Империя Арстерия

«Квартал Красных Фонарей». Именно так и называется этот район Унзерстора. Квартал чуть ли не в самом сердце города, казалось бы, должен быть совсем другим. Днём тут кипит совершенно обычная для столицы жизнь, время от времени проходят жандармские патрули, работают лавки и магазины, проезжают повозки. Этот район нельзя назвать злачным, но ночная его жизнь поражает даже не представления приезжих в столицу, а фантазию в целом, ведь, наверное, никто не мог бы представить, что ночью обычный квартал превращается в один гигантский бордель. Живёт тут человек, от силы шестьдесят тысяч, но раз в три дня, квартал заполняется числом людей, раз в двенадцать большим, чем здесь живёт, а всё из-за того, что ночью можно осуществить самые тайные свои желания, заплатив определённую сумму... Женщины, мужчины, девочки и мальчики, продастся каждый, нужно лишь заплатить. И весь этот бордель, конечно же незаконен, но вполне не трудно догадаться кому в первую очередь этот район приносит огромную прибыль в виде доли с выручки в такие ночи.

И разумеется, такими развлечениями не пренебрегают ни рядовые солдаты, ни офицеры, ни аристократы. Один из таких солдат одного из низших рангов как раз и сидел в кабаке «Вечная невинность», что является весьма саркастичным названием для такого места. Заполненный людьми кабак кипел жизнью. Всюду за столами сидели клиенты, бармен спешно разливал напитки, а юные девушки разносили еду и выпивку, которой пропах, казалось бы, весь район. Конечно же, помимо официанток, по кабаку ходили и женщины лёгкого поведения, готовые предоставить свои услуги любому, кто предложит достаточную цену. На удивление, несмотря на изрядно заполненное помещение, условный «центр» заведения был пуст от людей, очевидно для того, чтобы было можно пройти.

Всеобщее внимание привлекал беловолосый юноша, лет восемнадцати, с относительно длинными волосами и косой чёлкой на правый глаз. По всему его виду было понятно, что этот молодой человек может позволить себе сорить деньгами, что собственно он и делал: поставил выпивку всему заведению, угостил нескольких человек отменной едой, а также усадил за свой стол нескольких проституток, которые звонко и, ко всеобщему удивлению, искренне смеялись шуткам этого молодого человека.

Как ранее говорилось, сидя в одном из тёмных углов на бордовом кожаном диване, приставленном к тёмному дубовому столу, какими, в целом, были все места в этом заведении, молодой солдат в слегка потрёпанном службой чёрном мундире, выпивал свой любимый виски, наблюдая за шлюхами, очередными посетителями заведения, гуляками. Но больше всех ему в этой куче смешавшихся между собой людей приглянулся тот самый молодой человек, на поясе которого красовалась жёлтая лента, означавшая причастие к высшей аристократии. Этот юноша с мелькавшим хитрым взглядом посматривал то на девушек, то на солдата, но во взгляде этом была разница: на солдата он смотрел с подозрением, словно пытался узнать в нём кого-то, то ли старого знакомого, то ли заклятого врага. Солдат всё размышлял, почему же этот лорд не пошёл в «элитный» бордель, в котором того встретили бы с распростёртыми объятиями... Ну или широко расставленными ногами, в зависимости от того, как часто он там появляется. Вероятно, что таким образом он хотел лишь подчеркнуть своё богатство и превосходство, а может быть, наоборот, почувствовать себя ближе к «народу». По иронии судьбы, юноша этот сидел в самом освещённом месте заведения, практически прямо под лампой...

От размышлений последнего оторвал звук выстрела кремниевого пистолета, разразивший улицу, и нарушивший относительное спокойствие заведения. На пару секунд все затихли, посмотрев в окна заведения, однако, совсем в скором времени в заведение завалилось двое мужчин, один из которых хромал на правую ногу, а из плеча другого текла струя крови. Стянув с себя белую рубашку, покрывшуюся одним большим кровавым пятном, второй кинул бармену несколько купюр, получив взамен большую бутылку водки, стал обильно поливать плечо, а затем, взяв у мужчины за стойкой щипцы, отхлебнул из горла, и просунув инструмент прямо в рану, стал вытаскивать пулю, плотно сжимая зубы.

Поморщившись и прекратив своё наблюдение за дуэлянтом, солдат вновь обратил взор на стол, за которым сидел беловолосый юноша, и не увидел за ним никого. Молодой лорд исчез так же быстро и непонятно, как и появился. Солдат, лишь ухмыльнувшись, откинулся на спинку дивана, и закинув на неё одну руку, стал дальше потягивать свой виски, буквально смакуя его. Мужчина поправил волосы, спавшие на его лицо и увидел, как в помещение зашёл высокий мужчина пятидесяти лет в таком же чёрном мундире, как и у самого солдата, однако, более аккуратном и менее потрёпанном. Достав расчёску, и поправив седые волосы, окинул кабак взглядом, остановив свой взгляд на выпивающем солдате. Пара небольших медалей справа на груди мужчины начали позвякивать с каждым его шагом, а края шеврона с изображением молнии на фоне двух перекрещенных мечей слева, отблёскивали медным цветом нитей. Подойдя к столу, за которым сидел более молодой солдат, мужчина сел на диван напротив него, и поймав на себе взгляд того, обратился к молодому человеку.

