Глава 15 Майя
Солнце ещё не добралось до зенита, но уже знатно припекало. Даже несносные насекомые старались держаться в тени шляп и деревьев. Влажный лесной воздух был неподвижным, тяжёлым и наполненным запахами разложения.
Трапезу завершили водой, пустив по кругу анкерок. Не обделили и старика. Сложив остатки съестного обратно в мешок, Анри осмотрелся.
Всё очищенное от леса пространство было буквально устлано телами солдат. Пехотинцев, непривычных к седлу, утомила часовая тряска. Разморённые жарой, тяжёлым, густым, влажным воздухом и едой, они не преминули воспользоваться минутами отдыха, выпавшего им таким неожиданным образом.
Сеньор Антонио тоже обозрел окрестности. Задержавшись на тяжело дышавшем молодом майя, одарил Анри грустным выражением и, натянув на лицо шляпу, дабы защититься от надоедливой мошкары, растянулся на своём плаще.
Дон Себастьян многозначительно хмыкнул, давая понять, что пора выяснить, ради чего умирающий парень хотел видеть «главного испанского сеньора», и двигаться дальше.
Анри ещё раз окинул взглядом неподвижное тело: надежда на то, что юноша очнётся и заговорит, растаяла окончательно.
— Так что же такого важного твой внук должен был сообщить мне?
— Он видел, кто убил всех людей в нашей деревне, — старик положил ладонь на голову внука. Тот вдруг снова резко дёрнулся и слабо застонал.
Доктор приподнялся, взглянул на индейцев и снова лёг.
— И кто это сделал? — нарушил повисшую тишину Анри.
Хуан покачал головой:
— Не знаю. Но он, — старик сжал ладонями голову внука, — твердил, что это не были испанцы. Что они были одеты, как испанцы, у них было испанское оружие, но они говорили не на испанском.
— Это и есть то, что рассказал тебе внук? — Анри напрягся: где-то внутри сознания появилось чувство, что это действительно очень важное свидетельство, способное пролить свет на позавчерашнее нападение. Краем глаза он заметил, как замер дон Себастьян, внимательно вслушиваясь в слова старого майя.
— Расскажи всё, что знаешь! — приказал он индейцу.
— Я не был в деревне. Наш колдун..., — старик вдруг замолк и покосился на Анри, опасаясь, что сболтнул лишнее. Но тут же осознал, что теперь, когда в живых остался лишь он, это уже не имеет значения. Горько усмехнулся: — наш колдун послал меня в лес за особыми кореньями. Я искал их три дня, а когда вернулся, то увидел пепел на месте хижин. И всех людей нашего племени. Они были мертвы. Их тела уже начали разлагаться. Упав на колени над телом сына, я стал призывать духов наших предков отомстить тем, кто это сделал. Среди трупов я нашёл солдата, одетого вот так, — майя пальцем указал на одного из пехотинцев. — Я уверился, что это были испанцы, — старик пристально посмотрел Анри в глаза. — Я был полон гнева. Я решил идти к ицам в Эйшекиль, чтобы вместе с ними бороться против вас. Потому что мои глаза говорили мне, что пришельцы, которые навязали нам свои законы и веру, пришли в мою деревню и убили всех без всякого повода. Я уже собрался уходить, когда услышал, как кто-то зовёт меня. Вначале я подумал, что это духи пришли за мной, но потом понял, что это голос. Очень слабый голос. Я прислушался и узнал Быстроногого Оленя, — с этими словами суровый старик с невероятной нежностью глянул на внука и прикрыл ему лицо ладонями: — Он звал меня, укрываясь в кустах... — юноша неожиданно забился в агонии, и Хуан умолк.
По всему телу умиравшего проступила испарина. Доктор вскочил, вытер рукавом место на груди юноши и приложил ухо к сердцу. Через некоторое время он поднялся и с сосредоточенным видом стал рыться в своём лекарском мешке. Выловив из его недр небольшую коробочку, аккуратно открыл её и достал маленькое зеркальце в бронзовой оправе. Снова наклонившись над молодым индейцем, доктор поднёс зеркальце к его посиневшим губам и долго рассматривал блестящую серебром поверхность. Старый майя сидел, не двигаясь, лишь по тому, как каменело его лицо, можно было догадаться, какая боль всё сильнее и сильнее сжимала его сердце.
— Его душа покинула тело, — констатировал доктор, выпрямившись и пряча зеркальце обратно в коробочку, а затем в мешок.
— Если он был католиком, назови нам его имя, и мы помолимся за его душу, — Анри поднялся, снял шляпу и перекрестился.
