Дневник Софии. Глава 4. Путь
— Вернись, Сэм! Я пойду в Мордор один.
— Конечно, один. А я пойду с вами!
Сэмуайз Гэмджи
(«Властелин колец» реж. Питера Джексона, по роману Дж.Р.Р. Толкина)
Прощание было долгим, слезливым, шумным. Проводить меня пришли все. Даже Лиз, честное слово. От профессорки Фриды были напутственные слова, от ее мужа – пара изречений, достойных дневника Рути, от Дэнни был Дэнни, а это всегда и много, и мало, Диего неожиданно заключил меня в медвежьи объятья (наверное, у него много свободного времени для занятий спортивной гимнастикой), на слова он был скуп, а точнее, сказать ему было нечего, Горди тоже обнял меня и тоже ничего не смог сказать – его душили слезы, да он прямо рыдал, бедняга, Лиз вообще-то пришла не одна, а с кипой бумаг, где содержались ее рекомендации по ведению государевых дел, которые она попросила передать моему отцу, а до тех пор беречь, как зеницу ока, Сибил и Мария, которые теперь больше напоминали сиамских близнецов, чем подруг, неуклюже обняли меня с двух сторон (представьте, что вас обнимают сиамские близнецы) и загадочно намекнули на то, что будут со мной на связи – одна днем, другая ночью (теперь я поняла Рути, которая лишний раз не попадалась на глаза Сибил), сама Рути, в отличае от своего друга, уже не плакала, наверное, поняла, что нет смысла так убиваться, потому что встретимся мы очень скоро (как мне кажется, я убедила ее в том, что если нужно будет, судьба королевства подождет, и я вернусь к ней или за ней), Максим, после нашего содержательного разговора тоже успокоился (после обеда мы прогулялись до нашего места и остались там ненадолго), при прощании у пристани он взял меня за руку, потом наклонился и прошептал на ухо кое-что, понятное только нам и, не оборачиваясь, ушел, в своей сжатой ладони я обнаружила кусочек с посланием (еще один кусочек его истории, а в кармане своей жилетки он может обнаружить кусочек моей) и на последок была Кора, которая позаботилась о том, что в пути мне захочется подкрепиться, не выходя из каюты: Кора принесла мне печенье, заботливо завернутое в узорчатый цветной пергамент (таким же печеньем она подкармливала нас еще в Университете). Как бы сказала Рути – нужно запомнить этот момент.
А сейчас – солнце всё ближе к горизонту, я уже в пути второй день. Прежде писать не могла: морская болезнь отпускает меня всегда ровно на вторые сутки. Так и в этот раз: вчера в шесть вечера корабль под названием «Белый кит» отчалил от порта под названием «Солнечный свет», что в городке, расположенном на одноименном острове, название которого произносится как «Ос-Лик», что дословно переводится как «Сердце океана». За пределами города и нескольких полей, усеянных сахарным тростником, за счет которого островитяне и живут, лежат непроходимые джунгли. Решится ли профессор Джордано отправиться вглубь джунглей – ведь нам не запрещали туда заходить, а только гостеприимно предостерегали – мне кажется, только вопросом времени. Если он хотя бы не попробует, я очень удивлюсь.
Третий день в пути по дороге домой. Плыть я буду еще два дня, не считая сегодняшнего, а потом еще порядка двух дней буду трястись в карете. Сейчас полдень. На небе ни намека на освежающий дождь. Я удобно устроилась; у меня одноместная каюта, уютная и без излишеств. Но просто весь день сидеть одной и читать или работать над накопленным материалом мне скучно, поэтому я часто выхожу на прогулку по палубе (хотя корабль небольшой, особенно не разгуляешься) или в кают-компанию ради новых впечатлений и приятных встреч.
