Записная книжка

Выражаю благодарность бете, https://ficbook.net/authors/4166764, за избежание кровоизлияния из глаз читателей. Приятного прочтения🌻

Я решил открыть дверь, ведущую на балкон, чтобы пустить свежий воздух в душную комнату. Шторка начала немного развиваться от слабого потока ветерка. Сквозь нее пробивались первые лучи утреннего солнца. На улице стояла убийственная тишина, только где-то вдали тихо слышался скрип колес трамвая, проезжающего мимо. Однако, потихоньку Москва начинала оживать. С каждой секундой становилось все громче и громче. Разговоры по телефонам, спешка, гулкий звук мотора и колес. Но сквозь всю эту суету был слышен тихий шелест позеленевшей листвы. На удивление было тепло для этого угрюмого, серого городка. Лёгкое дуновение ветерка касалось и моих взлохмаченных волос, а я смотрел на первого москвича, что вышел из ворот единственной общаги, что была в этом районе.

«Знаете, достаточно прекрасный день для Ваших похорон, отец. Вам бы точно понравилась такая погода. Мне жаль, что Вы больше не увидите Москву в таких красках». - На самом деле, мне все равно. Не гложет ни совесть, ни тревога, ни печаль, вообще ничего. Я никогда не знал отца и не имел возможности даже называть его, как нормальные дети, «папой». Считайте, я вырос сиротой, ибо матери у меня вовсе не было, а за все свои года отца удалось увидеть от силы раз десять.

Отец был достаточно нелюдимым и недружелюбным. Меня всегда волновало его отношение к жизни. Оно было странным. Все мое осознанное существование его поведение мне казалось отчужденным. Никак иначе он был в какой-то степени отшельником и старался огородиться от общества. Честно сказать, у меня было много вопросов, на которые хотелось бы получить ответ прежде, чем отец уйдет из жизни, но я бы никогда не подумал, что смерть настигнет его так неожиданно.

Чисто из-за любопытства и моего длинного носа я пошел в его кабинет. Прежде мне не приходилось в нем бывать. Для отца эта комнатка была его обитель. Он не впускал никого. Но стоило мне туда зайти, я начал задыхаться от количества пыли и грязи. На минуту отец упал в моих глазах. Казалось, он был утонченным и аккуратным человеком, но никак не таким неряхой. Все было покрыто прилично толстым слоем пыли. Я поспешил открыть старое окно, чтобы пустить в кабинет глоток свежего воздуха. Вся мебель была старой, потому показалась антиквариатом. Беру свои слова обратно, всё-таки отец был утонченной натурой. Письменный стол был завален документами, да и диван тоже. На некоторых листках застыли капли крови отца, остальное через силу убрала горничная. Кабинет был мрачным и темным. Я начал ощущать лёгкую тревогу от простого пребывания в этом помещении, но постарался отвлечь себя поисками ответов на мои многочисленные вопросы и довольно продолжительное время копался в бумагах. Отец часто возился с бумажной волокитой, потому, хоть и был тут, никогда не попадался на глаза. Он был тенью этого дома. Читать каждую бумажку мне не хватало терпения, сил и времени. Мое любопытство привлек один заманчивый нижний ящичек в антиквариатном комоде, но, к моему сожалению, он был закрыт на замок. Ключ было искать слишком геморно, потому ни замок, ни антиквариат не остановили меня, я силой выдернул этот ящик. Надеюсь, отец простит за такое, хотя это было уже неважно, ведь я и так вторгся в его «храм». Замок выдернут с корнем. Ящик был полупустым: какая-то папка с документами, истерзанная старостью записная книжка и компактный блокнот, к которому прикреплялся сточенный карандаш. Это, скорее всего, было что-то личное для отца. Для начала я схватился за документы, но как оказалось, это были вовсе не документы: листы жёлтые, где-то уже порванные. На них были чьи-то зарисовки природы, города и какого-то человека. Насколько это было возможно, я осторожно осмотрел каждый листочек и приметил полуразмазанные каракули на обратной стороне с человеческим таинственным силуэтом. Почерк был явно не отцовский, слишком уж неразборчив, но я смог прочитать и сложил по строчкам, словно пазлы, стихотворение. Отцу писали любовные записки? Что за чушь собачья? Такого не может быть. Но стих мне понравился, что я даже попытался зачитать его вслух с выражением.

Море голосов воробьиных.
Ночь, а как будто ясно.
Так ведь всегда прекрасно.
Ночь, а как будто ясно,
И на устах невинных
Море голосов воробьиных.
Ах, у луны такое, -
Светит - хоть кинься в воду
Я не хочу покоя
В синюю эту погоду.
Ах, у луны такое, -
Светит - хоть кинься в воду.
Милый, ты ли? тот ли?
Эти уста не устали.
Эти уста, как в струях,
Жизнь утолят в поцелуях.
Милый, ты ли? тот ли?
Розы ль мне то нашептали?
Сам я не знаю, что будет.
Близко, а, может, где-то
Плачет веселая флейта.
В тихом вечернем гуде
Чту я за лилии груди.
Плачет веселая флейта,
Сам я не знаю, что будет.
(С.Есенин «Море голосов воробьиных...»)

Я ещё раз глянул на очертания человека, вернее парня в возрасте примерно двадцати пяти, на обратной стороне листка. Почему-то он напоминал мне отца в отрочестве, ибо один раз увидав его старые фото, мне не позабыть то счастливое лицо никогда. Парень так искренне улыбался, что уголки моих губ на секунду невольно дрогнули. Больше подобных зарисовок я не нашел, потому перебрался за блокнот и, распахнув, огорчился вновь незнакомому почерку. Может, у отца он слишком изменился за эти года? Если бы только я мог знать о нем больше... Такое уже было не в моих силах разобрать. Отрывками в блокноте были очерки на разных языках. Русский я признал, а другой, наверно, английский или немецкий.
Долго копаться по пыльным страницам блокнота я не стал и было уже притронулся к записной книжке, как настенные старые часы пробили двенадцать часов дня. Мне надо было уже выходить. Я очень долго провозился в кабинете отца.

Буквально за пару минут все было готово. Меня слишком манила неизученная записная книжка, так что быстрым движением руки она оказалась в сумке. Я уселся в мою машину и попросил шофера двигаться на загородное кладбище. Он лишь кивнул и завел авто. А мои любопытные ручонки полезли за книжкой. Я жаждал быстрее изучить ее. На первой, ещё не разлинованной странице, скорее всего пером, выведена простая надпись: «Прошу вернуть, если я был утерян», и старый адрес отца. Теперь все сомнения исчезли. Это записная книжка принадлежит отцу. А на следующих тонких пожелтевших страницах он что-то размашисто писал. Я начал вчитываться.

«05.05.1926. Сегодня мне 16.
Странное ощущение, будто ты ребенок, но в то же время понимаешь, что в твоём возрасте некоторые идут работать от нехватки денег и нищеты.

