Глава X.
В захудалой деревушке, что недалече от Элштейна, был трактирчик один. У входа табличка висела. На посеревшей деревяшке выжжено было название «Хромая Анна». «Анна» было выжжено аккуратно, по центру, а «Хромая» будто приписана потом с пьяной рожи, и как бы слегка наезжала на «Анну». Названа была трактирщиком в честь своей жены. По-началу просто «Анна», но когда тот застукал её с любовником, Анна стала хромой, как и название трактира.
— А это хуйло... — Молвил залитый до краёв пивом кузнец, пропахший потом и дешёвым пойлом. — Как его, Маркус, кажись. Чуть ли не каждой девке в деревне присунул. Ну, я-то думал, что к моей Алиске он и подойти не вздумает. А вчера вижу его у своего дома, вместе с ней! Я тогда, сука, озверел, как чёрт. — Глаза он выпятил и указательным пальцем пару раз ударил по столу. — Морду ему набил до кровавой каши. — Говорить ему было тяжко. Алкоголь ударил по голове ещё давно, задел и язык. — Пообещал, что если ещё встречу, то хуй на лоб натяну!
— Единорог что ль? — Спросил другой мужик, что сидел с ним и с ещё одним мужом за столом. Те два как услышали, так сразу давай гоготать, что есть мочи. Лица скрёжались, став ещё противнее, чем были, кузнец ударил по столу кулаком в порыве смеха.
— Вздрогнем? — Cпросил кузнец.
— В-в-вз-здрогнем! — С потерянным взглядом, да с пьяной рожей в целом, с трудом ответил ему собутыльник. Деревянные кружки ударились друг о друга, а в трактир тем временем заглянули двое. У одного чёрный плащ, а другой, помоложе, видать родственник того, что в чёрном плаще, в аккуратном сюртучке. У обоих на спине, ближе к лопатке правой руки, висели полутораручные мечи. У самого начала черенка, близь навершия, красовались камни. У того, что постарше — изумрудик, а у юнца — сапфирчик. Мечи были мастерски выкованы, по одной рукояти уже можно было сказать, что стоят они... Будь здоров, небось, на два таких трактира хватит и одного меча. Коль стоят заоблачных денег, так значит это какие-нибудь аристократы или ещё кто знатный.
В тех краях, несмотря на то, что недалече была столица Элштейн, не особо-то любили знать (наверное, это и была причина). Чаще всего в деревушке проезжала сама зажиточная сволочь из Элштейна, те ещё выдры. Поиздеваться над деревенскими любят, монет ради забавы покидать, чтобы смеясь глядеть, как их собирают.
— Нам бы комнатку. — Тихим голосом сказал трактирщику старший.
— А нет комнаток-с, увы! — Ответил тот громко. То-ли от нелюбви к дворянам, то-ли и правда комнат не было. Чёрт его знает этого трактирщика.
— Сударь. — Сказал кузнец, вставая из-за стола. Но тот сударь не отреагировал. — Судар-р-ь! — Громче обратился он к тому, что был в чёрном плаще. — Ик... Ой. — Пьяный в доску кузнец, шатаясь, подошёл к мужчине. — Как ваше ничего? — Тот не оборачивался и игнорировал кузнеца. — Эй, я с тобой разговариваю, сука! — Он ухватил его за плечо. Тот начал разворачиваться и попутно ударил по руке. — Я те, бля! — Мужик широко замахнулся, хотело был ударить, но удар его был слаб, координация хромала, а про точность и говорить нечего. Путнику в плаще даже уворачиваться не пришлось, это животное само себя наземь и повалило.
Каким же отвратительным может стать человек, когда напьётся. Венец, лучшее создание природы, становится таким немощным, отвратительным и слабым, когда сам, по собственной же воли, соглашается стать неспособным на что-либо животным.
— А ну-ка, щас как отмстим за Яшку! — Один из алкашей вскочил, покачиваясь, как трава на ветру. В глазах его, наверняка, поплыло. Тот, что в сюртучке, слегка оголил клинок, прозрачно намекая, что быдло получит хорошей урок, если продолжит. — Хотя... сам виноват. — Он покорно присел на место и слова больше не проронил, тихо глотая дешёвое пиво, а другой сложил руки, на них сложил голову. Уснул.
— Пойдём. — Приказал юнцу мужчина в плаще. Они молча удалились, избегая лужи мочи, которая сочилась из-под лежащего на полу кузнеца, не желая лишний раз пачкать свою обувь.
— Не очень нам тут рады, Оскар. — Ехали мужи верхом, особо не спешили. Слышали друг друга хорошо.
— В крепость?
— Вариантов нет. Вряд ли после этого о нас пойдут добрые слухи. Захотят отомстить, подожгут или ещё чего.
— В крепости спокойнее? — Юноша в сюртуке чаще задавал вопросы, чем что-то рассказывал и утверждал. Очевидно, что был он ещё совсем молодым солдатом в рядах местных воинов Ордена.
— Покой нас ждёт только в могилах, пока я туда не лезу. В крепости нас не ждут, но хоть ночью глотки не выгрызут. — Хмурый всадник в чёрном плаще ускорился, пришпорив свою кобылу, позади него был Оскар, который дороги до крепости не знал.
Они преодолели мост над Большим Ручьём, проехались по Золотым Полям и к где-то к югу от них завидели крепость. Старая каменная кладка, не особо ухоженные ворота, да тройка часовых: два снизу, у ворот, один в башне.
— Да... Раньше тут всё было по-другому. — Заметил наставник Оскара.
— Стой! Кто идёт? — Крикнул старший из часовых, как только понял, что двое всадников не собираются проезжать мимо.
