Атаман

Предан... В который раз... И отчего в таком коротком слове столько боли?

Стотысячное змеиное кодло обняло Сечь теми стальными кольцами, которые ему без Войска не разорвать. А оно, Войско это, и не ведает о случившемся, служит верно главной гадине... Покамест служит.

Атаман, смертельно устав от положения, в которое его бросила судьба и клятая чужая воля, закрыл глаза и опустил свою бритую голову. Думал ли он когда-либо, что доведется собственными руками душить то дитя, которое столько времени растил, вкладывая все душевные и физические силы, все чаянья и стремления. Казацкая вольница, объявленная царским словом «уродливой» никому теперь стала не нужна, а «ясновельможный» Грицько Нечеса, некогда так распевающий ее молодецкую удаль и суровую гордость, ныне рад с ней расправиться, словно тот стервятник.

А ему, старому, нужно теперь решать, умирать или сдаваться. Не ему одному, а всем, кто остался в крепости. Другого не дано, ведь обороняться нечем, да и сил нет... Значит, сдаваться?

А может?.. Достаточно ведь пожил! Хватит! Взять, что под руку подвернется - и биться до последнего вздоха! Забрать с собой на тот свет столько врагов, чтоб и черт подивился! Чтоб до седьмого колена запомнили – не тронь казака, а то гибель близка! Хотя... сколько ж тогда наших поляжет? Молодых совсем. Неопытных. Детей совсем... И дедов седых... Других в залоге особо-то и нет: кто на промыслах, кто в родные края ветром ринулся, едва возвратившись после войны с османами, а кто и вовсе не воротился - или навеки лег в безымянную могилу бескрайней степи, или до сих пор месит пыль далеких дорог, ведь слепо служит гадине коронованной. Покамест служит!

Значит, сдаваться. И остаться в памяти людской тем, кто отдал на растерзание Сечь-мамку? Достойное наказание для грешного старика... Горькое...