Её апология

Была ли я в неё влюблена? Мне кажется, нет. По крайней мере, я не была влюблена в неё в том смысле, в котором это слово привыкли понимать все остальные.

Наше чувство было чем-то большим и меньшим одновременно.

С одной стороны, я была ребёнком, когда оказалась под её влиянием. Это не могло не притянуть меня к ней. Потом я была всего лишь юной девушкой, которой было одиноко, которая хотела чувствовать, жить, хотела ощутить себя свободной. И любить принцессу – это была почти свобода. Я могла попросить всё, что угодно, я могла делать всё, что угодно, поехать куда угодно. И при этом я ничего не просила, ничего не делала и никуда не уезжала – потому что хотела я только её... Такова была моя свобода.

И при всём этом это чувство было чем-то большим, чем простая влюблённость. Она была моей сестрой, она была моей подругой, она была моим извечным врагом. Она была всем, была самой жизнью, потому что всё, что было до неё, тонуло во тьме, и после неё останется лишь мрак.

Первые шесть лет я жила в тюрьме своей комнаты в герцогском дворце. Ещё четыре года я провела в монастыре. Спала в узкой келье рядом с двумя другими послушницами. Молилась Иос пять раз в день. Соблюдала каждый месяц разные обеты смирения. Там меня почти не стало. Когда я попала во дворец, во мне едва теплились крупицы прошлой меня.

Странно, что именно в таком месте я снова пробудилась к жизни. И странно, что огонь во мне разжёг именно такой человек, как она.

Иос была богиней света, солнца и тепла. Ей молились в главном храме столицы. Её часовни были раскиданы по всем уголкам империи, а крупинки её дара проявлялись в тысячах Светлых сестёр – девушек, наделённых особой светлой магией. За годы в монастыре я узнала о Иос и её земной жизни так много, что видела её присутствие во всём и во всех. Кроме Кати, конечно.

Глядя в глаза принцессы, я чувствовала, что на меня веет тьмой, родственной тьме Дисара – тёмного бога, сына Энайхэ-жизни и Хаоса. Ему нигде и никогда не возносили молитв, не воскуривали благовоний и не стоили храмов, и обращались к нему только те, кто желал наслать на другого несчастье. Дисар являлся чистой тьмой, богом животной дикости, жестокости и войн. Безумный, непокорный.

Иос и Дисар. Брат и сестра. Сумасшедшие любовники. Родители Судьбы, Справедливости и Страха, владыки демонов, чьё племя герои заточили в другой мир.

Целых четыре года, словно в заточении, я обитала в замкнутом мире религиозного трепета и благочестивого страха, потому что монастырь был отрезан от реальности горами и борами, через которые перебраться могли только те, кто искал спасения.

А в реальности, пока я купалась в иллюзиях, пришли к власти иные боги.

И молясь по ночам Иос, я чувствовала, что каждое моё слово – фальшивка.

***

Нас никто никогда не учил любить, и мы делали это так, как подсказывала нам интуиция, как, я была уверена, шептали нам на ухо саламандры и сильфы – духи-посланники богов.

Я изучала взглядом её лицо, каждую его такую притягательную деталь – так долго, что в темноте ночи, под закрытыми веками, могла бы в точности – что тогда, что сейчас – воспроизвести её портрет. Острые крылья её носа, тонкая кожа скул, белоснежная, мягкая, если касаться её самыми кончиками пальцев, росчерки выразительных бровей... Кажется, за всё свою жизнь я не видела ничего прекраснее её ресниц, как они трепещут по-разному от каждой мысли, от каждого слова; в моих снах, пугающих, завораживающих, эти ресницы превращались в нити судьбы, и по их взмаху стирались из истории и памяти лица, менялось устройство будущего.

Она была прекрасна. Смыкая глаза, я видела её, сидящей на троне – кроваво-красная мантия, платье из чистого золота, уверенная улыбка на губах – и она была моей. Чем заслужила я такое благословение небес? Как сумела привлечь её внимание? Я чувствовала себя такой крошечной и жалкой рядом с ней.

Я убедила себя, что Великой Иос угодна наша любовь.