Сегодня познакомилась с одной замечательной семьей: молодая мама и двое ее детей-погодок трёх и четырех лет. Думаю, она моя ровесница, во всяком случае, не старше двадцати пяти. Она рассказала мне о своей сложной судьбе, о чем мне не кажется уместным излагать здесь. Я задумалась над тем, как бы сложилась моя судьба, не будь я королевской дочкой, не будь моя семья любящей и заботливой. Почему-то только удручающие картины приходят в голову: у меня, скорее всего, не было бы образования, не было бы возможности строить свою судьбу, выбирать пути и повороты. Я тоже могла бы быть матерью, тоже могла быть оставлена с двумя младенцами на руках. Нашлись бы у меня силы, как у этой молодой женщины, жить, стараться, стремиться? Хватило бы у меня духа взять ответственность за троих человек, прихватить неполный чемодан вещей и отправиться к... свету? Истории таких людей – сильных, неломающихся, верящих – всегда вдохновляли меня. Я прочла немало исторических хроник, и всегда, в каждый виток времени, в каждом из государств, о которых я читала, появлялись такие героини и герои. Героизм героизму рознь, конечно. Но каждая их таких личностей, уж тем более, если мне посчастливилось встретиться с ней лицом к лицу, вдохновляет меня саму не отставать от них: ни при каких обстоятельствах не падать духом, идти вперед, даже если на пути кажущееся непреодолимым препятствие, и – что для меня важнее всего – оставаться человеком. Вне зависимости от обстоятельств, не ставя условий, оставаться человеком – ради себя, ради других и ради самого мира.
Печенье, которое передала мне с собой Кора, я стараюсь растянуть на весь путь. Поверьте, мне это стоит немалых усилий.
Скучаю по ребятам. Чем они все сейчас заняты? Забавно, я не видела родных уже так долго, но скучаю сейчас не по ним, а по, как однажды выразился Дэнни, «группе безумных ученых». Учеными нас, конечно, называть еще рано: молоко на губах не... Дэнни, опять этот первооткрыватель у меня в голове. Первооткрыватель – потому что в день он может сделать от пяти до пяти миллионов открытий. И поверьте, это будут его личные открытия. Даже солнечный свет и радугу Дэнни открыл так, что мы были убеждены: это именно его открытия; ведь как это делает Дэнни, не смог бы даже самый ученый... ученый.
Но всё же я, конечно, скучаю по дому. Мысленно я уже там, хотя там, наверняка всё так изменилось, что можно сказать, я попаду в совершенно незнакомое место. В каком-то смысле я тоже стану первооткрывательницей. И в первую очередь я открою там себя. Ведь, я уверенна, больше, чем я, там ничего не изменилось.
День четвертый. Обнаружила, что оставила на острове часть своего сердца. Проснулась в слезах. Снились Дэнни, Рути и Максим, а, может, и все остальные. А, может, это Сибил шутит со мной через сны? Не могу ни читать, ни работать над научным дневником: буквы плывут перед глазами. Потому что глаза постоянно на мокром месте, что называется. И я еще посмеивалась над Горди, который рыдал в три ручья при прощании? Даже не могу выйти к завтраку – с таким лицом в приличном обществе не появляются. Спасительные печеньки Коры стали мне еще более дорогим подарком.
Чем бы заняться? Утру нос и расскажу вам (хоть и не имею четкого представления, к кому обращаюсь – ведь это просто личный дневник) историю.
Давным-давно, 21 год назад, в маленьком мирном королевстве у королевы и короля родился первенец, дочь, и ей дали имя София. Росла девочка, не зная горя и невзгод и не давая повода для печали родителям. Каждый день, как и в самый первый, они говорили Софии, как сильно ждали ее.
Как только София научилась ходить, она сразу же научилась и бегать. Сначала она оббе'гала весь королевский замок, заставляя бежать ей вслед мать и отца, горничных и кухарок, дворецких и лакеев. Затем была обнаружена дверь, ведущая будто бы в другой мир, отличный от замкового. Дверь была раскрыта нараспашку, а София была не тем ребенком, который мог бы помедлить у открытой в другой мир двери. Сделав пару нерешительных шагов в пределах нового пространства, малышка упала, потеряв на секунду равновесие. «Раз я уже умею падать в этом мире, значит можно учиться и вставать» – подумала Софи. Подъем не дался сразу, Софи попробовала еще раз; она знала – попытка не пытка. Со второй ли попытки, а может с десятой, но девочка снова стояла на ногах и была готова продолжать путь.
Шаг за шагом Софи узнавала этот мир. Вот эти неровные колонны, становящиеся весной пахучими, – деревья, щекочущий ковер под босыми ногами – трава, то, что наверху – небо, то, что течет – ручей, та, что летит – птица, та, что ползет по руке – гусеница. В мире было так много всего, и многое Софи встречала впервые. «Что это?» – спрашивала она у отца. «Не что, а кто. Это лошадь». «Кто это?» – спрашивала она у матери. «Не кто, а что. Это цветок». Не сразу ей далась наука о царствах природы. Ей казалось: если двигается, значит «кто», а если стоит и скучает – «что». Цветок двигается от ветра – он живой, а лошадь стоит в стойле – и скучает.
