ГЛАВА 21
Кэнайна снова очутилась в прежней изоляции, посещала лекции, продолжала занятия, но ни в чем другом не принимала участия. Про ручку и карандаш никто больше не поминал, ни доктор Карр, ни кто-либо другой. Кэнайна смирилась, решив, что бессмысленно оправдываться перед студентами, хотя и знала, что молчание расценят как признание вины. В июне она написала экзаменационные работы, но и после этого оставалась у Сэди Томас, уверенная, что скоро сможет заняться поисками работы. Каждые две недели миссис Рамзей, как и прежде, посылала ей чек из Кэйп-Кри на пансион и одежду. Она писала Кэнайне, что будет посылать деньги до сентября, пока та не начнет преподавать. В июле Кэнайна получила диплом учителя и стала внимательно просматривать газетные объявления. Ей приглянулось вакантное место в деревне неподалеку от города. Она написала туда, и вечером на следующий день ей позвонил один из попечителей тамошней школы. — Мисс Биверскин, у вас непривычная фамилия, — без промедления сказал он. — Вы что, индейского происхождения? — Да, я индианка-кри, с побережья, — ответила она. — Чистокровная кри. — И вам двадцать лет? Мне хотелось бы познакомиться с вами. Не могу я зайти к вам домой? — Пожалуйста. — Она назвала свой адрес. Он явился на следующий день, вскоре после полудня.. Лет сорока, брюнет, невысокий, но мужественный. Сэди Томас ушла за покупками, и Кэнайна провела его в гостиную. Он остановился посреди комнаты, пожирая глазами стройную фигуру Кэнайны, и долго молчал. Его молчание смущало ее. Наконец он сел. - Должен признаться, не ожидал, что учительница-индианка окажется такой хорошенькой, - сказал он. - Но сперва я должен поставить вас в известность, что остальные члены попечительского совета сейчас заняты и новую учительницу должен подобрать я сам... один. Кэнайна кивнула, с тревогой разглядывая посетителя. — Так вот, — продолжал он, — если вы хотите, я хотел бы обсудить все детали в приватном порядке... В моем номере в гостинице... Я отвезу вас туда на машине. — Мы можем обсудить все, что нужно, здесь, -возразила Кэнайна. — Мисс Биверскин, - вновь начал он, - вам отлично известно, я полагаю, что школьная администрация неохотно берет на работу индианок. Но, возможно, вы готовы предложить нам нечто большее в качестве доказательства вашей квалификации, чем обычно согласны нам предложить белые девушки. Кэнайна смотрела на него в замешательстве. На лице его застыла улыбка, и улыбка эта была ненавистна ей. — Да что там, пошли, ты ведь уже не ребенок? - сказал он. — Если останусь доволен — место за тобой. — Если я не гожусь, пока вы сидите где сидите, мне не нужна ваша работа, — объявила она. — Я учительница, а не проститутка. — Благодарю, мисс Биверскин, - сказал он, снова становясь обходительнейшим джентльменом. - Я вскоре приму решение и письменно о нем вас уведомлю. Он ушел. Кэнайна даже не двинулась со стула, чтобы проводить его до дверей. Дрожа всем телом, терзаясь отчаянием и сомнениями, она осталась сидеть на своем стуле. Неужели индианки и в самом деле потаскухи, за которых их принимают белые мужчины? Или это еще одна из выдумок, пущенных в обиход, дабы подкрепить теорию расовой неполноценности? Кэнайна слишком мало общалась с людьми своей расы, чтобы ответить на такой вопрос. В это лето она писала множество писем по газетным объявлениям, но наступил сентябрь, а попытки получить место учительницы пока не увенчались успехом. Она знала, что супруга Рамзей догадываются об истинном положении вещей, но ей было слишком больно распространяться на эту тему в письмах. Она раздумывала, не поступить ли ей на работу в интернат для индейцев в фактории Мус, но вскоре отказалась от этой мысли. Индейцы считают, что белые искусны в одном, а индейцы в другом, и сочетать это невозможно. К учительнице своей расы они не питали бы никакого доверия. И без того было трудно убедить индейцев посылать детей в школу. Ее присутствие, она не сомневалась, лишь еще больше подорвет их доверие к школе. В Блэквуде, если не считать Сэди Томас, у нее не было друзей. Она могла бы обзавестись приятелями, но то мнение об индианках и в том числе о ней, которое, по-видимому, молодые люди разделяли все как один, пугало ее, и она их избегала. Возвратиться в Кэйп-Кри ей даже в голову не приходило — она все еще надеялась найти место учительницы. Но она знала также, что не может больше обременять Рамзеев и должна позаботиться о собственных