Вечером будет празднество в честь моего шестнадцатилетия. Отец говорит, что там соберётся немалое количество стран и их детей. Во мне горит надежда, что я всё-таки осмелюсь подружиться с кем-то! Не могу не сказать, что для такого возраста меня считают устрашающей страной. Не удивительно, почему со мной не водится даже и кузнечик, которого я не могу поймать с 10 лет на заднем дворе нашего особняка. Друзей у меня не было с самого моего рождения благодаря отцу. Родители не в счёт.» - я оторвался от чтива. Эта записная книжка - личный дневник отца. Если он до сих пор существует, значит на его страницах запечатлено что-то очень важное и дорогое. Я обрадовался такой замечательной находке. Ехать было не близко, потому я должен был прочитать хотя бы половину дневника. Не оставляя больше и секунды для каких-то мыслишек я принялся опять читать. -
«Все прошло излишне хорошо! Сейчас во мне бушует буря из эмоций! Они смешались в бабочек в животе! Это так приятно ощущать!
Вечер начался тоскливо. Все только, как по сценарию, подходили ко мне, приветствовали, вручали подарок, говорили о своих приемниках, и какие могучие державы получились бы в союзе со мной, а затем уходили к банкетному столу. Первые часы мне было неимоверно скучно! К тому же, кроме назойливых старших держав, их дети начали пытаться завести со мной диалог. Я горел желанием поговорить, но все они разговаривали лишь о том, что дозволено манерами. Хоть уже были 20-е года, папа все ещё жил будто в средневековье и придерживался манерам поведения тех веков, да и остальных заставлял. Все это время мне хотелось настоящего, живого, а не этого наигранного общения. Я бродил по большой зале, постоянно отвлекаясь на бессмысленные разговоры, пока в меня не врезался мальчишка лет 10-11. Он что-то кричал, убегая от родителей перед тем, как столкнуться со мной. Мальчик завалился на бордовый мраморный пол. Я помог ему встать, и тот поспешно стал просить прощения.

- Не стоит так официально, любезный. Я не настолько стар, чтобы ко мне обращались на «Вы» маленькие дети.
- Прошу меня простить, но я не маленький! Вот сколько тебе лет?
- Хах, ты пришел на празднование моего шестнадцатилетия и не знаешь даже, сколько мне лет? - я без капли застенчивости посмеялся, а мальчик залился румянцем.
- Прощу прощения, я не по своей воле оказался на праздновании Вашего дня рождения, тем более не имел возможности узнать какие-либо сведения о Вас, - из-за моего плеча юркнула худощавая высокая женщина и схватила того под руку.
- Если вы будете так убегать, матушка накажет вас! - она подняла глаза на меня после мелких шушуканий с мальчишкой. - Прошу прощения, уважаемый! Надеюсь, мой мальчик ничего плохого не сделал.
- Нет, конечно, нет. Не переживайте, все в полном порядке. - она тяжело выдохнула и собралась уходить с ним, но меня что-то дёрнуло, и я ее окликнул.
- Мадам! Могу ли я ещё побеседовать с мальчиком? - на меня напала, будто кондрашка, трясло, как осиновый лист на ветру. В тот момент я начал осознавать, что только что выпалил. Но все ещё смотрел на женщину, хоть и немного покосившись от смущения и страха.
- Да, конечно! Мы только рады такой чести! - она что-то в который раз шикнула мальчишке.
- Приятно с Вами познакомиться. Мое имя Третий Рейх - сын Пруссии. Это моя нянюшка - Маргарет, - он поздоровался, как полагается манерам, но в точности также, как прочие. Мы стояли пару минут в неловком молчании.
- Мадам, могу ли я поговорить с Третьим Рейхом, так сказать, с глазу на глаз? - я прервал это чертовски смущающее бремя. Мадам Маргарет взъерошилась от моей фразы. - Если Вам не угодно, Вы в праве отказаться. Но зла я ему не причиню.
- Маргарет, прошу, разреши, - раздался слишком громкий шёпот мальчишки, я не смог сдержать улыбки.
- Обещайте, что вы будете соблюдать манеры! - также громко шепнула женщина. - Да, уважаемый. Прошу, если Третий Рейх не будет придерживаться манер, скажите, его накажут, - глазки Рейха засияли в лучах благодарности.
- Тогда, прошу нас простить, мы отойдем в другое место, - я взял мальчика за руку и повел в беседку на заднем дворе особняка. Кондрашка была заметна, как бы я не пытался ее скрыть. Ладони вспотели от волнения. Хотелось все бросить и убежать в неприметный уголок, там и остаться. Страшно, было чертовски страшно! Но я не мог повести себя дале, как испуганный ребенок и настроился на нужный лад. Мы вышли на улицу, где я вздохнул полной грудью.

- Так тебя зовут Третий Рейх, - я обратился к мальчишке. - Меня кстати-...
- Я знаю, как Вас зовут. Извините, не опознал ранее.
- Забудь, что говорила Мадам Маргарет. Со мной не существует никаких манер, - я постарался произнести это без дрожи в голосе и, в принципе, вышло достаточно хорошо. Мальчишка смотрел на меня и непонимающе хлопал длинными ресничками.
- Но меня отругает Маргарет и накажет за это.
- Никто об этом не узнает! Пойдем! - я опять потянул его за собой, и через несколько минут мы беседовали в беседке, оставив всякие манеры в той зале.

Рейх оказался милым, резвым и впечатлительным мальчишкой. Не таким уж маленьким, как показалось сначала. Ему 13. Увлечений не так уж много: военная техника, да и все. Но даже так он казался мне эрудированным и умным человеком для его-то возраста. С ним было приятно разговаривать. Что самое важное, на исходе празднования Рейх потянул мой рукав, будто малый ребенок, ибо был невысокого роста, и прошептал: «Придешь ко мне в гости как-нибудь?».
Я безумно рад! Это, наверно, и есть дружба? Впервые за мои 16 лет я почувствовал искреннее счастье.»

«16.05.1926. Сегодня съездил к Рейху в особняк. Я так давно не ощущал такого волнения! Его маленькая семья была не так богата, как наша, но была уютной и домашней. Хоть мать была строга к Рейху, но всё-таки очень с ним мила и ласкова. Она была таким же приятным человеком, как и ее сын. Мы с ней немного поговорили, а затем Рейх настоял на том, чтобы мы поднялись к нему в комнату. Так мы провели этот день. Он показал свой маленький музей из техники и военных кораблей, которые собрал сам. Я приметил у него много книг, а он с воодушевлением начал о них рассказывать. По его словам, мать заставляла его читать, ему не хотелось, а потом он влюблялся в это произведение. Мне все больше нравился этот мальчишка. Я безусловно был рад знакомству с ним. Он крайне разносторонняя личность, чего не скажешь обо мне.

- А у тебя есть ещё друзья? - ни с того, ни сего спросил мальчик в середине нашего разговора.

- Ну... - я замялся. - Их нет. Все детство я провел за учебой, в одиночестве из-за отца, и сейчас то же самое. Никто не хочет со мной водиться, только ищут выгодное деловое сотрудничество, не боле.
- Получается, я - твой единственный друг! Я не дам тебе грустить и чувствовать себя одиноким! - он подскочил и полный энергии так ярко улыбнулся, что казалось, мои глаза вот-вот ослепнут. Я чувствовал себя счастливо как никогда. Люблю этого мальчишку. Он заставляет меня улыбаться».

«14.06.1926. Мать свалила хандра. Она не встаёт вот уже несколько недель. Доктора раз за разом выписывают новые лекарства, которые все равно никак не помогают. Отец стал больше работать. Я постоянно сижу с мамой в госпитале. Она не может сама одеваться, питаться и в принципе что-то делать. Она сильно исхудала за это время. Мы не можем ничего сделать. Я боюсь, что матушки скоро не станет».

«20.06.1926. Сегодня ее похороны».

«24.06.1926. Не хочу совершенно ничего. Не могу думать ни о чем, кроме матушки. Мама была слишком близким для меня человеком. Отцу на нее все равно. Он даже не стал особо тратить деньги на ее похороны. Я не ел несколько дней. Время стало течь медленнее. Я устал. Устал от ожидания чего-то, от своих мыслей и слез».

«30.06.1926. Сегодня приезжал Рейх. Я никогда бы не подумал увидеть такое огорчение в его вечно озорном взоре.

