3.
Я никогда не был душой компании. В школе все перемены у меня проходили тихо, на уроках я стеснялся отвечать. Меня не обижали, не унижали, потому что про моё существование не знали, скорее всего. Я не был изгоем общества, просто тихоней, который не любит лишние слова и эмоции.
И вот сейчас я опять сижу в стороне, пока все радуются молодости. Нет, я не жалуюсь. Я легко могу это изменить, мне просто нужно перебороть страх. Но я не хочу этого. Я вполне доволен тишиной своей размеренной жизни.
В моей голове были только мысли о выдуманной мной девушке. Интересно, любила бы она читать? Как бы она вела себя в школе? Была бы она популярной любимицей общества или таким же тихим человечком?
Изображения этой девушки так и норовили вырваться из моего сознания на альбомный лист.
Я невольно достал из рюкзака нужные принадлежности. Мысленно я подметил, что придя домой, я буду обязан вставить эти листы с её изображениями в другой альбом. Хочу сделать отдельный сборник рисунков, полностью заполненный этой девушкой. Это будет моим маленьким раем, местом, где я точно буду счастлив.
Размышляя обо всём этом, я и не заметил, как с листа бумаги на меня смотрела она, одной рукой прижимая к себе книгу, а другой рукой заправляя прядь распущенных волос за ухо.
— Почему ты не на уроке, Адам? — возле меня стояла дежурная учительница, а коридор был пуст, что говорило о давно начавшемся уроке. Её аристократическая внешность, строгий стиль одежды и упёртые в бока руки выглядели так шаблонно, но это не мешало им придавать грозность её образу. — И не сиди на подоконнике, МакЛарсен. В худшем случае я выпишу тебе штрафной урок.
Я в спешке закинул в рюкзак свои художественные принадлежности, спрыгнул с подоконника и, пробормотав что-то вроде «простите», быстрым шагом направился в кабинет истории.
Боже, девушка с рисунка... Что ты со мной делаешь?
***
Дома я оказался раньше аж на два часа.
А все из-за плохого самочувствия. На предпоследнем уроке у меня поднялось давление, и я залил всю тетрадь кровью из носа. Слава всем высшим силам, ни одна капелька красной жидкости не попала на альбом, который тоже находился на парте в тот момент.
Придя домой, я обессиленно упал на ковер своей комнаты. С появлением этой девушки в моей жизни стало много грусти и хандры.
А как по-другому? Чему радоваться? Тому, что я влюбился? Что в этом прекрасного?
Любовь нас убивает. Люди считают это чувство одним из самых высших и светлых, а на деле это настоящий серийный убийца. Любовь убивает в нас все остатки веры в добрый мир, из-за неё наша душа гниёт и умирает.
— Где я провинился? Почему я стал узником любви? — шептал я, сдерживая слезы и с надеждой всматриваясь в уже такие родные глаза, нарисованные простым карандашом.
«Просто так надо. Не вини никого, ни себя, ни меня».
Эти слова эхом раздались в моей голове. Я оцепенел от этого прекрасного мелодичного женского голоса.
Я резко посмотрел вперёд, пропуская взглядом все предметы. Я просто смотрел в пустоту, прибывая в шоке и диком восторге. Её голос ласкал мой слух, я хотел закрыться в маленькой комнатке и сидеть в углу, наслаждаясь этими звуками.
— Это какая-то иллюзия? Мы правда можем общаться? — в надежде прошептал я.
Я смотрел по сторонам, непонятно, для чего, ожидая вновь услышать её голос, но... Ответа не последовало. Ни через минуту, ни через несколько минут. Я откинулся на пол, закрыл глаза, прижал альбом к сердцу и тихо прошептал:
— Боже, дай мне сил вытерпеть это...
***
— Хей, привет, — я спокойно шёл по коридору, в котором провожу свои будни вот уже восемь лет, но тем не менее, этот коридор кажется таким чужим и холодным. Я совсем не ожидал, что эти произнесённые звонким голосом слова адресованы именно мне.
Поэтому я, будучи не привыкшим к какому-то вниманию со стороны окружающих, продолжил свой путь в никуда.
— Эй, ты — Адам МакЛарсен, так? — передо мной предстал образ девушки.
Она выглядела по-детски мило, но что-то мне подсказывало, что разницы в наших возрастах практически нет. Русые кудри падали на плечи, а зелёные глаза, обрамлённые длинными черными ресницами, наивно смотрели на меня в ожидании ответной дружелюбной реакции.
А я... Я просто стоял. Я не понимал, что происходит. Со мной редко кто-то разговаривает.
«Ну, чего же ты молчишь? Поприветствуй её», — опять мелодичное эхо. Её голос будто придал мне уверенности, и я, вздохнув, ответил:
— Да, а ты? Я раньше не встречал тебя, — девчушка поправила свою черную юбку, подтянула галстук-бабочку и посмотрела на меня, весело ухмыльнувшись.
— Ну, конечно, не встречал. Я перешла в эту школу сегодня, — мне хотелось сказать, что я ей соболезную, ведь эта школа сломает этого маленького добродушного ангела, но промолчал. Наверное, не стоит пугать её раньше времени, да и поспешные выводы о её сущности делать не стоит. — Меня, кстати, Оливией звать, — Оливия протянула мне руку, и я нехотя пожал её.
— Что ж, Оливия, приятно было с тобой познакомиться, но мне пора. Удачи в новой школе, — я обошёл её, намереваясь продолжить свой путь в кабинет английского языка, но девчушка вновь догнала меня, то и дело тряся развязанными на кедах шнурками.
— Подожди, Адам. Наш психолог, мисс Райтмунд, она такая прелесть! Она сказала мне, что ты самый подходящий вариант, кто может показать мне школу и помочь освоиться, — я резко остановился. С чего это она взяла одного из самых необщительных учеников на такую должность?
— Она ошиблась. И ты ошиблась. Я — далеко не тот, кто вам нужен. Всего доброго, Оливия.
«Что ж, я надеялась на лучшее, но, раз ты считаешь такой исход событий более правильным, то так тому и быть».
— Я хочу общаться с тобой полноценно, а не так, чтобы изредка приходить в восторг от твоего голоса... Ева... — прошептал я, сам того не замечая, как назвал свою возлюбленную.
«Всему своё время, Адам. Всему своё время...»