Мои глаза жгло от слёз из-за всех её признаний – шепотом, в укромной темноте под одеялом... Это так красиво, так искренне, это дарило мне так много надежды. От каждого её слова, от каждого взгляда моё сердце болело так сильно, потому что я и хотела, и боялась верить, что кому-то я настолько нужна. Настолько, что человек готов рискнуть совершить сотню ошибок и нарушить все запреты.

– Я хочу быть счастлива, – шептала ей я, пока она покрывала моё лицо сотней поцелуев. Когда она была рядом, все краски в мире вспыхивали ярче, но при этом всё за пределами созданной нами вселенной тонуло во тьме. Я имела в виду, что просто хочу всегда оставаться рядом с ней, и ничего больше: просто всегда быть вместе. Я хотела видеть, какой она станет в старости. Я хотела всегда быть ей нужной.

На её лице отразилась пугающая меня ранимость: она так редко позволяла себе казаться слабой.

– Я... постараюсь тебя не разочаровать.

***

Он появился в моей жизни как-то плавно, незаметно.

Для начала я перестала быть просто камеристкой: меня повысили до фрейлины, хотя на самом деле все мои обязанности остались теми же: я одевала Кати по утрам, раздевала по вечерам, уходила в свои новые просторные покои и спустя пару минут возвращалась обратно к ней в спальню через тайный ход. Как мы смеялись порой, пытаясь приглушить голос, из-за всех этих хитрых тайных комбинаций! Мы были счастливы. Я чувствовала себя таким ребёнком рядом с ней, и мне это так нравилось.

Дико. Непривычно. Разряды тока по всему телу от мимолётной встречи взглядов, остановка сердца – от случайного прикосновения. Меня кидало то в жар, то в холод, и от этих эмоциональных качелей кружилась голова, болел каждый сантиметр никогда не расслабляющегося тела, и сводило живот от волнения и бесконечных, безумно мечущихся в мозгу мыслей, но не хотелось ни на секунду прерывать это хождение по тонкой нити, натянутой над бездной. Даже наоборот – пропасть так и тянула упасть в неё и потеряться в этом чувстве с головой...

В голову лезли все глупые и слезливые мысли, вычитанные втайне в сентиментальных романах, но как можно было думать иначе, если эти глаза смотрели на меня вот так – словно видели во мне какое-то божество, недостижимое для обычных смертных, но каким-то странным образом оказавшееся в её, Катриоры, руках и принадлежащее ей одной... Этот восхищённый блеск, эта сумасшедшая и сводящая с ума жадность, эта благодарность и желание каждой клеточкой тела отдаться другому человеку, стать ещё ближе... Эти чёрные глаза, похожие на готовые вот-вот разгореться головешки в камине, – эти глаза преследовали меня повсюду, и я мечтала вечно находиться под их пристальным взглядом.

– Скажи мне, что любишь меня, скажи, что не жалеешь, скажи... – шептала я, чувствуя её горячие поцелуи на своём лице.

– Разве ты сама этого не знаешь? Я думала, мои чувства вполне очевидны, – её зубы слегка прикусили кожу моей шеи, словно она была вампиром, выбирающим удобное место для укуса.

– Знаю... но скажи мне ещё раз, ещё...

Снова узнавать друг друга и находить новую глубину; сердце, заходящееся в бешеном ритме. Изучать взглядом каждую черту лица, глядя прямо, смущаясь, но не отводя взгляд, потому что теперь – можно. Часы, проведённые в объятиях друг друга где-то в дальних гостиных дворца. Двойной, понятный лишь нам двоим смысл в каждом слове. Едва контролируемое безразличное выражение лица и ровный голос в присутствии посторонних, чтобы те ничего не заподозрили, в то время как на самом деле хотелось остаться лишь вдвоём, без всяких масок и лжи. Хотелось бесконечно целоваться, постигать все грани новых ощущений, чувствовать её губы и не думать ни о чём...

Но появился он. Откуда он взялся? Где был раньше? Существовал ли он вообще или внезапно возник в мире просто потому, что ничего никогда не должно быть просто и понятно?..

Единственной новой моей обязанностью было «активное» присутствие в светском кругу, окружающем Кати. Если раньше я скромно стояла где-то в углу, ожидая какого-нибудь указания принцессы, то теперь я должна была наравне со всеми сидеть на диване в придворном платье с шифром и поддерживать диалог. Тогда-то мы и встретились с ним. С Эреном Ашьеном.