- Что Вы с собой сделали? - глаза бегали по мне. Да, я похудел. Мои глаза опухли от обилия слез. А волосы лежали жирными спутанными локонами. На меня опять напала кондрашка.
- Ничего, - выпалили онемевшие от страха и стыда губы. Рейх тяжело вздохнул. Я не мог смотреть кому-то в глаза, особенно ему. Его туфли на невысоком каблуке застучали по паркету моей комнаты. Ровно на долю секунды я поднял голову и измученным взглядом посмотрел ему прямо в лицо, которое находилось в 10 сантиметров от моего.
- Мадам Маргарет, не могли бы Вы оставить нас наедине? - монотонно проговорил он, и женщина покинула комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
- Я упал в твоих глазах, да? - Рейх не ответил, а лишь обвил меня руками, заключив в крепкие объятия. Такие ласковые и нежные, похожие на мамины. А затем послышались лёгкие всхлипывания. Я больше не сдерживал дрожь и впился руками в его маленькое теплое тело, отдавшись сполна слезам.
Я не знаю, как долго это продолжалось, но все это время он обнимал меня и гладил по голове. Меня сжигает стыд оттого, что я показался Рейху в таком свете. Теперь уж точно не могу смотреть ему в глаза.

- Все выплакал? - он улыбнулся, коснулся ладонями моих щек и вытер последнюю слезинку с лица. - Ты никогда не упадешь в моих глазах. Ты мой самый лучший друг, которого я готов поддержать в любую минуту, - я кое-как криво улыбнулся на эту фразу. Хотелось плакать не от горечи утраты, а от счастья, но надо было сдержаться, ведь стыдиться ещё сильнее потом буду».

«02.07.1926. Рейх просит моего отца временно перебраться в наш особняк, чтобы позаботиться обо мне. Мне страшно».

«08.07.1926. Рейх благополучно переселился в соседнюю комнату. Теперь он проводит со мной все свое время. Мне очень жаль. Я много раз извинялся, но все равно чувствую вину, что оторвал его от дел и семьи».

«14.07.1926. Он до сих пор живёт со мной. Я почти перестал утопать в горестных мыслях о матери. Постепенно все стало возвращаться на круги своя. Я безгранично благодарю его за это. Хочу хоть как-то вернуть ему все добро, что он сделал».

«20.07.1926. Сегодня нам пришлось расстаться. Рейх уехал домой по неотложным делам. Благодаря ему я вновь занялся учебой и чтением. Теперь могу ощущать внутреннее спокойствие и лёгкое счастье».

«22.07.1926. Рейх уезжает в другую сторону, увы, не слышанную мною ранее. Отец нашел мне невесту и думает о браке по расчету. Он пригласил ее на ужин в нашем особняке. Как говорится, сначала идёт черная, потом белая полоса, и все повторяется до бесконечности. Или нет?»

«10.09.1926. Тот ужин прошел ужасно. Отец порешил о нашем бракосочетании. Моя невеста - УНР. Рейх перестал отвечать на письма. Моя жизнь медленно катится во тьму и несчастье».

«05.05.1929. Дневник был утерян при переезде в наш с УНР новый частный дом. Сегодня мне 19. У меня появилась дочка. УНР скончалась при родах. О Рейхе давно ничего не слышно. Я перестану вести этот дневник. Мне некогда, да не ребенок я уж теперь».

«05.05.1930. На пороге стоял он, Третий Рейх. Да, да, тот самый. Моему удивлению не было предела. Буквально как каменная статуя, я смотрел на его самодовольную улыбку и веселые, все ещё детские глаза. А потом сорвался с места и сковал того в объятиях. Его тело было таким же теплым. Он вздрогнул от неожиданности, но обнял в ответ.

- Прости меня, - прошептал он чуть слышно. Его голос сильно изменился. Да и сам он немного возмужал. Я впервые за последние года почувствовал счастье.
- Я счастлив, что ты жив и в здравии! - я и не скрывал радости. - Где ты пропадал столько времени?
- Я пришел просить об одолжении. Если ты позволишь мне все разъяснить, то не будь против впустить Маргарет и моего маленького сына, - я одернулся и растерянно посмотрел на мальчишку, а затем окинул ворота взглядом. Для меня он все ещё был маленьким неразумным мальчишкой. Мысленно я не мог принять такого.
- Заходите.

Из-за ворот юркнула женщина с годовалым малышом на руках. Она заметно постарела за это время. Кожа потускнела, и появились морщинки. Мочки ушей отвисали от старых тяжёлых серёжек с зелеными камнями. Я провел всех в дом и попросил позаботиться о Маргарет и ребенке. Рейх все это время молчал, будто стыдясь своих решений. Мне казалось, так и есть. Он хотел просить чего-то недозволенного. Я заварил черный чай, что мы когда-то любили пить у меня в беседке, и поставил перед гостем.

- Я жду объяснений, - Рейх по своему обычаю тяжело вздохнул. Я ждал услышать что-то страшное.
- Мы с матерью перебрались в дом родителей богатой девушки, с которой я был обучен с раннего детства, потому что после смерти отца наш доход значительно упал. Страна медленно катилась в нищету. Да и мать больше не могла выплачивать налог. Мы обвенчались с моей невестой спустя два года. Затем родился сын. После особняк сгорел дотла. Ее родители и моя мать задохнулись и умерли там. Она же сбежала к любовнику и оставила без крова над головой, но с Маргарет и ребенком на руках. За эти 3 года моя страна сильно обеднела. С экономикой творится немыслимая дикость. Голод ходит по улицам. Люди умирают. А я ничего не могу сделать, - на секунду он замолк, пока я попивал свой чай, а затем протянул мне свернутую бумажку. - Прошу, возьми Германскую империю под свое крыло.

Я подавился чаем и выплюнул половину большого глотка обратно в чашку. Рейх все держал документ на вытянутой руке. Я достаточно долго откашливался, а затем всё-таки развернул его. Он в буквальном смысле отдавал не только свою страну, но и продавал себя в рабство. Неужели все было настолько плохо? Я поджал губы и стиснул этот чертов листок бумаги.

- Ты уверен в этом? Ты все ещё ребенок и твои решения могут быть нерациональными. Подумай ещё, прошу.
- Если бы было возможно что-то сделать, я бы давно это сделал! Я пришел к тебе от безысходности! Мне нечего больше делать! - он так и не притронулся к чаю. От волнения теребил пуговицы на рубашке и вовсе не смотрел на меня. Сзади послышались маленькие шажки. Дочка спускалась по лестнице, и я поспешно обернулся.
- Па-а-ап! Поиграй со мной! Милла куда-то ушла, а мне скучно!
- Встретил даму сердца, пока мы не виделись? - Рейх посмотрел на малышку грустными глазами.
- Нет, брак по расчету с УНР. Она давно умерла, - я встал из-за стола, подхватил свою трёхлетнюю дочь на руки и уселся обратно.
- Пап, а кто этот дядя?
- Мой лучший друг. С этого дня он с одной тетей и его сыном будут жить с нами, - Рейх оживился и глянул на мое серьезное лицо. - Я не утверждаю, что подпишу договор. Мне нужно подумать, но в любом случае вы останетесь у нас.
- Спасибо. Большое спасибо, - его уголки губ дрогнули, и он криво улыбнулся. - Можешь обращаться со мной, как хочешь, но не делай зла Германии и Маргарет.
Эта фраза больная, как клеймо, зазвенела в моих ушах. Он думает, что после подписи на той бесполезной бумажке, я изменю свое отношение к нему?
- Тц, ведёшь себя как идиот! Я стану обращаться с тобой как с рабом?! Рабство в моей стране давно отменили! Тем более я даже ещё не согласился подписать эту чёртову бумажку! Не выдумывай! - я был сильно зол на его мысли. Как ему вообще такое могло прийти в голову?
- Пап, так ты проиграешь со мной? - я совсем забыл про УССР. Сорвался на Рейха, так ещё дочь все видела и слышала. Мне стало только больнее на душе. Я поставил на пол малышку и подтолкнул к выходу.
- Нет, прости, мне надо поговорить с другом о чем-то важном. А теперь иди, - я ещё сильнее подтолкнул УССР, и она зашагала маленькими ножками из комнаты. Когда дочка скрылась из виду, я подошёл к своему печальному гостю и наклонился над ним. - Не будь глупцом и выпей уже чай, пока он совсем не остыл, а я попрошу горничную подготовить комнаты для вас».

