сдавать одни и те же улики каждый раз.

 Забыл представиться. Меня зовут Эдвард Ллойд Уэббер. На данный момент мне 27 лет и я чрезвычайно одинок. Я не высок, можно сказать низок, так как мой рост ниже среднестатистического. Телосложение стройное, подтянутое. Я очень похож на отца, но мелкие детали мне передались от матери. Веснушки, острые кончики на ушах, вздёрнутая верхняя губа, пухлая нижняя, очень густые ресницы и форма бровей, правда, вот их пышность я всё-таки взял у отца. В остальном, карие глаза и их форму, форма носа, треугольное лицо, вьющиеся волосы цвета мокко, да даже некоторые родинки на теле как у него. Я всё ещё проживаю в той маленькой квартирке в Филадельфии, но больше не ношу скучную форму полиции, отдавая предпочтение обычным белым рубашкам и моим любимым бежевым брюкам. Да, уже как год я не работаю в отделении, являясь частным детективом. У меня появилось значительно больше времени на личную жизнь, и я был этому рад, ведь на работе я мало когда мог выйти прогуляться или съездить куда-то. Я всё ещё числился рабочим, но ко мне обращались, в крайних случаясь, так что без денег я не сидел. Меня всё устраивало.
У меня даже появилась девушка, правда эти отношения долго не протянули. Мы съехались довольно быстро и, наверное, в этом была ошибка. Вся романтика встреч умерла, так как на её место встала надоедливая рутина. Мы не выходили на прогулки, так как она отсутствовала дома дольше, из-за работы. Я взял на себя обязанности по дому. Мы вместе согласны были взять кошку, и мы её взяли, назвали Гамма, её девушка потом забрала. Это заставило меня поникнуть, так как я сдружился с ней, и она стала для меня действительно чем-то родным и тёплым. Потому после расставания я решил, что до того, как я возьму себе животное, я немного отдохну от всей этой заботы и привязанности. И я остался один в этой пустой квартире.