Глава II Секрет Гэбриела Сайма
Кеб остановился перед жалкой, грязной пивной, и Грегори поспешил ввести туда своего спутника. Они сели в душной и мрачной комнате за грязный деревянный стол на деревянной ноге. Было так тесно и темно, что Сайм с трудом разглядел грузного бородатого слугу.
- Не желаете ли закусить? - любезно спросил Грегори. - Pate de foie gras здесь не очень хорош, но дичь превосходна.
Чтобы поддержать шутку, Сайм невозмутимо произнес:
- Пожалуйста, омара под майонезом.
К его неописуемому изумлению, слуга ответил: «Слушаю, сэр», - и быстро удалился.
- Что будем пить? - все так же небрежно и учтиво продолжал Грегори. - Я закажу только creme de menthe, я ужинал. А вот шампанское у них недурное. Разрешите угостить вас для начала прекрасным «Поммери»?
- Благодарю вас, - проговорил Сайм. - Вы очень любезны.
Дальнейшую беседу, и без того не слишком связную, прервал и прекратил, словно гром с небес, самый настоящий омар. Сайм отведал его, восхитился и принялся за еду с завидной поспешностью.
- Простите, что я жадно ем! - с улыбкой сказал он. - Нечасто видишь такие хорошие сны. Ни один мой кошмар не заканчивался омаром. Обычно омары ведут к кошмару.
- Вы не спите, поверьте мне, - сказал Грегори. - Напротив, скоро настанет самый реальный и поразительный миг вашей жизни. А вот и шампанское. Согласен, непритязательный вид этого заведения не совсем соответствует качеству кухни. Все наша скромность! Мы ведь очень скромны, таких скромных людей на свете и не было.
- Кто именно? - осведомился Сайм, осушив бокал шампанского.
- Ну, это несложно! - отвечал Грегори. - Серьезные, истинные анархисты, в которых вы не верите.
- Вот как! - заметил Сайм. - Что ж, в винах вы разбираетесь.
- Да, - сказал Грегори. - Мы ко всему подходим серьезно. - Помолчав немного, он добавил: - Если через несколько секунд стол начнет вертеться, не вините в этом шампанское. Я не хочу, чтобы вы незаслуженно корили себя.
- Если я не пьян, я безумен, - с безупречным спокойствием сказал Сайм. - Надеюсь, в обоих случаях я сумею вести себя прилично. Разрешите закурить?
- Разумеется, - сказал Грегори, доставая портсигар. - Прошу.
Сайм выбрал сигару, обрезал кончик и не спеша закурил, выпустив облачко дыма. К чести своей, делал он это спокойно, ибо стол начал вращаться и вращался все быстрее, словно на безумном спиритическом сеансе.
- Не обращайте внимания, - сказал Грегори. - Это вроде винта.
- Ах вон что! - благодушно отозвался Сайм. - Вроде винта. Подумать, как просто...
Дым его сигары, змеившийся в воздухе, рванулся кверху, словно из фабричной трубы, и оба собеседника, стол и стулья провалились вниз, будто их поглотила земля. Пролетев с грохотом по трубе или шахте, как оборвавшийся лифт, они остановились. Когда Грегори распахнул двери, красный подземный свет осветил Сайма, который продолжал невозмутимо курить, положив ногу на ногу, и волосы его были аккуратны как всегда.
Грегори ввел своего спутника в длинный сводчатый проход, в конце которого над низкой, но массивной дверью светил огромный, словно очаг, алый фонарь. В железо двери была вделана решетка Грегори пять раз постучал в нее. Низкий голосе иностранным акцентом спросил, кто идет. На это несколько неожиданно поэт ответил: «Джозеф Чемберлен». Тяжелые петли заскрипели; несомненно, то был пароль.
За дверью коридор сверкал, словно его обили стальной кольчугой. Присмотревшись, Сайм разглядел, что блестящий узор составлен из ружей и револьверов, уложенных тесными рядами.
- Простите за такие формальности, - сказал Грегори, - приходится быть осторожными.
- Ах, что там! - отвечал Сайм. - Я знаю, как вы чтите закон и порядок, - и с этими словами он вступил в выложенный оружием коридор. Белокурый и элегантный, он выглядел странно и призрачно в сверкающей аллее смерти.
Миновав несколько коридоров, Грегори и Сайм дошли до комнаты с вогнутыми, почти круглыми стенами, где, как в ученой аудитории, стояли ряды скамеек. Здесь не было ни ружей, ни револьверов, но круглые стены всплошную покрывали еще более неожиданные и жуткие предметы, подобные клубням железных растений или яйцам железных птиц. То были бомбы, и сама комната казалась внутренностью бомбы. Сайм стряхнул о стену пепел с сигары и вошел.
