10 глава
В последнее время Брюса одолевало чувство оцепенения. Если раньше дни сливались в одно целое, то теперь их не существовало. Еда, которой кормил его Джеремайя, была всё той же, хотя когда-то она была его любимой. Джеремайя уже давно перестал давать Брюсу кровь, ограничиваясь водой и изредка белым вином. Некоторое время назад Джеремайя перестал кормить Брюса с рук, хотя Брюс заметил, что он прикусывает губу, когда он передвигает еду по тарелке. Иногда он поощрял Брюса доедать свою еду, но редко приказывал ему это делать.
Время от времени они всё ещё ссорились. Хотя звёзды редко сходились настолько, чтобы у Брюса хватало сил дать отпор, а у Джеремайи - желания атаковать Брюса. Джеремайя выигрывал большинство битв, если не все из них.
Джеремайя не бил Брюса так сильно, он предпочитал, чтобы Брюс выматывался и в конце концов рухнул, а затем Джеремайя поднимал младшего и укладывал его в постель. Однако чаще всего Джеремайя пытался вывести Брюса из себя, но был разочарован, когда Брюс просто лежал в постели, не реагируя.
Эмоции Джеремайи часто менялись. В один день он был фитилем, что вот-вот взорвётся, кричал на Брюса из-за каждой мелочи (большую часть времени Брюс просто лежал в постели, ожидая, когда это закончится). На следующий день он извинялся, был заботливым и добрым. Этого было достаточно, чтобы Брюс растерялся. Игра в перетягивание каната с Брюсом застряла где-то посередине.
Но о чувствах этого человека все равно было известно больше всего по ночам, когда Брюс притворялся спящим. Джеремайя целовал обнаженную кожу на затылке Брюса. Он шептал слова обожания и похвалы, уткнувшись в кожу.
Большую часть времени Брюс под это засыпал.
Молодой человек как-то раз предложил ему снова спать в своей комнате. Он спрашивал об этом ровно дважды, один раз, когда они завтракали. Джеремайя сразу же отбросил эту идею, без отговорок и торгов. Только простое: «Нет.»
Тогда Брюс вернулся к завтраку.
Второй раз это было два дня спустя, Брюс плакал и умолял. Он встал на колени, умолял у ног Джереми, забрался на кровать, а Джеремайя навис над ним, он целовал Джеремайю везде, где, как он знал, нравилось вампиру. Он оставлял синяки и царапины, Джеремайя делал то же самое в ответ. Тем не менее, даже после того, как они были в основном удовлетворены, а Брюс вымотался, Джеремайя отклонил просьбу Брюса.
В последнее время Джеремайя казался более озабоченным. Больше общался по радио с Экко, отдавая приказы и подтверждая планы. Он проводил всё больше и больше времени в кабинете, погружённый в изучение чертежей, лежащих перед ним.
Когда он не был занят всем этим, то проводил время с Брюсом, укрепляя их планы на переезд. Они вместе находились в кабинете, Брюс лежал, закинув ноги на подлокотник дивана, а его голова лежала на коленях у мужчины. Рука Джеремайи гладила Брюса по волосам, пока тот разговаривал сам с собой, иногда он задавал Брюсу вопрос, но тот его игнорировал.
«Я думаю, тебе хотелось бы переехать в менее населённое место, подальше от городской суеты.»
«Может, куда-нибудь, где много лесов? Домик в лесу звучит довольно мило, не находишь?»
«Тебе нравится тёплая погода? Мы всегда можем переехать на юг. Может быть, куда-нибудь в Западную Вирджинию.»
«Тем не менее, у нас нет особых ограничений, и я всегда хотел побывать за границей. Я уверен, что ты ездил куда-нибудь, что тебе понравилось?»
Брюс никогда не участвовал в разговорах. Джеремайя знал об этом и никогда не ждал ответа от молодого человека.
Однажды Брюс был так зол, что не помнил, на что именно, но он мог вспомнить, как он встал и пустил в ход кулаки. Он целился в лицо, грудь, шею, руки, ноги, лодыжки, колени Джеремайи. Везде, куда он мог дотянуться. С каждым ударом Брюс злился всё больше, почему Джеремайя не сопротивлялся? Почему он не использовал своё принуждение, чтобы заставить Брюса остановиться?