И как только мир для Софи стал немного понятнее, а голова уже не так сильно кружилась от количества новых знаний, перед ней встала огромная ответственность; можно сказать, в тот день она повзрослела. Ей было три с половиной года. Из родительской спальни она услышала странный, ни на что не похожий звук. Софи подбежала к прикрытой двери и остановилась, она не смела открыть: звук был таким... слабым и исходил не от родителей, это точно. Ей так хотелось познать, и она уже потянулась к ручке двери, но тут услышала голос отца: «Мы так тебя ждали, малыш». Но ведь... Надо сказать, Софи не была ревнивой и обидчивой девочкой, она делилась с мамой конфетой и приносила птицам в саду зернышки, но... Что произошло? «С кем они разговаривают?» – не могла понять Софи, и в нетерпении, чтобы настигнуть обидчиков врасплох, она ворвалась в комнату.
- Софи, солнышко, подойди сюда, – сказала мама, держа на руках какой-то... шевелящийся свёрток.
- Познакомься, это Робби. Он твой брат, – сказал папа, поглаживая свёрток по его... верхушке. А на верхушке были глаза, как у самой Софи – цвета лазури, нос – совершенно крошечный («как через такой дышать?»), рот – который не имел зубов и в таком случае не имел никакой пользы. Именно ртом то, что назвали братом, издавало эти ни на что не похожие звуки.
Софи наблюдала. Потом она проанализировала всю прожитую жизнь и задала в ее понимании самый подходящий к ситуации вопрос:
- Зачем?
Сначала родители громко рассмеялись. Потом положили свёрток – брата – в колыбель, в которой Софи узнала свою старую колыбель, в которой она спала, когда была маленькой. А сейчас ей было уже три с половиной года: у нее была своя комната и своя большая кровать.
- Робби наш ребенок, как и ты.
«Как будто это что-то объясняет». Софи пыталась говорить с родителя, как со взрослыми, и задала еще один вопрос, который ее интересовал даже больше, чем предыдущий:
- Откуда он взялся?
- Он родился, – сказал отец. – Теперь ты не просто Софи, теперь ты – старшая сестра.
Софи силилась понять. Потом она решила принять случившее, как есть, и сказала:
- Ладно.
Робби рос. Издавал ртом звуки, использовал глаза и руки в качестве инструментов познания. У него даже выросло несколько зубов. «Зачем они ему? Он ведь не ест сырую морковку.» Во многом он отличался от Софи, в особенности тем, что не правильно использовал ноги, точнее он попросту ими не пользовался. Когда они однажды сидели в саду, Софи спросила:
- Мама, зачем у Робби ноги? Он ведь не умеет ходить.
- Ты тоже в его возрасте еще не умела, – ответила королева, трогая Робби за ноги.
«Зачем мама обманывает меня? Конечно, я всегда умела ходить» – думала Софи, засыпая после долгого дня. А потом однажды Робби встал и пришел к ней, и она задумалась: выходит, ты не сразу что-то умеешь – выходит всему нужно учиться.
Робби научился и ходить, и бегать, и ударяться, и любить. Однажды, он услышал то, чего не слышал до этого и спросил:
- Что это?
Софи не знала, правильно ли Робби задал вопрос, потому что то, о чем он говорил, не было похоже ни на лошадь, ни на цветок.
- Это музыка, малыш, – ответил король, сидя за роялем.
- Откуда она взялась? – продолжал допрос Робби.
На этот вопрос Софи знала точный ответ:
- Она родилась.
Знакомство с Музыкой изменило Робби. Он уже и минуты не мог провести без нее: он напевал, барабанил ложкой по столу, слушал дождь. Софи уже была знакома с Музыкой, и теперь ей стало казаться, что она что-то упускает: у Робби было то, что он любит, а ей это чувство еще не знакомо, хоть она и старше. И тогда Софи решила отправиться в свою первую научную экспедицию – на поиски любви; начать она решила с кухни замка. Отыщет ли она здесь то, что полюбит? Она не была уверенна, но попытаться стоило, иначе так всю жизнь можно было прожить без любви. Софи заглянула во все шкафы и кастрюли, понюхала – любовью там не пахло. Напоследок она решила заглянуть под стол. И что же вы думаете? Там что-то было. Софи не знала, что это. Нет, она не знала, кто это. Она уже давно не боялась незнакомцев и спросила:
- Кто ты?
