хочешь хоть тень счастья?

     Двадцатое апреля в Париже выдалось теплым с яркими лучами солнца, отражающиеся от серого асфальта и множества окон невысоких старых зданий центра, а от тепла Солнца под слоями одежды стекают несколько неприятных капель пота вдоль позвоночника, непривычно теплый весенний день выдался. Но с запада продолжает дуть неприятный холодный лёгкий ветерок обрывками, который зарывается под одежду и ударяется об открытые участки кожи, неприятно колит и заставляет ёжиться время от времени, перебивая тепло Солнца.

Девушка останавливается на углу Сент-Оноре у здания, выкрашенного в бежевый оттенок, такой же, как и у сотни других зданий этого города. Фасад облупился и в некоторых частях можно увидеть паутинку трещин, выступающая пилястра уже имеет сероватый оттенок с разводами, некоторые уголки сбиты, но деревянные рамы окон выкрашены в кипельно-белый, от которых лучи отражаются прямиком в глаза и заставляют моргать чаще с неприятным пощипыванием на сетчатке.

Она достаёт из большого кармана джинсовой куртки красно-белую помятую пачку Marlboro, из нее же вытягивает зажигалку и одну сигарету, опустив взгляд, в которых сразу мелькает разочарование, выдыхает, – в пачке всего три сигареты осталось. Она зажимает губами фильтр, подкуривает и убирает обратно в карман коробочку, предварительно засунув в неё зажигалку. Дым с привкусом горечи заполняет рот, щекочет горло и уже опускается в лёгкие. Девушка сильнее затягивается, крепко сжимая губами фильтр, который вместе с бумагой уже успели пропитаться слюной, перехватывает сигарету указательным и средним пальцем левой руки, на которых по одному серебряному кольцу, и выпускает терпкий густой дым из приоткрытых губ и ноздрей. Никотин проник в кровоток, теперь она может начать мозговую деятельность.

В правой руке вибрирует смартфон, от чего она морщит остренький носик, обсыпанный несколькими бледными веснушками, и засовывает, ненужный ей в данный момент, агрегат во внутренний карман куртки, с посылом, мол, идите все к черту. Снова делает затяжку, зажмуривая глаза, а после, расслабив лицо, шумно выдыхает и осматривается по сторонам внимательным взглядом, будто ищет добычу. В прочем, в какой-то степени, так оно и есть.

Она делает короткий шаг в переулок, залитый солнечными лучами, узкая дорога вымощена брусчаткой, а по бокам трёхэтажные похожие друг на друга здания, большинство построены в начале прошлого, а некоторые во второй половине позапрошлого, века. Невысокие здания выкрашены в светлые с розовым и бежевым отливом оттенки, с белыми вставками, одно выделяется коричневатым цветом, небольшие окна с такими же белыми деревянными рамами, миниатюрные вывески на фасадах, три кафе одно за другим, которые уже открыли уличные площадки, чтобы парижане и гости города могли наслаждаться необычайно теплой погодой в середине весны. Вдоль выставлены кашпо с самшитами и неизвестным ей растением. Доносится легкая мелодия от ближайшего кафе, что-то похожее на джаз и совершенно не раздражающее.

За столиками сидят посетители, ещё несколько человек быстрым шагом идут по брусчатке, среди голосов слышится цоканье шпилек и откуда-то доносится детский смех, за спиной раздается сигнал автомобиля, а за ним сирена полицейской машины, от чего сразу ей хочется закрыть плотно уши. Громкие звуки её раздражают, скручивают внутренности и невозможно сделать нормально вдох, но сигнал исчез через долгие шестьдесят три секунды, которые она успела просчитать про себя, чтобы отвлечься. Удалось, хотя и сигарета потухла сама собой, дотлев почти до фильтра. Она немного злится, снова выдыхает и бросает окурок в сторону урны, что в полутора метрах от неё и попадает точно в яблочко.

Девушка возвращается к своей важной миссии и начинает рассматривать посетителей двух кафе, которые расположены ближе всего к ней. Людей немного, но выбор присутствует: лет двадцать пять, миниатюрная, волосы, выкрашенные в цвет соли, сострижены в каре, пухлые губы и антрацитовые глаза, подведенные синим карандашом, красный лонгслив, ткань которого обтянула аккуратную грудь и острые ключицы. Она красива, но те самые глаза не несут ничего, кроме пустоты. Через столик молодой, лет тридцати, мужчина: на лице борода, яркие голубые глаза, длинные волосы каштанового цвета зачесаны и затянуты в хвост, пиджак, под которым джемпер, явно кашемир и явно стоимостью около тысячи. Этот экземпляр тоже не подходит, к нему обращаться только при остром желании выслушать о себе всё дерьмо, что может вырваться из белозубого рта.