- Снова не тратишь ни монеты и просто пялишься? – донёсся до молодого человека грубый офицерский бас, - Генрих, ты слишком скучно живёшь. В мои годы будешь жалеть, что не кутил.

- Как же ни монеты, сэр? – Проигнорировав вторую часть мысли офицера сказал юноша, - Виски вот выпиваю, отдыхаю душой и телом.

- Разве это отдых телом? – возмущённо выговорил офицер, - Ты сидишь здесь часами и просто пьёшь, будто горе в стакане топишь. Взял женщину, пошёл с ней к себе домой... - Мужчина сделал небольшую паузу, после которой глубоко вздохнул, - А дальше ты и сам знаешь.

- Вам-то какое дело, сэр? – с некоторой долей недовольства проговорил Генрих, допивая стакан виски, и наливая себе ещё из бутылки, стоящей рядом. – Моё жалованье, мои деньги, моя жизнь.

- Эх, Генрих... - Со вздохом сказал офицер, проведя рукой по своей щеке, - Не понимаешь ты простого: нужно жить, а не существовать. Я вот в твоём возрасте точно так же как ты - служил, отрабатывал честно смену, возвращался домой, выпивал вот в такие деньки, иногда шлюх снимал... - почесав щетину, офицер взглянул в серые глаза Генриха, заглянув тому, казалось бы, в душу, - А в итоге что? Ни воспоминаний, ни друзей-товарищей, ни семьи... Всю жизнь положил на эту чёртову карьеру, и то, многого не достиг, лишь здоровье угробил. – Закончив, мужчина достал из глубокого кармана портсигар с изображением совы, и достав одну сигару, зажёг ту, после чего, протяжно затянулся табаком. – Спеши жить, Генрих. В наше время жизнь коротка...

- С чего бы вам так заботиться о жизни простых служащих? – с подозрением выговорил солдат, склонив голову на бок, и отпив ещё немного алкоголя.

- В отличие от меня, ты молод, у тебя есть возможности... - смотря прямо в глаза Генриха выговорил офицер, - В нашем ангаре новый начальник, Генрих. Это твой шанс стать кем-то повыше простого служащего экипажа. – Мужчина так же, как и сам Генрих, откинулся на диван.

- А зачем мне это? – скептически спросил тот, - Неужели, я так уж плохо живу? Мне всего хватает, я сыт, одет, у меня есть крыша над головой, и ничего более мне не надо. – Генрих обратил внимание на мужчину, который до этого вынимал из плеча пулю. Теперь же тот сидел со своим соперником в обнимку за плечи и закадычно беседовал с ним.

- Ну, раз у тебя всё есть, Генрих... Почему ты пьёшь? Почему ты пьёшь один? – настойчиво продолжил офицер, - Даже в ангаре ты не общаешься ни с кем толком. А почему, Генрих?

В ответ на слова офицера, Генрих лишь промолчал, уставившись на того, и чуть нахмурившись.

- А потому что ты один... - всё так же неотрывно смотря в глаза молодого солдата проговорил офицер. – У тебя никого нет, никто тебя не ждёт, и тебе не с кем даже выпить. – Офицер поднялся с дивана, вновь поправив волосы, и взглянул на молодого человека. – Подумай над моими словами. Возможно, ты достигнешь большего чем я.

Этот совершенно непонятный для Генриха разговор, привёл его в смятение, заставив молодого человека некоторое время смотреть в одну точку, подавляя в себе некоторую обиду. Солдат, просидев так ещё с минуту, неожиданно для себя заметил, будто весь мир вокруг него перестал существовать.

Придя в себя, Генрих допил залпом остатки содержимого своего стакана и направился к выходу из заведения, изредка поглядывая на других посетителей. Скрипнув дверью, и выйдя наружу, он оказался на широкой улице, среди трёхэтажных зданий, в мрачном сером стиле, однако очень сдержанных и по-своему привлекательных. Заполненная людьми ночная улица пестрила красными фонарями, подвешенными между домами. Несмотря на поздний час, освещённая красным светом улица была полна людей, кто-то из которых торговал вещами, а кто-то и своим собственным телом; с разных сторон доносилась музыка, повсюду было веселье и радостные люди, которые несмотря на свою тяжёлую жизнь находили утешение и развлечение в этом месте. Однако, сам Генрих по какой-то причине не разделял этой радости. Вернее сказать, он знал, что его гнетёт, но совершенно не хотел признавать того факта, что офицер, с которым он говорил, был прав.

Направляясь по улице, солдат наблюдал за компаниями людей, многие из которых выпивали, зажимали шлюх и шумели. Иногда Генрих натыкался на пьяниц, лежащих на улице, которых жандармы в чёрной униформе с медными бортами мундиров, оттаскивали так, чтобы те не мешали, а затем продолжали патрулирование, поправляя фуражки.