- Леона, – ответила Леона.
- Что ты здесь делаешь?
- Придумываю, – ответила странно выглядящая девочка.
- Можно к тебе? – спросила Софи, опустившись на колени.
- Ты умеешь придумывать? – спросила Леона, вертя что-то в руках.
- Думаю, я могла бы научиться, – немного поразмыслив, ответила Софи.
- Тогда залезай.
И так, сидя под столом на полу кухни, соединились две пары детских коленок: бледные испачканные – Софи и черные-пречерные – Леоны.
- Почему у тебя такая кожа? – спросила Софи, дотрагиваясь до коленки Леоны.
- Наверное, потому что у моих родителей такая же, – ответила Леона, не отвлекаясь от подделки.
- Что ты делаешь? – спросила Софи, отвлекшись от кожи Леоны, потому что уже привыкла к ней.
- Я же сказала: придумываю.
- Я знаю. Но что это? Что ты придумала?
- Я пока не знаю.
- Может, мы вместе сможем что-то придумать?
- А что у тебя есть?
- У меня много чего есть.
- Куклы и солдатики не в счет.
- У меня есть это.
Софи достала это из кармана платья. Это было печенье. Леона какое-то время оценивала предмет.
- Но оно одно.
У Софи и правда много чего было, у Софи даже был Робби. Но у Робби была музыка, а Софи была одна. Софи разломила печенье пополам и, протягивая одну половинку Леоне, сказала:
- Теперь двое.
- Два, – поправила Леона. – Будем дружить?
- Дружить? – Софи знала еще не все слова.
- Сидеть под столом, придумывать и есть печенье. Вдвоём, – пояснила Леона.
Так Софи узнала, что такое дружба, и она показалась ей даже лучше любви.
Леона постоянно что-то придумывала. Она соединяла и разъединяла, гнула и растягивала, связывала и склеивала. Изобретательные руки девочки не знали отдыха.
Вскоре после обретения дружбы, когда Софи было восемь, родились близнецы. Джун и Джул. Девочка и мальчик. Джуни родилась на две минуты раньше, и как старшая сестра, стала для Джула наставницей. Он всегда был немного позади, но всегда был рядом. Когда Софи услышала тот звук, какой издавал Робби, когда был малышом, она, не боясь, заглянула в родительскую комнату. Софи посмотрела на близнецов, у которых были такие же, как у них с Робби, глаза, и сказала:
- Мы вас очень ждали.
Близнецы росли быстро. Вот они уже неуклюже бегают друг за другом босиком по траве. Вот уже Робби исполняет для них свою первую пьесу за роялем, вот Леона учит их делать кораблик, вот Джул опускает его в ручей, пока Джун изучает волосы Леоны.
В этот же день король, задумчивый (или мрачный?), ходит из одного конца замка в другой и невпопад отвечает на вопросы Джула:
- Что это? – он указывает на газету.
- Это конец.
Джул вертит газету, наверное, в поисках начала. Отец берет сына на руки, а газету бросает в камин.
- Мы справимся. Мы будем вместе.
Софи было одиннадцать, когда началась Война. Эта война шла не только в их маленьком королевстве, но буквально во всем цивилизованном мире. Поэтому ее назвали Мировой. Софи знала о войне немного, но того, что она знала, хватило, чтобы спросить:
- Зачем? Если уничтожать то, что есть – настоящее, не наступит будущее!
- Будущее в любом случае наступит, – ответила королева, – правда, для всех по-разному.
Сначала война была далеко. Отец и королевское войско храбро держали оборону и не давали врагу возможности прорыва через границы. Но однажды ночью мы проснулись от неслыханного грохота. Мама вбежала ко мне в комнату с Джулом на руках, Джун стояла рядом и терла сонные глаза кулаком.
- Где Робби? – спросила я.
- Внизу, – ответила мама.
Уже с лестницы я разглядела его через дым. Он стоял в лучах луны рядом с роялем. Я подбежала к нему и потянула за рукав пижамы. Мама сзади кричала:
- Скорее! В убежище!
Робби медленно очнулся, позволил вести себя за руку. Я должна была спасти его. Я сказала:
- Твоя любовь никуда не пропадет – она останется с тобой навсегда.
Глотая слёзы, Робби кивнул.