«25.11.1930. Я согласился подписать договор, немного его изменив. Территория Рейха была присоединена к нашей. Ситуация в стране заметно улучшилась за полгода. Я смог обеспечить его народ пищей и кровом. Теперь следует плотно заняться экономикой. Рейх стал моей правой рукой и разбирается с бумажной волокитой. Можно сказать, старые друзья воссоединились спустя долгое время. Мы вновь беседуем, и темы, кажется, никогда не исчерпаются. Мадам Маргарет стала третьей горничной в доме. Германия и УССР под ее надзором. Я за них не переживаю. Я вновь чувствую душевное спокойствие, но только с Рейхом что-то происходит. Он сам не свой последнее время. Таит что-то от меня».

«11.09.1932. Все пришло в свое русло. Я давненько не видел Рейха таким веселым и энергичным. В моих глазах он резвится мальчишкой, хоть ему было уже 19. Милый и маленький мальчишка, который постоянно играется с детьми и сам кажется их старшим братом. Я счастлив, однако, приметил, что он носит бинты на руках, а кисти заполонили царапины. Он отказывается мне что-либо говорить и увиливает от темы».

«13.07.1934. С Рейхом точно что-то происходит. Недавно я нашел его на кухне в луже крови. Пульса почти не было, а дыхание было тихим и неприметным. Он бы скончался там, если бы не скорая, что я вызвал впопыхах. Рейх сейчас в госпитале на реабилитации. Маргарет проводит каждый день с ним. Я стараюсь навещать, но из-за отсутствия «правой руки» работы прибавилось в разы больше. Дети остались на Миллу - одну из горничных».

«17.07.1934. Меня мучает бессонница который день. Волнение не даёт покоя. Рейх все ещё в больнице. Я каюсь и сильно сожалению, но меня тянуло в его комнату. С некоторых пор он никого туда не впускал, редко только Маргарет. Меня, честно говоря, сильно настораживал этот факт. Комната не была закрыта на ключ, потому я без усилий вошёл к нему прошлой ночью. Комната была мрачной и даже как-то бросала в ужас. Моему телу вспомнилась кондрашка. По спине сбежала капля холодного пота. За мной как будто кто-то исподтишка наблюдал. Мне стало тревожно, но я не отступил. Прежде всего, сначала, не прикасаясь к мебели и вещам, внимательно осмотрел помещение. Ничего необычного не приглядев, я стал ворошить в шкафу, комоде и добрался до стола. Ящички были набиты бумажками доверху, только вот два отличались содержимым от остальных. В первом я отыскал старую черную тушь с наполовину сломанным пером и большую папку с рисунками и обрывками со стихами, написанные одни на русском, другие на немецком. Я рассмотрел все вдоволь. Рейх прекрасно рисовал. У него было невероятное количество набросков с природой, немного улиц города, детьми и мной. Половина из рисунков была моими портретами. Мне стало больше, чем на капельку, не по себе. Это скорее вселяло страх, чем удовлетворение или что-то в этом роде. От стихов я тоже был без ума. Прочитав довольно немалое число, у меня сложилось впечатление, что они были обращены к одному и тому же таинственному лицу.
Я перебрал всю папку и с неким восхищением положил ее обратно. Во втором были бинты, много бинтов: и старые, и ещё не использованные вместе с конвертами для писем. Я достал оттуда все бинты и обратил внимание на конверт и железную коробочку из-под леденцов с бритвой рядом. Конверт не запечатан, да ещё и с моим именем. Первым делом я полез в адресованное мне письмо. Он был разрисован, набит бумагой. Я достал все содержимое. Там было ещё больше моих портретов. В душе похолодело. На обратной стороне каждого листка был написан стих. Некоторые совпадали с теми, что я читал на обрывках. И все это было адресовано мне. На долю минуты я застыл, держа в руках все это. Но потом раскрыл последний свёрток из бумаги. Это было письмо, как не странно, тоже мне. Я сидел на полу и дрожащими руками держал все секреты Рейха, о которых он так упорно отказывался говорить вслух.

»...Ты мне не друг, ты мне не брат, никогда не был им и не будешь. Я ненавижу себя за это. Мне так горько на душе от мыслей, что так не должно быть в природе априори. Но с этим чувством мне не удаётся совладать. Прости, я не могу и не хочу так жить. Позаботься о Германии, умоляю.
Я люблю тебя»

Ком встал в горле. Бросило в холод. По спине стекла третья река холодного пота. Мне было правда мерзко, но это же был Рейх. Я не мог просто взять и отвернуться от него из-за каких-то пары слов. Из-за этого чувства он хотел наложить на себя руки. Из-за меня. Это произошло все из-за меня.

Я пролил много слез от этой мысли в ту ночь, как девчонка. На коробочку я даже и не посмотрел, но догадывался, что там. Это были вовсе не конфеты, а возможно, лезвия для бритья, которыми он наносил себе увечья. В тот момент я чётко начал понимать, отчего появились бинты, отчего синяки и царапины, отчего странное поведение, отчего и мое волнение. Это я должен был просить у него прощения. Это я во всём виноват».

«21.07.1934. Рейха выписывают. Я не знаю, что дальше делать».

«23.07.1934. Мы поговорили об этом. Я не знаю, что чувствую. Просто все эмоции скомкались, как охапка старых ниток. Нет, знаю. Чувствую себя пустым. Я ужасен. Мне 22 чертовых года, а я веду себя, как дурной мальчишка. Мне следует больше приглядывать за Рейхом, а не заниматься самобичеванием».

«30.07.1934. Я перебрался несколько дней тому назад в комнату к Рейху. В нынешнем положении это достаточно смущающе, но не нашел иного варианта стечения событий, ибо таким образом я смогу приглядывать за ним в полной мере. Думал, тогда мы начнем вновь, как прежде, беседовать за чашкой черного чая, но Рейх словно онемел. Он отказывается разговаривать с кем-то просто так, только по нужде. Он не то что больше не желает со мной обсуждать разнообразные темы, а разговаривать в принципе. Он даже перестал играть с Германией после больницы. Теперь Рейх проводит время сутками в своей комнате, и я с ним. Он пишет и рисует до тех пор, пока настенные часы в нашем доме не пробьют 12 ночи. Я не знаю, что делать с этим мальчишкой. Но он хотя бы перестал наносить себе увечия лезвием, что, несомненно, внушает каплю спокойствия».

«10.08.1934. Ложь, ложь, все это было ложью! Он говорил, что чувствует себя лучше. Он говорил, что все хорошо, черт возьми! Так почему же это происходит?!
Я проснулся вчера, когда было уже далёко за полночь, от скрипа ступенек лестницы. Никак иначе кто-то спускался по ним на первый этаж. Рейха не было в постели. Я подскочил от мысли что, кто-то проник в дом, а он пошел на звуки. Бесшумно побежал через весь второй этаж на первый в чем спал, прихватив походный ножик, что всегда был в кармане рабочей униформы, так сказать, на всякий случай. Я медленно подкрадывался к кухне, с которой доносились тихие шорохи и всхлипы. Но только стоило выглянуть в щель, как можно было увидеть этого плачущего мальчишку. Этого плачущего мальчишку с трясущимися окровавленными руками. Он тянулся к ногам, чтобы сделать ещё пару неглубоких порезов, но буквально перед носом я выхватил нож. Правда, ухватился за лезвие. Рейх посмотрел на меня тогда заплаканными, испуганными глазами и отшатнулся на пару шагов. Мое лицо было таким обозленным? Но с таким же темпом, как и он, я подошёл к нему.

