Гроссмейстер играет
Милен понимал: нужно действовать быстрее. Если Гроссмейстер так легко раскрывает свои связи — он либо уверен в контроле, либо, что хуже, хочет, чтобы Милен знал. Чтобы чувствовал себя внутри. Чтобы доверял.
Он достал телефон. Он должен был дать Гроссмейстеру то, что тот хотел — и использовать это для своих целей.
— Я нашёл ещё одну аномалию, — написал он. — Местонахождение: Ирландия. Реакция: массовая апатия. Несмотря на сильный архетипический импульс, люди не проявляют эмоций. Ни страха. Ни сострадания. Просто равнодушие.
Это была новая грань. Если страх и сочувствие — сбои, то апатия может быть... полным отсутствием пробуждения. И, возможно, самым большим провалом.
Гроссмейстер ответил быстро:
Интересно. Очень интересно, детектив. Резистентность в чистом виде. Мне нужно больше информации. Вы готовы отправиться в Ирландию?
Милен усмехнулся. Он был готов. Он был детективом. А теперь — игроком в партии, где фигуры меняются местами, а доска дышит.
Он прибыл в небольшой ирландский городок, спрятанный в живописной, но хмурой сельской местности. Влажный воздух, низкое небо, вечные тучи — словно само место устало чувствовать.
Он ожидал найти депрессию. Или отчаяние. Но то, что встретил, было тревожно другим: Равнодушие. Тягучее, вязкое, как торфяная вода.
Люди двигались медленно. Говорили в полтона. Во взглядах — ни отрешённости, ни тревоги. Только пустота. Будто живут не здесь, а на экране — без звука и цвета.
Согласно архивам, неделю назад на местном озере случилось странное: туда одновременно слетелись десятки лебедей. Местные не сразу заметили. А когда заметили — просто пожали плечами.
И это было пугающе.
По Манифесту «Пробуждения», архетип лебедя — символ красоты, обновления, нежности. Но здесь — ни фото. Ни постов. Ни «смотрите, как красиво». Только жалобы: ночные крики, запах перьев.
Он наблюдал — в пабах, на улицах, в магазине. Заговорил с барменом:
— Лебеди?
Бармен вытирал стакан с выражением человека, делающего это уже в третий раз за сегодня — и за всю жизнь.
— Да, их много. Всегда были. Ну, почти.
Стена безразличия казалась крепче любой тревоги. И это пугало больше всего.
Он углубился в историю города, в старые хроники и местные легенды. И в забытой краеведческой книге нашёл странное — упоминание Великого Безмолвия. Период после череды катастроф, когда жители погрузились не в страдание — а в остановку эмоций. Эпидемия внутренней тишины.
На третий вечер он отправился к озеру. Туман висел над водой — плотный, холодный, как простуженный сон.
Он остановился у берега. Щёлкнул диктофоном. Начал диктовать свои наблюдения.
И в этот момент — тишина лопнула. Резкий всплеск — будто что-то тяжёлое упало в воду.
Милен замер.
Из тумана вышла стая лебедей. Не величественно. Не грациозно. Они двигались как одно существо. Стройно. Как будто репетировали.
Один лебедь отделился. Подошёл ближе. Вытянул шею — не угрожающе, но намеренно.
Их глаза встретились. И в этих глазах — не инстинкт. Осознание. И что-то ещё.
А потом — без предупреждения — вся стая взлетела. Не нападение — но взрыв ветра и шума.
Один пронёсся в метре от головы, задел плечо крылом. Удар был неожиданно сильным.
Милен отшатнулся, упал на колени. Внутри — нарастала паника. Чужая. Давящая. Безлика.
Через минуту — всё стихло. Лебеди исчезли. Туман остался. И диктофон продолжал записывать пустоту.
Он вернулся в гостиницу. И чувствовал — за ним что-то тянется. Не птичий взгляд. Глубже.
Утром местный мальчик протянул рисунок. На нём — фигура у озера. Вокруг — лебеди. У одного — лицо человека. Без глаз.
Милен немедленно вышел на связь. Голос ровный. Пальцы — дрожат.
— Эния. Мне нужны все данные о массовых периодах апатии, депрессии, эмоционального замирания. Любые культуры. Любые страны. Особенно — после катастроф.
Эния удивилась — но, как всегда, согласилась. Через несколько часов — первые данные.
Да. В истории были такие периоды. После войн. После эпидемий. После голода. И важное: в эти периоды — исчезает интерес к символам, мифам. Будто коллективное бессознательное перегружается и... отключается.
Милен замер.
И понял.