— Орден! — Старший часовой был мужиком уже немолодым. На лице отчётливо виднелись морщины, на шее даже был хороший такой шрам. Видел плохо, часто щурился. Но как завидел мечи всадников, ворота тут же приказал отворить, а затем дорогу к капитану указал.
Встретил капитан их в полуразрушенном командном пункте. Пышные усы, густые брови, чёрные глаза. Весь в доспехах, как и все солдаты, обсуждал что-то со своим приближённым. Не спешил отвлекаться от карты, по которой водил пальцами, хотя знал, что господа эти непростые.
— Этот-то патруль в какую пизду-то провалился, а? — Тон его был суровым, голосом очень грубым и шероховатым.
— Отправили их к Есетя́м. Шли по восточной тропе к вечеру... ну, вот тут, — подчинённый капитана пальцем указал на тропу, — а там к Есетям рукой подать. Вышли бы на развилку и оттуда до нас снова по западной. К ночи бы уже стояли у ворот.
— Ну?
— Ну и не вернулись.
— Как они могли, блять, не вернуться?! — Капитан уже перешёл на крик. Тряс правой рукой. — На блядки в Есетях зашли что ль?
— Послать людей ещё? — Спросил подчинённый.
— Ты чё... — Капитан не знал как назвать солдата. — Уёбище лесное, ещё не послал? — Капитан поднял брови, вылупил глаза, будто бы увидел какое-то неописуемое дикое животное с шлемом вместо мозгов. Говорил уже спокойнее, не крича, хотя напряжённость и злость в воздухе ощущалась от этого ещё отчётливее.
— Так иди и пошли. — Он говорил медленно и спокойно, будто бы малому дитя. С таким же диким лицом.
— Не сладко приходится вам. — Заметил один из прибывших.
— А-то. Эта крепость пришла совсем в упадок после кончины предыдущего начальника, вот меня сюда и направили. Хуль, думал тут всё будет просто, а не-а... Половина солдат — пьянчуги, имя родной матери не вспомнят, «горилка» совсем мозги выжгла. Другая половина местных баб только и умеет пердолить. — Он делился наболевшим, надеясь, найти какое-то сочувствие. — Ещё хер с этим, людей перевоспитать можно, было бы чем. А нечем! — Возмутился он. — Часть оружия продана или обменена на водку. Другая часть и говно месить не годится. Коль нападёт кто, то помрут глядишь со смеху раньше, чем кто-то кого-то продырявит. — В глазах Оскара он нашёл какую-то теплоту, которую искал, а вот в глазах его старшего товарища он нашёл лишь холод, скорее даже какое-то отвращение. — Ладно, господа вы, вижу, серьёзные. С чем пожаловали?
— Нам бы переночевать где.
— Понял. Могу устроить. — Капитан весь был в думках и делах, а тут завидел мечи двух гостей, да сразу вспомнил, что за люд в этом Ордене обитает. — А куда путь держите?
— В Элштейн.
— Помочь нам сможете? — Не стал капитан ходить вокруг да около. Прямо задал вопрос, не грузя лишней вежливостью мужчин.
— А чего случилось? — Капитан щёлкнул пальцами, быстро развернулся и жестом подозвал людей к измятой карте, прибитой гвоздями к столу, дабы не та не сворачивалась.
— Вот тут. — Он указал на тропы и дороги, близ Есетей. — Люди мои пропадают. Уходят и ни следа не оставляют за собой.
— Ну, а чё? — Он осмотрел бегло карту. — Тут леса... а потом рукой подать до Брауберга. — Брауберг — город независимый; тот, кто был преступником в Элштейне, по законом Брауберга преступником на их территории не считается. Наставник Оскара намекал на то, что солдаты могли сами сбежать по каким-то причинам, вполне очевидным. Капитан не шибко добро общался с подчинёнными, да и те наверняка хотели продолжать жить с рюмкой водки в заднице, да не тужить.
— Так-то оно так... Но предыдущие два патруля в Есетя заходили, немного пили, буянили. Смотри сюды. — Капитан показал на короткие пути к Браубергу, все они были проложены не касаясь Есетей, напротив, зайдя в них, солдаты бы сделали хороший крюк. — Хотели бы сбежать — сбежали. На кой чёрт заходили в Есетя? Час, глядишь два пути потеряли бы. Да ушли, как говорят местные, они уже по западным путям. Ещё часа три смело бы потратили на второй крюк. Нет-нет, они пьянчуги, разгильдяи, недоёбки и обмудки, но не дураки...
— А о нашем времени ты подумал? Мы тоже небездельно шляемся. — Наставник неохотно хотел выполнять подобные задания. Нет, службу он нёс свою исправно, будь и правда что-то такое стоящие, где без рыцарей Ордена никак, то он бы не раздумывая помог. А тут только сомнительные перспективы. Наверняка загуляли или учудили что-нибудь.
— У нас в крепости две клячи. В патруль пехом ходим, а вам на лошадях-то... раз-два и уже всё, на месте. — Наставник долго раздумывал, ничего не отвечая, лишь смотря на прибитую гвоздями к столу карту. Почёсывал подбородок и вырастающую щетину. Раздумывал.
— Что скажешь, Оскар? — Юнец был молчаливым, но уж очень добродушным. Из тех, кто верит в мир во всём мире, тех, кто пошёл в рыцари для борьбы со злом, а не для хорошего заработка, земли или превосходства над простыми кривозубыми крестьянами. По его глазам сразу было видно, что тот согласен. — Нет, капитан, разбирайтесь вы с этим сами. — Наставник не желал тратить время своё на дело с сомнительной перспективой.