Мама сказала, что снаружи – на улице – враги, и нам нужно сидеть тихо в этом небольшом специальном убежище. Не помню, как долго мы сидели в полумраке, когда я закричала:
- Где Леона?
- Дорогая, слуги сидят в другом подвале.
- Мама, Леона не прислуга! Она моя подруга!
- Я знаю. Сядь и не шуми.
С минуту я сидела, как на иголках, потом резко вскочила, в два шага оказалась у двери и пыталась открыть замок, но нужен был ключ.
- Они в порядке, София. Прошу, угомонись.
- Сколько нам еще здесь сидеть?
- Будем сидеть до утра.
- Мама, в том подвале нет воздуха! Выпусти меня!
Роб обнимал близнецов за плечи и, качаясь, смотрел в пустоту. Близнецы были сонные, но из-за нашей ссоры заснуть не могли.
- Если на пути будет огонь или что-то... страшнее, я сразу вернусь, обещаю. Дай мне ключ, мама!
Сейчас я могу увидеть картину ее глазами и не могу представить, как она справилась, но тогда я не могла думать ни о ней, ни о себе – я думала только о том, что моя лучшая подруга задыхается в нескольких метрах от меня, а я ничего не делаю. Конечно, страх был почвой разыгравшемуся воображению. Сейчас я думаю, что им хватило бы воздуха еще на несколько часов...
Огня было мало, но от дыма резало глаза и пекло в горле. Я знала, куда бежать. Оказавшись у нужной двери, я застыла. Разум был в тумане. Из последних сил я стала колотить в дверь и кричать:
- Это я! Леона! Это я!
Дверь приоткрылась, я кое-как протиснулась. Не сразу я поняла, что из-за меня им стало сложнее дышать. Не сразу поняла, что должна делать дальше.
- София, зачем ты пришла? – спросила Леона, обнимая меня.
- Не за чем, а за кем, – автоматически поправила я. Подруга, кашляя, засмеялась. – Простите меня. Я не подумала.
Я смотрела на ее родителей и других наших слуг: горничных и кухарок, садовников...
- Госпожа София, Вам лучше вернуться к матери. Она, наверное, распереживалась, – ласково говорил мне отец Леоны, подходя к двери.
- Простите меня.
Я тупо смотрела на него и заламывала руки.
- Ничего. Всё хорошо. Скоро всё закончится.
- Пойдемте со мной!
Я протягивала ко всем, сидящим на сыром полу, слугам свои тощие бледные руки. Потом я сделала выбор.
- Пойдем. Я пришла за тобой.
- Вот, возьмите, госпожа София, – сказала мама Леоны, протягивая мне мокрую тряпицу. – Но она одна.
А нас двое. Я протянула Леоне руку, она посмотрела на родителей. Ее отец кивнул. Потом он открыл дверь, и мы побежали. Мы по очереди прижимали к лицу мокрую тряпицу. Мне казалось, что до нашего убежища оставалось несколько шагов, когда передо мной встал выбор: право или лево. Наверное, надышавшись дымом, я туго соображала. Леона сделала этот выбор за меня. Когда позже, я у нее спрашивала, знала ли она наверняка, она сказала, что тогда казалось, что знала, но теперь уже не помнит, почему выбрала правую сторону. Чудо ли – но мы стояли у нужной двери. Четырьмя кулаками мы колотили в нее и кричали:
- Откройте! Это мы!
Так, в двенадцать лет я спасла лучшую подругу, но убила ее родителей.
На сегодня, пожалуй, всё. Я и не заметила, как перешла на рассказ от первого лица.
День пятый пути. Нельзя сказать, что сегодня я проснулась отдохнувшей. Видимо, сеанс воспоминаний отнял у организма много сил.
Завтра утром я уже смогу ступить на родную землю. И не успею насладиться отсутствием качки, как нужно будет забираться в карету со всеми своими чемоданами и ящиками. Я забрала всё на случай, если не вернусь к друзьям, но, хочется надеяться, что не пройдет и месяца, я снова пополню их ряды.
К счастью в воздухе появилась свежесть и движение. Прошло это легкое подташнивание, которое не оставляет меня в морском путешествии в духоту. Вот кто переносит воду даже лучше, чем ровную землю, так это Кэйти. Ей сейчас почти восемь. Помню, когда я только собиралась в экспедицию, она хотела стать пираткой. Идеальная профессия для неё: Кэйти с водой не просто на «ты» – они с детства лучшие подруги. Ну и к тому же она тогда была в возрасте, когда главным элементом познания становится разрушение.