Она уже хотела достать и закурить ещё одну сигарету, но ей попался на глаза он, кто сидит в одиночестве за самым крайним столиком. Русые волосы отливают золотом, благодаря солнцу, чуть нахмуренное лицо наклонено и глаза испепеляют экран телефона, лежащий на столе, недельная щетина темнее, чем волосы на голове, а длинные пальцы мягко поглаживали гладкую белую поверхность чашки. Девушка облизывает нижнюю губу, убирая прядь волос за ухо, и делает уверенный шаг в переулок. Расстояние до него оказывается столь коротким, что она около его столика оказывается уже через каких-то тридцать секунд.

– Ты-то мне и нужен, – уверенно произносит она по-английски, будучи абсолютно уверенной в том, что перед ней сидит не коренной парижанин. Она никогда не начинает разговора в этом городе с английского, французы слишком горды для того, чтобы отвечать на чёрствые англосакские слова, когда существует самый мелодичный и приятный французский. По крайней мере, они в этом твёрдо убеждены.

Молодой человек поднимает голову вверх, его карие глаза сощурились от лучей, и он совершенно не выглядит уверенным, что это обратились именно к нему. Он одаривает незнакомку внимательным взглядом: волосы окрашены в тёмный, они собраны в два небрежных пучка, выглядывающих из-за проколотых в нескольких местах ушей, челка сострижена намного выше бровей, выпавшие пряди обрамляют вытянутое лицо; шею украшает чокер, очень похожий на такой же как у Матильды, и цепочка с подвеской в виде полумесяца; под варенной джинсовой курткой черный топ; на груди висит поведавший виды зеркальный фотоаппарат, придерживающийся левой ладонью, на пальцах несколько колец; тёмные свободные джинсы и черные кроссовки на толстой подошве. Он поднимает глаза обратно к её лицу и рассматривает ещё несколько мгновений: широкий лоб, тёмные густые брови, глаза серые, отдающие холодностью, и даже яркое солнце не делает их теплее и мягче, острый нос, впалые щеки, губы не сильно пухлые, но нижняя явно больше верхней, обмазанные бальзам для губ, но все равно видны трещины. Она словно девчонка из клипа Аврил Лавин, но только версия лет двадцать спустя.

Этот осмотр девушки длился от силы секунд семь, но этого ей хватает, чтобы уже начать раздражаться и сомневаться в своей идее. В её голове пронеслось невероятное количество нецензурных слов, кажется, всех, что она знает.

– Любопытно, – произносит он, его губы дёргаются, и на лице появляется намёк на улыбку. – И с какой же целью?

– Сфотографировать, – обыденно отвечает она, дёрнув плечами, ведь для неё это кажется совершенно очевидным.

– Голого?

Девушка замерла на секунду, а после её взгляд метнулся по шее, плечам и груди, обтянутые кашемиром оливкового оттенка и быстро облизнула нижнюю губу.

– Нет, – она сразу берёт себя в руки, стараясь отогнать страхи и сомнения.

Он усмехается, откидываясь на спинку стула, уверенности в нём хоть отбавляй, и это её раздражает и привлекает одновременно.

– Садись, – его голос стал несколько мягче, кажется, он пытается угадать, сколько же ей лет, снова и снова рассматривая лицо. – Как тебя зовут?

– Мэнди, – чуть погодя, отвечает она, словно вспоминала своё имя или раздумывала какое ей сказать.

– Райли, – кивает он. – Почему именно я тебе нужен, Мэнди?

Он особенно выделил её имя, словно причмокивая и обдумывая над ним. Парень выглядит добродушным, его глаза прищурились, но в них не читается усмешки. Девушка опускается на стул напротив, положив фотоаппарат рядом с его чашкой, наполненной уже давно остывшим кофе, и снова закусывает нижнюю губу.

– У меня фотовыставка и не хватает пары портретов, – она пропускает суть его вопроса.

Мэнди замечает, что мышцы лица Райли дергаются от того, что он едва может сдержать улыбку, и внимательно продолжает следить за его мимикой. Чёрт, он очень привлекателен и это её тоже немного бесит.

