Хайль, Адольф

Часть 1. Академический художник

Глава 1

В Вене, ближе к вечеру, прячась от тяжёлого ливня, зайдя в тихое шахматное кафе, вы можете
взглядом отыскать столик у окна и увидеть за ним сутулую спину, в тусклом свете ламп
склонившуюся над доской, подперев голову рукой. Это сижу я - Адольф, академический
художник. Если вы не еврей - я могу предложить вам сыграть со мной партию.

Глава 2

В мае 1911 года молодой Адольф, засидевшись за одной из шахматных партий, пришёл в себя
только с наступлением глубокой ночи. Азарт от игры начал постепенно слабеть и мужественное
лицо с выражением распятого Христа медленно возвращалось к жизни. Впалые глаза Адольфа
обнаружили себя в окружении молчания и остатков какого-то недоеденного морковно-капустного
блюда. Как выяснилось позже, соперник покинул Адольфа, возмущенный его неприлично долгим
обдумыванием позиции.

Ещё какое-то время перед глазами Адольфа болезненно мелькали буквы и цифры: «g6», «Qd2»,
«Bf5». Разогнув спину, он увидел по крайней мере несколько человек, проводивших остаток ночи
в кафе. Адольф начал думать, что пора бы уже бросить эту шахматную лихорадку, пока она не
засосала его полностью, но ход его мыслей прервала низкая фигура в штопанном костюме,
которая резко вынырнула из тёмного угла помещения. Стоило человеку приблизиться к столику,
как Адольфа резко придавил запах нечистот и навоза. Теперь к молодому художнику потянулась
рука с толстыми пальцами и грязными, плохо обрезанными ногтями. Впрочем, Адольф сердечно
её пожал, почувствовав, как один из заострённых ногтей царапнул ему ладонь.

- Август, странствующий художник, - представился Адольфу бродяга с уродливыми руками, - не
желаете-с купить картинки?

С этими словами человек протянул ему несколько акварелей, на вид походивших больше на
детские каракули. Разумеется, Адольф не стал бы тратить свои последние деньги на
спонсирование этого уродства, а потому в мягкой форме отказал Августу. Тот сел напротив и стал
волнистым ногтём соскребать краску с фигуры чёрного короля. Лицо человека подхватил тусклый
свет настольной лампы и теперь Адольф мог рассмотреть его получше. Это был мужчина
пятидесяти лет, чёрные волосы которого были покрыты толстым слоем пыли. Тёмная щетина
заметно контрастировала с мертвенно-бледной кожей. Что примечательно - у человека на виске
сияла еле прикрытая волосками большая вмятина, будто от выстрела. Заметив объедки
вегетарианского блюда Адольфа, глаза Августа начали искриться голодом, а рот болезненно
искривился и обнажил битые зубы.

- Значит, вы тоже художник? - спросил Адольф, неприязненно поглядывая на бумажный свёрток с
работами бродяги.

- Да. Вам нравятся мои картины?

- Я бы не назвал ваши каракули картинами, любезный. Такая мазня скорее сгодится, чтобы зимой
растопить печь.

Бродяга ничуть не обиделся, только задумчиво почесал вмятину на виске.

- Посмотрел бы я на ваши работы, - с улыбкой парировал Август.

- Простите, но я академический художник. Про искусство модерна можете читать лекции
пьяницам на помойке, а к нормальным людям не лезьте вы с такими вещами.

- Так вы обычный обыватель...

- Послушайте, товарищ, - не выдержал Адольф, - у меня нет ни малейшего желание тратить на вас
свой ораторский талант. Хотите шляться по улицам и продавать свои художества до конца жизни -
шляйтесь. А теперь доедайте мой ужин и проваливайте отсюда.

- И чему только учат сейчас молодёжь в художественных академиях, - с негодованием протянул
Август и удалился, прихватив объедки Адольфа с собой на улицу.

Глава 3

Оказавшись в одиночестве, Адольф почесал усы и встал из-за стола.

- Да он, должно быть, пьян! - воскликнул Адольф, начиная привыкать к оставленному бродягой смраду,
через который только сейчас начал прорезаться запах алкоголя.