Доктор последовал его примеру. Также вставший дон Себастьян не спешил обнажать голову, но, поймав на себе удивлённый взгляд Анри, всё же снял шляпу, поспешно перекрестился и вернул её на место.
— При крещении единственный сын моего сына получил имя святого, в чей день его крестили. Так что помолитесь за Себастьяна, — старик криво усмехнулся, — падре Сальватор сказал, что мальчику повезло, потому что это очень сильный святой и что он обязательно защитит его.
— Падре не солгал тебе. Это очень сильный святой, но он защищает воинов, а не крестьян, — встал на защиту своего покровителя и тёзки дон Себастьян.
— Нет, сеньор. Это ваши святые, потому они и не будут защищать нас, — старик поднялся и взял на руки тело внука.
— Тогда почему же вам не помогли духи предков? — досада не столь от очередной задержки, как от пренебрежительного отношения старого майя к христианским святым придала голосу Анри суровости.
— Потому что мы предали их, приняв вашу веру и перестав исполнять наши обряды.
Да, в словах старого индейца была своя правда, но у Анри было, что ему ответить:
— Думаю, ты прав, старик. Но лишь в том, что вы предали своих богов, а христианские святые не помогают вам потому, что вы их не считаете своими. Вы, как пчёлы, которых заставили покинуть дупло в лесу, но в предложенном им надёжном улье не остались, зависнув между старым, куда уже не вернуться, и новым, которое не приняли. Так что не оскорбляй недоверием тех, кого не познал. Лучше пошли, предадим тело упокоившегося слуги божьего Себастьяна земле, а его душу, по христианскому обычаю, богу.
Старик слушал внимательно, вникая в смысл сказанного. Его умные тёмные глаза оживились:
— Да, сеньор. Мы как пчёлы, потерявшие своё дупло и не научившиеся жить в улье. Но если вы отправите сейчас его душу, — старик прижал к себе тело юноши, — что будет он там делать один?
— Почему один? — удивился доктор.
— Разве нужны мёртвые пчёлы кому-нибудь, чтобы брать их в улей?
— Господь милосерден, он прощает своих детей неразумных, заблудших в ереси, — с непоколебимой уверенностью ответил доктор и, показал рукой на землю: — Клади его тут, я подготовлю тело к погребению, а ты иди рыть могилу.
Казавшийся крепким, как скала, старик вдруг обмяк и безропотно уложил внука на указанное место. Встав перед мёртвым юношей на колени, дед поцеловал его в лоб и беззвучно заплакал, закрыв лицо руками. В наступившей тишине, нарушаемой лишь доносившимися из гущи джунглей редкими криками птиц и обезьян, Анри услышал приближавшихся солдат и обернулся. Пехотинцы в тёмно-синих колетах обнажили головы и перекрестились.
— Какие будут распоряжения, ми альмиранте? — поинтересовался Сезаре Пласа, возвращая на голову потёртую шляпу.
— Парень был католик, негоже оставлять его без креста.
Старый боевой товарищ понимающе кивнул:
— Мы с ребятами сейчас этим займёмся, а копать могилу пусть помогут Верзила и Педрито.
Анри, в знак одобрения, молча хлопнул Сезаре по плечу. Старый вояка пользовался всеобщим уважением на «Победоносце» за смелость, умение быстро оценить ситуацию в бою и вовремя прийти на помощь товарищам. За это и удостоился благосклонности дона Себастьяна, который определил его в помощники и лично хлопотал перед Анри за введение Сезаре в чин сархенто[1].
Голос старого вояки разнёсся над биваком. Где-то захлопали крыльями испуганные птицы, невидимые в густых кронах, а задремавшие солдаты приподнялись и поглядели на своих командиров. Пока Сезар зычно выкрикивал имена пехотинцев и раздавал им задания, Анри успел сообщить дону Себастьяну о своём намерении идти с индейцем и заметить интерес на лице расположившегося неподалёку теньенте Контрераса.
Ленивая тишина, ещё недавно царившая над биваком, уступила голосам перекрикивавшихся солдат и рубящим звукам.
Когда подошли кабо Ромеро и его закадычный друг, Анри позвал Хуана. Старый майя обернулся и ... воззрился на странную парочку: огромный кабо Грегорио, не уступавший своим размером бригадьеру, за что и получил прозвище «Верзила», был чуть ли не на две головы выше коренастого пехотинца, за весёлый нрав и малый рост переименованного товарищами из Педро в уменьшительно-ласковое Педрито.
Видя, что индеец не может отвести глаз от боевых товарищей, Анри позвал снова:
— Хуан! Пойдём, покажешь место для могилы.