- Если ты не хочешь помощи, не хочешь моего понимания, не хочешь доверять кому-то, то тогда зачем ты здесь? - я даже и сам не понял, что сказал, пока всматривался в его лицо.
- Пхах, - он наигранно посмеялся. - Не будь таким самонадеянным. Ты мне никто и зовут тебя никак. Сгинь.
- Рейх, прекрати! Живо пошли в ванную комнату все перевязывать! - я потянул его за старую просторную рубашку, в которой он спал. Он скинул мою руку, молниеносно выхватил мой походный ножик и попытался им ударить. - Рейх, хватит! Это плохая шутка, отдай нож!

Он изменился в лице. Его невероятно быстрая смена настроения и эмоций повергли меня в ступор. Я несколько секунд неподвижно стоял и смотрел, как Рейх дико, будто бешеный зверек с пеной изо рта и глазами, горящими пламенем расправы, непринужденно улыбался, направив на меня маленький ножик. Я уже не узнавал того мальчишку в его глазах. Честно, было страшно. Я не знал, что делать. Он просто набросился на меня с ножом. Я помедлил, но всё-таки отшатнулся, насколько это было можно. Он оставил неглубокий порез на предплечье, но мне это даже не почувствовалось. Я схватил его за кисть и заломил руку с ножом.

- Третий Рейх, что ты творишь, черт возьми?! - вскрикнул я. Он заметно расслабился, начал дрожать и опять всхлипывать. Мне категорически было не ясно, что с ним произошло в тот момент. Я отвернулся, потому что понял, что сжимаю его окровавленную, исцарапанную руку. - Прости, пойдем, продезинфицируем, а потом спать.

Нож выпал из руки, вторую я отпустил. Он закрывал свои слезы ими. Меня тянуло убрать их. Я так и сделал, за большими, уже недетскими руками, показались слегка опухшие, заплаканные и испуганные глаза. У него дергались губы, да и сам он дрожал, как не в себя. Его всхлипы казалось, отдавались эхом по всему дому. И я все думал, как этого ещё никто не услышал и не пришел.
Рейх не поднимал голову, роняя горячие слезы на холодный деревянный пол, капля за каплей, и не смел посмотреть мне в лицо, чего я желал как никогда.

- Посмотри на меня уже, - он сильно дрогнул от моего приказного тона, но все-таки поднял взгляд. Тогда я легко докоснулся губами до его лба и взял его немного впалые щеки в свои руки, стараясь передать через эти прикосновения как можно больше ласки и умиротворения. Он вправду перестал дрожать и теперь смотрел на меня, пока я вытирал слезы пальцами. - Ты - глупый мальчишка. Завтра мы пойдем вместе в больницу, покажемся психиатру. Все будет хорошо. Договорились?

Он лишь качнул головой в знак согласия. И я повел его в ванную комнату, прежде убрав все недоразумение на кухне. Мы перевязали ему запястья и мне случайные порезы. На всякий случай, чтобы я услышал, когда он вставал с кровати, лег с ним. Некомфортно, конечно, но что поделать. Я не мог допустить, чтобы это случилось вновь».

«31.07.1934. На приеме врача выяснилось, что Рейх не помнит события прошлой ночи. Ему прописали какие-то таблетки, мы их уже купили».

«01.09.1934. Все продолжается в таком же темпе. Иногда у Рейха бывают приступы. Он не помнит абсолютно ничего, когда его поведение меняется на 360 градусов. Он тайком наносит себе увечья. Я все ещё сплю с ним. У меня завал на работе. Рейх не в состоянии больше помогать. С детьми я давно не виделся. Они проводят все время с Маргарет и Миллой. Отец спустя столько лет объявился с новой невестой для меня. С каждым днём моя жизнь становится только хуже».

«27.12.1934. Отец насильно женил меня на БНР [Белорусская Народная Республика]. Через несколько месяцев должна появиться ещё одна дочка, БССР [Белорусская Советская Социалистическая Республика]. Отец недоволен. Он хочет внука, который бы смог заменить меня после смерти. БНР злиться, что я не уделяю ей времени, а провожу его либо за работой, либо с УССР и Германией, либо с Рейхом. Мы с ней часто ссоримся. Работы все больше. Рейху хуже. Куда катится моя жизнь?»

«19.04.1935. БНР пропала. Поиски продолжаются уже несколько дней».

«02.05.1935. Труп БНР нашли в лесу. Завтра ее похороны. Милиция начала расследование по этому делу».

«13.07.1935. Дело закрыто. Ее смерть признана самоубийством. Я в это не верю».

«17.08.1935. У Рейха участились приступы. Врачи не могут помочь. Горничные с ним не справляются. Я вынужден проводить с ним все свое время и работать на дому, потому что он слушает только меня».

«20.10.1935. Он пропал. Мой кабинет был разгромлен. Зачем кому-то Рейх? Зачем его похитили? Что происходит, черт возьми, в моей жизни?!»

«23.12.1935. Его объявили без вести пропавшим».

«02.01.1936. Я не могу уже лить слезы. Мне больно, что люди уходят из моей жизни. Я не хочу никого больше видеть».

«05.04.1936. Опять брак по расчету. Отец собирается женить меня на ФСССРЗ [Федеративный Союз Социалистических Советских Республик Закавказья]. Мне становится на это как-то всё равно. Но хотя бы УССР и Германии будет веселее, потому что у нее есть дети от первого брака».

«05.09.1938. Сегодня она сбежала от меня к другому мужчине, оставив записку и детей, чтобы начать «новую жизнь». Я настолько плохой муж? Ха-ха, хотел бы я по-настоящему посмеяться над этим, только вот не смешно. Мне все равно. Мы живём в достатке, так что я могу в полной мере содержать пятерых детей и платить за работу горничным. Я не огорчен этим. Мне правда все равно. Также, недавно похоронили отца. Я ненавижу его.
О Рейхе я давно не слышал. Иногда мою чумную голову посещают мысли о нем. Возможно, он уже мертв, возможно, сбежал, как и ФСССРЗ. Но тот договор о присоединении Германской империи, который я подписал 8 лет тому назад. У меня есть подозрения, что Рейх жив и кража договора его рук дело. Назревает что-то плохое».

«06.03.1939. Я чувствую всем своим нутром, что что-то не так. У Германии и Мадам Маргарет не спадает жар несколько дней. Они лежат в постели. Завтра приезжает врач. Буду надеяться на лучшее».

«10.03.1939. Им хуже. Мадам Маргарет кашляет кровью. Ее должны вот-вот положить в госпиталь. А Германия не может ничего есть. Его в буквальном смысле тошнит от еды. Он сильно исхудал. Врачи не могут понять, с чем это связано. Мне страшно. Я сильно волнуюсь за них».

«12.03.1939. Я наконец понял, отчего Германии и Мадам Маргарет так плохо. Рейх жив. Он разоряет германские земли, объединившись с Японской империей. Они пытаются захватить территорию. Я собираюсь встретиться с этим дурным мальчишкой, потому что это совсем не годится».

«09.04.1939. Я добился встречи с Рейхом. К тому моменту они с Японской империей частично захватили территории Германской империи. Знаете, он был совсем не тем озорным мальчишкой, с которым я когда-то встретился. С его лица не спадала ужасающая улыбка. А глаза горели огнем.