Как оказалось, бродяга забыл на полу одну из своих картин. На ней были простенько изображены
в уродливых геометрических формах четыре девушки, сидевших в каком-то саду. Лица одной из
них не было видно, в то время как остальные направили свои вздутые глаза вниз, будто стесняясь
взгляда кого-нибудь извне. Обтерев об эти каракули туфли, молодой Адольф вышел на венскую
улицу. Чёрное небо Австрии тисками жало друг к другу узкие улочки, заполненные плотным
седым туманом. Пара-тройка фонарей ещё горели приплюснутым янтарным огнём где-то вдалеке.
Под таким нависшим кофейным полотном возвращались к себе пьяницы из публичных домов.
Когда Адольф свернул на плохо освещённую тесную улочку Шпиттельберггассе, то его взору
открылась поистине омерзительная панорама: из окон, выходивших на узкий переулок, к Адольфу
вылезли, как черви во время дождя, пухлые, покрытые щетиной руки проституток. В огнях
комнатных ламп засверкали шершавые щёки уже далеко не молодых женщин. Они перегнулись
через подоконник и взглядом зазывали Адольфа зайти к ним. Чем дальше он пытался пройти, тем
ниже эти женщины нагибались к нему, покрывая его всяческими непристойными выражениями.
Одна проститутка так сильно кричала, что у неё изо рта выпала вставная челюсть.

- Какая порочность! - негодовал Адольф, - Как же омерзительна продажность любви этих женщин,
без задней мысли возьмут в рот что угодно за несколько крон!

Проживал Адольф в мужском общежитии Маннерхейм, по адресу Мельдеманштрассе 27, что на
окраине Вены в промышленном районе. За 10 крон в месяц Адольф получал маленькую комнатку
в шестиэтажном здании, оснащённом светом и паровым отоплением. В каждой комнате стояла
кровать, стол, вешалка и небольшое зеркало. Адольф, как постоянный жилец, мог рассчитывать на
смену белья раз в неделю.

Адольф , быстро проскочил к себе, оставшись незамеченным хозяйкой общежития. Ею являлась
фрау Шнайдер, иссохшая старуха 49 лет и, как предположил Адольф, с польскими корнями. У
хозяйки были очень грубые черты лица, нос с лишним жирком и красноватые белки глаз. Фрау
Шнайдер вызывала у Адольфа только отвращение, причиной которого, не в последнюю очередь,
был её ломанный немецкий.

Войдя в помещение, Адольф в который раз с улыбкой взглянул на стены комнаты, плотно
заставленные его акварелями. Красоту работ молодого художника не мог перебить даже запах
керосина, витавший в воздухе. Заперев свою дверь на замок, Адольф пальцами быстро нащупал
выключатель электрической лампы. В свете яркой желтизны картины приобрели едва видимую
золотую каёмку. Адольф присмотрелся к одной из картин повнимательнее: по зданию
Придворного оперного театра семенил ножками жирный клоп. Ловко ухватив его за тельце,
Адольф победоносно насадил его на иголку, как трофей. Когда развлечение ему надоело, то он
безразлично бросил свою игрушку в угол комнаты. На табуретке, у кровати, стоял недоеденный
обед - молоко и хлеб. Позавтракав, художник накрылся одеялом и отошёл ко сну, в последние
мгновения сознания ловя лбом утренние лучи.

Глава 4

Проспал Адольф Наполеоновским режимом - 4 часа. Узкая полоска неба, пробивавшаяся через
замутнённое окно, была залита белым сиянием утреннего солнца. Он спустился в библиотеку
общежития, вмещавшую в себя два читальных зала, и глазами начал искать томик Гёте или
Шекспира. На удивление, Адольф оказался не единственным жаворонком-книгочеем: многие уже
вылезли из своих кроватей и сидели тут, читали свежую прессу, пили кофе, пока художник
задумчиво бродил меж книжных рядов. Ему подвернулся под руку «Дон Кихот» Сервантеса и он
принялся с жадностью его листать. Надо сказать, Адольф не был начитанным человеком, а потому
в последнее время он стремительно пытался заполнить пробелы своего культурного развития. Так
Адольф глазами елозил по Сервантесу и медленно отходил от сонливости. Он ещё не знал чем
ему забить день - заказов пока не поступало. Думал сходить к Моргенштернам, но сейчас
сильного желания встречаться с жидами у Адольфа не возникало. Зачесав чёлку на правую
сторону, он решил испытать своё счастье и попытаться завести новые знакомства с другими
художниками.