– Что мне за это будет?

– Можешь прийти на выставку, полюбуешься собой, - сухо произносит Мэнди.

– Где?

– Выставка Кристофа Деко, в Галереи Армель Сойер, – спокойно отвечает она, – в ближайшую пятницу и по воскресенье.

– Так выставка не твоя?

– Деко иногда даёт возможность выставить несколько своих кадров молодым дарованиям в углу зала.

– Я понятие даже не имею, кто этот Кристоф, – он щёлкает несколько раз пальцами, – Деко.

Мэнди закатывает глаза и выдыхает слишком шумно, разговор течёт не в том русле, каком ей бы хотелось. Обычно она быстро договаривается или получает отказ, часто люди просят скинуть им лучшие фотографии на электронную почту, если они соглашаются. Она нервно перебирает пальцами под столом, сглатывает вязкую слюну, отдающую всё ещё привкусом сигареты.

– Очевидно, что один из величайших фотографов нашего времени, – негромко говорит девушка. Райли кивает на это в ответ, проще согласится, ведь он совершенно в этом не разбирается, и раздумывает несколько мгновений, рассматривая её фотоаппарат.

– Неужели ты так талантлива, что сможешь передать мою красоту через свой, – он опускает взгляд на фотоаппарат, – объектив?

Девушка фыркает и тоже откидывается на спинку стула, отзеркаливая позу Райли, к ней вернулась волна самоуверенности и она решает, что этим стоит сейчас воспользоваться.

– Весьма талантлива, – на её губах появляется усмешка. – Я не просто передаю красоту других, Райли, – на этот раз она выделила особенно его имя интонацией голоса, – я делаю человека красивым с помощью кадра.

Райли снова рассматривает её лицо, молчит и насупился, её слова возымели эффект и заставляют его думать над предложением, он выдыхает слышно и протяженно. Мэнди начинает бороться с острым желанием убежать, сомнения начали пробираться и теперь она не уверенна в верности своих действий и стоит просто выбрать что-то из давних фотографий. Да, точно. Там есть как раз парочка неплохих портретов.

– Хорошо, давай, – произносит Райли раньше, чем она успела сдвинуться с места, встречается с ним взглядом. Электрические импульсы пробегают от макушки вниз, вдоль шеи и позвоночника до самой поясницы, странные мурашки задерживаются на ляжках и предплечьях, она снова выпускает воздух из легких, сжимая и разжимая кулаки. Мягкий взгляд карих глаз Райли заставляют чувствовать незнакомый трепет в районе рёбер, и она не может сказать, что это ей нравится или не нравится. Чувство абсолютно незнакомо ей или уже давно забыто.

– Супер, – не совсем разборчиво бормочет она.

– Когда? – Задаёт новый вопрос он своим мягким, но одновременно и довольно низким голосом.

– Сейчас, – отвечает она, выдохнув снова. Мэнди удалось вернуть самообладание и взять себя в руки, собраться и найти свою уверенность в себе. Он не разборчиво в ответ мычит, раздумывая, и словно не готов приступить к столь важному событию молниеносно.

– Не парься, – она хватает резко в руки фотоаппарат, снимает крышку с объектива, – тебе не придётся ничего делать. Просто... Просто будь собой. Делай вид, что меня здесь и нет, а я сделаю свою работу и свалю.

Мэнди внимательно начала настраивать ISO, проведя языком по верхней губе, останавливает его в уголке рта и сосредоточенно крутит колесико, теперь настраивая экспозицию. Вокруг шумно, как обычно, раздается смех, из кафе доносится легкая мелодия, это все перекрывается резким сигналом автомобиля, а на соседней улице проносится скорая, оповещая всех о том, что необходимо кого-то спасти, возможно, от смерти. Мэнди вздрагивает, сбивая колесико экспозиции, и зажмуривает глаза, сглатывает и крепче сжимает фотоаппарат руками, но этот звук быстро уносится куда-то далеко, возвращая музыку, смех и громкие эмоциональные разговоры. Девушка выдыхает, расслабляясь, открывает глаза, бросает беглый взгляд на Райли, который внимательно следит за ней, а после возвращается к своему занятию. Настраивает диафрагму и смотрит в видоискатель, делает пробный кадр, Райли дёргается от неожиданности.

– Так, – наконец, произносит девушка и поднимает взгляд обратно, солнечные дневные лучи играют в его волосах и она вновь выдыхает, только теперь достаточно заметно для него, от чего парень самодовольно ухмыляется. – Делай вид, что меня нет, – напоминает ему она.