Вместо этого Джеремайя позволил Брюсу измотать себя до предела. Когда он наконец остановился, костяшки пальцев молодого человека болели и кровоточили, кожа на них треснула. Джеремайя усадил Брюса на стул, опустился перед ним на колени и обработал раны дезинфицирующим средством, затем перевязал их, напомнив Брюсу об осторожности. Когда вампир встал со своего места на полу, он также вытер слезы Брюса.
«Ты привыкнешь к этому, Брюс.»
Джеремайя по-прежнему пил из рук Брюса, иногда увеличивая количество выпитого, так как Брюс уже почти не чувствовал кайфа от двух глотков. Проходило шесть или семь глотков, прежде чем Брюс чувствовал что-то большее, чем просто кайф. Джеремайя, напротив, теперь казался более... бодрым. Он подпрыгивал на месте, и на его лице быстро появлялась улыбка. Без сомнения, это побочный эффект от того, что он так часто пьёт из живого человека.
Брюс всё ещё был незнаком с большинством способностей Джеремайи. Хотя с одной из них он столкнулся впервые: с принуждением. Иногда оно было лёгким, как будто это было небольшое предложение, которое Брюс действительно хотел выполнить. В других случаях возникало ощущение, что кто-то другой контролирует Брюса, заставляя делать каждое движение, каждый вздох не по его воле.
«Пожалуйста, встань с постели, Брюс.»
«Давай примем душ.»
«Брюс, остановись.»
Иногда Брюс задавался вопросом, что произошло бы, если бы он попросил Джеремайю обратить его. Что бы сделал Джеремайя? Откажется ли он из-за того, что их связь недостаточно сильна? Смог бы он устоять перед искушением, к которому стремился в течение нескольких месяцев? Не истечёт ли Брюс кровью, пока Джеремайя будет вопить о том, что он не был готов?
Может быть, было бы лучше, если бы Брюс истёк кровью, причём на глазах у Джеремайи. Пусть знает, что он может пытаться, может шептать комплименты и жестко ругать Брюса, но он всё равно не сможет его заполучить. Последний акт неповиновения.
И...технически это не было бы самоубийством. Технически, Джеремайя просто не смог бы спасти Брюса от смерти. Технически, Брюс был бы просто ещё одной жертвой в странной игре Джеремайи за власть над остальным миром.
Технически, он был бы убит, а не покончил с собой.
«Брюс? Брюс, ты меня слышишь?»
Они сидели на диване в кабинете. Обстановка была знакомой Брюсу, он лежал на боку, положив голову на колени Джеремайи, пальцы Джеремайи гладили его волосы, а лицо было отвернуто от мужчины.
На кофейном столике перед ним было странное пятно. Это не было похоже на пятно от отбеливателя или на то, что кто-то оставил на нём кофейную чашку надолго, нет, оно было почти темнее дерева. Возможно, кровь.
«Да, да, я слышу тебя,» - подтвердил Брюс, поднимая голову, чтобы взглянуть на Джеремайю.
Пальцы Джеремайи замерли, в другой его руке была книга «Лолита». Странно, Брюс никогда бы не подумал, что Джеремайя фанат «Лолиты». Сам Брюс всегда находил эти темы неприятными. С другой стороны, у вампира, похоже, во всём поместье есть только классические произведения, так что, что он может знать?
Джеремайя вздохнул, - «Я просто сказал, что завтра утром ненадолго вернусь в город.»
Брюс постарался сохранить нейтральное выражение лица. Уход Джеремайи означает, что сейчас самое подходящее время попытаться сбежать.
Это также означает, что был шанс повторения того, что было в прошлый раз. Ломка была ужасной, он думал, что ему стало плохо от капельниц. Ломка была в миллион раз хуже.
Рука Джеремайи скользнула от волос Брюса к его щеке, «Я не буду отсутствовать так долго, как в прошлый раз. Я буду гораздо осторожнее. Если только не возникнет проблем-»
«Что ты будешь делать в Готэме?»
«Ну,» - Джеремайя закатил глаза, явно раздраженный, - «на один из старых складов был совершен налёт. Я отправляюсь туда, чтобы выяснить, повторится ли это или это было всего лишь раз. Не говоря уже о наказании приспешников, которые не патрулировали территорию, когда должны были. Это что-то быстрое и лёгкое, без лишних хлопот..» - Джеремайя улыбнулся Брюсу, «Я думал о том, как сделать так, чтобы то, что случилось... в прошлый раз, не повторилось.»