- Я будю глабить калабли багацей!
- И будешь раздавать награбленное бедным? – спрашивает папа, зачитываясь какой-то детской книжкой.
- Неть! – «Еще чего!» – думает Кэйти.
- То есть бедных ты грабить не будешь? – спрашивает папа и в нетерпении перелистывает страницу иллюстрированной книжицы.
- У бедних неть калаблей, папа!
И ведь не поспоришь.
Близнецам тогда было по двенадцать, и они уже вступили в новую эру детства и были заняты именно тем, чем хочет заниматься любой человек их возраста: они созидали. Строили, мастерили, изобретали, спасали. Джун утверждала, что наша планета нуждается в заботе и спасении.
- Мы не должны обижать Землю! Мы должны ее любить, как свой дом! – ораторствует Джуни, стоя ногами в кресле. – Она ведь и является нашим домом!
- Но чем мы ее обижаем? – спрашивает мама, читая свежую газету.
- Мы грабим ее, и ничего не даем взамен, мама! – Джуни перепрыгивает в кресла на диван. – И хуже всего, что человечество как будто гордится этим! Как будто злорадствует! – Джуни раскинула руки в стороны. – Посмотрите на нашу жизнь!
- Что ты имеешь в виду, дорогая? – мама отвлекается от новостей и смотрит на раскрасневшуюся дочь.
- У нас в замке столько ненужного хлама! – Джун берет со столика вазу, которую отцу подарил какой-то император. – И это всё мы забрали у земли!
- Мне кажется, ты читаешь слишком много газет, Джуни, – мама улыбается и возвращается к чтению.
- Мама! – Джун спрыгнула с дивана и в гневе бросила вазу мне в руки. «Красивая ваза» – подумала я. Как и десятки других в нашем доме.
После таких сцен Джун сжимала кулаки и убегала в ту часть нашего большого сада, где в домике на дереве непременно находила Джула. И чаще всего он был там не один. Если Джун заботилась о доме, то Джул спасал его обитателей. С его половины домика всегда можно было услышать если не кудахтанье, то хрюканье, а если не писк, то шуршание. Сначала кухарки удивлялись: куда подевалась курица, дожидавшаяся своей участи в клетке у задней двери кухни, и где поросёнок, который с завязанными ногами лежал там же в мешке. Потом они решались признаться хозяйке, королеве, что ужин сегодня будет не на привычные двадцать блюд, а на, скажем, пару блюд меньше. Хозяйка не сердилась, но удивлялась:
- А что случилось? Что-то пропало, то есть... испортилось?
- Не испортилось, госпожа, но пропало, да. Курица, видать, дюже умная попалась, что клетку клювом смогла открыть. А поросенка, поди, птица какая хищная прихватила, – причитали наперебой кухарки.
- Птица, говоришь? Может, и птица, раз живёт на дереве...
Кухарки переглянулись, оставаясь в неведении мыслей хозяйки. А королева тем временем решительно направлялась в сторону сада, полы ее белого легкого платья развивались на ветру, как крылья. Кухарки пожимали плечами и спешили на кухню: картошка сама себя не почистит и хлеб не испечется.
Мама подошла к дереву, на котором чаще всего жил ее сын. Она дернула за свисавшую с высоты длинную веревку – звонок. Ответа не последовало.
- Джул! Я знаю, что ты там! Спустись, нам нужно поговорить.
Джул выглянул в окошко. «Мама никогда сюда не приходила, – думал он. – Что ей нужно? Неужели она догадалась?»
- Джул, я сейчас сама к тебе... поднимусь, – неуверенно предупредила мама. А потом крикнула, всё же не решившись на отчаянный шаг вверх: – Ты не можешь спасти всех животных, малыш!
«Но этих я спас» – думал, вероятно, мой брат, прижимая к себе курицу, клюющую его за палец, и розового поросенка.