Его путь лежал через парк Пратер. Для Адольфа эта прогулка закончилась негативными эмоциями:
дело в том, что, несмотря на раннее утро, тут он обнаружил ненавистное ему столпотворение
народов - иммигрантов со всей Европы, заполонивших Вену. Пара влюблённых жидов заливались
на скамейке смехом без причины - Адольфу это было отвратительно, так как он считал это тратой
времени и жизни. Ему приходилось пробираться, плечами распихивая бесчисленное количество
иммигрантов, таящих на глазах в плотную серую массу. Дышать одним воздухом с ними было
невозможно - они уже привыкли к зловонию, а Адольф не собирался отвыкать от чистого запаха
старой Вены, теперь вынужденную терпеть своих нищих соседей. Чуть ли не задрав нос к самому
небу, художник сумел выбраться из этого стада и свернуть на более спокойную улицу.
Издалека Адольф заметил кафе, зажатое игристыми красками растительности различных оттенков
зелёного. Изумрудные лужайки были утыканы в редких местах пёстрыми цветами. Перед озером
стоял художник с мольбертом и старался точно запечатлеть оттенок воды в бликах австрийского
солнца, делая широкие мазки лазурью по холсту. У самого золотистого берега в пене валялись
коряги. Казалось, в такой палитре любой эстет мог утонуть, что говорить про Адольфа. Кафе
располагалось на открытой веранде, повёрнутой к озеру. Завсегдатаями здесь выступали
художники, мирно тянувшие свой день в окружении видов старой Вены. Адольф сразу приметил
белоснежные руки своего знакомого - Вендэля, они с ним встречались как-то раз. Вендэль входил
в ту самую художественную «тусовку», которая каждый раз сквозь пальцы ускользала от Адольфа,
как бы он не старался пробиться туда, проявляя всю свою настойчивость и харизму. Кажется,
белёсые зубы солнца сегодня определённо улыбались Адольфу, так что попытаться ещё один раз
явно стоило.

- Хайль, Вендэль! - поприветствовал художника Адольф.

- Хайль, Адольф! Давно не виделись. Как успехи? - с этими словами Вендэль протянул Адольфу
свою руку, немного испачканную красной краской между пальцев.

- Более чем! Теперь могу работать в своё удовольствие, в деньгах пока нужды нет.

- Я вижу ты сработался с Моргенштернами. Да ты и выглядеть стал лучше. Приятно видеть
здоровый цвет кожи.

- Да, с жидами можно вести финансовые дела. Теперь на нищету не приходиться жаловаться.

- И над чем же ты сейчас работаешь?

- Я покажу тебе при случае.

- А я тут на днях начал экспериментировать со стилем. В этом мне помог мой хороший знакомый -
скоро ты с ним познакомишься.

Адольф был вне себя от счастья. Вендэль сам хочет познакомить его с другим художником. Но
радость Адольфа длилась не долго. Вендэль принялся разворачивать бумажный свёрток, который
он держал между ног. Из него показался кусочек рамы. Когда с верёвкой было покончено, то на
свет тут же вылезла и сама картина.

- Ч-что это? - в ужасе спросил Адольф, выпучив глаза.

В руках Вендэль держал смазанное изображение обнажённой женщины. Её оттопыренный зад,
повёрнутый к зрителю, будто бы подтёк и растянулся на половину холста. Посередине лица, если
этот овал можно было так назвать, были нарисованы два огромных куска мяса - губы, сразу
переходивших в раздутые белки глаз, натянутых на макушку. В них сияли две чёрных точки - одна
больше, другая меньше. Руки были заведены за спину, от чего фигура напоминала курицу с
нездоровым фиолетовым цветом кожи.

- Тебе нравится? - с гордостью за свою работу спросил Вендэль.

