И что?
Он смеялся. Он так сильно смеялся, что кашлял, едва не блевал на траву. В руках его прыгала сигарета, дым сжигал легкие. Дым сжигал глаза. Дым сжигал воздух вокруг.
А огонь сжигал дом.
Его футболка во многих местах была прожжена угольками, упавшими с потолка. На лице и руках горячий влюбленный огонь оставил багровые, вздувшиеся жидкостью засосы. И что?
А там, в огне, догорала жизнь. И не одна, между прочим.
Джинсы до сих пор дымились по краю. Где-то недалеко прогремел взрыв. Замолкла, захлебнувшись истеричным писком, сирена пожарной машины. Да и сама машина превратилась в пылающий ящик, из которого с криком лезут оглушенные люди, израненные осколками стекла. Вода горит! Чёрт возьми, горит вода! И что?
Нельзя тушить то, что должно сгореть. Ту, что должна пылать.
Смех переходит в визг. В нечеловеческий крик. Он тушит сигарету сквозь дымящиеся джинсы прямо об бедро. И что? Что вы теперь скажете?!
А ведь все было, как по шаблону, по ровненькому лекалу. Прекрасно все было, просто замечательно. Школа, колледж, потом Бёркли, даже стипендия! Вышел оттуда специалистом с прекрасной репутацией и рекомендациями преподавателей! И что?! И, твою мать, что?! Прилизанный, уложенный в лучшем костюме, даже серьгу из уха вынул, такой правильный, аж тошнит. Не то, что сейчас. Может, сейчас правильнее всего? С обгоревшими, торчащими во все стороны волосами, между которыми виднеются участки сожженной едва ли не до черноты кожи, безумными красными от дыма глазами, сотрясающийся от спазмов крика и хохота. Может, именно так и надо.
А потом. Работа в этом огромном здании, где каждая секретарша - модель прошлого номера Maxsim или еще какого-то журнала для скучающих в обед миллионеров и тощих неуверенных в себе подростков. Где у клерков на запястьях отсвечивают Ролексы, а у начальников отделов автопарк из премиальных свеженьких авто. Да, большие деньги, крутые тачки, серьезные люди в костюмах по цене дома. И потрясающая своими формами женщина.
Да, сначала была только похоть. Она заскакивала на обеде в кабинет, где стол вполне выдерживал двоих, где стул вполне выдерживал двоих, где из окна открывался прекрасный вид на город, особенно во время оргазма. И как-то незаметно похоть вылилась в постоянные встречи. Так оно, наверное, и должно быть. Все, как у людей. Пять лет продвижения по службе, пять лет регулярных встреч.
Она сказала, что перестала принимать таблетки и беременна. Вместе выбрали дом, обставили, сделали чертов ремонт! Начали строить планы на совместную жизнь, выбирать имя ребенку. И тут бац! Она приходит и говорит, что сделала аборт. Что ребенок был с отклонениями. Что не хотела рожать инвалида или мертвого. Чистый расчет, никакого сострадания. Или, может, так оно и должно быть у людей? У нормальных, а? Зачем рваться поперёк, если ребёнок все равно умрёт с вероятностью в шестьдесят процентов, а тридцать с лишним процентов говорят о том, что он будет инвалидом. И только какой-то небольшой процент возможности, маленький шанс или даже его тень шепчет: "Все будет круто".
Приступ рыданий стискивает лёгкие, голова готова разорваться от боли. В глазах пляшет отсвет пламени. Его рёв заглушает её крики. А, может она уже мертва?
Ведь она не виновата, так она сказала. Не виновата, что снова начала принимать таблетки. Не виновата, что заявилась домой в наркоманском приходе, под героином, не иначе. Не виновата в том, что завела себе подружек-шалав. Пока он вкалывал на работе, она развлекалась по бассейнам и спа-салонам. И неизвестно сколько мужиков в ней побывало. Но последний составил ей компанию.
Такое яркое воспоминание. Завал на работе, слишком высоко он залез по этой вавилонской башне, слишком тяжела ноша. Там, наверху, наверняка небо давит на плечи, если он на полпути ощущает, как оно уперлось в его макушку. Благо, сегодня он не задержался в офисе, как бывало каждую пятницу. Он хотел что-то сделать со своей жизнью, поговорить с женой. Как нормальный человек. Он чувствовал, что грань близка и надо что-то решить. В последнее время его привлекает огонь. Он мастерит что-то, чего сам не понимает. Эти эпизоды смутно отпечатываются в памяти, он не осознает этого, но после, выходя из гаража, он пахнет бензином или порохом.
Фигня в том, что свет в гостиной горел не ярко, она включила любимые алые лампы. Когда-то в их свете они занимались любовью прямо на ковре. А еще в том, что играла музыка. И увлеченные горячим спариванием существа не заметили, как появился дьявол. Увидеть свою жену со своим подчиненным на своём диване в своей гостиной - удовольствие ниже среднего. Но ведь так бывает у нормальных людей. Верно?
Но нормальные люди не уходят потихоньку в соседнюю комнату. Не берут биту, обматывая ударный конец шарфом, чтобы не раскроить череп, а только оглушить...
Не укладывают два обморочных тела друг на друга на кровать, привязывая их к мебели простынями...
не поливают бензином все вокруг...
не закладывают взрывчатку на подъездах к дому...
не поджигают все к хренам собачьим!
Полицейская машина вкатывается на газон вслед за следующим пожарным расчетом. Дом все еще полыхает. И машина предыдущей бригады тоже. Скорая завывает сиреной, медики оказывают помощь пострадавшим. Двое направляются к нему.
- Мистер, мистер, вы живы? - на хожу кричит человек с красным крестом на рукаве.
Он поднимается с травы и делает рывок в сторону обернувшегося полицейского. Тот реагирует предсказуемо - кладет руку на рукоять пистолета и отстегивает клапан кобуры. Медики пытаются его перехватить, но он бежит к полицейскому.
- Это я сделал! Я! И что вы мне сделаете? И что...
Выстрел.