«Как?» - обеспокоено спросил Брюс.
«Я подумал, что ты сможешь выдержать больше, если я выпью, скажем... восемь, девять или даже десять глотков, а не как обычно. Должен тебе сказать, что это поднимет тебя на другой уровень... эйфории.»
У него отвисла челюсть.
Брюс открыл рот, чтобы возразить, но не смог придумать разумного оправдания, не размахивая флагом с надписью: «Я собираюсь сбежать, пока тебя не будет.»
«Я думаю, это возможно, к лучшему,» - согласился Брюс.
И если Джеремайя и заметил, что в уголках его глаз появились слёзы, он не подал виду.
————————————————————————
Джеремайя был разочарован. Не только нежеланием Брюса и его депрессией, в которую он погрузился в последнее время, но и самим собой. Он не был должным образом подготовлен к сильной личности Брюса и ещё более строгим моральным принципам. Он давил на Брюса, даже когда поклялся себе, что не будет этого делать.
Брюс не сломлен, конечно, да, но в последнее время молодой человек был довольно... подавленный. Но Джеремайя мог это исправить. Для Брюса это всего лишь длительная фаза кокона. Джеремайя может исправить это, он должен быть в состоянии исправить это.
Он исправит Брюса так же, как и город.
Джеремайя считал, что заслуживает всего, как он сказал Брюсу "со временем всё станет его". Но Брюс был особенным, за ним нужно было ухаживать, он не мог просто подчиниться всем желаниям Джеремайи по своей прихоти. Нет, Брюс не собирался становиться тем, кто безоговорочно прислушивается к Джеремайе. Брюс станет второй рукой Джеремайи, даже не второй рукой, а равным ему. Тем, с кем Джеремайя будет делиться всеми деталями своих планов и позволять Брюсу высказать свои собственные идеи.
Они бы выпили вместе, когда все пошло бы по плану - когда Готэм принадлежал бы им, когда все были полны страха и непоколебимой преданности. Возможно, Джеремайе следовало бы сразу же перевезти их на материк, а не ходить вокруг да около в течение нескольких месяцев. Он просто решил, что Брюсом было бы легче манипулировать, если бы он мог видеть город из окон. Очевидно, Джеремайя ошибался. Такое случалось время от времени.
Джеремайя был готов уехать и вернуться в этот жалкий город. Оставалось всего несколько часов, а организм Брюса вырабатывал огромное количество эндорфинов. Молодой человек спокойно лежал на диване в кабинете, его глаза были закрыты, дыхание было ровным. Это было наибольшее, что Джеремайя взял у Брюса, и, вероятно, пройдёт не меньше часа, прежде чем Брюс вообще проснётся.
Джеремайе давно следовало бы уйти, но он был...очарован милой внешностью Брюса. Бедный дорогой, он был так напряжён в последние несколько недель. Не так давно они поссорились. Джеремайя был слишком настойчив в своих внушениях.
Иногда они срабатывают просто замечательно, а иногда возникают заминки.
Он никогда не забудет выражение настоящей муки на лице Брюса, когда его тело ломалось и изгибалось, чтобы выполнить требование Джеремайи.
Садись и ешь.
К сожалению, Джеремайя недостаточно силён, чтобы знать, как остановить внушение, пока действие не завершено. Всё, что он мог сделать, это сидеть рядом с Брюсом и держать его за руку, в то время как слёзы текли по его лицу от боли, которую он испытывал. Понятно, что Брюс был недоволен, когда всё закончилось. Хоть Джеремайя и пытался обнять его, утешить, заверить, что больше не случится ничего такого, чего Джеремайя не смог бы контролировать. Но Брюсу было всё равно. Он называл его самыми разными именами: злой, больной, помешанный, жестокий. Всё это Джеремайя мог не замечать, всё это он мог игнорировать.
Но ничто из этого не могло сравниться с тем, что Брюс прокричал дальше.
«Ты для меня ничего не значишь!»
Именно тогда Джеремайя сорвался, схватил Брюса за шею и повалил его на стол. Он сделал для него всё. Он разорвал свои связи в Готэме, оставил своих приспешников почти без присмотра, и всё это из-за того, кто не ценит его. И всё из-за того, кто посылает Джеремайю к чёрту. И всё из-за того, у кого хватило наглости солгать прямо в лицо Джеремайе.