средствах к существованию. Лучшее предложение, которое она получила, было место официантки за пятнадцать долларов в неделю в небольшом ресторанчике примерно в двух кварталах от пансиона Сэди Томас. От этих денег мало что оставалось после оплаты жилья и питания, но она сообщила Джоан Рамзей, что нашла работу и не нуждается больше в финансовой поддержке. О том, что у нее за работа, она умолчала. С самого начала работа эта вызвала в ней отвращение. В ресторанчике вечно околачивалась орда молодых людей; они просиживали там часами, потягивая кока-колу и почитывая комиксы. С первого же вечера они стали с нею заигрывать, перешептываясь между собой. А трое из них с места в карьер друг за дружкой пытались назначить ей свидание. В этот вечер смена ее кончилась в одиннадцать, она пулей вылетела из ресторана и побежала домой, пока кто-нибудь не увязался за ней. Задыхаясь, вбежала в свою комнатушку, и тут в глаза ей бросился диплом учителя, который два месяца горделиво красовался на стене. Она со злостью сорвала его со стены и сунула в ящик комода. Никчемный клочок бумаги. Она проработала в ресторане до самой весны. Единственным его достоинством было то, что он находился неподалеку от пансиона Сэди Томас, и, хотя за ней часто увязывался кто-нибудь из парией, ей всегда удавалось попасть домой прежде, чем навязчивый спутник успевал с помощью шаблонных приемов сколько-нибудь продвинуться по стезе ее обольщения. Она продолжала внимательно просматривать газеты, но в разгар учебного года учителя нигде не требовались. Однако в начале мая она наткнулась на объявление, где говорилось, что маленькая деревенская школа неподалеку от Кокрена ищет учительницу. В тот же день после полудня, перед началом смены, она отправила по указанному адресу письмо. И несколько дней с нетерпением ожидала почты. Восемь дней спустя пришло приглашение, Кэнайна с волнением прочитала его. В письме сообщалось, что в школе пятнадцать учеников разного возраста, они занимаются по программе всех восьми классов и ей положен оклад в сто двадцать долларов в месяц. Ее предшественница уволилась по состоянию здоровья, в настоящий момент школа закрыта. Письмо было подписано председателем школьного попечительского совета Ральфом Биком, который предлагал встретить Кэнайну на вокзале в Кокрене, если она предупредит телеграммой о прибытии своего поезда. Вечером того же дня Кэнайна взяла расчет в ресторане, наутро написала Джоан Рамзей о школе, купила билет и отправила мистеру Бику телеграмму, что прибудет завтра к концу дня. Потом купила пару новых-ирландских полотняных чемоданов — старый, подаренный Рамзеями совсем истрепался, и в нем сломался замок. Эти два покрытых пластиком, обшитых по ребрам воловьей кожей чемодана стоили около двадцати пяти долларов. Собственно говоря, такие расходы были ей не по карману, и на них вместе с билетом ушли почти все ее сбережения. Вечером она уложила вещи. Одежда и прочее добро уместилось в два новых чемодана, кроме них, набралось еще две картонки книг. На следующий день мистер Бик встретил ее на перроне. Это был низенький подвижный человек с седыми щетинистыми волосами, торчавшими из-под клетчатой кепки. Он быстрым шагом направился к ней, как только Кэнайна ступила на платформу. — Мисс Биверскин? — спросил он. — Да. А вы мистер Бик? Он кивнул, и они пожали друг другу руки. На нем был рабочий комбинезон и резиновые сапоги. Видимо, фермер. Дождавшись, пока выдали багаж, он повел ее к маленькому грузовичку, поставил чемоданы в кузов. Они сели в кабину и покатили. Окрестности Кокрена представляют собой плоскую глинистую равнину, небольшой островок пахотной земли, затерянный среди бессчетных тысяч квадратных миль лесов и болот. Многие фермы, мимо которых они проезжали, находились в жалком состоянии и выглядели совсем захиревшими. Они проделали уже немалый путь, когда мистер Бик внезапно остановил грузовичок. — Вот она, наша школа. Это была маленькая, очень старая на вид школа, стены которой покрывал потускневший от времени и потрескавшийся толь. Никогда в жизни не видала Кэнайна такого убогого школьного здания. Но это была ее школа, и она испытывала волнующее чувство радости и гордости. — Уже поздно, — сказал мистер Бик. — Осмотр помещений давайте отложим на завтра. А воя мое хозяйство, - продолжал он, кивком показывая на ферму, стоявшую у дороги примерно в двухстах ярдах от школы. Дом был невелик, но его недавно