- Что ты этим хочешь сказать, Третий Рейх? - сорвалась с моих губ, будто грубый рык, эта фраза при его виде.
- Ты о чем? - он лишь стучал пальцем по столу.
- Ты прекрасно понимаешь. Ты понимаешь, что разорением своей же земли страдают граждане, включая Германии и Мадам Маргарет. Германия не может есть. Он сильно похудел из-за тебя. А Мадам Маргарет постоянно кашляет кровью. Они лежат в госпитале уже несколько месяцев. И все из-за тебя. Зачем ты делаешь им больно?
- Оу, да? Я незамедлительно прекращу свои действия... - приторно сладко прощебетал тот и помолчал пару секунд. - Если ты официально вернёшь мою землю.
- Ты рехнулся?! - этот мальчишка привел меня в ярость. Экономика моей страны сильно пошатнется. Гражданам будет также плохо.
- Принимать решение тебе, я все сказал.
- Это подло и мерзко шантажировать меня своими же гражданами и ребенком, - меня сдерживали лишь мысли о Германии и Мадам Маргарет, чтобы не вставить ему по первое число. Им должно полегчать после договора, но моя страна...
Скрипели зубы от злости. Черт. Я не знал, что делать. Я и не знаю, что делать сейчас. Я в принципе не знаю, что за чертовщина творится в моей идиотской жизни.

В тот день меня неистово трясло от каши в моей голове, просто от мысли, что надо принять важное решение ценой чьей-то жизни. Вся та любовь к этому паршивому мальчишке исчезла. Да он больше и не был этим мальчишкой, которого я считал младшим братом. Рейх больше не тот. Таблетки и терапия были пустой тратой времени. Его раздвоение личности никак не вылечить. Его внутренний антагонист всё-таки победил».

«05.05.1939. Я подписал договор. На сегодняшний день Германии и Маргарет значительно лучше. Они уже спокойно могут есть, ходить и заниматься любыми делами кроме тех, что требуют применения физической силы. Буду хотя бы благодарен, что вторая сторона Третьего Рейха исполняет обещания. Надеюсь, на этом мои встречи с ним закончатся навсегда, ибо он прислал мне прощально-поздравительную открытку. Так сказать, сделал подарок на день рождения. Мне сегодня 27. Чувствуется, будто прожил всю жизнь и познал все мудрости. Хах, я давно уже его не праздновал, и думаю, в этот раз можно.Заодно, детей порадую».

«06.05.1939. Мы повеселились на славу! Я давно не был счастлив! Правда, я безумно счастлив. Спасибо, УССР, Германия, АССР [Азербайджанская Социалистическая Советская Республика], ССРА [Социалистическая Советская Республика Армения] и ССРГ [Социалистическая Советская Республика Грузия]. Мне правда было весело.»

«23.08.1939. Мне всё-таки пришлось с ним встретиться. Я не исключил деловых встреч. Что-то должно случиться, потому что Третий Рейх предложил мне подписать договор о ненападении между нашими странами. Мне кажется, он готовится к нападению и захвату больших территорий. Меня преследует чувство тревоги. Что-то плохое точно случится».

«01.09.1939. Произошло нападение на Польшу, осуществляемое Третьим Рейхом, сегодня ровно в 4 утра. Он рехнулся! Зачем ему это?! Что, вашу ж мать, творится в его пустой голове?!»

«17.09.1939. Он объявил начало Второй Мировой войны. Тц, дурной мальчишка. После ее начала и вторжения Третьего Рейха в западные области Польши мне пришлось готовить часть Рабоче-Крестьянской Красной армии к помощи. Армейские группировки присоединились к Польской армии. Франция и Англия объявили Третьему Рейху войну, но, подписав с Польшей договор о помощи в случае нападения со стороны Нацисткой Германии ещё задолго, струсили, или не захотели терять военные силы. Я ненавижу таких. Сначала бросаются словами, а потом не делают ничего».

«08.10.1939. Пару дней назад поход благополучно закончился. Потери не слишком большие. Итог: Третий Рейх захватил западную часть Польши. Остальная присоединилась к моей стране, ища помощи. Детям ничего не говорят. Им не надо знать о положении в мире. Лишь бы нас это не коснулось, умоляю».

«26.10.1939. Финляндия, воспользовавшись началом Мировой, устроила артиллерийский обстрел моих границ. Теоретически, это можно ещё решить переговорами, но я не уверен. Скоро начнется война с Финляндией».

«30.10.1939. Как я предполагал, сегодня Финляндия объявила войну. Какие неадекватные нынче покровители стран. Предвидев это, я набросал соответственный план боевых действий с ней. Он заключается в развёртывание боевых действий на трёх направлениях.
Первым из них будет направление удара на Карельском перешейке, где предполагается вести прямой прорыв полосы финской обороны в направлении на Выборг и севернее Ладожского озера. Вторым направлением была центральная Карелия, где широтная протяженность была наименьшей. Предполагается здесь, в районе Суомуссалми-Раате разрезать территорию страны надвое и войти на побережье Ботнического залива в близлежащих город.
Главное направление - Выборг - между Вуоксой и побережьем Финского залива. Здесь, после успешного прорыва линии обороны, Красная армия получила бы возможность ведения войны на удобной для действия танков территории, не имеющей серьёзных долговременных укреплений. В таких условиях значительное преимущество в живой силе и подавляющее в технике могло проявиться максимально полным образом в нашу сторону. После прорыва укреплений провести наступление на Хельсинки и добиться полного прекращения сопротивления.
Все должно пойти, как по маслу».

«17.12.1939. Я сильно ошибался. План опирался на неверное представление о финской армии. Неверной оказалась и моя оценка численности финских войск. Предполагалось, что ее армия будет иметь до 10 пехотных дивизий и десятка полтора отдельных батальонов. План оказался с множеством проколов. Армия несёт большие потери. Эта война стала слишком кровопролитной».

«28.12.1939. На фронте наступило временное затишье. Красная армия понесла большие потери из-за неверных расчетов, но, видимо, и у Финляндии тоже не все так гладко, как казалось бы на первый взгляд. Сейчас идёт активное усиление войск, пополнение материальных запасов, переформирование частей и соединений. В то же время Финляндия пытается прервать подготовку не такими уж неожиданными нападениями. Все их действия тщетны. Это смешно».

«05.02.1940. Армия, подтянув подкрепления, возобновила наступление на Карельском перешейке. Главный удар наносился в направлении Сумма. Также, началась артподготовка. С первого числа ежедневно в течение нескольких дней войска Северо-Западного фронта обрушивали на укрепления линии Маннергейма по 12 тысяч снарядов. Пять дивизий 7-й и 13-й армии проводили частное наступление, однако не смогли добиться успеха. Пока нападения опять идут в убытки, но скоро мы им покажем всю нашу боевую мощь».

«13.02.1940. Атаки наших войск на район Сумма не принесли успеха, главный удар был перенесён восточнее, на направление Ляхде. В этом месте обороняющаяся сторона понесла огромные потери от артподготовки, и Красной армии удалось совершить прорыв обороны. Спустя трёхдневного сражения мы прорвали первую полосу обороны линии Маннергейма, ввели в прорыв танковые соединения, которые приступили к развитию успеха. Финляндия медленно сдает обороты».

«02.03.1940. К 21 февраля 7-я армия вышла ко второй полосе обороны, а 13-я армия - к главной полосе обороны севернее Муолаа. К 24 февраля части 7-й армии, взаимодействуя с береговыми отрядами моряков Балтийского флота, захватили несколько прибрежных островов Финляндии. На заключительном этапе операции 13-я армия наступала в направлении на Антреа, 7-я - на Выборг. Финны оказывали ожесточённое сопротивление, но вынуждены были отступать. Не так долго осталось до окончания этой кровопролитной войны».

