Кислота
Это не было похоже на падение в воду — без боли и паники она словно бы погрузилась в расплавленное масло. Стоило плотным волнам сомкнуться над головой, мир сделался приятно размытым, зеленоватым. «Я умираю?» — мелькнуло в голове, пока она, раскинув руки, опускалась все ниже и ниже. Захотелось засмеяться и она даже открыла рот, но изо рта вышел лишь воздух — забавные пузырьки, как будто жвачку надуваешь. В животе защекотало.
«Какая веселая смерть», — мысли тоже стали похожи на пузырьки, легкие и прозрачные. Да что там — вся ее прошлая жизнь раздулась до размера огромного пузыря. Вот внутри родители — отец вечно орет, мама недовольно поджимает губы, — вот шумные братья и пес, который жил у них. Лица за стенками пузыря искажаются, как в кривом зеркале, меняются на новые: учителя, университетские преподаватели, подруги, которые перестали ей писать, стоило уехать и парни, с которыми ей было неинтересно на свиданиях. Улица, где она жила; мягкий медведь в изголовье дивана. Фотографии, платья и блокнот, куда она записывала свои цели. Все, что было в ее жизни, сделалось совершенно неважным, приобрело черты гротеска, дурной шутки. Люди, вещи — достаточно протянуть руку, ткнуть в бок пузыря и он лопнет. Никто не любил и не знал ее настоящую. Чужие представления о себе, ожидания и условности — вот, чем она была раньше, но сейчас все это растворяется, сползает, как отмершая кожа. Останется только она — до самых костей та, кем является на самом деле. Как же хорошо! Ей вспомнился голос, слова про страсть и подчинение. Блестящий вызовом взгляд: ты сможешь? И это тоже кажется теперь таким далеким. Конечно, она смогла. Почему нет? Раствориться и самой стать веселым пузырьком — неплохое приключение среди череды унылых серых дней. Неожиданно ее приятное парение оборвалось — рядом мелькнула тень, приблизилась и сцапала в акульи тиски. Она возмущенно забилась, когда сильные руки потянули наверх, а потом она вынырнула. Горло обожгло от первого вздоха. Перед глазами поплыли красно-синие водовороты; тело наполнилось щекотной легкостью. — Ох, черт, — она прошептала, догадавшись, что красно-синее — это краска с их рубашек. Он захохотал при виде ее удивления, и она не удержалась, тоже подхватила: серебристые колокольчики сошли с ума, забренчали невпопад, а затем оборвались в поцелуе. Когда они выбрались, он крепко обхватил ее за плечи и развернул к стенке резервуара. Она с опаской посмотрела в свое отражение: бледная, с розово-голубыми прядками и растекшейся по лицу косметике, больше похожая на…
— Святые воробушки, мистер Джей! Она поднесла руку к лицу, принялась внимательно разглядывать — кожа приобрела восхитительно фарфоровый оттенок. Что-то новое происходило и внутри, щипало пузырьками в голове. Вспышки света, хлопки выстрелов, вкус карамельного попкорна и газировки. Веселье! Взрывы! Звон бубенчиков на арлекинском костюме! — Кажется, мне нужна новая одежда, — пробормотала она задумчиво и захихикала, ощутив его ладони, скользящие вверх, к груди. В памяти стерлось, как они добрались до машины — все заслонила фиолетовая дымка. Осталось только желание сжимать до синяков, оставлять отпечатки — мое! — чувствовать, как россыпь багровых ссадин-поцелуев разбегается по телу. Верхом на его коленях она стонала, ускоряя ритм; видела свое отражение в ледяных глазах и от этого внутри делалось еще жарче. Хлесткие, без нежности прикосновения; сладкая пульсация внизу живота, и море неонового света, захлестнувшее в громкой разрядке. После они неслись по залитым фонарями улицам и веселились. Харлин Квинзель осталась где-то там, на дне чана с кислотой. Ее место заняла Харли Квинн. Прошлое растворилось, будущего еще нет, зато есть настоящее — безумный день рождения. Харли Квинн — как же сладко это имя звучало, когда он звал ее. Молоточек в голове, стучит по колокольчикам, заставляет шестеренки крутиться, а фарфоровую куклу — танцевать. Хар-ли. Лакомый кусочек торта, лимонный леденец, клубничное мороженое. Запах пороха и крови. Алая рана улыбки на бледном лице. — Пудинг! — она вскрикнула, вынуждая его затормозить у освещенной витрины. — Смотри! Под стеклом на манекене красовался костюм. Все как надо: бубенчики, белый воротник, красно-черная ткань. — Неплохо, детка. Она захлопала в ладоши, заерзала на сиденье: — Хочу, хочу, хочу! Уезжали от магазина под вой сигнализации. Она то и дело смотрелась в зеркало, забавляясь новым видом. Неужели когда-то ее жизнь была всего этого лишена? Скучная жизнь — сон о какой-то другой, чужой девчонке. У пустого причала остановились — ее разрывало от кипящей энергии. Жаль, что не турников. Выпрыгнув на асфальт, она прошлась колесом, принялась ходить на руках и делать кувырки. Он сел на капот, наблюдая за ней — ему тоже все нравилось. — Знаешь, сладкий, — она изящно выпрямилась после очередного колеса. — Я тут подумала: мне нужно какое-то оружие, но не обычное, а чтобы забавное-презабавное. Такое чтобы — бам! — и весело. Секунду он смотрел на нее молча. — Детка, — обхватил пальцами ее запястье, притягивая к себе, — кажется, я знаю, что тебе подойдет. — Правда? — бубенчики на воротнике забренчали. Он зашептал ей на ухо, как самый большой секрет. Она залилась звонким смехом, запрокинула голову и увидела нечто удивительное: перевернутый мир принадлежал только им двоим. Огромный парк аттракционов манил, искрился бенгальскими огнями, ждал, когда они выйдут на главную сцену — король и королева безумия — и закружатся в бесконечном танце.