покрасили в красный цвет, и вид его говорил о большем достатке,чем на фермах, которые она видела по дороге. — Прежняя учительница жила у нас. Но вы осмотритесь здесь и, если захотите, можете поселиться у кого-нибудь еще. — Я думаю, я хотела бы остаться у вас. Он включил газ, и грузовик стал медленно взбираться вверх по разбитой, грязной дороге по направлению к ферме. Мистер Бик дал гудок, и, когда Кэнайна вылезла из кабины, на веранду вышли маленькая женщина и два подростка. Мистер Бик представил Канайне жену и сыновей, потом вместе с мальчиками отнес ее чемоданы и книги в комнату наверху. — Вы сможете начать завтра утром? — спросил мистер Бик. — Да. Он повернулся к мальчишкам. — Пошли, — сказал он. — Оповестим всех, что школа открывается завтра в девять утра. Кэнайна осталась одна и вскоре услышала, как грузовичок выехал на дорогу и, дребезжа, удалился. На следующее утро мистер Бик повез Кэнайну в школу и отпер здание. Она с охапкой книг прошла вслед за ним внутрь и с жадным любопытством быстро осмотрела помещение. В школе было темно и холодно, пахло плесенью. Единственным источником света оказались три керосиновые лампы, свисающие на проволоке с потолка. Парты были старью, испещренные глубоко врезанными инициалами. Впереди стоял стол учителя и небольшая классная доска. Центр комнаты занимала громадная железная печь. Нигде не было ни книг, ни картинок, ни географических карт. - Не ахти, - сказал мистер Бик, - но это все,что мы можем себе позволить в нашей округе. Она разложила на столе свои книги, между тем мистер Бик принес дров и растопил печь, чтобы просушить класс. Через несколько минут он ушел, и Кэнайна с волнением стала дожидаться учеников. Она услышала, как по дороге идет группа школьников, и вышла на крыльцо встречать их. Дети робко входили по одному, у каждого была корзиночка с завтраком. Школа, которая прежде казалась мрачной, как склеп, внезапно оживилась, наполнилась шумом и красками. Вся округа, по которой они проезжали, казалась бедной и запущенной, и Кэнайна побаивалась, как бы дети не оказались грубы и непослушны, но вскоре обнаружила, что они дисциплинированны и общительны. Она почитала им рассказы о животных, а во время перемены вышла с ними во двор и крутила для девочек прыгалку. Миссис Бик дала ей с собой еды, и Кэнайна в обеденный перерыв осталась с ребятами в школе. Она уже знала, как их зовут, они охотно болтали с ней о своих домашних животных, о младших братиках и сестричках, которые на будущий год тоже пойдут в школу. Кэнайне ребята понравились, и она была уверена, что тоже понравилась им. Казалось, никто даже не замечал, что она индианка. Когда после полудня занятия возобновились, раздался сильный стук в дверь. Кэнайна пошла открывать. Там стояли две женщины. — Это вы новая учительница? — спросила одна из них. — Да. — Кэнайна попыталась любезно улыбнуться. — Я миссис Картер, мать Бетти и Джека. Я пришла, чтобы забрать отсюда своих детей. — Она стояла,подчеркнуто выпрямившись, и с вызовом смотрела на Кэнайну. — Что-нибудь случилось? — спросила Кэнайна. — Вот именно! — выпалила миссис Картер. — Ральф Бик не имел никакого права нанимать индианку. Я не желаю, чтобы вы учили моих детей. Я не верю вам. И ни одному индейцу не верю! — Я тоже забираю своих детей, - сказала другая женщина. - Кинг. Фамилия - Кинг. Моих тут двое. Ральф Бик никому не сказал, что вы индианка. Мы только что узнали. Кэнайна потеряла дар речи, ее трясло. Вот он опять, этот ужасный, кошмарный призрак, который впервые вошел в ее жизнь в тот далекий вечер, когда она увидела сестру миссис Рамзей. Шатаясь, вернулась она в полутемный класс. - Бетти и Джек Картеры, оба Кинга, - медленно произнесла она, — можете идти домой. Ваши матери ждут вас у крыльца. События развернулись стремительно. На следующий день отсутствовало еще трое. Еще день спустя из пятнадцати пришло только четыре: мальчики Бика и двое других. Кэнайна вела урок как заводная кукла, старалась выглядеть спокойной, но в ней не было жизни. В этот день в четыре часа, когда уроки были окончены и ученики ушли по домам, в класс заявился молодой человек с большим фотоаппаратом. — Мисс Биверскин? — Да. — Я репортер, приехал из города. Мы слышали,что вас хотят уволить, а школу закрыть, потому что родители не хотят, чтобы в школе работала индианка. Вы что-нибудь знаете об этом? — Я ничего еще не знаю, — холодно ответила Кэнайна. — Но, по всей вероятности, это