Райли кивает и старается принять более расслабленную позу, то прикусывает губу, то улыбается, то хватает чашку, слыша звук щелканья фотоаппарата. Он бросает пару коротких взглядов в сторону девушки, которая на полусогнутых ногах стоит в полуметре от столика.

Звук затвора фотоаппарата резко прекратился, Райли поднимает взгляд снова на неё, она просматривает фотографии на маленьком экране, сведя брови друг к другу, и снова с высунутым языком у уголка рта. Мэнди бросает на него взгляд, парень сидит со странной едва заметной улыбкой и она старается не придавать никакого значения этому, потому что в действительности это не важно. Наверное, это не важно.

– Мне надо ещё сделать пару снимков, - тихо произносит девушка, откладывая обратно свой инструмент на столик, и лезет в небольшой рюкзак, из которого достаёт ещё более старый и потрепанный плёночный фотоаппарат, такими уже почти никто и не пользуется. Райли кивает в ответ и снова старается принять непринуждённую позу, а девушка открывает затворку на фотоаппарате и делает три кадра с разницей примерно в минуту.

– Могу я глянуть? – Задаёт вопрос он, когда Мэнди перекидывает ремешок фотоаппарата через голову.

– Нет, – коротко отвечает девушка, хватая рюкзак в правую руку. – Приходи на выставку и увидишь.

Она быстрым шагом покидает летнюю площадку кафе и перебегает через дорогу, не смотря на сигналы автомобилей. Она чувствует сосредоточенный взгляд карих глаз, проедающих её затылок, но так ни разу и не оборачивается.

***

Мэнди несколько часов провозилась в своей крошечной кладовке квартиры, которую переоборудовала под лабораторию для проявки фотографий. Она разложила по белой простыне фотографии в том виде, в котором развесит их завтра на выставке. Эти восемь снимков, которые кажутся идеальными. Эти восемь снимков, которые кажутся отвратительными.

Верхний ряд состоит из трёх фотографий: чёрно-белый снимок, на котором запечатлена кошка, уютно устроившаяся на фоне Лувра, наверняка, самого известного здания мира. Стеклянный треугольник едва можно рассмотреть в расфокусе, слившаяся толпа в серо-черные пятна позади, крупицы тротуарной плитки, которой выложена площадь и главная героиня этой истории: чёрная кошка с большими ярко-зелёными глазами, которые Мэнди запомнила, но снимок всё равно переделала в оттенки черного и белого, потому что красоту этих глаз всё равно никто не оценит. Следующий снимок – дети, играющие в песочнице в одном из жилых кварталов восьмого округа, фотография получилась с зернистостью из-за подкинутого песка девочкой лет пяти. И завершает верхний ряд изображение в свете рассвета пустого переулка, вымощенного камнем, с трехэтажными зданиями позапрошлого столетия и лишь одинокий силуэт в конце снимка, сидящий на тротуаре у закрытого бара и выпускающий дым сигареты в холодный весенний воздух. Мэнди на какой-то черт потащила фотоаппарат с собой в клуб, будто предчувствовала тогда, что сможет сделать подобный снимок и интуиция её не подвела.

Нижний ряд состоит из трёх фотографий: посередине в черно-белом негативе старик, торгующий цветами в десяти минутах ходьбы от главного символа столицы Франции. По правую сторону от него две студентки, приехавшие из Греции и Алжира, которых Мэнди повстречала около недели назад, когда проходила мимо медицинского университета. С левой стороны снова изображение улицы, на этот раз многолюдной, все куда-то спешат, яркие цвета перемешались с белыми и черными, ничей взгляд не остановился на камере, никто не изображен на снимке, потому что там была лишь толпа, которая бегает туда и обратно, почти что, круглосуточно.

И в центре два портрета, которые она сделала вчера.

Три снимка сделаны на плёнку, пять снимков на цифровой фотоаппарат и так сильно радикально отличались друг от друга и в то же время создавали историю. Мэнди решила показать Париж своими глазами, без Эйфелевой башни, круассанов и прочего клише, и завершила снимки портретами незнакомца, который по какой-то, совершенно непонятной причине, позволил запечатлеть своё лицо девушке, проходящей мимо кафе, в котором он решил выпить кофе.

Хороший вопрос, конечно, как Мэнди посчастливилось попасть на выставку Кристофа Деко. Это произошло совершенно случайным образом в конце февраля этого года.