- Вендэль! Да ты должно быть шутишь...

- Ничуть. Эту проститутку я написал вчера. Здесь мне удалось запечатлеть максимально ёмко всю
суть её натуры.

Бледный Адольф еле держался на ногах.

- Проститутку? - прощебетал он.

- Да. Между прочем, вполне интеллигентная женщина.

- Вендэль, товарищ! Мне что, нужно оживить Рафаэля, чтобы он научил тебя пользоваться
кисточкой?

Мысль Адольфа прервал вдруг появившийся из неоткуда запах навоза.

- А! Хайль Август! Позволь тебя познакомить с Адольфом.

Обернувшись, Адольф увидел своего вчерашнего собеседника. Уродливые ногти никуда не
делись.

- Хайль, Адольф, - сердечно протянул руку Август.

Было видно, что пьяница его не признал с похмелья. Адольф не посмел при Вендэле не пожать
руку Августу, однако с этого момента и до конца разговора дышал он исключительно через рот.

- Август - наша восходящая звезда, - начал Вендэль, - его новая выставка пользуется колоссальным
успехом. Не припомню, как она называется?

- Последнее слово, - гордо выручил друга Август.

- Вот оно! Последнее слово в искусстве! Август открыл нам глаза. Признаться, я сам не до конца
постиг его стиль, но, мне кажется, у меня уже совсем не дурно получается. Август, товарищ,
взгляни на мою последнюю работу.

Август бросил секундный взгляд на вздутую шлюху.

- Да! Это изумительная работа!

Сейчас Адольф готов был проучить этого навозника. Из последних сил он сдерживал своё
негодование.

- Очень жаль, что Адольф не смог оценить мою работу.

- Правда? - удивился Август, - Мне кажется, что вы не достаточно к ней присмотрелись.

- Вы же сами на неё смотрели меньше секунды! - закричал Адольф.

Видя, как Адольф кипит от злости, Август взял на себя заботу успокоить ситуацию.
- Не горячитесь вы так. Это всего лишь хорошо надрессированный вкус. Скоро и вы научитесь.

- С чего вы взяли?

- Это неизбежно. Времена меняются. Вы же не хотите отстать от моды?

- Нет! Я не хочу отстать от моды! Мне необходимо сделать признание, господа. В возрасте пяти
лет я чихнул и расплескал краску по холсту, за что получил тумаков от отца. С тех пор в моём
сердце закрыт путь к истинному искусству. Отец не оценил того, что я пытался изобразить на
холсте тогда. Он не смог увидеть глубину, ах, несчастный обыватель! Но клянусь вам, господа. Я
пытаюсь... Пытаюсь полюбить эти каракули всем сердцем. Каракули, которые каждый ребёнок
сможет повторить и спустить с молотка, обеспечив себе безбедное существование, в то время как
старик Рембрандт сдох в нищите. Неслыханный дурак! Да, старик просто не знал как надо
правильно писать шедевры. Клянусь вам, господа! С этого дня я продам свой костюм. Куплю себе
вот эти два дивных дырявых мешка, висящих на господине Августе, и буду шататься по помойкам,
продавая свою мазню, чего бы мне это не стоило! Вместе мы распространим настоящую красоту,
откроем наконец-то стаду глаза!

Все молчали.

- Вы закончили? - спросил Август.

- Конечно нет! Ещё, даю слово, ни минуты моей жизни не пройдёт в трезвом состоянии. Я считаю,
что нужно брать пример с вас во всём.

- А теперь, если позволите, я вам отвечу. Позвольте узнать, сколько лет присасывались вы к
венской кормушке заказного художника? Да вы хуже проститутки. Одна из культурных столиц
мира пережевала и выплюнула вас, как полуфабрикат. Я следил за вашим разговором с
господином Вендэлем какое-то время. Вы любитель подсаживаться в кафе к другим художникам,
верно?

- Бросьте, вы не могли за нами наблюдать так долго, оставаясь незамеченным. Я бы непременно
почувствовал запах навоза.