так. — Такие истории нет-нет да и случаются, - сказал репортер. - Но газеты, знаете, будут за вас. Как давно вы здесь? Кэнайна не считала нужным отмалчиваться. Она полчаса отвечала на его вопросы и успела за это время описать всю свою жизнь. Потом он спросил, можно ли сфотографировать ее. Кэнайна согласилась. Репортер ушел, и Кэнайна потащилась к себе. За ужином Ральф Бик напряженно сидел во главе стола. За все время никто не вымолвил ни слова. Кэнайна предчувствовала неотвратимо надвигавшуюся катастрофу. Она поднялась в свою комнату. Около восьми часов к школе стали съезжаться легковые машины и "пикапы". Она сидела у окна и смотрела вниз. Дверь внизу отворилась, и в сумерках она увидела, как Ральф Бик направился к школе. Кэнайна знала, что там происходит. И, не дожидаясь конца родительского собрания, знала, чем оно кончится! Около десяти вечера машины одна за другой разъехались. Свет в школе погас. Дверь внизу отворилась, и она слышала, что вернулся Ральф Бик. Спустя несколько минут он постучался к ней. Кэнайна отворила. Он стоял в коридоре, маленький, нервный человечек в комбинезоне, с бледным серьезным лицом. — Мне очень жаль, — начал он. — Я думаю, вы уже догадались, а? — Да, догадалась. — Я пытался их уломать, но они все разъярились. Даже не пожелали обсудить, может, вы бы остались здесь до июня, когда закрывается школа. Несправедливо, но что поделаешь? — Тут были репортеры. Скверное выйдет дело, коли попадет в газеты. Он протянул ей чек. — Я сказал, что мы обязаны выплатить вам полный месячный оклад. Еще три дня прожила Кэнайна у Биков, размышляя о том, что ей предпринять теперь, когда рухнули все ее планы. Бики не выписывали газет, но родственники присылали им газеты по почте, и Кэнайна прочитала целую кучу заметок и передовиц, в сильных выражениях клеймивших расовые предрассудки, из-за которых она лишилась места. Доказательства были красноречивы и излагались высоким, даже выспренним стилем, и Кэнайна не раз задавалась вопросом, что произойдет, предстань она, прося работы, перед ними в их кабинетах, а не на столь безопасном расстоянии, в лесах Северного Онтарио. Теперь Кэнайна видела себя и свое положение с такой ясностью, как никогда. Она знала, что может существовать в мире белого человека, но лишь в качестве официантки или прислуги. Другой мир, ученый и образованный, в котором нашел бы применение ее ум, а не руки, был недоступен. Оставалось два пути: поступить к белым в прислуги или же вернуться в Кэйп-Кри и снова зажить жизнью мускек-оваков, с которой она распростилась четырехлетним ребенком. Семнадцать лет, что миновали с тех пор, превратили ее в человека, которого пугало и то и другое. Она подумала об отце с матерью, которые, сидя на полу, расправляются с большими кусками мяса, хватая их руками из котелка. Подумала о парнях, завсегдатаях ресторанчика в Блэквуде, украдкой щипавших ее за бедра, когда она подавала им кофе. Ей предстояло выбрать одно из двух. Эта трагическая ошибка тянулась ровно семнадцать лет. Было бы куда лучше, если б ее не отправили в санаторий, когда ей было четыре. В санатории исцелили от одного недуга ее тело и взамен привили ее душе другой. Кэнайна знала, как она должна поступить. По происхождению, хотя и не по воспитанию, она мускек-овак и никогда не сможет стать никем иным, потому что в конечном счете все решает кровь. Через три дня после увольнения она приняла решение и за ужином сказала об этом Ральфу Бику: - Завтра утром отправляется поезд в Мусони. Вы не подвезете меня на станцию? Он молча кивнул. На следующее утро она получила в городе деньги по чеку. В одном киоске она увидела книгу Джулиана Хаксли "Человек в современном мире" в бумажной обложке и купила ее, чтоб почитать в дороге. Потом мистер Бик отвез ее на вокзал и помог сдать вещи в багаж, пока она покупала билет до Мусони. — Туда и обратно? — спросил кассир. — Только туда, — спокойно ответила она. Ральф Вик, очень смущенный, сказал ей на прощанье несколько слов, и Кэнайна осталась одна на перроне. Она с сомнением взирала на два облезлых пассажирских вагона. Возвращаясь домой на каникулы, а после каникул в школу, она ездила в заднем, более чистом вагоне, где ездят белые, полагая, что, раз она посещает школу для белых, ей можно пользоваться и правами белых. Но теперь-то она наконец узнала, где ее место. И Кэнайна медленно поднялась по ступенькам переднего вагона, отведенного для индейцев.