«13.03.1940. Сегодня заключён мирный договор, по которому 11% земли Финляндии отходит нам. Война закончена в нашу пользу».

«10.06.1941. Не успеваю писать свои мысли сюда. Нам необходимо подготовиться, если будет такое же внезапное нападение со стороны других государств».

«25.06.1941. Не зря готовились. 22 июня произошло нападение на границы войсками нацистской Германии. Мне хочет рвать и метать, но вынужден сохранять благоразумие ради рационального использования сил войск. Я ненавижу его! Эта фашистская шавка перешла все границы, нарушила все договоры и вдребезги разбила мое доверие! При первой возможности я застрелю его к чертям собачьим! Хочу, чтобы все это быстрее закончилось».

«29.06.1941. Тяжело это признавать, но все-таки не могу отрицать, что удача пока не на нашей стороне. Западный фронт не сдержал натиск вражеских войск, был окружен и пал пару дней назад. Брестская крепость захвачена. Большинство солдат красной армии либо были убиты, либо попали в плен. Юго-западный фронт был преимущественно сильнее западного и противостоял врагам до вчерашнего поражения. Они не смогли осуществить единое наступление. Сегодня утром я получил известие о смерти члена Военного совета Юго-западного фронта. Он застрелился накануне от позора поражения. Слабак! Никогда не понимал таких. Мы должны служить родине, народу, во имя светлого труда, несмотря на страх, злобу, сожаление, радость и другие чувства, которые мы ощущаем на войне или при каких-то других обстоятельствах. Итак, в результате первой прошедшей недели от начала отечественной войны вермахт занял часть Прибалтики, большую часть Белоруссии, восточные территории Украины».

«30.08.1941. Преимущество все еще остается на стороне Третьего Рейха. Наша армия не может в полной мере противостоять ему. Он захватил достаточно обширное количество территорий. 10 июля началась битва за Ленинград и продолжается по сей день. США проявил содействие. Буквально полтора месяца назад было подписано соглашение о совместных действиях в войне против Третьего Рейха.
Последнее время чувствую себя плохо: постоянные головокружения, слабость и хроническая усталость. Но в любом случае по началу подготовки к новому сражению, я уйду из рядов главнокомандующих и присоединюсь к солдатам. Даже мое здоровье не должно влиять на это, никто не давал мне права отходить от дел только из-за плохого самочувствия. Я должен биться с врагом лицом к лицу, а не прятаться за спинами солдат красной Рабоче-Крестьянской армии. Я покину детей в этот раз на продолжительный срок».

«04.11.1941. Война все еще не окончена. Третий Рейх продвинулся на наши территории еще дальше. Мы выиграли только пару боев из тысячи, которые случились за эти полгода. Мое здоровье начало сильнее меня подводить. Мне с каждым новым проигрышем становится хуже, время от времени происходят приступы эпилепсии, но я все еще в строю. Наконец, побывав на поле, мне удалось узнать, какова война на самом деле, а не глядеть из-за крошечной щелки приоткрытой двери. Знаете, мне нравится. Мне нравится видеть смерть врага и убивать его. Я чувствую это сладкое предвкушение на кончике языка, когда Третий Рейх будет застрелен мною».

«01.01.1942. Японская империя объявила нам, Великобритании и США войну. Военные действия идут с 8 или 9 ноября на Тихом океане. Удача примкнула к нам. Не сказать бы, что нападение и война с еще одним государством - удача, но на данный момент мы освободили Наро-Фоминск, Калугу и множество других городов от захвата нацистских солдат и выигрываем бои».

«29.06.1942. Все эти месяцы безостановочно шли сражения. Мой народ сильно измотался и устал. Ленинград до сих пор штурмуют, не могут освободить от захватчиков. Людям приходится несладко. Да еще к тому же Финляндия нарушила мирный договор и объявила во второй раз войну 4 дня назад, объединившись с Третьим Рейхом. Я обязан защитить граждан, земли и законы от захвата. Я должен это сделать, но только пару дней назад пришел в себя в госпитале после неудачного боя. Кажется, в строй я встану только минимум через неделю. Я потерял правый глаз от осколка».

«26.10.1942. Финские войска давно вышли на старые границы, которые разделяли наши территории и начинали военные действия. Особо продвинуться им не удается. Единственное только они оккупировали Карельскую перешейку, но это не так важно, ведь людей они не убивают.
Недавно, страны Британского содружества наций объявили блокаду Финляндии. Затем, некоторые из них войну. Теперь с нами бок о бок бьется Канада и Новая Зеландия. Третий Рейх временно замедлил свои действия, потому что не справляется с наступлением европейских стран».

«15.02.1943. Финляндия активно начала вести поиски путей к заключению мира после немецкого поражения в битве под Сталинградом. 2-го февраля капитулировали остатки немецкой армии, и уже 9-го февраля высшее руководство Финляндии провело закрытое заседание парламента, на котором, в частности, было заявлено, что силы немцев начинают иссякать. За зиму Третий Рейх и его союзники потеряли почти 60 дивизий. Восполнить такие потери едва ли удастся. Судьбу нашей страны мы до сих пор связывали с победой германского оружия, но в связи с развитием ситуации лучше привыкать к той возможности, что мы ещё раз будем вынуждены подписать Московский мирный договор. У Финляндии пока ещё нет свободы для проведения собственной внешнеполитической линии, и она, таким образом, должна продолжать борьбу».

«01.12.1944. Третий Рейх постепенно отступает. Финляндия отказалась от сотрудничества с ним, изъявила желание окончить войны и выйти из действий Второй Мировой войны. Она вернула земли, которые оккупировала в ходе этой войны и вновь заключила мирный договор с требованиями, что были в предыдущие года.
Закончилась блокада Ленинграда, которая длилась 900 дней. Я давно не встречал таких измученных голодом людей. Я знал, что они живут в бедствии, что еды мало, но не настолько. В тот момент стало понятно, почему все это время меня просто воротило от еды и от ее вида. Я не могу сдержать обиды и жажды убить эту нацистскую псину. Мне так нравится представлять, как его кровь будет растекаться по сырой земле, все глубже въедаясь мне в память, а сладость победы будет, словно барбариска, таять во рту. Ненавижу Третьего Рейха и жду возможности его наконец убить».

«04.03.1945. Пришло известие о бомбежке города в районе, где находится наш дом. Дети мертвы, горничные тоже, как и большинство населения города. Мне больше некуда возвращаться. Потихоньку мою душу заполняет пустота».

«19.04.1945. На данный момент, в Польше почти не осталось вражеских захватчиков. Я начинаю привыкать к холоду и вечному голоду.
Для апреля было очень холодно, но сейчас это для меня не так важно. Советом было принято решение пойти на Берлин, пока Третий Рейх бездействует. Его силы почти на исходе. У него нет возможности их восполнить. Все союзники отвернулись от него и перешли на нашу сторону. Он остался один. Скоро придет конец и войне, и нацизму, и самому Третьему Рейху. Я прикончу эту нацистскую псину».

«25.04.1945. Мы подошли к Берлину. Начался его штурм, который длится на протяжении нескольких дней. Меня поглощает месть. Если бы не эта шавка, сейчас дети были бы живы и Маргарет тоже. Мы бы просто спокойно жили в нашем домике, и я изредка баловал бы их сладостями и гулял бы с ними в лесу неподалеку. Но больше этого ничего не будет. Я намерен убить его самолично».

