Юность (1995-2000)
Средняя школа, в которую пошла Ким Чжи Ен, была в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Ким Юн Йонг, ее старшая сестра, училась в той же школе. Когда Юн Йонг начала ходить туда, это была школа только для девочек.
Вплоть до начала 1990-х годов нарушения гендерного равновесия были в Корее серьезной проблемой. В 1982 году, когда родилась Чжи Ен, на 100 девочек рождалось 106,8 мальчика, и это соотношение все увеличивалось, дойдя к 1990 году до 116,5 на 100, в то время как естественное соотношение мальчиков и девочек при рождении предполагается от 103 до 107 мальчиков на 100 девочек. Количество учеников мужского пола было уже очень большим и все продолжало расти, и школ для них не хватало. В школах совместного обучения мальчиков тоже было вдвое больше, чем девочек, и этот большой дисбаланс соотношения мальчиков и девочек создавал проблемы. Не имело смысла отправлять детей в мужские и женские раздельные школы далеко от дома, если рядом с домом были совместные школы. Школа Чжи Ен стала совместной как раз в тот год, когда она поступила в нее, и в ближайшие годы все окрестные школы последовали ее примеру.
Это была самая обычная школа – маленькая, районная, небогатая. Школьный стадион был так мал, что стометровку приходилось бегать по его диагонали, а со школьных стен постоянно отваливалась штукатурка. Школьная форма была очень строгой, особенно для девочек. Юн Йонг утверждала, что, когда школа стала совместной, строгости только усилились. Юбка должна была быть ниже колен и достаточно широкой, чтобы скрывать очертания бедер. Поскольку тонкая белая ткань летних блузок довольно сильно просвечивала, надо было обязательно надевать снизу майку с круглым вырезом. Никаких лямок, никаких футболок, никаких кружев, ничего цветного, и носить под блузкой только лифчик строго запрещалось. Летом девочки должны были надевать на колготки белые носки, а зимой – только черные «ученические» колготки. Прозрачные колготки и носки запрещались. Кроссовки тоже запрещались, только туфли. Идя зимой в школу в туфлях, Чжи Ен так мерзла, что едва не плакала.
Для мальчиков же брюки не должны были быть слишком широкими или слишком узкими, но на все остальное смотрели сквозь пальцы. Мальчики носили майки и белые футболки, а иногда даже серые или черные футболки. В жару они могли расстегнуть пуговицы на рубашке и ходить на переменах и в обеденный перерыв в одних майках. Им разрешалось носить ботинки, кроссовки, кеды и беговые туфли.
Однажды ученица, которую остановили на входе в школу за то, что она была в кроссовках, возмутилась, сказав, что нечестно разрешать кроссовки и футболки только мальчикам. Учитель, отвечающий за порядок, объяснил ей – это потому, что мальчики более активны физически.
– Мальчики не могут просидеть спокойно десять минут между уроками. Они выбегают на улицу играть в футбол, баскетбол, бейсбол или просто возиться. Нельзя требовать, чтобы они были застегнуты на все пуговицы сверху донизу и носили парадные туфли.
– Вы думаете, девочки не играют в спортивные игры потому, что им не хочется? Мы не можем играть, потому что в юбках, колготках и туфлях это неудобно! В начальной школе я всегда бегала на улицу играть в классики, прыгалки и чехарду!
В качестве наказания за нарушение дресс-кода этой ученице велели несколько раз пройти на корточках вокруг школьного стадиона. Учитель велел ей зажать подол юбки между ногами, чтобы не было видно белья, но девочка отказалась. И белье было видно при каждом ее шаге на корточках. Учитель остановил ее после первого круга. Другая ученица, которую тоже вызывали в учительскую за нарушение дресс-кода, спросила у нее, почему она не прижимала юбку.
– Я хотела, чтобы учитель сам убедился, как неудобна эта одежда.
Формальный дресс-код остался тем же, но в какой-то момент старосты и учителя начали спокойнее относиться к футболкам и кроссовкам на девочках.
Возле школьных ворот часто болтался известный местный эксгибиционист. Он жил неподалеку и много лет появлялся в одно и то же время в тех же самых местах. Иногда он возникал ранним утром на дороге в школу, и перепуганные девочки разбегались от него во все стороны. В пасмурные дни он появлялся на площадке, куда выходили окна кабинета номер 8 в параллели восьмых классов. Это был только женский класс. В восьмом классе Чжи Ен попала именно в этот кабинет. Когда девочки узнали, что им предстоит учиться в этом кабинете, они ужаснулись, а потом тихонько хихикали между собой.