Потому что он любил Брюса безоговорочно. Он любил кого-то, он любил кого-то так сильно, что был готов открыть перед ним своё сердце. И всё это ради того, чтобы это бросили ему в лицо и обругали его.
Он попробовал это однажды, ещё до Брюса, со своим братом, когда они оба были в цирке. Джеремайя не очень-то любил вспоминать о Джероме. Брюс может говорить, что хочет, но он совсем не похож на своего брата. Джером был безумцем, Джером не думал, прежде чем воплощать свои идеалы в жизнь. Джеремайя был полной противоположностью безумия, его здравомыслящей стороной.
Как и Брюс, Джером бросил любовь Джеремайи обратно ему в лицо. Разница лишь в том, что любовь Джеремайи к Джерому была братской, семейной.
Остальное было в истории.*
Верил ли Брюс или другие жители Готэма, что Джеремайя говорил правду или нет о склонности Джерома к насилию в подростковом возрасте, неважно. Джером больше не имеет значения. Он не должен был иметь значения ни для кого.
Но он имел значение для Брюса. Почему? Джеремайя не мог понять. Возможно, это было потому, что Джером был одним из первых, кто по-настоящему испугал Брюса после смерти его родителей. Может быть, потому, что Джером был одним из первых людей, которые преследовали Брюса в кошмарах.
Брюс всё ещё был... запятнан воспоминаниями Джерома. Вампир мог видеть это в его глазах. Он смотрел на Джеремайю так же, как тот смотрел на Джерома - со страхом, смешанным с жалостью и вызовом. Брюс, возможно, и боялся, ужасался, но он всё ещё был сильным. Он отказывался подчиняться чьим-либо прихотям, даже оказавшись лицом к лицу с неминуемой смертью.
Брюс всегда хотел видеть в людях хорошее, а им всё равно пользовались в своих интересах. К сожалению, Джеремайя пользовался им на протяжении большей части их отношений. Если Брюс замечал, каким нервным и раздражённым был Джеремайя, когда они работали вместе, Джеремайя подавлял эти идеи с помощью кофе и беззаботных шуток.
Было просто чудом, что Брюс ничего не сказал. Хотя он наверняка догадывался о чём-то, Джеремайя был уверен, что именно доброта Брюса не позволила ему обвинить своего нового лучшего друга в чём-то столь отвратительном.
Джеремайя слышал, как Брюс что-то шептал во сне. Он подозревал, что Брюс знал, что Джеремайя не спит по ночам, даже если утром юноша не задавал об этом вопросы.
Молодой человек так и не произнёс ничего внятного, пока был в муках сна. Однако, он просыпался несколько раз, в течение которых Джеремайя притворялся, что спит. Липкая от пота кожа Брюса увлажняла то место, где находилась рука Джеремайи. Иногда Брюс лежал, желая, чтобы его дыхание снова стало нормальным и он смог бы блаженно погрузиться в беспамятство. Время от времени Брюс поднимался, прижимая руку к груди и чувствуя, как бьётся сердце, словно удивляясь, что Джеремайя не убил его во сне.
Чаще всего Брюс вставал с постели. Джеремайя всегда держал ухо востро, чтобы убедиться, что никакие двери, которые не должны были открываться, не открываются, что Брюс не пытается совершить полуночный побег. Он никогда этого не делал, вместо этого Джеремайя слышал, как течёт вода из крана (вероятно, он набирал воду или плескал её в лицо), иногда он слышал шаги, бормотание, крики...но что бы Брюс ни делал, когда вставал с постели, он всегда тихо возвращался обратно.
И если Брюсу и становилось не по себе от того, что руки Джеремайи снова тянулись к нему, чтобы притянуть его ближе, он ничего не говорил. Это не имело значения, потому что Брюсу больше некуда было бежать. Он не мог вырваться из когтей Джеремайи в надежде найти убежище в городе, молодой человек даже не знал, где находится выход из поместья. Брюс также не мог спать в другом месте.