Монмартр уже не первое десятилетие излюбленный район уличных художников, но последние годы там обосновались и бедные фотографы, которые не могли получить заказ в крупных изданиях или продать свои работы через интернет. Последние дни зимы выдались ветряными и сопровождались регулярным снегом с ледяным дождём, но Мэнди тащилась в восемнадцатый округ, чтобы продать несколько своих работ. Денег оставалось совсем мало.

Она закуривала очередную сигарету, когда у её снимков остановилась брюнетка лет тридцати и внимательно осмотрела каждую фотографию, иногда переводя взгляд чёрных глаз, из-за чего белки казались необычно белоснежными, на курящую Мэнди, которая всё ждала, когда у неё, наконец, спросят стоимость работ и надменная цыпочка покинет пределы досягаемости. В ходе короткого разговора выяснилось, что мадам является менеджером и по совместительству женой Деко – Клэр. Она выбрала три снимка, черканула в блокнот номер телефона Мэнди, всучила пять сотен в руку последней и поспешно удалилась.

Ей перезвонили дней через десять, она уже и перестала надеяться к тому времени, но радовалась так легко полученным деньгам. Перед ней была задача набрать не больше десяти снимков, из которых можно было сложить какую-то историю и, как это ни странно, тему истории она могла выбрать сама. Девушка давно хотела показать Париж таким, каким его видела лишь она одна.

Она, кажется, в сотый раз хватает портрет, прежде чем, залезть на подоконник, свесить ноги с большого окна и поджечь сигарету. Мэнди затягивается протяженно и выпускает густой дым из легких, рассматривая на снимке мелкие мимические морщинки вокруг глаз, которые появились благодаря яркой широкой улыбке Райли, глаза устремлены куда-то вдаль, сквозь объектив, и сконцентрированы на чем-то действительно хорошем. Будто он увидел нечто, что видно лишь ему одному, над левым плечом фотографа. Улыбка хоть и широкая, но непринужденная и веет легкостью, через приоткрытые губы видны зубы, отсвечивающиеся легким блеском. Кожа смуглая и отливает легкой бронзой, на ней рассыпаны немного веснушек и много родинок, и не смотря на то, что фотография сделана на плёнку, это не убирает того факта, что эти чертовы веснушки и родинки можно рассмотреть. В кадр попали лишь его плечи и ключицы, обтянутые джемпером оливкового оттенка, и его миндалевидные глаза оттенялись ярким оттенком то ли кофе, то ли бренди. Позади Райли кустарник стал расплывчатым, как и каменная стена здания, за счёт чего его яркая внешность ещё сильнее выделялась на фоне всех снимков, что она собрала для этой выставки.

Это был лучший портрет, что она когда-либо делала. И теперь она боится одержимости, когда гипомания возьмёт верх над ней, и она не сможет остановиться, именно поэтому Мэнди никогда не привязывалась к людям, именно по этой причине у неё никогда не было отношений, именно поэтому она всегда убегала или её бросали. Другого варианта и не было вовсе.

Она переводит взгляд вниз, через дом, напротив, на авеню де Шуази, где начинается азиатский квартал, шум которого доносится до её окон буквально в любое время суток. Тринадцатый округ столицы отчего-то привлекает выходцев из Китая, Вьетнама и Кореи больше сотни лет, но здесь хватает и выходцев из других стран. Здесь обосновалась и Мэнди, просто потому что, никто здесь бы не стал её искать и здесь она чувствует себя вполне комфортно.

Мэнди потянулась к телефону, лежавшему на полу в полуметре от окна, ни одного оповещения, ни одного звонка, просто экран с цифрой 8.57 вечера, датой 2022/04/21, а на заставке неспокойный Атлантический океан на северо-западе страны. Она выдыхает и облизывает сухие губы, докуривает сигарету до фильтра и тушит о блюдце, которое превратила в пепельницу. При въезде в эту квартиру в одном из шкафов она обнаружила старое блюдце со сколотым кусочком на краю золотой росписи, в центре изображены Амур и Психея среди цветущего сада. Мэнди закуривает новую сигарету, потому что ей просто больше нечем заняться и в этот момент сбоку вибрирует телефон, она опускает взгляд на экран и читает сообщение:

trix8: «Пошли в клуб?».