Это случилось ранней весной, вскоре после начала нового семестра. До рассвета прошел сильный весенний дождь, и с утра город был покрыт густым туманом. Во время перемены после третьего урока одна девочка, которая считалась в классе хулиганкой, выглянув в окно в конце класса, вдруг издала звук, похожий на восторженный вопль. Еще несколько девочек «с плохим поведением» подбежали к окну и закричали: «Еще! Еще! Ну же, господин эксгибиционист!» Они хлопали в ладоши и хохотали до упаду. Чжи Ен, сидевшая далеко от окна, осталась на месте и только изо всех сил вытянула шею в ту сторону, но ничего не увидела. Ей было интересно, но она была слишком стеснительной, чтобы тоже подбежать и поглядеть, и ей было страшно увидеть эксгибициониста воочию. Позже подруга, сидевшая у окна, рассказала ей, что эксгибиционист, поощряемый криками девочек, устроил им незабываемое шоу.
Внезапно дверь класса распахнулась, и на пороге появился заведующий по школьной дисциплине. Суматоха тут же прекратилась.
– Эй вы! Кто там кричит у окна! Немедленно выйти вперед! Все!
Всем, кто сидел у окна, тоже велели выйти вперед. Девочки возмущались, говоря: «Мы ничего не делали, мы сидели на своих местах, мы не кричали, мы не смотрели в окно», но учитель выбрал пятерых и отвел их в учительскую. Они провели четвертый урок за написанием писем с извинениями и выслушиванием нотаций. Главная хулиганка, вернувшись в класс после обеда, плюнула в окно.
– Вот поганец! Это он там оголялся! А эти тупые идиоты наказали нас, вместо того чтобы поймать его! Что мы такого сделали? За что нам было извиняться? Это же не я размахивала там своим хозяйством!
Девочки захихикали. Хулиганка в ярости еще несколько раз плюнула из окна.
Пятеро девочек, которых вызывали в учительскую, обычно опаздывали в школу, но на следующий день они пришли раньше всех остальных и почти засыпали на первых уроках. Всем казалось, что они что-то затевают, но они не нарушали порядка, и учителя оставили их в покое. А потом все всё узнали.
Словно враги, сошедшиеся на узком мосту, хулиганка рано утром встретилась на школьной дорожке с эксгибиционистом, а четверо остальных, которые прятались за ней, налетели на него, связали ремнями и частями одежды и отволокли в ближайшее полицейское отделение. Никто не знал, что произошло в полиции и что потом стало с эксгибиционистом. Но он больше не появлялся, а все пять девочек получили серьезное дисциплинарное взыскание. Их на неделю отстранили от учебы, им запретили приходить в школу, они снова написали письма с извинениями в Комитет дисциплины, находящийся рядом с учительской, их заставили вычистить школьный стадион и все туалеты и потребовали никогда не говорить о том, что произошло. Даже после этого некоторые учителя, встречая их в школе, делали им замечания.
– Вы девочки, вам стыдно так себя вести. Тц-тц-тц, какой позор для всей школы.
Когда учитель уходил, хулиганка шипела ему вслед: «Твою мать» – и плевала в окно.
В восьмом классе у Чжи Ен начались месячные. Это было не рано и не поздно для девочки ее возраста. У ее старшей сестры месячные тоже начались в восьмом классе, а сестры были похожи по физическому типу, росту, весу и образу жизни (все платья старшей сестры прекрасно подходили Чжи Ен), так что она была к этому готова. Чжи Ен спокойно взяла одну из голубых прокладок из ящика старшей сестры и сказала, что у нее тоже началось.
– Ну вот, прошли твои счастливые деньки, – ответила Юн Йонг. Чжи Ен не знала, должна ли она сказать об этом остальной семье, и если да, то что именно. Но Юн Йонг сама сообщила матери новость. На этом все и кончилось. Отец в тот день сказал, что поздно придет с работы, в рисоварке не хватало риса на всех, и мать с тремя детьми договорились развести на всех три пакета растворимой лапши и доесть рис. Когда большой горшок с лапшой поставили на стол, младший брат наполнил свою миску до самых краев.
– Эй! Оставь нам хоть немного. – Юн Йонг слегка толкнула его. – И первая порция полагается маме, а не тебе.
Юн Йонг положила маме в миску лапши, супа, добавила яйцо и забрала у брата половину его лапши. Но мама снова отдала лапшу сыну.
– Мам! – закричала Юн Йонг. – Ешь! В следующий раз мы разведем лапшу в отдельных горшках, и каждый будет есть свою порцию!