Старик молча поднялся и согбенный кручиной, побрёл вдоль дороги, постепенно углубляясь в лес. Анри последовал за майя, махнув рукой Верзиле и Педрито. Прежде чем лес сомкнулся и скрыл бивак, он успел услышать, как доктор потребовал у дона Себастьяна солдат в помощь.
Казалось, индеец бесцельно брёл по лесу. Анри уже стал терять терпение, но тот вдруг остановился, отломал у какого-то дерева крепкую ветвь и медленно двинулся дальше, пока на его пути не оказалась большая сейба. Священное дерево майя с серебристым толстым стволом, словно покрытым чешуёй, с высокой раскидистой огромной кроной, густо увенчанной тёмно-зелёными листьями, похожими на ладонь с пятью длинными пальцами, величественно раздвигало лес и поднималось прямо в небо.
Индеец некоторое время стоял, глядя на дерево, потом опустился на колени и, и не произнеся ни звука, стал рыть рыхлую влажную землю палкой. Анри понял, что место для могилы найдено и дал сигнал пехотинцам. Солдаты принялись вместе с майя разрыхлять землю и выгребать её руками, углубляясь все больше и больше.
Анри несколько раз попытался разговорить Хуана, надеясь услышать продолжение его истории, но тот упорно молчал, не желая отвлекаться от своей скорбной работы. Мысленно выругав себя за мягкотелость, Анри вытащил дагу и присоединился к старику и пехотинцам.
Когда солнце перевалило зенит, могила была готова. Анри отправил солдат за телом, а сам устроился под сейбой. Испачканным в земле рукавом рубахи в очередной раз утёр со лба струйки пота и прислонился к шершавому стволу:
— Так ты расскажешь мне то, что обещал? Если твой внук умер ради того, чтобы я мог узнать нечто важное, то ты не исполнил его волю до конца.
Жилистое тело Хуана, мокрое от пота, казалось отлитым из бронзы. Он опёрся одной рукой о край ямы, неспешно вылез и выпрямился, высоко вскинув голову. Только сейчас Анри осознал, что этот седеющий индеец, ещё пару мгновений назад казавшийся немощным и слабым, был на самом деле довольно высок и, несмотря на преклонный возраст, весьма крепок и силён.
Майя подошёл ближе, уселся напротив на скрещённые ноги и всмотрелся в Анри. Некоторое время они так и сидели, не моргая глядя в глаза друг другу. Когда со стороны дороги донеслись отдалённые голоса, Анри не выдержал:
— Я жду!
Хуан, не отводя взгляд, заговорил:
— Себастьяна хотели оставить в живых, чтобы он пошёл от поселения к поселению и рассказывал всем майя, как испанцы уничтожили деревню. Тот, кто говорил с ним, говорил на испанском, но он не был испанец. Как не были ими и те, другие.
— И твой внук, как настоящий мужчина, отказался? — высказал вслух свою догадку Анри.
Индеец кивнул:
— Он сказал этим людям, что они не испанцы, и что именно это он и будет рассказывать в деревнях. Тогда тот, что говорил, проткнул его оружием, подобным тому, которое ты прячешь за спину.
— Откуда ты знаешь, каким оружием ударили твоего внука? — недоверчиво произнёс Анри, вынимая дагу. — Ты же говорил, что тебя не было в деревне!
— Не было, — спокойно подтвердил майя. — Но я видел вот это, — старик указал пальцем на рукоять. — Когда я искал своего сына, я нашёл обломок. Он был втоптан в грязь. Я взял его, чтобы показать ица в Эйшекиле. Но потом я нашёл Себастьяна. Он увидел у меня это и сказал, что такая же проткнула его. Я сразу узнал это оружие, когда ты достал его, чтобы разрезать хлеб.
Анри задумчиво поигрывал дагой. Он верил этому старому майя: его глаза не выказывали коварства, лишь твёрдость духа, омрачённого печалью, но ощущение, что от внимания ускользнуло нечто важное, жаждало подробностей, и как можно больше.
— Хорошо. Допустим, ты действительно нашёл обломок даги, но ведь ты говорил, что хотел уйти к ица потому, что считал испанцев убийцами. Откуда ты и твой внук знали, что те солдаты подобны нам?
— Сеньор, неужели ты думаешь, что мой народ никогда раньше не видел испанцев? — кривая усмешка исказила лицо Хуана. — Не только братья-францисканцы посещали нас, но и испанские солдаты не забывали приходить за оброком. Только они всегда приходили по воде. Ещё там, на дороге, я увидел возле тебя одного из тех сеньоров, которые приводили солдат. Вот у него была такая же ... дага.