Девушка колеблется лишь мгновенье, прежде чем напечатать «ОК» и отправить. Она тушит недокуренную сигарету, бросает портрет Райли на кровать и направляется в ванную комнату собираться. Она уверена, что ей это необходимо. Жизненно важно отвлечься от всего на свете, забыться и погрязнуть в танце. А может и не только в танце и, наконец, не думать о глазах и коже с этого снимка.

Париж прекрасен в любое время суток, жизнь никогда не останавливается в этом городе, будь то полдень или же полночь или только наступает рассвет – можно встретить незнакомцев, которые заняты чем-то очень важным. Для француза может быть важным разделить остатки вина в четыре утра, и вы обязаны это понять и пройти мимо, а можете и присоединиться, если есть желание.

Но на окраине восьмого округа настоящая жизнь начинается лишь после наступления тёмного времени суток, по узким переулкам к барам и клубам перебираются кучки студентов, туристов, местной молодёжи и перемешиваются в густом дыме, нескончаемом потоке музыке, танцев и алкоголя, с сопровождением соответствующего запаха марихуаны, секса, пота и парфюма. Парфюм же, то самое клише, не вызывающее раздражение у Мэнди. Она любит яркие и цветочные ароматы, приглушённые и похожие на бриз Атлантического океана, хвою и табак, по запаху можно понять, кто стоит рядом с тобой. Парфюм – одно из лучших, что создал Париж за свою многовековую историю, она даже благодарна за то, что столетия назад французы додумались таким образом перебивать стоячий запах мочи и мертвечины в густонаселенной столице.

Трикс ожидает её в квартале от клуба «Brûler la caresse», подпирая собой стену дома, построенного добрых сто двадцать семь лет назад, она выдыхает пар своей электронной сигареты и улыбается своей ослепительной улыбкой, мягко сжимая обтянутое сеткой бедро Мэнди и притягивая её ближе к себе.

– Ты быстро, – ласково произносит она, касаясь губами губ Мэнди. Цветочный парфюм Трикс смешался с запахом синтетического дайкири, от чего девушка едва не морщит нос.

Беатриc, а для своих Трикс, Бернар самая непостоянная и взбалмошная знакомая Мэнди. Они познакомились на третий день учёбы в колледже, столкнувшись в одном из корпусов, где бывают совместные занятия у фотографов, дизайнеров и художников. С тех пор её почти чёрные волосы превратились в столь короткое каре, что едва прикрывают уши, но глаза цвета шоколада всегда сияют и словно в них никогда не закрадывалась печаль, она притягивает своей солнечной улыбкой, в которую растягиваются пухлые губы. Трикс можно назвать озабоченной, потому что ей всегда немного срывает крышу при виде красивого тела перед собой.

– Я не торопилась, – Мэнди дёргает плечами и проводит кончиками пальцев по виску Трикс, убирая прядь за ухо. Француженка переплетает свои пальцы с пальцами девушки и, начав рассказ о своём прошедшем дне, тянет их в сторону клуба. Сегодня на Трикс кожаный плащ, из-под которого выглядывают такие же кожаные шорты и белый лонгслив, на ногах грубые ботинки с толстой подошвой, похожие на армейские, а пальцами она сжимает цепочку от сумочки в виде алых губ.

Мэнди пьянеет слишком быстро, ей хватает одного бокала мартини с водкой, чтобы стать более весёлой и начать покорять танцпол, привлекая внимание окружающих вокруг, но она не придаёт этому значения, ей пока достаточно общества Трикс, которая вьётся вокруг неё под ритмичную музыку. Мэнди часто задавалась вопросом, а не всегда ли француженка находится под кайфом. Правда и разбираться с ответом не намерена, ей даже всё равно, в какой-то степени.

Кто-то из компании Беатрис (Мэнди не запомнила их имена за почти два года, и не собирается это делать и сейчас) прихватил с собой увеселение, в виде травы и таблеток, от чего Мэнди никогда не может отказаться, ей нравится чувство расслабленности и лёгкой эйфории. Она старается не закидываться чем-то серьёзным, просто, при удобном случае, делает несколько затяжек косяка или закидывается какой-то небольшой таблеткой, создающие шикарный коктейль с алкоголем и её лекарствами в крови, и она чувствует себя парящей. Музыка становится не такой раздражающей, теперь она отдаёт приятными вибрациями, заглушая собой мысли в голове.