- Всей вашей настойчивости не хватит, чтобы пролизать путь к вершине. Вам подсказать дорогу к
Олимпу? Вы устарели и оказались на обочине. Теперь вам подобных называют не художниками -
ремесленниками. С такими я сталкивался неоднократно. Вам не даёт ваша врождённая любовь к
чертёжной точности и шагу отклониться от привычного маршрута. Вы сами загубили в себе полёт
эксперимента, за это вымещаете злобу на настоящих художников.

- А ведь верно, - подхватил Вендэль, - Адольф, да ты послушай! Не ты ли говорил, что тебя не
приняли в академию, отправив учиться на архитектора.
- Теперь всё встаёт на свои места, - победоносно закруглялся Август, - Адольф, вы остались не у
дел. Времена меняются и для вас нет больше места. Вы были жестоко выкинуты судьбой на
обочину жизни. Смиритесь.

- Послушайте, эти разговоры могут произвести впечатление на ваших выставках. Красивыми
словами вы не обманите природу. Есть лишь красота и уродство. Человека в здравом уме вы не
заставите думать, что уродство - это красиво, а красота - это уродливо. Свою софистику
придержите для таких же дегенератов. Но скоро всё встанет на свои места - история нас рассудит!

- История нас рассудит, - согласился Август.

На этом моменте мы оставим нашего Адольфа в покое.

Часть 2. Польский вопрос

Молодой Адольф всё меньше работал и всё больше с головой погружался в политические
раздумья. Кисть не лезла в руки. Теперь, как ему казалось, у него была куда более значимая цель.
Эти годы Адольф почти не выходил из болезненного состояния. «Быть или не быть?» - шептал он
себе слова Гамлета, с каждым днём почти проглатывая последние три слова. Боль немецкого
народа изрезала изнутри его сердце на куски.

- Меня ждёт блистательная политическая карьера!

Произносил он эти слова совсем неуверенно. Адольф разрывался между жизнью художника и
политикой. Политика - не зло, о котором так любят говорить деятели искусства. Адольф это ясно
понимал. Но чувствовал, что жребий выпал именно ему и отвергнуть судьбу он права не имеет.
Однако политика забирает всё: силы, молодость, время, творческую энергию. Она выжимает из
тебя всё до последней капли, стирая твои мышцы в мясистый порошок. И всё для того, чтобы ты
стал сильнее. Взял ответственность на себя.

- Я художник, а не политик. Когда польский вопрос будет решён, я хотел бы закончить свою жизнь
как художник.

Именно эти слова твердил он себе, каждый раз обманываясь. Он теперь не простой художник. У
художника есть свобода - ему ни перед кем не совестно. Когда же художник попадает в политику -
он берёт ответственность за чужие жизни на себя и действует согласно своему сформированному
вкусу. А вкус Адольфа был изумителен. Но на этом далеко уйти не возможно. Если ты будешь
стоять на месте, то нация, следующая за тобой, пытающаяся сделать шаг вперед, просто врежется
тебе в спину. И тогда пеняй на себя.

Нет! Власть не даётся за утончённый вкус. Всегда приходится чем-то жертвовать, что-то отрывать
от себя ради других, даже если это приросло к тебе с самого рождения. Теперь Гитлер это отлично
понимал.

Часть 3. Его имя - Гитлер

На площади, в ночь на второе августа открылась поистине удивительная картина.

- Гюнтер! - донёсся человеческий голос из темноты.

- Это ты, Тедерик?

- Да. Что здесь делают эти картины?

- Это картины руки фюрера. Если задержишься, можешь посмотреть как они горят.

- Какого чёрта?

- Гитлер приказал собрать и уничтожить все свои произведения.

- Да, дела... видать совсем там сошёл с ума.

Солдаты весело швыряли картины на землю, ногами пиная их в кучу. Повсюду мелькали канистры
с бензином, которыми беспощадно поливали акварели. Наконец, всё было готово и вспыхнул
огонь. Картины сразу же загорелись и заиграли новыми красками, пока не начали чернеть.

- Знаешь, - с улыбкой начал Тедерик, - а ведь вон та картина с домиком вполне неплохая.

- Да, - протянул Гюнтер, - я бы может даже повесил её к себе в гостиную...