Однажды он попробовал это сделать, полусонный Брюс отправился спать в кабинет - свернулся калачиком на боку, накрыв тонкое одеяло поверх пижамы. Джеремайя проигнорировал тот факт, что впервые за несколько недель Брюс не проснулся от кошмара. В разгар колдовского часа Джеремайя взял молодого человека на руки и отнёс в его обычную постель. Утром Брюс ничего не сказал.
Для Джеремайи было важно, чтобы Брюс всегда ложился спать вместе с ним. Юноша знал о неприятии Джеремайи разлуки с ним на всю ночь. Даже когда у Брюса появилась иллюзия собственной комнаты в первый месяц плена, Джеремайя всё равно ложился рядом с ним, старательно наблюдая за ним. Он думал, что после того, как Брюс окажется под его присмотром, эти желания рассеются. Но произошло обратное. Напротив, одной мысли о том, что Брюс находится в его распоряжении, так близко к нему, было достаточно, чтобы Джеремайя каждую ночь оставлял чертежи и ложился рядом с Брюсом.
Только когда Брюс был погружен в дремоту, его ярость не проявлялась так явно. Джеремайя мог представить, как Брюс просыпается в великолепном доме, рядом с Джеремайей, и вместо того, чтобы наброситься на него, он мило улыбается Джеремайе и ещё глубже погружается в объятия вампира. Вместо этого реальность насмехалась над Джеремайей, поместье было заброшено много лет назад, Брюс был так далёк от того состояния, в котором Джеремайя его видел.
Любовь Джеремайи к Брюсу никогда не должна была подвергаться сомнению. Но когда Брюс страстно заявил, что Джеремайя ничего для него не значил, откровенно отказывался от любви Джеремайи - это было уже слишком.
Как он посмел? Как Брюс посмел давить на Джеремайю, в то время как он был единственным человеком, который остался, несмотря ни на что? Когда Брюс дал отпор своей семье, они бросили его, и он остался один разбираться со своими проблемами без направляющей руки или ободряющего голоса. Джеремайя был единственным, на кого Брюс когда-либо поднимал руку, его первым настоящим противником и единственным человеком, который всем сердцем любил Брюса настолько, что не желал уходить. Джеремайя был единственным, кто остался, позволив Брюсу бороться с собой и давать отпор, потому что это было то, в чём Брюс нуждался.
И Брюс отказал ему. Конечно, отчасти в этом была и вина Джеремайи. Если бы только Джеремайя не стремился изменить Брюса к нужному ему видению. Если бы только он не вёл себя так дерзко в прошлом.
Но Брюс мог стать гораздо большим. Джеремайя видит потенциал великого человека, который был бы достоин того, чтобы стоять рядом с ним. Ра'с видел это. К сожалению, влияние, которое Ра'с оказал на Брюса, скорее всего, приблизит Брюса к истинной свободе.
Однако по мере того, как проходят дни и Брюс всё глубже погружается в свою бесконечную депрессию, Джеремайя не мог не задаться вопросом: нужна ли Брюсу настоящая свобода? Смог бы Брюс справиться с этим? С силой, которую давало освобождение разума, было нелегко справиться. Было бы логично предположить, что тот, кто большую часть своего детства рос в защищённой среде, никогда бы не понял смысла этого.
Джеремайя не стал...технически врать Брюсу. Он собирался в Готэм, где проходил рейд на почти заброшённый склад, и Джеремайя собирался проверить, всё ли по-прежнему в порядке и не забрали ли налётчики что-нибудь важное. Однако он также собирался посмотреть дома на материке, куда можно было бы переехать. Но там он встречался кое с кем, со старым другом своего брата.
Жизнь Брюса принадлежала Джеремайе, хотел молодой человек признавать это или нет. Брюс плохо переносил неволю, как птица. Птица, которая должна была летать, но ей подрезали крылья и заперли в клетку.
Джеремайя позаботился о своей маленькой птичке. Он должен был это сделать, потому что нелетающая птица не смогла бы выжить в дикой природе.
Выражение страха на лице Брюса, когда Джеремайя схватил его за шею, это всё, что нужно было знать Джеремайе. В молодом человеке ещё оставалось немного жизни, маленькая частичка его хотела жить - отчаянно хотела. Молодой человек царапал руки Джеремайи, толкал его в грудь, в какой-то момент пытаясь укусить. Ничего не помогало, и только когда Брюс потерял сознание, Джеремайя, наконец, отпустил его.