Вот такая у меня семья. С еще одним (или одной) членом семьи я пока близко не знакома. Когда я уезжала она (или он) только-только родилась. В письмах семья намеренно даже не намекала на пол ребенка. Не то, что бы для меня это имело какое-то значение. Я вообще считаю, что люди слишком много внимания уделяют лишнему, в том числе особенностям пола. Я за свои годы так и не нашла никаких отличий между полами, кроме очевидных, биологических. И заметила, что то, что люди выдают за отличия мужчин от женщин, а женщин от мужчин, всего-навсего предрассудки или древнейшие, ни в каком веке не имевшие под собой основания, представления о людях. На родине Рути мужчины, представляющие власть, и мужчины, представляющие народ, дошли до того, что женщину они даже человеком не считают. То есть буквально: они считают, что женщины – это отдельный вид животного царства. У нас над такими людьми посмеялись бы и посчитали дурачками, подумали бы, что человек малообразован и лишен даже элементарных знаний, а там такие люди представляют большинство и указывают другим, как жить. Надеюсь, Рути никогда туда не вернётся, иначе все ее старания пропадут даром.
Итак, пора заканчивать записи и упаковывать дневник в дорожный рюкзак, чтобы ненароком не оставить его здесь.
Вечер того же дня. Пришлось снова достать записи. Я только сейчас поняла, что за всю поездку даже не вспомнила о ее основной причине: я совсем забыла, что отец может быть действительно болен. Что же тогда? Лизбет так тревожил этот вопрос, а мы все не хотели об этом думать и закрыли ей рот. Да, мы ничего еще не знаем наверняка. Может, речь в слухах шла о другом короле или вовсе не о короле? Когда мы впервые услышали новость?..
Утром перед завтраком, оставив Лизбет и Рути у нас в комнате, спорящими о вреде и пользе микробов, мы с Горди, не имеющие никакого мнения на этот предмет, спустились на первый этаж, где застали нашего профессора беседующим с хозяином гостиницы, стоящим у стойки регистрации посетителей. Профессор так много за свою жизнь бывал в путешествиях, что изучил уже, как будто, все языки всех народностей мира. Язык островитян он знал еще плохо, но перекинуться парой фраз мог.
- Доброе утро, профессор, – сказал Горди, зевая. – Пожалуйста, спросите этого доброго господина: здесь круглогодично стоит такая жара или нам просто повезло? – попросил он, развязывая галстук, который полчаса назад так бережно повязал, и упал в бывалое кресло в углу – единственный предмет мебели в этой обители хозяина, кроме стойки.
Профессор сначала задумался, перебрал в голове несколько подходящих выражений, улыбкой оценил свои идеи, потом заглянул в свой пухлый блокнот, полистал немного. Хозяин гостиницы в это время почему-то в упор глазел на меня, что слегка меня озадачило. Я искала поддержки у Горди, но тот был занят: он снова завязывал свой галстук. Наконец, профессор поднял большой палец вверх и присовокупил к этому мудрому жесту фразу, которая не отложилась в моей памяти (и Рути тогда рядом не было, чтобы бережно записать за учителем каждую запятую). Тем более, что в тот момент я не поняла ни слова из сказанного. Тем более, что мне вообще было не до профессора: хозяин гостиницы продолжал пялиться на меня. Я подошла к Горди, повернула его, сидящего в кресле, за плечи так, чтобы самой стоять к странному островитянину спиной, и стала завязывать другу его вездесущий галстук. Точнее делать вид, что завязываю, потому что чего-чего, а такой науки я не знаю: сама я такие вещи не ношу, отцу всегда завязывает их мама, а Робби к современной моде относится с легкой усмешкой. Горди удивился, конечно, но смиренно терпел мою экзекуцию.
- Не так туго, Софи, – прохрипел мой друг. – Давай, я тебе покажу.
- Горди, он смотрит на меня? – прошептала я, не отпуская свой хомут.
- Кто? – Горди кинул взгляд мне за спину. – Хозяин?
- Всё еще смотрит?
- Эм... Он не столько смотрит, сколько тычет в тебя пальцем.
Я обернулась.
- София... – произнес профессор Джордано, поймав мой озадаченный взгляд. – Если я правильно понял этого господина – он тебя узнал.
- Но, профессор, я однозначно с ним не знакома.
- Я имею в виду, что он имеет в виду, что узнал в тебе дочь нашего короля.
Профессор молча смотрел на меня и ждал реакции, а я смотрела на хозяина в надежде, что он может что-то прояснить. Хозяин тоже от меня не отрывался. Слышно было, как песок сыпется через часы времени. Профессор понял, что прояснять придется ему самому:
– На остров в прошлом году доставили партию игрушек для детей. Хрупкие игрушки были завернуты в газеты. Совсем немного господин понимает наш язык. Его малышам достался новогодний выпуск газеты нашего королевства. Сегодня он вспомнил, что видел тебя на семейном портрете в той газете, София...