Он был одного возраста с Кати и старше меня, но то, как он смотрел на меня, заставляло испытывать непривычное смущение и почти болезненное волнение. Ни один мужчина на меня так не смотрел до него. Так могла глядеть только Кати.

Он говорил со мной не так, как другие – надменно, настороженно и при этом презрительно – нет, он был вежлив, беззаботен, совсем искренен. Он отличался от них всех. Он был чуть-чуть, едва уловимо похож на Кати, если узнать её так хорошо, как знала я... И если бы я не познала счастье с Кати, если бы я не ощущала себя как в сказке, даже когда просто думала о ней, – я бы влюбилась в Эрена. Абсолютно, без оглядки, забыв обо всём на свете... Меня, на самом деле, не сложно было покорить: я тянулась к тем, кто был добр ко мне, потому что таких людей было так мало, а мне так хотелось любить и быть любимой.

Так могло бы случиться в иной вселенной. Но в этой – у меня была Кати. Мне не нужен был Эрен. Я никогда не пыталась привлечь его внимания.

Не знаю, хотела ли бы я изменить эту страницу своей истории. Если бы я тогда вышла замуж за него, я бы надолго уехала из столицы в его крошечное горное графство. Я никогда не полюбила бы Кати. Я прожила бы спокойную и, наверное, вполне счастливую жизнь, потому что быть с ней – это не всегда только про радость: быть с ней значит постоянно ожидать горя. Если бы я осталась с Эреном, не произошло бы всего того, что произошло, и мир бы сейчас был абсолютно другим – даже не знаю, лучшим или ещё более страшным местом.

Это до сих пор загадка для меня: можно ли считать его появление просто судьбой или это – наказание мне – или нам – за то, что мы забыли, в каком ужасном мире мы живём, нарушили все его законы, дерзнули и получили то, что иметь могут только боги...

Но лучше бы он не появлялся в нашей жизни никогда... Его любовь только сгубила всё самое дорогое для меня.

***

– Я знаю точно, что император будет у власти ещё как минимум десять лет: ему хватит его жизненной энергии... – за годы я уже так привыкла к тому, что Катриора почему-то была непоколебимо уверена в том, когда именно император должен умереть, что уже ни о чём не спрашивала, хоть никогда ей полностью не верила. Зря. – Если ты не будешь привлекать его внимания, то тебя отсюда не отошлют: ты ему неинтересна, к счастью.

– А если... мне сделают предложение? Ты же знаешь моё положение: я не имею права отказаться от него, – это было то, что меня тревожило последние несколько месяцев с того момента, как Эрен появился во дворце и не проходило ни дня, чтобы я не видела его.

– Твоё положение такого, что решение о твоём замужестве принимаю я, – просто ответила Кати. И я подозревала это и раньше, конечно, но меня всегда задевало спокойствие, с которым она относилась к нашему неравенству. Её власть над моей судьбой была бесконечна; я же не могла сделать ничего.

Потому что я была абсолютно одна. У меня не было семьи и не было друзей. Меня презирал весь свет, весь мир. Я была пустым местом – для всех, кроме неё. Моя ценность зависела от её воли.

С годами я заставила себя смириться с этой мыслью. Но она так полностью и не стёрлась из моего сознания, маячила где-то на подкорке. Моя жизнь – в её руках. Нет, они не дрожат: эти руки – надёжная опора. Если они и уронят или сломают, то только намеренно – это не будет случайностью, нет.

– Так что единственной угрозой может оказаться император, но если не привлекать его внимания, то он так и умрёт, ни разу не вспомнив о твоём существовании... Это был бы идеальный вариант, на самом деле. Ну а после – полная свобода, – она мечтательно улыбнулась. – Представь, весь дворец, весь мир – всё это будет только наше, мы сами установим везде свои правила, перепишем наши судьбы и будем счастливы, несмотря ни на что, да? Не надо будет скрываться – я буду целовать тебя на глазах у всех, кто мне, нам будет завидовать; мы будем танцевать с тобой вместе на балах; мы будем путешествовать по всему свету и побываем в тех местах, о которых только читали, – вместе, всегда вместе... Мы никогда не расстанемся, правда ведь? Ты же меня не оставишь? У тебя есть какие-нибудь пожелания на ближайшую счастливую вечность, а? – она тихо рассмеялась, и я не могла не оставить на её губах десяток поцелуев: против её обаяния, против этой завлекательной игры её воображения я была абсолютно беспомощна.