– С каких это пор ты так заботишься обо мне? Что тебе далась эта лапша? И кто потом будет мыть все эти горшки? Ты?
– Да, я. Я и так много чего мою и убираю. Я раскладываю высушенную стирку, и Чжи Ен тоже помогает по дому. В этом доме только один человек не ударяет палец о палец.
Юн Йонг с возмущением уставилась на брата, но мать погладила его по голове.
– Он еще маленький.
– Нет, уже нет! Я с восьми лет заботилась о портфеле, тетрадках и уроках Чжи Ен. А в его возрасте мы мыли полы, вешали белье и готовили себе лапшу и яичницу.
– Он самый младший.
– Потому что он мальчик!
Юн Йонг швырнула на стол палочки и убежала в свою комнату. Мама вздохнула, глядя на захлопнувшуюся дверь. Чжи Ен переживала, что вся лапша размокнет, но не решилась начать есть.
– Если бы тут была бабушка, она бы порвала Юн Йонг на куски. Девчонка нападает на мужчину! – пробурчал младший брат, хлюпая лапшой. Чжи Ен дала ему подзатыльник. Мама не пошла утешать Юн Йонг и не рассердилась, а только добавила еще половник лапши в миску Чжи Ен.
– Тебе нужно есть больше горячего. И тепло одеваться.
Одна из ее подружек получила в такой день букет цветов от своего отца, а у другой было семейное торжество и торт. Но у большинства девочек все это оставалось секретом между дочкой и матерью. Болезненным, стыдным, неприятным секретом. И в семье Чжи Ен было так же. Налив ей добавку супа, мать избежала прямого разговора, как будто произошло что-то, о чем не принято говорить.
Ночью Чжи Ен лежала рядом с сестрой и не могла заснуть. Ей было неуютно и страшновато. Не спеша перебирая в голове все, что случилось, она думала про менструацию и про лапшу. Про лапшу и сыновей. Про сыновей и дочерей. Про сыновей, дочерей и их обязанности. Через несколько дней она получила подарок от сестры – мешочек размером с ладонь, в котором было шесть обычных прокладок.
Впитывающие прокладки и прокладки с крылышками появились в Корее только через несколько лет. Обычные прокладки упаковывались в магазине в черные пакетики и прятались с глаз подальше. Они плохо впитывали, их наполнитель сбивался к центру, и пользоваться ими было неудобно. Чжи Ен была очень аккуратной, но все равно кровь протекала на ее одежду и постель. Особенно это было заметно летом, когда она носила легкую одежду. Как-то Чжи Ен, полусонная, собиралась в школу и бродила между кухней и ванной, чтобы умыться, позавтракать и собрать свои вещи. Вдруг мама ахнула, оттащила Чжи Ен в сторону и показала ей на одежду. И Чжи Ен пришлось бежать в свою комнату переодеваться, как будто случилось что-то ужасное.
Но эти неудобства были мелочью в сравнении с болью. Чжи Ен слышала об этом от сестры и была готова, но второй день месячных принес сильные кровотечения. Грудь и живот распухли, весь низ тела ныл, болел и казался отекшим и несгибаемым. Школьная медсестра в таких случаях давала девочкам грелку с горячей водой – большую, красную, воняющую резиной, но это было все равно что объявить на весь мир о том, что у тебя месячные. Чжи Ен пробовала пить обезболивающие, которые рекомендовались от «головной, зубной и менструальной боли», но от них кружилась голова и тошнило. Так что Чжи Ен просто терпела. У нее появилась ни на чем не основанная идея, что ежемесячно принимать обезболивающие вредно для здоровья.
Лежа на полу, Чжи Ен делала уроки, прижимала руку к больному животу и повторяла про себя: «Не понимаю». Ведь через это раз в месяц проходит половина населения Земли. Если бы фармацевтические компании придумали нормальную эффективную пилюлю от менструальных болей вместо «обезболивающего», от которого тебя тошнит, они бы озолотились. Сестра налила горячей воды в бутылку, обернула бутылку полотенцем и дала Чжи Ен.
– Ты права. В мире, где умеют лечить рак и делать пересадку сердца, не существует ни одной нормальной таблетки от боли во время месячных. – Сестра показала на собственный живот. – Мир хочет, чтобы наша матка не знала лекарств. Как священное место посреди девственного леса.
Чжи Ен прижала бутылку к животу и хихикнула несмотря на боль.