Инициатором сегодняшнего похода в дальнем туалете клуба стала Мэнди. Она затянула в долгий поцелуй Трикс, а француженка уже подхватила и притащила их обеих сюда. Беатрис хороша во всём, от поддержания разговора ни о чём до кулинингуса в любом удобном или не очень месте, в частности в этом туалете часто посещаемого ими клуба. Мэнди запускает пальцы в тёмные волосы и запрокидывает голову, предаваясь мокрым ощущениям от ласки клитора, и представляет в своей голове куда более жёсткие и короткие рыжие волосы Райли. Марихуана помогает лишь раззадорить её ещё сильнее и воображение прекратиться уже не может.

– Вот вы где, – низкий с хрипотцой голос отвлёк, и Мэнди приоткрывает глаза, справа от неё, облокотившись о стену с некогда белой плиткой, а теперь потемневшими между ней швами, исписанную маркерами и обклеенную стикерами, Филипп Бернар. Его синие глаза стали темнее обычного от наблюдения за сестрой и Мэнди, а язык замер в углу губ.

Филипп примерно на полтора года старше Беатрис, его длинные вьющиеся волосы намного светлее сестры, высокий рост и жилистое телосложение делают их совершенно непохожим друг на друга, их схожесть проскальзывает в одинаковой форме губ и одинаковых горбинках на носу. Их сближала любовь к музыке, вечеринкам, похоти и лёгким наркотикам, и это именно те три слона и большая черепаха, на которых держался их крепкий родственный союз, время от времени сопровождающийся очень удачным групповым сексом.

По телу Мэнди разливаются волны, очень приятные импульсивные волны, от места, где язык его сестры и по всему телу, но, когда Филипп отрывается от плитки и втягивает в поцелуй, её начинает разрывать от оргазма, шумно оповещая об этом ему прямо в рот. Трикс медленно отрывается от неё и, пошатываясь, опускается прямо на пол и делает глубокие вдохи-выдохи, чтобы прийти в норму. Филипп разрывает поцелуй, его губы растягиваются в лёгкой улыбке, его рука собственнически держит Мэнди за шею, а большой палец едва касается кожи на нижней челюсти.

– Тебя я и хотел увидеть сегодня.

– Интересно, – Мэнди шумно выдыхает ему в лицо горячим потоком воздуха из своих лёгких, обдавая запахом алкоголя и марихуаны, которые почти полностью перебивает её собственный запах, который он пытается вдохнуть водя носом от её виска по щеке к шее и обратно. Она провожает взглядом Трикс, которая решила покинуть туалет и переводит его обратно на её брата, его синие глаза оказываются сегодня даже притягательнее обычного.

Филипп был первым мужчиной, который довёл её до оргазма. Мэнди с ним испытала весь спектр эмоций, который только может испытать девушка рядом с представителем мужского пола. Филипп красив, действительно красив, как в тех самых сказочных мечтах, которые вырисовываются, когда вы представляете француза, и умён, разносторонне развит, и создаётся впечатление, что он знает ответ на любой вопрос, способен поддержать любую тему для разговора и готов часами рассуждать о концепции огромного вклада Франции в мировую историю и культуру. На любой вопрос он всегда отвечает жёстким «нет», а уже потом обдумывает над тем, что ему предложили или о чём спросили, лишь через время он может поменять ответ, но это происходит слишком редко, и по большей части он любит задавать вопросы сам.

Мэнди нашла с ним общий язык с первой встречи. Трикс познакомила их, когда уже начался тёплый октябрь, и все собрались в этом же самом клубе. Он заинтересовался мгновенно, как только услышал сорвавшееся слово «фотограф» и уже не смог оторваться от Мэнди, пока не затащил её в свою постель king-size в ту же самую ночь, хотя и против этого она сама не была прыгнуть в неё уже в первые несколько минут, как увидела его. Филипп не просто обаятельный, не просто умный, а действительно горяч во всех смыслах этого слова: он показал, что же такое, на самом деле, французский поцелуй, он доставил физическое и моральное удовольствие, он абсолютно точно заранее знал, что ей нравится, то о чём она не догадывалась сама. Мэнди испытала оргазм впервые с противоположным полом именно в ту ночь, когда оказалась в постели Филиппа Бернара.