- А теперь, дорогой мой мистер Сайм, - сказал Грегори, непринужденно усевшись на скамью под самой крупной бомбой, - теперь, в тепле и уюте, поговорим толком. Я не сумею объяснить, почему привел вас сюда. Порыв, знаете ли... словно ты прыгнул со скалы или влюбился. Скажу одно: вы были невыносимы, как, впрочем, и сейчас. Я нарушил бы двадцать клятв, чтобы сбить с вас спесь. Вы так раскуриваете сигару, что священник поступится тайной исповеди. Итак, вы усомнились в моей серьезности. Скажите, серьезно ли это место?
- Да, тут очень забавно, - сказал Сайм. - Но что-то ведь за этим есть. Однако могу ли я задать вам два вопроса? Не бойтесь отвечать. Если помните, вы очень хитро вытянули из меня обещание, и я его сдержу, не выдам вас. Спрашиваю я из чистого любопытства. Во-первых, что это все значит? Против чего вы боретесь? Против властей?
- Против Бога! - крикнул Грегори, и глаза его загорелись диким пламенем. - Разве дело в том, чтобы отменить десяток-другой деспотических и полицейских правил? Такие анархисты есть, но это жалкая кучка недовольных Мы роем глубже, удар направляем выше. Мы хотим снять пустые различия между добром и злом, честью и низостью - различия, которым верны обычные мятежники. Глупые, чувствительные французы в годы революции болтали о правах человека. Для нас нет ни прав, ни бесправия, нет правых и неправых.
- А правых и левых? - искренне заволновался Сайм. - Надеюсь, вы отмените их Очень уж надоели.
- Вы хотели задать второй вопрос, - оборвал его Грегори.
- Сейчас, сейчас, - ответил Сайм. - Судя по обстановке и по вашим действиям, вы с научной дотошностью храните тайну. Одна моя тетка жила над магазином, но я никогда не видел людей, которые по доброй воле обитают под харчевней. У вас тяжелые железные двери. Пройти в них может лишь тот, кто, унизив себя, назовется Чемберленом. Эти стальные украшения - как бы тут выразиться? - скорее внушительны, чем уютны. Вы прячетесь в недрах земли, что довольно хлопотно. Почему же, разрешите спросить, вы выставляете напоказ вашу тайну, болтая об анархизме с каждой дурочкой Шафранного парка?
Грегори усмехнулся.
- Очень просто, - ответил он. - Я сказал вам, что я настоящий анархист, и вы мне не поверили. Не верят и они. И не поверят, разве что я приведу их в это адское место.
Сайм задумчиво курил, с любопытством глядя на него.
- Быть может, вам интересно, почему так случилось, - продолжал Грегори. - Это очень занятная история. Когда я примкнул к Новым анархистам, я перепробовал много респектабельных личин. Сперва я оделся епископом. Я прочитал все, что пишут про них анархисты, изучил все памфлеты - «Смертоносное суеверие», «Хищные ханжи» и тому подобное. Выяснилось, что епископы эти - странные, зловещие старцы, скрывающие от людей какую-то жуткую тайну. Но я ошибся. Когда я впервые вошел в гостиную и возопил: «Горе тебе, грешный и гордый разум!» - все почему-то догадались, что я не епископ. Меня сразу выгнали. Тогда я притворился миллионером, но так умно отстаивал капитал, что и дурак уразумел бы, как я беден. Стал я майором. Надо сказать, я человек гуманный, но, надеюсь, не фанатик. Мне понятны последователи Ницше, которые славят насилие - жестокую, гордую борьбу за жизнь, ну, сами знаете. Я зашел далеко. То и дело я выхватывал шпагу. Я требовал крови, как требуют вина. Я твердил: «Да погибнет слабый, таков закон». И что же? Сами майоры почему-то ничего этого не делают. Наконец, в полном отчаянии я пошел к председателю Центрального Совета анархистов, величайшему человеку в Европе.
- Кто же это? - спросил Сайм.
- Имя его вам ничего не скажет, - отвечал Грегори. - Тем он и велик. Цезарь и Наполеон вложили весь свой талант в то, чтобы их знали; и мир знал их Он же вкладывает силы и ум в то, чтобы никто о нем не слышал, - и о нем не слышат. А между тем, поговорив с ним пять минут, чувствуешь, что и Цезарь, и Наполеон перед ним просто мальчишки.
Он замолчал, даже побледнел немного, потом заговорил опять:
- Когда он дает совет, совет этот неожидан, как эпиграмма, и надежен, как английский банк. Я спросил его:
«Какая личина скроет меня от мира? Что почтеннее епископов и майоров?» Он повернул ко мне огромное, чудовищное лицо. «Вам нужна надежная маска? - спросил он. - Вам нужен наряд, заверяющий в благонадежности? Костюм, под которым не станут искать бомбы?» Я кивнул. Тогда он зарычал как лев, даже стены затряслись:
«Да нарядитесь анархистом, болван! Тогда никто и думать не будет, что вы опасны». Не добавив ни слова, он показал мне широкую спину, а я последовал его совету и ни разу о том не пожалел. Я разглагольствую перед дамами о крови и убийстве, а они, честное слово, дадут мне покатать в колясочке ребенка.