Ким Чжи Ен пошла в старшую школу для девочек. Она находилась в пятнадцати минутах езды на автобусе. Еще Чжи Ен брала дополнительные уроки математики в известной подготовительной школе в получасе езды и много времени проводила в районе университетского кампуса, который находился в часе езды на автобусе. Поступление в старшую школу заметно расширило границы ее географического и социального мира и научило ее, что этот широкий мир полон извращенцев. В метро и в автобусе чужие руки хватали ее за грудь и зад. Некоторые психи прижимались к женщинам и терлись об их спины и бедра. В подготовительной школе, в церкви, на дополнительных занятиях старшие мальчики хватали девочек за плечи, поглаживали по шее, пытались рассмотреть грудь сквозь застежки рубашек и низкие вырезы футболок. Это вызывало у девочек отвращение, но они не могли даже испуганно вскрикнуть. Все, что им было можно – это только отойти куда-нибудь подальше.
В школе было не лучше. Всегда находился какой-нибудь учитель, который мог протянуть руку и ущипнуть за мягкое плечико, похлопать ученицу по попе или провести рукой по спине вдоль застежки лифчика. В десятом классе классным руководителем Чжи Ен был мужчина под пятьдесят, который носил с собой указку в виде руки с вытянутым указательным пальцем, этой указкой он тыкал девочек в грудь, якобы обращая внимание на отсутствие значка с именем, или задирал им юбки, чтобы «проверить соблюдение школьной формы». Когда однажды после утренней проверки он случайно забыл указку на учительском столе, одна из соучениц Чжи Ен, у которой была большая грудь и чей значок учитель «проверял» особенно часто, выскочила вперед, швырнула палку на пол и, плача, стала топтать ее. Другие девочки быстро собрали все обломки и выкинули их, а лучшая подруга обняла и успокоила девочку.
Чжи Ен была еще в относительно хорошем положении по сравнению с другими девочками, которые вынуждены были подрабатывать после школы и подготовительных курсов. Работодатели унижали их за «неподобающую одежду» или за «отсутствие надлежащего отношения» и удерживали в залог их жалованье. Покупатели считали, что в стоимость покупки входит унижение юной продавщицы. Глубоко в душе девочек накапливался отвратительный, пугающий опыт общения с мужчинами, хотя они даже не отдавали себе в этом отчета.
В тот день Чжи Ен задержалась на подготовительных курсах. Когда закончились все обычные уроки и специальный семинар, было уже довольно поздно. Она стояла, зевая, на автобусной остановке, когда какой-то студент, посмотрев на нее, сказал: «Привет». Он показался ей смутно знакомым, но Чжи Ен не могла вспомнить его, так что, решив, что он, наверно, учится на тех же курсах, неуверенно кивнула в ответ. Он начал пробираться к ней сквозь толпу. Когда люди, толпящиеся на остановке, разошлись, Чжи Ен обнаружила, что он стоит совсем рядом.
– На каком автобусе ты едешь?
– А? Что?
– Я подумал, может, ты хочешь, чтобы я тебя проводил?
– Да?
– Да.
– Хм, нет. Не хочу. Уходи.
Она хотела спросить, кто он и откуда знает ее, но боялась продолжать разговор. Избегая встречаться с ним взглядом, она стала смотреть на огоньки проезжающих вдалеке машин. Наконец подошел нужный автобус. Она отвернулась, как будто бы это был не тот автобус, и вскочила в него в самый последний момент, но юноша тоже умудрился войти в него. Глядя на отражение его спины в автобусном стекле, Чжи Ен заметила, что он тоже посматривает на нее, и напугалась до чертиков.
– Эй, с тобой все в порядке? Тебя укачало? Присядь-ка.
Женщина усталого вида, наверное ехавшая домой с работы, уступила бледной и покрывшейся холодным потом Чжи Ен свое место. Чтобы попросить помощи, Чжи Ен взяла ее за кончик пальца и посмотрела на нее с отчаянием, но женщина не поняла.
– Не надо ли отвезти тебя в больницу? – спросила она.
Покачав головой, Чжи Ен опустила руку пониже, чтобы юноша не смог увидеть ее, сжала кулак и выставила мизинец и большой палец, изобразив телефон. Озадаченная женщина обернулась по сторонам, а потом вытащила из сумки и протянула Чжи Ен большой мобильник. Девочка склонилась над телефоном, чтобы прикрыть его, и написала сообщение отцу: «Это ЧЖИ ЕН ВСТРЕТЬ МЕНЯ НА ОСТАНОВКЕ АВТОБУСА ПОЖАЛУЙСТА СРОЧНО»
Когда автобус подъехал к ее остановке, она в отчаянии выглянула в окно, но отца там не было. Студент стоял на шаг позади нее, а дверь автобуса уже открывалась. Чжи Ен боялась выходить, но уезжать поздно вечером в незнакомый район тоже не могла. «Пожалуйста, не преследуй меня, пожалуйста, пожалуйста», – молилась она про себя, выходя из автобуса на пустынную улицу. Студент вышел вслед за ней. На улице, кроме них, никого не было, уличный фонарь не горел, и на остановке было совершенно темно. Чжи Ен застыла на месте. Студент подошел к ней вплотную.