Филипп не из тех, кто создан для отношений с романтическим подтекстом, но он из того редкого списка людей, в кого влюбляется почти что каждый встречный, даже если это был юноша или мужчина, полностью уверенный до встречи с ним в своей гетеросексуальности. В конечном итоге, они, так или иначе, становились в необходимую позу и раздвигали перед ним ноги. И Мэнди он нравится. Нравится с ним заниматься сексом, нравится с ним проводить время за продолжительными разговорами, нравится то, что нет неловкости после умопомрачительной ночи, которых до этого дня было всего четыре, но при этом не была никогда в него влюблена. Ей нравится то, чем они похожи: полная необходимость в поисках нового и полное отсутствие желания заводить какие-либо романтические отношения. Вероятнее всего, именно по этим причинам Филипп захотел её снова. Она не требует от него отношений, романтических жестов, свиданий, но при этом он ей помогает так, как никто. И в этом состоит их маленький-большой секрет.

Он целует её жадно, обдавая горячим потоком воздуха, кусает то за верхнюю, то за нижнюю губу, облизывает языком, снова ныряет им внутрь её рта, очерчивая ее язык, небо, зубы. Создалось впечатление, будто у него было воздержание от секса достаточно долгим, он стискивает её бёдра ладонями, сильно впиваясь в кожу пальцами, от которых останутся следы сине-фиолетового оттенка. Мэнди слишком хочет тепла и чувства наполненности, ей было мало нескольких мастурбаций за последние сутки, чтобы выкинуть рыжего Райли из головы, и его легко мог заменить Бернар. Она запускает пальцы своей правой руки в его волосы, а левой крепко держится за его плечо, его губы отрываются от её, руки опускаются ниже, стягивая колготки и трусы с одной ноги, и впивается губами в шею Мэнди, оставляя следы, запускает одну руку под платье, очерчивая ягодицу, поднимается выше, он жаждет дотронуться до каждого сантиметра её кожи, которая покрывается в ответ на прикосновения мурашками. Она слишком ловко расстегивает пуговицы на его джинсовой рубашке, что вызывает на его лице оскал, и опускает руки до ремня на поясе.

– Какая ты мокрая, – шепчет Филипп, проводя пальцем меж половых губ, – для меня.

Тихий то ли стон, то ли всхлип срывается с губ с Мэнди, который заглушается требовательным поцелуем, им не слышна музыка из зала, лишь тихое лязганье металла, когда она, наконец, расстегивает ему джинсы и приспускает их. Филипп достаёт, словно из ниоткуда, презерватив, разрывает упаковку зубами, и приподнимает, схватив за бёдра, девушку, чтобы их лица оказались на одном уровне.

Он входит резко и с силой, от чего она ударяется поясницей о плитку, боль мерзко распространилась до макушки, что заставило её зажмуриться, через несколько секунд она уже не чувствует никакой боли, лишь отдавшись ощущениям, которые ей дарил Филипп, она отдаётся ему сегодня даже больше, чем раньше, хоть сейчас он и менее нежен и им руководят лишь инстинкты. Мэнди это нравится и она не сдерживает стоны, схватившись левой рукой за перегородку, а второй вцепившись в его лопатку. Электрические импульсы и приятные волны распространяются под кожей, она приоткрывает глаза и видит лицо француза, на лбу и висках выступили капли пота, глаза одурманены, тело покрылось красными пятнами, и к ней оргазм приходит быстрее, чем она рассчитывала, пальцы сильнее впиваются в кожу Филиппа, оставляя следы от ногтей, она кусает его силой в соединение шеи и плеча.

Мэнди потеряла контроль над телом, они опускаются медленно на корточки, в туалете стало слишком жарко и не хватает воздуха, который каждый пытается поглотить ртом. Она не замечает, как ноет спина и шея, как пульсирует кожа в районе бедёр и шеи, от сильных сжиманий и укусов, но она лишь чувствует сейчас две потребности: принять душ, состоящий из невероятного количества кипятка и мыла, или закурить. Сигареты были ближе и для этого не предполагалось слишком много движений, поэтому Мэнди приподнимается с ног Филиппа, переступает через него, натягивает трусы и колготки, поправляет ультракороткое чёрное платье и набрасывает на плечи джинсовку, висевшую всё это время на дверце кабинки.

Она закуривает сигарету и бросает взгляд на себя в зеркале: запутанные волосы, размазавшаяся подводка вокруг глаз, лицо до сих пор красное, губы опухшие и на лбу капли пота. Лёгкие заполняет дым, но так и не перебивает запах секса, которым пропиталось помещение и она сама. От чего-то, Мэнди становится противно смотреть на себя, у неё возникает мерзкое чувство дежавю и её словно отбрасывает на одиннадцать лет назад.