Мы смотрели в будущее, не замечая настоящего. Как мы могли быть так наивны?..

– А что будет, если император всё же что-то узнает?.. – в одну из ночей всё же спросила я, устраивая голову у Кати на плече.

– Даже если он узнает, Лисси, – а шанс этого невероятно мал, – даже если он узнает, то ничего не будет: ни тебе, ни мне. Тебе не о чем волноваться, потому что ты должна быть уверена, что я тебя защищу. От всего и ото всех, слышишь? – опять эта нечеловеческая уверенность. – Нет ничего, поверь, ничего, что может разлучить нас, запомнила? Император не сможет нам помешать, даже если обо всём догадается. Наше счастливое будущее ничто и никто не сможет испортить, ведь оно только в наших руках, а мы никогда не прекратим бороться.

Несмотря на все мои страхи и смутные, заставляющие неотрывно смотреть на неё по ночам предчувствия, в ту секунду я ей безоговорочно верила.

***

– Вытяни карту, – весело протянула Кати, кидая мне в руки мешочек с колодой.

Я почувствовала укол привычного раздражения, но не позволила этому чувству завладеть моим сознанием. В конце концов, это постоянное общение с судьбой через карты стало нашим секретным ритуалом, способом заглянуть за завесу повседневной суеты. Я не должна была злиться на неё за её игривость: я должна была ценить то, что сегодня она была в хорошем настроении. Я достала колоду и, перетасовав, вынула карту.

– Семёрка кубков. И что это значит?

– Покажи, – я послушно повернула карту лицом к Кати, и на секунду в её лице что-то дрогнуло.

– Что это значит? – обеспокоенно спросила я.

– Не скажу, – волнение на её лице сменилось насмешливой уверенностью. – Давай почитаем? Мне недавно из города привезли один сборник, я хотела....

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы подавить внутри обиду и подстроиться под её новое настроение, хотя хотелось только потребовать ответов.

На следующий день, пока Кати была на дневных занятиях, я тайком, по самым пустынным коридорам, пробралась в библиотеку. Она была огромна: говорили, в тысячах стеллажей, занимающих пять этажей, хранилось больше миллиона томов, не говоря уже о редчайших книгах в закрытых секциях и потайных комнатах, куда доступ был только у императорской семьи. Раньше Ардский дворец принадлежал королевской семье Лакардии, то есть семье моей матери. Меня завораживала мысль, что, сложись всё иначе, это была бы моя библиотека, не её.

Но сегодня мне вовсе не нужны были секретные знания древних колдунов. Мне нужна была книга гаданий на картах. Мне нужно было знать. Она могла мне ничего не рассказывать – не надо, если это поможет нам не ссориться, – но неизвестность была невыносима.

«Семёрка кубков». Забравшись в один из стеллажных закоулков, я устроилась на полу, листая книгу. «Всё решено судьбой, возможность выбора – лишь иллюзия», «идеализация, побег от реальности», «обман». Я криво усмехнулась. Всё-таки я терпеть не могу карты: они только путают, заставляют искать смысл там, где его нет.

Поколебавшись мгновение, я опять перелистнула страницы. «Повешенный». Помимо того, что сказала мне тогда Кати, среди значений назывались «завышенные требования и неудовлетворение», «изоляция», «манипулирование». Я почувствовала холодок в груди. Почему из всех значений Кати выбрала именно переход на новый этап? Почему это не могло быть что-то иное? Она выбрала то, что ей больше всего понравилось, что соответствовало её целям?..

Я уже хотела было поставить книгу на место и уйти, но потом импульсивно прижала её к себе и, спрятав её в карманах платья, поспешила обратно к себе в покои.

***

В этом дворце было легко не заметить, как быстро время летит мимо.

Вот от свободного Гесперинга остались лишь клочки земли – последние непокорённые племена. Вот Кати начала сбегать от меня по ночам на секретные ночные тренировки, нарушая защитный купол замка. Вот она по поручению императора разъезжает по всему континенту, подавляя восстания и оттачивая свои навыки владения магией и мечом.