- Профессор, есть что-то еще? – спросила Лизбет, материализовавшаяся у лестницы. – Вы так взволнованы.
За ней спустилась и Рути. Увидев профессора, она потянулась к рюкзаку.
- Да, Лизбет, к сожалению, есть и кое-что еще. – Профессор, видимо, представил, что стоит сейчас перед кафедрой и начал свою пронзительную речь: – Этот добрый господин, предоставивший нам кров в этой чудной стране, на этом живописном острове...
- Профессор, к чему вы клоните? – без стеснения поторопила его Лизбет. Она не любила пустую болтовню – ей важна была суть.
- София, понимаешь... – профессор обратил на меня свой печальный взор. – Это может быть личным.
Сначала я не догадалась, что он предлагает мне поделиться новостью наедине. А когда поняла это, не поняла, почему я должна скрывать что-то от друзей. Точнее от подруги, друга и Лиз.
- Говорите профессор, – «что такого страшного он может произнести?» подумала я, – пожалуйста.
- Сегодня утром... – профессор поискал глазами нашего корреспондента, но тот где-то скрылся, – хозяин получил новые лампы в гостиницу. Они были завернуты в газеты... недельной давности. Там сказано, что король Эрик, – профессор выдержал драматическую паузу, – болен.
- Где эта газета? – Лизбет обращалась к хозяину, который вновь появился перед нами. Тот посмотрел на нее, как на... занозу. – Только не говорите, что вы ее выкинули в мусорную корзину, мусор сожгли, а пепел уже с утра пораньше развеяли по ветру.
- Да откуда здесь ветер? – нервно улыбаясь, спросил Горди.
- Ты права, Лизбет, газету он выбросил, и дальнейшей судьбы ее нам не узнать вовек, – со вздохом сказал профессор.
- Но... – я не знала, что сказать, – чем болен отец?
- София, – бодро было начал профессор, но решил сделать передышку на театральную паузу, – на самом деле, – пауза чуть длиннее предыдущей, – я думаю, – у Рути глаза стали больше, чем у Лиз, – можно смело предположить, – Горди зевнул, – что это только слухи, – бодро закончил профессор.
- Исходя из чего это можно предположить, профессор Джордано? – Рути не часто напрямую обращалась к своему кумиру, поэтому непривыкший ее голос немного дрогнул.
- Я уточнил у господина... – профессор снова потерял из виду хозяина, – не обратил ли тот внимание на название газеты. – Мы покорно ждали развязки этой поистине эпической драмы. – Названия он перевести не смог... – Лиз звучно протирала линзы очков, – но зато запомнил... – Горди пытался поймать взгляд Рути, – что в правом углу каждой страницы... – Рути старательно не замечала ищущего взгляда, – красовалась кряква. – У нас всех открылись рты, профессор пришел к финишу: – То есть утка.
- «Звонкие новости»! – воскликнули мы хором.
Я как никто знала: этой газетенке верить не стоило. В ней часто помещали непроверенную информацию, в том числе и о нашей семье. Но в этот раз, находясь так далеко от близких, я не могла просто забыть или написать письмо и две недели ждать ответ из дома с опровержением слухов. И единственным правильным решением было...
- София покинет нас? – мне могло показаться, но, по-моему, с грустью в голосе спросила Лизбет, обращаясь, конечно, к профессору.
Наша экспедиция проходила удачно: мы подкрепляли теоретические знания, полученные в Университете мадам Вульф... кучей новых теоретических знаний. Но и практики нам хватало. Было немало сложностей: пронизывающий холод, плавящая жара, опасность заразиться неизведанной болезнью, попасть в плен к пиратам или быть съеденным огромной ящерицей, еще даже науке неизвестной. Да, всякое бывало. Поэтому, нужно признаться, на минуту я задумалась: стоит ли бросать приключение, не дойдя до финиша. Но потом я вспомнила о Робе. Да, конечно, я переживаю об отце. Естественно, я должна быть там, чтобы, если всё же понадобится, успеть попрощаться, но... Если король умрет, мы останемся жить. Я имею в виду, нам нужно будет принимать решения, и эти решения касаются не только нашей семьи, но всего королевства. Поэтому я должна была поехать. Я должна спасти брата.