– Ты всегда садишься передо мной, – сказал он сквозь зубы. – И всегда лыбишься, передавая бумажки. То ты заигрываешь со мной со своими вечными «привет-пока», а теперь даже знать меня не хочешь?
Она понятия не имела, кто сидит позади нее, с каким лицом она передает назад раздаточные материалы и что говорит, когда пытается разойтись с кем-то в узком коридоре.
Вдруг отошедший автобус резко остановился посреди улицы, и из него выскочила та самая женщина. Она побежала к ним, крича:
– Эй! Девушка! Вы свой шарф забыли!
При этом она махала над головой собственным шарфом, взглянув на который, любой бы догадался, что девушка возраста Чжи Ен никогда такой не наденет.
– Суки, – выругался студент, убегая прочь.
Когда женщина дошла до остановки и Чжи Ен, плача, прижалась к ней, по аллее прибежал отец. Чжи Ен рассказала ему, что случилось – может быть, он и учился с ней в классе, но она его не помнит, а он вообразил себе, что она с ним кокетничала. Чжи Ен, ее отец и женщина сели все вместе на лавочку на остановке и стали ждать следующий автобус. Отец извинялся, что, торопясь, прибежал с пустыми руками и теперь не может даже дать женщине денег на такси, но что он готов чем угодно отблагодарить ее за доброту.
Женщина покачала головой.
– В такси еще страшнее. Она, бедняжка, наверно, напугалась до безумия. Вы лучше ее утешайте.
Но вечером Чжи Ен получила от отца по полной программе. Почему подготовительные курсы так далеко от дома? Почему ты разговариваешь с незнакомцами? Почему у тебя такая короткая юбка? Чжи Ен выросла под постоянные приказы быть осторожной, одеваться строго и вести себя «как приличная женщина». «Твоя задача – избегать опасных мест, времени суток и людей. Если ты чего-то не заметила и не убежала, значит, ты сама виновата».
Мама позвонила той женщине, предлагая ей деньги, какой-нибудь небольшой подарок или хотя бы чашку кофе или пакет мандаринов, но женщина отказалась. Чжи Ен хотела сама поблагодарить ее и позвонила ей снова. Женщина сказала, что рада, что все обошлось, и вдруг добавила: «Ты не виновата». Она сказала, что в мире слишком много ненормальных мужчин, и что она тоже получила свою долю таких приставаний, и что проблема в мужчинах, а не в женщинах. Услышав это, Чжи Ен расплакалась. Стараясь проглотить слезы, она не могла сказать ничего в ответ.
– Но знаешь, – добавила женщина, – хороших ребят все равно больше.
Чжи Ен бросила подготовительные курсы. Она долгое время не могла подходить в темноте к автобусной остановке. Она перестала улыбаться людям и смотреть в глаза незнакомым. Она начала бояться всех мужчин и иногда вскрикивала, столкнувшись на лестнице с братом. Но она думала о словах той женщины. «Хороших ребят все равно больше». Если бы женщина не сказала ей этого, Чжи Ен прожила бы в страхе гораздо дольше.
Финансовый кризис 1997 года в Корее сильно ударил по семье Чжи Ен. Государственная служба, которая считалась самой надежной работой, подверглась волне реструктуризации. Отец Чжи Ен был госчиновником низкого уровня. Он был уверен, что понижение в должности и досрочный уход на пенсию случаются только в мире бизнеса и крупных корпораций. Но вдруг и он получил предложение о досрочном увольнении на пенсию. Он очень переживал. Зарабатывал он немного, но сам факт, что он содержал семью, был предметом его гордости. Отец был хорошим работником – надежным, ответственным, аккуратным, – идеальным служащим, и теперь явно был потрясен и растерян, столкнувшись с угрозой всему своему существованию.
Ким Юн Йонг как раз в это время была в последнем, двенадцатом классе. Не обращая внимания на напряженную атмосферу в доме, она старалась учиться как можно лучше. Ее результаты постепенно улучшались, и к выпускным экзаменам она подошла с очень неплохими оценками.