Сайм не без уважения смотрел на него большими голубыми глазами.
- Вы и меня провели, - сказал он. - Да, неплохо придумано!
Помолчав, он спросил:
- А как вы зовете своего грозного владыку?
- Мы зовем его Воскресеньем, - просто ответил Грегори. - Понимаете, в Центральном Совете Анархистов - семь членов, и зовутся они по дням недели. Его называют Воскресеньем, а те, кто особенно ему предан, - Кровавым Воскресеньем.[17] Занятно, что вы об этом спросили... Как раз тогда, когда вы к нам заглянули (если разрешите так выразиться), наша лондонская ветвь - она собирается здесь - выдвигает кандидата на опустевшее место. Наш товарищ, достойно и успешно исполнявший нелегкую роль Четверга, неожиданно умер. Естественно, мы собрались сегодня, чтобы выбрать ему преемника.
Он встал и прошелся по комнате, смущенно улыбаясь.
- Почему-то я доверяю вам, как матери, - беззаботно говорил он. - Почему-то мне кажется, что вам можно сказать все. Собственно, я скажу вам то, о чем не стал бы толковать с анархистами, которые минут через десять придут сюда. Конечно, мы выполним все формальности, но вам я признаюсь, что результат практически предрешен. - Он опустил глаза и скромно прибавил: - Почти окончательно решено, что Четвергом буду я.
- Очень рад! - сердечно сказал Сайм. - От души поздравляю! Поистине блистательный путь.
Грегори, как бы отвергая комплименты, улыбнулся и быстро прошел к столу.
- Собственно, все уже готово, лежит здесь, - говорил он. - Собрание не затянется.
Сайм тоже подошел к столу и увидел трость, в которой оказалась шпага, большой кольт, дорожный футляр с сандвичами и огромную флягу бренди. На спинке стула висел тяжелый плащ.
- Перетерплю это голосование, - пылко продолжал Грегори, - схвачу трость, накину плащ, рассую по карманам футляр и флягу, выйду к реке, тут есть дверь, а там ждет катер, и я... и я... буду Четвергом... Какое счастье! - И он стиснул руки.
Сайм, снова сидевший на скамейке в своей обычной томной позе, встал и с необычным для себя смущением поглядел на него.
- Почему, - медленно проговорил он, - вы кажетесь мне таким порядочным? Почему вы так нравитесь мне, Грегори? - Он помолчал и добавил с удивлением и живостью: - Не потому ли, что вы истинный осел?
Оба они помолчали, и Сайм воскликнул:
- А, черт! Никогда не попадал в такое глупое положение... Значит, и вести себя надо глупо. Прежде чем прийти сюда, я дал вам слово. Я не нарушу его и под пыткой. Дадите вы мне, спокойствия ради, такое же обещание?
- Обещание? - ошеломленно переспросил Грегори.
- Да, - очень серьезно ответил Сайм. - Я клялся перед Богом, что не выдам вашей тайны полиции. Поклянетесь ли вы перед человечеством или перед каким-нибудь из ваших мерзких идолов не выдавать моей тайны анархистам?
- Вашей тайны? - спросил Грегори, неотрывно глядя на него. - У вас есть тайна?
- Да, - отвечал Сайм. - Тайна у меня есть. - Он помолчал. - Так клянетесь?
Грегори мрачно глядел на него, потом резко сказал:
- Наверное, вы меня околдовали, но мне очень хочется ее узнать. Хорошо, клянусь не говорить анархистам то, что от вас услышу. Только поскорее, они сейчас придут.
Сайм медленно встал и сунул узкие белые руки в карманы узких серых брюк. Почти в тот же миг прозвучало пять ударов, возвестивших о том, что прибыл первый заговорщик.
- Ну вот... - неспешно произнес Сайм. - Будет короче всего, если я скажу так: не только вы и ваш глава догадались, что безопасней всего притвориться самим собой. Мы давно пользуемся этим приемом в Скотланд-Ярде.
Грегори трижды попытался встать и трижды не смог.
- Что вы сказали? - спросил он каким-то нечеловеческим голосом.
- То, что вы слышали, - просто ответил Сайм. - Я сыщик. Однако вот и ваши друзья.
Далеко за дверью неясно прозвучало имя Джозефа Чемберлена. Пароль повторился дважды, трижды, тридцать раз, и вереница Чемберленов (как возвышает эта мысль!) мерно протопотала по коридору.