Резистентность.
Милен понимал: нужно действовать быстрее. Если Гроссмейстер так легко раскрывает свои связи — он либо уверен в контроле, либо, что хуже, хочет, чтобы Милен знал. Чтобы чувствовал себя внутри. Чтобы доверял.
Он достал телефон. Он должен был дать Гроссмейстеру то, что тот хотел — и использовать это для своих целей.
— Я нашёл ещё одну аномалию, — написал он. — Местонахождение: Ирландия. Реакция: массовая апатия. Несмотря на сильный архетипический импульс, люди не проявляют эмоций. Ни страха. Ни сострадания. Просто равнодушие.
Это была новая грань. Если страх и сочувствие — сбои, то апатия может быть... полным отсутствием пробуждения. И, возможно, самым большим провалом.
Гроссмейстер ответил быстро:
Интересно. Очень интересно, детектив. Резистентность в чистом виде. Мне нужно больше информации. Вы готовы отправиться в Ирландию?
Милен усмехнулся. Он был готов. Он был детективом. А теперь — игроком в партии, где фигуры меняются местами, а доска дышит.
Он прибыл в небольшой ирландский городок, спрятанный в живописной, но хмурой сельской местности. Влажный воздух, низкое небо, вечные тучи — словно само место устало чувствовать.
Он ожидал найти депрессию. Или отчаяние. Но то, что встретил, было тревожно другим: Равнодушие. Тягучее, вязкое, как торфяная вода.
Люди двигались медленно. Говорили в полтона. Во взглядах — ни отрешённости, ни тревоги. Только пустота. Будто живут не здесь, а на экране — без звука и цвета.
Согласно архивам, неделю назад на местном озере случилось странное: туда одновременно слетелись десятки лебедей. Местные не сразу заметили. А когда заметили — просто пожали плечами.
И это было пугающе.
По Манифесту «Пробуждения», архетип лебедя — символ красоты, обновления, нежности. Но здесь — ни фото. Ни постов. Ни «смотрите, как красиво». Только жалобы: ночные крики, запах перьев.
Он наблюдал — в пабах, на улицах, в магазине. Заговорил с барменом:
— Лебеди?
Бармен вытирал стакан с выражением человека, делающего это уже в третий раз за сегодня — и за всю жизнь.
— Да, их много. Всегда были. Ну, почти.
Стена безразличия казалась крепче любой тревоги. И это пугало больше всего.
Он углубился в историю города, в старые хроники и местные легенды. И в забытой краеведческой книге нашёл странное — упоминание Великого Безмолвия. Период после череды катастроф, когда жители погрузились не в страдание — а в остановку эмоций. Эпидемия внутренней тишины.
На третий вечер он отправился к озеру. Туман висел над водой — плотный, холодный, как простуженный сон.
Он остановился у берега. Щёлкнул диктофоном. Начал диктовать свои наблюдения.
И в этот момент — тишина лопнула. Резкий всплеск — будто что-то тяжёлое упало в воду.
Милен замер.
Из тумана вышла стая лебедей. Не величественно. Не грациозно. Они двигались как одно существо. Стройно. Как будто репетировали.
Один лебедь отделился. Подошёл ближе. Вытянул шею — не угрожающе, но намеренно.
Их глаза встретились. И в этих глазах — не инстинкт. Осознание. И что-то ещё.
А потом — без предупреждения — вся стая взлетела. Не нападение — но взрыв ветра и шума.
Один пронёсся в метре от головы, задел плечо крылом. Удар был неожиданно сильным.
Милен отшатнулся, упал на колени. Внутри — нарастала паника. Чужая. Давящая. Безлика.
Через минуту — всё стихло. Лебеди исчезли. Туман остался. И диктофон продолжал записывать пустоту.
Он вернулся в гостиницу. И чувствовал — за ним что-то тянется. Не птичий взгляд. Глубже.
Утром местный мальчик протянул рисунок. На нём — фигура у озера. Вокруг — лебеди. У одного — лицо человека. Без глаз.
Милен немедленно вышел на связь. Голос ровный. Пальцы — дрожат.
— Эния. Мне нужны все данные о массовых периодах апатии, депрессии, эмоционального замирания. Любые культуры. Любые страны. Особенно — после катастроф.
Эния удивилась — но, как всегда, согласилась. Через несколько часов — первые данные.
Да. В истории были такие периоды. После войн. После эпидемий. После голода. И важное: в эти периоды — исчезает интерес к символам, мифам. Будто коллективное бессознательное перегружается и... отключается.
Милен замер.
И понял.
Резистентность.