На самом деле, Джеремайя солгал самому себе, он не отстранился, когда Брюс перестал отвечать. Он отстранился, когда губы Брюса начали синеть. Что, чёрт возьми, он за родственная душа? Родственные души не душат своих возлюбленных до полусмерти. Они не кричат, не вопиют и не проливают кровь. Предполагалось, что они любят друг друга, поддерживают друг друга.
Джеремайя убедился, что Брюс всё ещё дышит, прежде чем отнести его наверх, чтобы он отдохнул на их кровати, не отходя от него ни на минуту. Вокруг его шеи было неприятное кольцо синяков, которые исчезали после нескольких сеансов кормления, поскольку они также обладают свойством быстро заживать.
Брюс проснулся несколько часов спустя. Его взгляд сразу же упал на край кровати, Джеремайя был там, Джеремайя всегда был рядом, потому что он всегда будет рядом с Брюсом.
Некоторое время оба молчали.
Так продолжалось до тех пор, пока Брюс не перевернулся на другой бок, отвернувшись от Джеремайи, и едва слышным голосом не выдавил, - «Ты меня не любишь.»
На следующий день они вернулись к нормальной жизни, Брюс редко улыбался, а Джеремайя прилагал все усилия, чтобы заставить его это сделать. Лишь время от времени Брюс потирал шею, но не было похоже, что это было сделано из-за того, что синяки начали болеть, скорее, чтобы напомнить молодому человеку, что они были на месте.
Казалось, молодой человек почти не помнил их ссору. А если и помнил, то ему было всё равно.
Это был лишь один из многих примеров антипатичной (откровенно враждебной) натуры Брюса.
И уж точно не помогало то, что голос его брата с каждым днём становился все сильнее, он отчаянно пытался вырваться из-под власти Джеремайи и действовать самостоятельно.
И мало-помалу предложения Джерома становились всё более убедительными.
«Мы должны забрать его семью, убить их у него на глазах. Он поймёт, что у него никого нет, и будет полагаться только на нас.»
«Сломай ему колени, пусть он нуждается в нас, чтобы ходить, пусть он будет прикован к инвалидному креслу.»
«Пометь его, сделай его нашим раз и навсегда. Не оставляй места для ошибки, когда они спросят: "Кому он принадлежит?"»
«Переверни его посреди ночи. Пусть его лицо исказится от страха, когда мы перережем ему горло, чтобы сделать его одним из нас.»
Иногда они делали неплохие предложения, в конце концов, Джим и его идиоты-офицеры каждый день донимали приспешников Джеремайи и Экко. Джеремайе приходилось ежедневно выслушивать Экко, которая сообщала ему по рации, что Гордон нашёл сердцевину радиатора на складе 3-А.
Несколько раз один или два прихвостня оказывались мертвыми, хотя Джеремайя думал, что это может быть как-то связано с уличной кошкой, возможно, с помощью мисс Кин или этого надоедливого дворецкого. Со стороны Джеремайи было довольно глупо оставлять их в живых так долго. Но если бы ему не нужно было это их жалкое, ничтожное и безумно раздражающее существование, чтобы держать Брюса в своей власти, он убил бы их в ту же секунду, как заполучил Брюса.
В конце концов, представим, что Брюс узнает - после нескольких месяцев или лет правильного формирования его истинного вида - что его семья была мертва уже несколько месяцев. Брюс не только отверг бы власть Джеремайи над ним, но и, скорее всего, стал бы мстить. Хоть Джеремайя и собирается поддержать стремление Брюса к справедливости, он не был готов к такой душераздирающей задаче - убить человека, с которым ему предстояло сблизиться.
Потому что они станут ближе друг к другу, ближе, чем многие могли себе представить, чем многие могли надеяться.
И всё же Джеремайе будет полезно, если кто-то - особенно Гордон - на время выйдет из строя. У Гордона была худшая привычка совать свой нос куда не следует. Брюс принадлежал ему, и все должны были это знать. И Гордону не пристало пытаться разлучить их.
Ему действительно следовало лично убить Гордона, когда у него была такая возможность. Очевидно, что больше никому нельзя было доверить это дело. Даже если Джеремайя и покушался на жизнь этого человека, тот всегда проскальзывал мимо, как таракан.
Джеремайя не знает, насколько они близки к установлению его местонахождения. Он знал, что Джеймс прибегнул к помощи Кобблпота, возможно, Нигмы, если отношения между ними станут более стабильными.