Город, разбитый на несколько отделённых друг от друга высокими стенами районов, представлял собой сплошную неприступную крепость, внутри которой было место для огромного портового района, совмещающего собой военный и гражданский порты, но при этом, весьма заброшенный и являющийся поистине злачным; Квартал красных фонарей – казалось бы, обычный жилой район; Военный квартал, в котором находились исключительно военные учреждения, бараки, ангары, воздушные базы и склады; Промышленный квартал, являющийся кладезью различных производственных технологий, кипящий работой, и пропитывающий практически весь город жаром и дымом плавилен. Жемчужиной города считались Дворцовый и Центральный кварталы, расположенные один внутри другого. Центральный квартал – строгий, исключительно прямой и угловатый, заполненный парками, жилыми зданиями, и различными городскими администрациями. Дворцовый же квартал – высокая механическая башня, выполняющая роль жилья Императора, и центрального пункта обороны города. Высокие пристроенные башни, и стены вокруг дворца с огромными пушками самых разных калибров, стрелковыми точками и средствами ПВО, на удивление, не нарушали общего вида города, дополняя его и, можно сказать, окончательно завершая своими полуготическими украшениями.

Добравшись, наконец, до портового района, Генрих направился по широкой Императорской Дороге, ведущей прямиком к главному порту города, по совместительству, военному. Здесь уже не было того красного освещения, которое озаряло другой квартал, а лишь обычные жёлтые фонари, освещающие сырые от морского воздуха улицы. Увидев вдалеке приближающийся патруль жандармов, Генрих несколько выпрямился, стараясь разглядеть среди них хоть кого-то знакомого, но так и не заметив никого, кого он мог бы знать, снова слегка осунулся, уверенно шагая по дороге дальше. Дойдя до места своего проживания примерно через полчаса, мужчина оказался перед трёхэтажным серым домом с несколькими подъездами. В некоторых окнах всё ещё горел свет, другие же были заполнены тьмой. Несмотря на огромные размеры города, добирался Генрих до дома достаточно быстро, что позволяло ему своевременно добираться до военного квартала по утрам, хоть и было это, порой, тяжело. Пройдя в подъезд, и поднявшись на второй этаж, Генрих подошёл к обитой деревом металлической двери, и вставил в замочную скважину маленький ключ. Отперев дверь, он вошёл в квартиру, вытерев сапоги о потрёпанный половой коврик. Закрыв за собой дверь, он начал снимать достаточно увесистые кожаные сапоги, затягивающиеся ремнями на медных пряжках. Генрих отставил сапоги в угол. Сняв мундир, и оставшись в одних лишь брюках с рубашкой, он расслабленно пошёл по старому дубовому паркету, лёгкий скрип которого доставлял слуху Генриха удовольствие. Нельзя сказать, что Генрих жил бедно, но и к богатым жителям нельзя было его отнести. Его квартира была на военном содержании, и поэтому, только в его квартире было электричество, бесперебойное водо- и газоснабжение, как у служащего армии. Так же часть счетов оплачивало государство, но это были самые незначительные счета, такие как уборка лестниц, смотровой дома, мытьё окон. Всё остальное он оплачивал сам, а его военного жалования хватало и на всякие мелочи, вроде пары стаканов виски в кабаке. Конечно, и сама квартира не была богата: самая обычная крашеная дубовая мебель, пара обитых крашеной льняной тканью кресел, двуспальная кровать, ванная комната с водопроводом из дешёвых труб, уборная, да небольшой обеденный стол и пара стульев к нему. Не считая ванной и уборной, всего две комнаты. Сев в мягкое кресло, Генрих глубоко вздохнул, откинув назад голову, и уставившись в потолок.

Живя в самом злачном квартале города, Генрих часто наблюдал сцены поимки различных преступников прямо перед порогом его дома, слышал шаги высоких охранно-патрульных автоматонов, ловко маневрирующих между зданиями в поисках очередного беглеца или негодяя, скрывшегося от преследования жандармов. Так же из окна Генриха открывался невообразимый вид на полуразваленные дома, находящиеся в части района, южнее Императорской дороги. Казалось бы, пара улиц от центральной дороги, и совершенно другая жизнь, можно даже сказать, другой город, со своими правилами, условиями... Даже жандармы и военные редко заходили на те улицы, предпочитая не обращать на них внимания, иногда подкармливая бездомных, которые осмеливаются подходить к центральным дорогам, но тут же прогоняя пинками при виде офицера или капитана патруля.

Просидев в весьма неудобном положении с минуту, Генрих, наконец, поднялся, и, пройдя в спальню, встал перед зеркалом, начав расстёгивать рубашку. Сняв верхнюю одежду, он окинул взглядом несколько шрамов на животе, полученных ещё в совсем молодом возрасте. Раздевшись, и приготовившись ко сну, мужчина плюхнулся на кровать, глубоко выдохнув, и, чуть, поёрзав, практически сразу уснул.

Последней мыслью Генриха перед тем, как уснуть стала мысль о предстоящем служебном дне, наполненном бесконечными проверками, паром, углём, возможно, даже запуском техники. Всё это было единственным, что было действительно интересно для солдата, возможно, ввиду его трудного детства, а возможно ввиду отсутствия у него каких-либо стремлений...