Мать робко предположила, что, может быть, ее старшей дочке имеет смысл поступить в педагогический институт за пределами Сеула. Это предложение возникло после долгих размышлений. Старшее поколение столкнулось с массовыми увольнениями, а младшее не могло найти работу. Отец, работа которого всегда считалась самой надежной, не был уверен в своем завтрашнем дне, в семье было еще двое детей, а экономическая ситуация все ухудшалась. Ради самой Юн Йонг и ради всей семьи мать предпочла бы, чтобы дочка пошла учиться профессии, с которой могла бы получить надежную работу. Ну и, кроме того, обучение в педагогическом институте было дешевле. Но так как госслужба и работа в сфере образования были популярны, проходной балл на вступительных экзаменах в педагогические институты был очень высок. Юн Йонг с ее оценками не поступила бы в педагогический институт Сеула.
Юн Йонг мечтала стать телевизионным продюсером и думала поступать на отделение журналистики. Она уже читала сочинения прошлых лет в тех институтах, куда собиралась подавать документы. Когда мать выступила с идеей педагогического института, Юн Йонг отказалась наотрез.
– Я не собираюсь быть учителем. Я уже знаю, чем хочу заниматься. И потом, с чего это я должна уезжать из дома и учиться так далеко?
– Подумай как следует. Для женщины нет ничего лучше учительской работы.
– Что такого хорошего в работе учителя?
– Ты рано возвращаешься домой. У тебя есть школьные каникулы. Легко получить отпуск. Для работающей матери ничего лучше не придумаешь.
– Ну да. Прекрасная работа для работающей матери. Но не для всех же она подходит? Почему эта профессия именно для женщины? Что, женщина растит детей одна? Ты же не собираешься сделать учителем своего сына? Или его ты тоже хочешь отдать в педагогический?
Родители никогда не говорили сестрам, что они должны встретить хорошего человека, выйти замуж, стать хорошими матерями и готовить вкусную еду. Девочки с детства много помогали по дому, но смотрели на это как на помощь родителям и заботу о своей жизни, а не как на обучение домоводству. Когда они подросли, нотации, получаемые ими от родителей, были двух направлений: а) привычки и поведение (сиди ровно, соблюдай порядок на своем столе, не читай в темноте, собирай портфель заранее, будь вежлива со старшими); б) учись старательно.
Те дни, когда родители думали, что девочкам не нужно получать такие же хорошие оценки и такое же образование, как мальчикам, давно прошли. Для девочек, как и для мальчиков, давно стало в порядке вещей надевать форму, брать портфель и идти в школу, планировать дальнейшую карьеру и состязаться в достижении целей. Это было время широкой поддержки женских амбиций. В 1999 году, когда Ким Юн Йонг исполнилось двадцать лет, был принят новый закон против гендерной дискриминации, а в 2001 году, когда двадцать исполнилось Ким Чжи Ен, было создано Министерство гендерного равенства. Но в некоторых основополагающих моментах жизни застарелая стигма «она женщина» продолжала поднимать голову, заслоняя горизонты, связывая руки и отталкивая назад. Все это продолжало унижать и создавать препятствия.
– Кроме того, я не знаю, выйду ли я вообще замуж и заведу ли детей. Может, я вообще умру до этого. Почему я должна сейчас отказываться от того, что хочу, ради будущего, которое, может, вообще не наступит?
Мать поглядела на карту мира, висящую на стене в комнате девочек. У карты были потрепанные углы, тут и там на нее были приклеены голубые и зеленые сердечки. Когда-то старшая сестра придумала приклеивать их к странам, в которых они хотели бы побывать. Ким Чжи Ен выбирала более знакомые страны, вроде США, Японии и Китая, а Юн Йонг выбирала страны Северной Европы, типа Дании, Швеции и Финляндии. Когда ее спрашивали, почему она хочет именно туда, Юн Йонг отвечала, что хочет посмотреть на места, где нет корейцев. Мать знала, что значат эти сердечки.
– Ты права, – ответила мать. – Прости, что я начала этот разговор. Ты легко сдашь все нужные экзамены.
Мать уже выходила из комнаты, когда Юн Йонг спросила:
– Мам, это потому, что там низкая плата? И относительно надежная работа? Потому что тогда я смогу приносить домой зарплату сразу после окончания института? Потому что у папы сейчас сложности на работе, а дома растут двое младших?
– Во многом это так, да. Но это только половина причины. А вторая половина – я думала, что учитель – действительно во всех смыслах хорошая работа. Но сейчас я согласна, что ты права.
Мамин ответ был честным, и возразить Юн Йонг было нечего.