– Я делаю это для нашего будущего, – всегда говорила она, оставляя меня одну сначала на несколько дней, потом – на несколько недель, а пару раз – на целый месяц.

Наше будущее? Как моё абсолютное одиночество в этом змеином гнезде среди людей, которых я ненавижу, поможет нам стать счастливее? Мне было страшно. Мне было больно. Я пыталась ей этого не показать. И она охотно верила, потому что ей так хотелось.

– Ты не видишь всей ситуации, поэтому я знаю лучше тебя, что правильно, а что нет, – эти слова оправдывали всё, что она делала. Но это была правда, разве нет?

Больше всего ей нравилось ездить на Тиборы – дальние острова Па-Дирийского залива. В летние месяцы течение, берущее начало у самого северного материка – Виниссена – доносило до Тиборских островов громадные айсберги, вместе с которыми приплывали и кагораты – снежные чудовища гигантских размеров, способные уничтожить ради утоления своего ненасытного голода целые поселения. Это бедствие происходило на Тиборах ежегодно, и поэтому в это время к северу Империи со всех концов страны съезжались маги, воины и все желающие испытать свои силы или потренироваться на свирепых чудовищах. Катриоре нравилось сражаться со случайными союзниками днями напролет, когда никто вокруг не знает, кто она, и просто восхищается её силой. Ей нравилось восхищение.

Ей нравилось получать знания от своих новых знакомых и использовать их на практике – зачастую это было то, чему учителя никогда не решились бы её научить без ведома императора.

– Знаешь, один маг показал мне, как строить порталы, – как-то вечером, пока я расчёсывала её волосы перед сном, задумчиво сообщила мне Катриора.

По какой-то древней традиции, соблюдавшейся в её роду, Кати ни разу в жизни не постригала волосы, и к семнадцати они отросли почти до щиколоток, поэтому ежедневное расчёсывание и заплетание занимало много времени. Но мне нравилось пропускать между пальцами её блестящие мягкие пряди, ощутимо тяжёлые, насыщенного чёрного цвета. Это занятие погружало меня в какой-то транс.

– И это значит, что ты сможешь ко мне возвращаться? Хоть иногда?

– Смогу, – на её губах дрогнула улыбка, когда она обернулась ко мне, нежно провела пальцами по моей щеке. – Извини, что меня вечно нет рядом. Смотри: я исправляюсь!

– Всё в порядке, – я улыбнулась ей в ответ – слабо, но искренне: я не хотела её расстраивать, я хотела стать для неё домом, источником комфорта. Я не должна была жаловаться. – Я всё понимаю.

– Спасибо.

Её губы коснулись костяшек моих пальцев, и я почувствовала, как что-то сжалось у меня в груди. Все мои лишения стоили того.

***

– Откажись.

Я должна была быть умнее и никогда не говорить ей такое в подобном тоне.

В тот день пришло письмо от императора, и я заранее почувствовала, как по моему телу пробежал холодок дурного предчувствия. Император писал дочери редко. На моей памяти вообще единожды – когда приказывал Кати отправиться в Пятикняжие и подавить восстание на границе с Силистрой. Тогда Кати уехала почти на два месяца. Я боялась узнать, что же случится на этот раз.

Наверное, поэтому я не смогла сдержать своих чувств.

– Что он пишет?

– В войне наступил переломный момент, – медленно проговорила Катриора, не поднимая глаз от бумаги. – Ещё одно усилие – и мы победим. На фронт стягиваются искуснейшие воины и маги со всей страны – важен каждый боец. Всё решится в следующие три месяца.

Ну разумеется. Как же самая могущественная в мире империя справится без своей наследницы в решающей схватке?..

– Император приглашает меня принять участие в заключительных сражениях.

Моё сердце билось часто-часто. Зрение затуманилось. Я поняла, что теряю контроль над собой. Только не это, боже, только не это, я не вынесу этого снова, нет... Я не хотела оставаться одна в холодных стенах этого дворца. Я боялась себя, я боялась, что сойду без неё с ума...

Тогда-то я и сказала это проклятое «Откажись», которое разлучило нас больше, чем на полгода.