В последний раз, когда Джеремайя был в Готэме, Гордон был непреклонен, узнав по слухам, что вампир в городе. Дворецкий и мисс Кайл практически обошли улицу за улицей, дверь за дверью, в поисках. Джеремайя начал разочаровываться, они постучались в несколько важных складов и одно убежище.
Затем начал формироваться план, который должен был быть идеальным и быстрым, поскольку Брюс уже должен был проходить через ломку.
В конце концов, Джеремайя приказал одному из своих агентов распространить информацию о том, что Брюс был убит. Слухи распространились быстро, Джеремайя ушёл в подполье на час или около того, раздавая подробные инструкции о том, как его найти, пока Гордон и его друзья не нашли его.
Если Джеремайя и был кем-то, то он был чертовски хорошим актёром. Поначалу его движения были настолько неуклюжими, что он понял, что одурачил их, когда дворецкий смог легко ударить его. Они кричали "Где он?!" Джеремайя не отвечал, становясь всё более и более расстроенным.
В конце концов он оказался на спине, а Гордон лежал на нём, и дуло пистолет находится в нескольких дюймах от его лица. Может быть, дело в том, что Джеремайя небрежно накрасился или взъерошил волосы, но выглядел он ещё более ужасно, чем они могли бы себе представить.
Гордон не успел произнести лишь несколько слов, прежде чем Экко оттолкнула его, предоставив Джеремайе возможность сбежать.
«Ты не убил его... верно?» - Джеремайя не ответил, намеренно избегая зрительного контакта. - «Чёрт возьми! Сукин ты сын! Ты не убил его!»
Джеремайя ответил, - «Ты пытаешься убедить себя, Джеймс?»
После этой небольшой потасовки Джеремайя вернулся и обнаружил Брюса, свернувшегося калачиком на кровати, без сознания. В воздухе стоял запах рвоты. Ему было жаль Брюса, который несколько часов мучился от собственного горя.
Однако, необходимое зло, и всё такое.
Точно так же, как созерцание очаровательного лица Брюса посреди ночи было неизбежным злом. Точно так же, неизбежным злом было то, что Джеремайе пришлось поднять руку на молодого человека - он не делал этого с того дня, как Брюс произнёс ту ужасную фразу. Всё, что сделал Джеремайя, было необходимо, Брюс будет благодарен.
Джеремайя должен встать с дивана, Брюс скоро проснётся, и Джеремайя предпочёл бы не быть здесь, когда он проснётся, как бы это не выглядело привлекательно. К тому времени будет слишком поздно, чтобы избежать ломки.
Вместо этого Джеремайя присел на корточки рядом с молодым человеком, поглаживая его волосы и лицо. - «Я люблю тебя, Брюс. Я могу только надеяться, что ты скоро почувствуешь то же самое.»
Он запечатлел на его губах целомудренный поцелуй, и губы молодого человека окрасились лёгким оттенком красного. Едва заметным.
Тяжело ступая, Джеремайя встал с дивана и вышел в коридор. Выход показался ему весьма изобретательным. Благодаря безобидным декорациям комната, в которой Брюс проснулся в первый день, была бы последним местом, где молодой человек искал бы выход. Кроме того, Джеремайе помогло то, что он слишком оберегал входную дверь, отвлекая Брюса от истинного выхода.
Он располагался прямо за камином, к счастью, Брюс не заметил, что полы не совсем совпадают. Его приспешникам потребовались месяцы, чтобы прорыть туннель под рекой, а затем подготовить поместье к приёму почётного гостя.
«Я должен остаться с ним. Нет, нет, отправляйся в Готэм и принеси голову его дворецкого.»
Ух, ещё один недостаток разлуки с Брюсом, голос Джерома звучал громче, чем когда-либо. Он изо всех сил старается не обращать на это внимания, но иногда это бывает довольно сложно.
Джеремайя осторожно отодвинул камин в сторону, оставив только щель, чтобы проскочить, вернуть его на место, оказавшись в туннеле, было практически невозможно. Это была всего лишь быстрая рутинная проверка, просьба у Экко поискать возможные варианты перемещения и встречи со старым другом.
Скоро он вернётся сюда со своим любимым.