Юн Йонг начала читать материалы по начальному школьному образованию, несколько раз сходила на консультацию к школьному советнику по карьере, съездила посмотреть педагогический институт за пределами Сеула и принесла домой вступительное заявление. На этот раз мать была против. Она лучше других знала, что значит отказаться от своей мечты ради блага семьи, поскольку сама принесла эту жертву. Сейчас она почти не видела своих младших братьев – жертва, принесенная без понимания грядущих последствий и даже без возможности отказа, вызвала сожаления и отвержение, которые были такими глубокими и медленно заживающими, что эта горечь в конце концов разрушила семейные отношения.
Юн Йонг настаивала, что дело не в этом. Она говорила, что собиралась стать телевизионным продюсером, не до конца понимая, что же это означает. Что на самом деле ей с детства нравилось читать младшему брату и сестре книжки, помогать им делать уроки, рисовать и делать с ними поделки и что профессия учителя подходит ей больше.
– Ты же сама говорила, мам, это отличная работа. Приходишь с работы рано, каникулы, стабильность. И потом, я буду учить маленьких детей, которые живые и невинные, как молодые листья! Это же здорово! Хотя я уверена, что буду много на них кричать.
Юн Йонг подала документы в тот институт, в который ездила, и ее приняли. Ей дали место в общежитии. В день переезда мать дала ей какие-то вещи, нужные для общежития, и несколько советов, которые двадцатилетняя дочь, переполненная едва сдерживаемым радостным возбуждением, пропустила мимо ушей. Вернувшись домой, мама положила голову на опустевший стол Юн Йонг и долго плакала. «Она все еще ребенок. Я не должна была отпускать ее из дома так рано. Я должна была отправить ее туда, куда она действительно хотела. Я не должна была заставлять ее поступать, как я». Чжи Ен не могла понять, жалеет мама свою дочь или себя в молодости, но, как могла, старалась ее утешить.
– Ну она правда хотела учиться в педагогическом. Она даже спать ложилась со школьными брошюрами. Смотри – вон они все рассыпаются.
Только посмотрев на потрепанную брошюру с рассыпающимися страницами и загибающимися углами, мама перестала плакать.
– Ты права.
– Ты что, растила ее двадцать лет и так ее и не знаешь? Думаешь, ее можно заставить сделать что-то, чего она не хочет? Она так решила, потому что действительно этого хотела. Так что не грусти.
Мать вышла из комнаты, ощущая, что с ее плеч упал тяжелый груз. Чжи Ен, оставшись одна в комнате, которая стала непривычно пустой, чувствовала себя в таком восторге, что, кажется, могла взлететь к потолку. У нее никогда раньше не было отдельной комнаты. Она решила, что должна скорее избавиться от стола сестры и поставить себе настоящую кровать. Она всегда хотела кровать.
Поступление Юн Йонг в институт стало счастьем для всей семьи.
Отец в конце концов согласился уйти на раннюю пенсию. Он мог проработать еще много лет, но мир слишком сильно изменился. У каждого чиновника теперь был компьютер, но отец, как представитель докомпьютерной эпохи, мог печатать только одним пальцем. Он заполнил все необходимые формы пересчета, необходимые для начисления пенсии, и оказалось, что он получит очень приличную сумму компенсаций. Тогда он заявил, что пришло время «второго акта» его жизни, который стоит начать, пока не стало слишком поздно. Но даже Чжи Ен, которая не очень понимала в жизни, казалось, что уйти с работы в то время, когда один ребенок только что поступил в институт, а двое других могут только поглощать родительские деньги, довольно рискованно. Чжи Ен нервничала из-за этого, но ее мать не спорила, не дергалась и не отговаривала отца.
Отец решил, получив компенсацию, начать какой-нибудь бизнес. Один из его коллег, вышедший на пенсию примерно тогда же, начал торговый бизнес с Китаем в компании своих друзей и предложил отцу присоединиться. Отец рассказал маме, что собирается инвестировать в этот бизнес бо́льшую часть компенсации, но она внезапно очень резко воспротивилась.
– Ты так тяжело работал, ты содержал семью из пяти человек. Мы так тебе благодарны. Теперь пришло время жить для себя. Возьми эти деньги и поживи для себя. Я не хочу больше слышать ни слова про этот Китай. Как только ты туда инвестируешь, я с тобой разведусь.
Родители Чжи Ен не особенно проявляли любовь друг к другу, но минимум раз в год они уезжали вдвоем в какую-нибудь поездку и время от времени позволяли себе провести вместе вечер, сходить в кино или в кафе. Они никогда не ссорились в присутствии детей. Когда нужно было принимать какое-то большое решение относительно всей семьи, мать давала осторожные, тактичные советы, и отец обычно следовал им. Единственным решением, которое отец за двадцать лет принял единолично, был этот выход на пенсию, и теперь, когда он, ухватив волну, собирался инвестировать в бизнес, между родителями разверзлась непреодолимая пропасть.