– Почему? Я хочу поехать – я должна. Это будет полезным опытом – настоящее сражение в открытой местности с настоящими бойцами вместо фантомов или кагоратов. К тому же, Император не предоставляет мне выбора. Да есть сотня причин, почему я должна поехать!.. – разгорячённо завершила Кати.

– Тогда я еду с тобой!..

– Это исключено, – после секундной недоуменной паузы холодным тоном ответила принцесса, наклонив голову и сощурив глаза, и меня пробрала дрожь от её голоса: слишком давно я не видела Кати такой – в ледяном раздражении, с чуть покрасневшей радужкой глаз. Со мной она такой не бывала никогда. – Я запретила тебе даже близко подходить к полям сражений. Ты остаёшься во дворце. А мне нужно уехать. Я постараюсь вернуться как можно раньше.

– Но, Кати, пожалуйста... – я попыталась поймать её ладони, но Катриора отстранилась ещё больше и даже встала с кресла, отойдя к окну, словно пытаясь этим жестом завершить бессмысленный разговор.

Она ускользала от меня, закрывалась, решив всё для себя и не желая менять решения, не желая меня слушать. Но я не могла просто сдаться. Я поднялась вслед за ней, подошла ближе, пытаясь поймать взгляд принцессы, который та упорно отводила: не хотела показывать мне свою злость.

– Кати, пожалуйста... я не могу, просто не могу тут остаться... Три месяца, Кати, я не смогу прожить в этом аду без тебя так долго... пожалуйста...

Я видела, что её радужки стали абсолютно красными – прямо как кровь. Всё её тело словно охватила тёмная энергия, придавливая меня к земле, сжимая лёгкие.

– Я же уже сказала: я не могу остаться, ты не можешь поехать. Вопрос решён.

– Но...

– Да что с тобой?! – окончательно вышла она из себя, полностью разворачиваясь ко мне. Как же страшно быть объектом её гнева!.. Я могла лишь отступать от неё, спотыкаясь о стулья и столики, разбивая фарфоровый сервиз... Как сейчас помню, как всё вокруг заволакивалось тьмой её силы и в этой мгле светились лишь её глаза... – Мне необходимо поехать, этот опыт может в будущем спасти мою – и твою, кстати, тоже – жизнь, я не могу упустить такой шанс! В конце концов, научись уже себя контролировать – это лишь три месяца, а не три года, а ты разводишь драму на пустом месте, честное слово!..

– Кати, ты не понимаешь, не понимаешь, – лишь могла бормотать я, бегая взглядом по её такому изменившемуся лицу. Я не находила слов. Зато у неё в ярости слова всегда возникали самые пронзительные, жалящие.

– Замолчи!.. Какая разница, что ты сейчас чувствуешь, если я делаю всё это ради нашего общего будущего?! Ты должна доверять мне, что я принимаю верные решения!. Почему я должна отчитываться перед тобой?! Менять свои решения только потому, что ты так сказала?! Почему ты указываешь, как мне поступать?!

Её сила ослепляла. Моя слабость, казалось, только больше распаляла её.

Я чувствовала какой-то бесконечный, неконтролируемый ужас перед такой принцессой: я была абсолютно беззащитна, потому что никто во всём мире не мог противостоять ей. Никто не смог бы мне помочь. Я была такой ничтожной, жалкой – полностью в её власти, подчинённая её переменчивым желаниям, абсолютно безвольная, как кукла, – наверное, она и видела во мне всего лишь игрушку.

Она никогда не знала цену человеческой жизни.

Я упала на колени, она – зачем-то – переложила меня – почти аккуратно – на диван, но в её глазах не было сочувствия, не было раскаяния: их медный блеск отражал лишь непоколебимую решимость.

Уже тогда я должна была что-то понять и бежать оттуда со всех ног – прочь, скорее прочь, куда угодно, где никто не знает моего имени, где никто никогда не видел, как воля ломается под напором чего-то куда большего, куда более страшного, чем человек способен осмыслить.

Но я не сбежала.

Много недель я пролежала в постели. А потом ещё долгие полгода провела в ожидании, потому что моя судьба была по-прежнему в её руках. Только она могла решить: уйти мне или остаться.