«08.05.1945. Сегодня Красная армия захватила Берлин. Первым делом я оставил командование на другого и отправился к главному зданию вермахта. На удивление, он никак не охранялся. Ни солдата, ни члена совета или подчиненного. Я открыл скрипучую, тяжелую деревянную дверь и застыл в ступоре. Почти все солдаты, некоторые главнокомандующие, которых я встречал на поле боя, были застрелены. По спине пробежал холодок, но я отправился на второй этаж, где, по моему предположению, находился кабинет Третьего Рейха.
Спустя пару минут я стоял под дверью с табличкой, где было его имя. Проверив исправность автомата, я медленно открыл дверь. Даже не дрогнув, эта шавка посмотрела на меня виноватым взглядом с окровавленными руками, лицом и одеждой.

- Я думал, ты уже не придешь, - он медленно встал из-за стола и маленькими шажками приближался ко мне. А я направил автомат и приготовился выстрелить.
- Что, наигрался уже?! Чертова псина, ты знаешь, сколько людей ты убил, как плохо было странам, особенно Германии и мне?! - меня сжигала изнутри злоба. Я хотел уже выпустить пулю в его тушку.
- Знаю, прекрасно знаю. Ты убьешь меня? - он подошел в упор так, что дуло упиралось в его грудь. Я застыл вновь, бегая по его лицу немного испуганными глазами. Как я давно не ощущал кондрашку. Рейх, он был тем самым мальчишкой, с которым я дружил так долго. Озорные, большие детские глаза снова смотрели на меня. Я сам чувствовал, как он дрожит. - Убей уже.
- Т-ты... - мои губы дрожали. Мне было чертовых 33 года, а сейчас я не мог убить своего врага, который когда-то был очень близким мне человеком. Руки медленно тяжелели и не держали. Автомат с грохотом упал на пол. Рейх грустно улыбнулся и отошел обратно к столу. Где была вся моя уверенность?
- Я начал отступление, потому что терапия, что я проходил в военное время, подействовала на мою болезнь. Сейчас я уже такой, какой был до Второй Мировой. Понимаю, это не оправдание, просто хочу, чтобы ты знал. Мне все равно светит смерть за все мои действия, - он аккуратно достал из верхнего ящичка пистолет, повертел в руках и спустил курок. - Этот пистолет моя вторая личность хранила для тебя, но сейчас я - не она. Я думал, ты это сделаешь, но смотря на твое выражение лица, не выстрелишь, потому, - Рейх приставил дуло к виску. - прости меня, я сделаю это сам.
- Стой, идиот! - грохочущий выстрел. Кровь залила бумажки и весь пол. Мои руки затрясло, дыхание перехватило, а ноги подкосились. - Рейх... Стой...

Я сорвался с места и примкнул к его телу. Оно было еще теплым, только руки как всегда холодные. Кровь быстро растекалась по пыльному, грязному полу. Дыхание и сердцебиения не слышно. Все окончено.

Я все это время так неистово желал саморучно расправиться с Третьим Рейхом, но в последний момент дал по тормозам при виде моего мальчишки. Мальчишки, который так упорно грел мне сердце настолько долго, насколько это было возможно. Если бы он не сделал этого, я бы смог его защитить на суде, забрать с собой, а сейчас у меня ничего не осталось: ни семьи, ни близких друзей, ни дома, в котором кто-то будет меня ждать. Я остался один. Так вот к чему велась вся моя жизнь?

В этот же день была официально окончена Отечественная и Вторая Мировая война. Было принято решение присоединить Германскую империю к моим территориям».

«23.03.1950. Прошло 5 лет. На самом деле, не ожидал, что это все произойдет так быстро. Рейха и детей по приезду в родной город похоронили рядом с матушкой и отцом. Мне до сих пор горько. Хоть есть кров над головой, хоть горничные, хоть куча работы, хоть развлечения и приличный доход, я не могу справиться. Мне трудно до сих пор принять, что все кого я любил - мертвы. У меня нет желания сближаться с кем-то, потому что наверняка они тоже покинут мою жизнь раньше, чем я сам».

«12.12.1971. Сегодня на пороге моего дома горничные нашли свёрток с ребенком и крохотной бумажкой:
Имя: РСФСР.
Дата рождения: 05.12.1971.
«Он очень хороший, послушный мальчик. Позаботьтесь о нем.»

Я забрал его к себе из жалости, которая хоть немного осталась в моей и без того черной душонке. Но возиться больше с детьми я не намерен, тем более после присоединения территорий работы в разы увеличилось».

«18.05.1971. Я навестил могилы детей и Рейха и привел немного в порядок. Их нет вот уже 8 лет, а я все не могу простить себе, что не спрятал детей в старом отцовском особняке, а Рейху дал пустить пулю в висок. Я жалок. Мне 61 год. Я не имею права больше на слезы. Но так невыносимо хочется кричать и реветь, раздирая остатки седых волос на голове. Хочу умереть».

«19.06.1977. Меня держит лишь работа и РСФСР. Прямо сейчас я готов перерезать себе глотку, но от этого может пострадать народ, экономика и тот же РСФСР. Так что мне не остаётся отныне ничего. Может это когда-то произойдет, и я на полном серьезе сведу счёты с жизнью, но только, когда он станет приличным приемником для землей, что останутся ему. (Но уйду я точно не в ближайшие 10 лет)».

«27.10.1979. Я все больше думаю о смерти. Это так невыносимо. Настолько, что начал брать дополнительно бумажной волокиты, которой никогда не занимался, домой, чтобы занять себя и отвлечь от дурных раздумий. РСФСР вырос. Почему-то он раз за разом напоминает мне о том мальчишке поступками, мыслями, самодовольной улыбкой и озорными, большими, все еще детскими глазами. От этого мое бренное существование становится только тяжелее, но ради сына я готов жить столько, сколько это потребуется. Сейчас суицид для меня лишь роскошь».

«09.09.1985. Я не общаюсь уже ни с кем напряжение нескольких лет, только по деловым встречам, изредка с горничными. РСФСР я давненько не видел. Не думаю, что он захочет видеть отца в таком виде. Я совсем перестал заботиться о себе, ибо сын скоро заменит меня, став прекрасным правителем».

«08.05.1991. Я так долго ждал этого дня, что все кажется сном. Я так долго отказывался от этого желания. И вот, наконец, будто в обычный день, я подставлю дуло пистолета к своему виску. Кровь разольётся по ковру в кабинете, попадет на мебель и может быть документы, растекается во все зримые стороны, поблескивая ярко-алым цветом на свету.
Прости, РСФСР, что растил в строгости и иногда доходил до крайностей. Я - плохой отец, это заметно. Но благодаря нашим горничным ты вырос примерным сыном. Я горжусь тобой. Надеюсь, ты всё-таки не нашел мой дневник, а если нашел, то теперь знаешь причины моей смерти. Прошу, навещай их могилы время от времени. Мне это очень важно».

Я закрыл глаза вместе с записной книжкой, уже подойдя к месту погребения, чтобы переварить прочитанное только что. 8 мая 1991 года он застрелился в своем кабинете, придя с работы.

«Так вот почему, отец. Вот почему Вы никому не доверяли, почему не выносили в свет о своей семье. Вы жили так долгое время после войны. ВОВ, обезумевший друг, ставший врагом, и его суицид, смерть родных детей, близких людей, разорение территорий и совесть за их смерти перекрывали Вам воздух, все пути к существованию, но Вы все равно жили с такой ношей. Мне Вас жаль. Я чувствовал пальцами неровности страницы - Ваши слезы. Надеюсь, там, на небесах с ними Вы будете вновь счастливы. Я очень на это надеюсь, ведь никто не заслуживает такой жизни» - Его гроб засыпали сухой, рыхлой землёй. - «Прощай, великий правитель, дорогой СССР и мой милый папа».
09.05.1991 год.