Это напряжение между ними было все еще ощутимо, когда однажды, собираясь выйти из дома, отец рылся в шкафу в поисках чего-то. Он спросил, «где это», и мать, вынув из ящика, протянула ему синий кардиган. Он спросил, «где еще вот это», и она отыскала ему пару черных носков. Когда он попросил «дать ему эту штуку», она принесла ему его наручные часы.
– Я знаю тебя лучше, чем ты сам, – сказала она, пока он застегивал часы на запястье. – Есть вещи, в которых ты силен, но это не коммерция. Оставь ты этот китайский бизнес.
Отец оставил китайскую идею, но сказал, что откроет свой бизнес. Мать продала квартиру, которую купила в качестве инвестиции и сдавала в аренду, получив довольно большую выгоду. Добавив эти деньги к компенсации мужа, она купила место на первом этаже недавно построенного коммерческого центра. Цена была немалой, учитывая, что здание стояло не на проезжей дороге и его расположение было не самым удачным, но мать все равно решила, что это неплохое вложение. Она рассчитывала, что потрепанные кварталы вокруг центра скоро снесут, а на их месте построят многоквартирные дома, и лучше заранее купить место в новом здании, чем потом арендовать помещение за большие деньги. Все равно им нужно было помещение для открытия бизнеса.
Первым заведением, которое они открыли, было маленькое кафе, где варили куриную похлебку. Такие кафе были очень популярны в те дни, и их клиенты выстраивались в очередь на улице. Но этот успех был недолгим. Они не потеряли деньги, но им не удалось много заработать, потому что отец решил открыть вместо кафе гриль-бар. Это был такой бар, где подавали жареных цыплят. Отец, привыкший работать с девяти до пяти, начал быстро сдавать из-за долгих часов тяжелой работы, и этот бизнес пришлось прикрыть из соображений его здоровья. Следующим предприятием было открытие маленькой пекарни по франшизе, но количество этих пекарен было каким-то бесконечным и точно такая же открылась у них буквально через дорогу. Все эти пекарни довольно быстро позакрывались, потому что бизнес шел вяло. Отец продержался дольше других, потому что ему не надо было платить аренду, но и он признал поражение, когда неподалеку открылось большое кафе-пекарня.
В последний школьный год Чжи Ен атмосфера в доме была такой же напряженной, как это было с Юн Йонг. Занятые попытками удержать бизнес на плаву, чтобы обеспечить детям будущее, родители упускали из виду их настоящее. Весь выпускной год Чжи Ен прошел в стирке и глажке школьной формы для себя и для брата, в готовке школьных завтраков, в помощи брату с домашними заданиями и в собственной учебе. Иногда, когда она падала с ног от усталости и была готова все бросить, ей помогала ободряющая фраза Юн Йонг. «Если ты поступишь в институт, то похудеешь и найдешь себе парня». Эта фраза действительно вдохновляла, потому что с самой Юн Йонг так и вышло – в институте она действительно похудела и нашла себе парня.
Когда вступительные экзамены были позади, Чжи Ен задумалась, смогут ли родители оплатить ее обучение. Она осторожно обсудила вопрос выручки, здоровья отца и состояния банковского счета с матерью, которая забежала домой, чтобы приготовить еду Чжи Ен и ее брату. Чжи Ен опасалась, что вопрос денег может вызвать у мамы слезы или что она скажет, что Чжи Ен придется самой платить за обучение. Но мама разрешила все ее страхи пятью словами: «Ты поступи, а там разберемся».
Чжи Ен поступила на факультет искусств и гуманитарных наук сеульского университета. Никто из семьи не пытался повлиять на ее будущий выбор, так что это был чистый результат ее собственного решения и всех необходимых подготовительных шагов. Мама очень честно сказала ей, что у них есть деньги на оплату первого года учебы.
– Если дела за год не изменятся, мы продадим дом, или магазин, или еще что-нибудь придумаем. Но тебе не надо волноваться и за следующий год.
В день выпуска Ким Чжи Ен в первый раз напилась. Ким Юн Йонг позвала младшую сестру и еще двух знакомых выпить соджу, которая показалась Чжи Ен на удивление сладкой и вкусной. Она пила рюмку за рюмкой, пока не отключилась, и Юн Йонг пришлось практически принести ее домой. Родители только покачали головами, глядя на то, как Юн Йонг совращает маленькую сестренку, но почти ничего не сказали самой Чжи Ен.