Я жду ответа
Но ответа приходится подождать. Весь остаток биологии, а также последующие физику и историю я верчу в руках телефон, время от времени поглядывая на экранчик. Но новых сообщений все нет.
Из дверей школы я выхожу уже с испорченным настроением. Даже классики литературы, чьи профили вылеплены на фасаде, кажется, глядят на меня с насмешкой. Особенно, Пушкин. Этот всем своим видом так и говорит: вот я прекрасно умел писать длинные письма в старинном стиле. А ты... не умеешь - не берись.
Действительно, зачем я так странно написала? Он, наверное, решил, что я ненормальная, и теперь не ответит. Господи, ну, почему у меня вечно все вот так?!
Несмотря на то, что зима выдалась совсем не морозной, а одета я в довольно теплую куртку, мне вдруг делается зябко, словно сердце кто-то схватил липкой холодной рукой. Мне тошно смотреть на эти покрытые грязной коркой подтаявшие сугробы, на снежно-земляную кашу под ногами, на бетонный забор, вдоль которого я каждый день иду в школу, на валяющуюся под забором бутылку из-под водки и налепленную на него афишу какого-то исполнителя шансона. Вдруг я до ужаса, до боли в висках, почти до крика отчетливо осознаю, до какой степени весь этот мир, окружающий меня, безнадежно серый, грязный, неприятный. И понимаю, что увидела это лишь благодаря тому, что по моей щеке пробежал яркий разноцветный лучик из какого-то совсем другого мира: мира, где живет красота, и люди умеют ее ценить. Я бы хотела если уж не попасть туда, то хотя бы взглянуть одним глазком. Но, наверное, уже не выйдет: лучик лишь на секунду озарил меня нездешним огнем, а потом снова сгинул во тьме.
От мрачных мыслей меня отвлекает появление Насти. Вообще-то она живет совсем в другой стороне, и вместе мы из школы не ходим, но сегодня ей нужно зайти в магазин, возле которого останавливается мой автобус. Вот она и догнала меня: погруженная в свою меланхолию, я плелась очень медленно.
- Ты скажи своему ухажеру, чтоб был повежливей! – бросает она, как всегда, задорно улыбаясь. У меня округляются глаза:
- Чего?!
- Не смотри на меня так, - отвечает она, и улыбка ее при этом немного увядает: кажется, она поняла, насколько серьезно для меня происходящее. – Просто я из любопытства решила тоже глянуть страничку, ну и добавила его в друзья. А он меня взял и удалил. Неучтиво с его стороны.
Я останавливаюсь, как вкопанная. В этот момент мне очень хочется взять что-нибудь тяжелое и убить ее. Кроме шуток, мне кажется, какую-то секунды я всерьез этого хочу, но потом справляюсь собой. Это вообще то, что я лучше всего умею: справляться с собой.
- Ты больная, что ли?! – выпаливаю я. – Он же только мне написал! Может быть, он не хотел, чтобы кто-то еще видел! А ты...
- Не хотел бы – предупредил бы, - пожимает плечами Настя. – Собственно, даже и не факт... - начинает, было, она, но на полуслове замолкает. Похоже, она хотела сказать что-то вроде «не факт, что он написал тебе одной», но увидела выражение моего лица и решила не продолжать. Я благодарна ей за это. Несмотря на то, что я сама так думала всего пару часов назад, сейчас эта мысль отчего-то кажется мне невыносимой. Дальше мы идем молча, и у остановки прощаемся.
Я опускаю свою несколько излишнюю попу на видавшее виды сиденье автобуса, достаю из кармана бусины наушников, и, отгородившись от мира музыкальной стеной, еду домой, прижавшись лбом к холодному стеклу. Ну, теперь понятно, почему он не отвечает: ему не понравилось то, что я показала страничку Насте. Вот же дура...
Дома я сажусь, было, делать алгебру, но в моем состоянии это совершенно невозможно: цифры пляшут перед глазами, задорно и глупо, словно актеры в финале индийского фильма. Просидев почти час, я успеваю решить лишь пару уравнений, хотя обычно справляюсь с ними неплохо. Но сейчас не идет. Берусь за учебник истории. Это вообще мой любимый предмет, но и тут меня ждет неудача: после пятнадцати минут чтения я осознаю, что просто бессмысленно вожу взглядом по строчкам и не помню ни слова из прочитанного. Меня охватывает отчаяние. «Вконтакт» я заходить просто боюсь: не столько даже от того, что там опять не будет письма, сколько не хочу быть снова расстреляна залпом розовых сердечек. Почему-то сейчас я боюсь их особенно сильно, словно окончательно утратила иммунитет.
Провозившись с уроками до вечера и сделав их левой ногой, уставшая и как будто даже начинающая заболевать, я падаю на кровать и снова втыкаю в уши плеер. Мне хочется, чтобы вокруг не было никого и ничего, только грустная музыка и мое одиночество. Шли бы они все со своими сердечками, стихами, письмами, фотками и цитатами! К черту! Не хочу! Оставьте меня в покое!
Музыка наполняет окружающее меня пространство хоть и болезненной, но, все же, красотой. Она немного примиряет меня с тем, кто я есть: неудачница, которая сама портит свою жизнь, и у которой поэтому никогда не будет в жизни ничего красивого, яркого, настоящего. Только розовые сердечки на сером фоне.
И в тот момент, когда я уже почти смиряюсь с этой мыслью и унимаю выступившие, было, слезы, покрывало, но котором я валяюсь, передает мне едва ощутимую вибрацию, порожденную лежащим рядом со мной мобильником. Сама не своя, я хватаю его дрожащими пальцами. У меня одно новое сообщение.