————————————————————————
Когда Брюс пришёл в себя, во рту у него было липко и сухо. Эйфория ещё не совсем прошла, его тело и разум всё ещё были как в тумане, хотя он уже не был таким неуправляемым, как обычно. И хотя сейчас был идеальный момент сбежать (или исследовать ещё немного), когда Брюс встал, у него закружилась голова и перед глазами всё затуманилось.
Чёрт.
Он понятия не имел, как долго отсутствовал, но мог предположить, что чуть больше часа. Солнце ещё не село, но за окном уже начинался закат. Брюс заставил себя сесть на диван, обхватив голову руками. Это чувство легкомысленности становилось всё более и более привычным.
В конечном итоге оставалось только два варианта: Джеремайя продолжит пить из него, что в конечном итоге истощит и убьет его, или обратит Брюса.
Брюс знал, какой вариант ему больше по душе, как и знал, что Джеремайя не разделяет его чувств.
Сможет ли Брюс сделать это сам? Сможет ли он позволить своему телу и разуму ускользнуть настолько, чтобы провалиться в бесконечную бездну смерти? Будет ли у него время? Если Джеремайя обнаружит его во время попытки, это может привести к ужасному исходу.
Слёзы начали жечь глаза Брюса. Последний месяц или около того он чувствовал себя оцепеневшим, и это было несправедливо. Он не мог сказать, как обстоят дела с воссоединением Готэма, Джеремайя вообще отказывался говорить о городе. Хотя Брюс видел, что в город въезжает всё больше военных вертолетов и катеров. Судя по всему, реконструкция мостов была в самом разгаре.
Джеремайя всё больше и больше говорил о переезде, Брюс предположил, что пройдет совсем немного времени, как его заберут в какое-нибудь место, где в нескольких милях от него не будет помощи. Место, где вряд ли кто-то узнает имя Уэйна или Валески. Конечно, они могли бы слышать о трагедии, произошедшей в то время, когда весь материк был занят воссоединением, но эта информация исчезла бы по мере поступления данных о погибших.
Брюс уже не имел такого значения. Конечно, найдётся несколько человек, которые всегда будут помнить о нём, но их было так мало, что их беспокойство не будет стоять у всех на первом месте.
Это было прекрасно, хорошо, что они ставили на первое место то, что действительно имело значение. Брюс был всего лишь неудачной фигурой в огромном заговоре.
И всё же это было немного больно. Да, Джеремайя однажды признался, что его семья искала его. Но это было... некоторое время назад. Джеремайя не слишком стремился возвращаться в город, а это означало, что его друзья не представляли особой угрозы. Может быть, они сдались, это имело бы смысл. В конце концов-
Брюс услышал шаги. Это не мог быть Джеремайя, прожив с вампиром несколько месяцев, он знал, как Джеремайя двигается.
Это был не Джеремайя.
Брюс попытался ухватиться за ближайший незажжённый подсвечник. Это мог быть кто угодно, друг или враг. Может быть, даже Экко, Джеремайя послал её посидеть с ним? Брюс чувствовал, что может постоять за себя в схватке с Экко, она была неопытной и неразумной, когда речь шла о чём-то, что не было дано ей напрямую непосредственно от Джеремайи.
Если уж на то пошло, Брюс не сдался бы без боя. Брюс храбро вышел из кабинета и направился по коридору. Никого не было видно, и он почти готов был оставить всё как есть, пока снова что-то не услышал. Брюс узнал в этой двери комнату, в которой он впервые проснулся, он не был в ней с той ночи.
Если это был враг Джеремайи, то какой лучший способ отомстить вампиру, чем жестоко убить молодого человека, которого он называл своей музой?
Дверь распахнулась, Брюс вышел на более открытое пространство, держа подсвечник наготове для атаки.
Сначала молодого человека ослепил фонарик, который не позволил ему разглядеть потенциального нападавшего. Но он смог разглядеть оружие.
Как раз в тот момент, когда Брюс собирался броситься вперёд, чтобы бороться за свою жизнь, свет погас, а пистолет опустился. Брюс моргнул, надеясь, что зрение прояснится и он сможет сделать правильный замах.
«Брюс?»
Подсвечник выпал из рук Брюса. Зрение прояснилось, и он увидел Джима Гордона, стоящего посреди тюрьмы Брюса.
—————
*буквально: "ну а дальше вы уже знаете"