— Все кинжалы похожи, как можешь быть ты уверен, что нашёл именно дагу? — не унимался Анри. — Да, кстати, почему ты не сказал раньше, что видел одного из моих людей раньше?
Индеец оглянулся в сторону приближавшихся голосов и тяжело вздохнул:
— Я видел и другие большие ножи, но такие носят только сеньоры. Его легко отличить — он неудобен в главной руке. А о сеньоре, что был у нас во время прошлого сезона дождей, мне незачем было говорить. Он меня не узнал.
— Хорошо, — Анри вернул дагу за пояс и задумался: — Итак, что мы имеем? Какие-то люди переодеваются в испанские одежды, нападают на твою деревню, убивают всех, оставляют жизнь лишь одному мальчишке и предлагают ему идти в другие деревни майя и рассказывать о том. что испанцы начали убивать индейцев. Их план не удаётся лишь потому, что мальчик оказался мужчиной и не принял предложения. Я ничего не упустил?
Хуан, не пропустивший ни слова из рассуждений Анри, кивнул.
Голоса приближались. Уже можно было различить слова молитвы, читаемой доктором.
В душу Анри закралась тревога и крепко сжала. В горле пересохло.
— Эти убийцы, скорее всего, не достигнув цели, пойдут дальше. Будут гореть и другие деревни, пока не найдётся кто-то, кто пойдёт сеять раздор между майя и испанцами, — Анри поднялся. — Расскажи мне всё, что знаешь сам и узнал от внука!
Хуан тоже встал. Его глаза, устремившиеся на Эль Альмиранте, казались чёрными в тени величественной сейбы:
— Эти люди пришли в деревню на рассвете, когда все ещё спали. Они тоже пришли по воде. Они стали врываться в дома и всех резать. Мою семью разбудили лай собак и крики. Они выскочили из дома и увидели огонь и кровь. Наша деревня была большой, у нас было много охотников. Те, кто успел проснуться, стали стрелять в солдат из луков. Они думали, что их женщины и дети успеют уйти в джунгли. Солдат было больше, чем охотников. Они убили почти всех мужчин. Тех, кто ещё был жив, привязали к кольям ограды. Но потом убили тех, кто был ранен или стар. Когда, кроме Себастьяна, оставалось ещё двое, тот, что говорил на испанском, стал предлагать им жизнь в обмен на ложь. Они отказались и их убили. Себастьян был последним. Когда отказался и он, тот, что говорил на испанском, проткнул его дагой. Он был так зол на Себастьяна, что захотел, чтобы мой внук умирал медленно. Он должен был увидеть, как насиловали и убивали его сестёр и как сожгли его дом. Эти солдаты ушли на закате. Они оставили Себастьяна умирать. Медленно и мучительно. Но ночью пошёл дождь. Под тяжестью тел ограда рухнула, и Себастьян сумел освободиться. Он знал, что я скоро вернусь. Он спрятался неподалёку и ждал меня. А дальше ты уже знаешь.
Старик замолчал и повернулся к приближавшейся траурной процессии. Верзила и Хуан несли тело молодого индейца с именем христианского святого, завёрнутое в крупные листья и обвязанное тонкими ростками лиан. Анри поднял руку, призывая всех остановится.
— Ты поможешь мне не дать разгореться ненависти, посеянной чужаками?
— Разве я уже не помог тебе?
— Этого недостаточно. Твой народ напал на наши поселения. Убил мужчин и увёл женщин. Если мы не сумеем остановить это сейчас, будет ещё кровь, много крови. Испанцы будут мстить за своих убитых, а вы — за своих. А когда наши народы ослабеют, истекая кровью, придут те, кто убивал в твоей деревне, чтобы забрать эти земли себе.
Старик застыл и с выражением глубокой скорби смотрел на зелёный кокон.
— Так ты поможешь мне? — повысил голос Анри.
Индеец повернулся:
— Разве моему народу не всё равно, кто будет выбирать дань? Разве могут быть другие белые хуже, чем испанцы?
— Могут, — уверенно, не задумываясь, ответил Анри. — Те люди, что убили твою семью, скорее всего, англичане, а они будут убивать вас не только потому, что вы краснокожие, но и потому, что вы — католики. А женщин и детей продадут в рабство. Не все белые одинаковые, как не одинаковы и красные.
Индеец склонил голову, глубоко задумавшись.
— Ты не похож на простого крестьянина. Ты был воином? — продолжал наступать Анри.
— Нет, — поднял голову майя и обвёл взглядом пехотинцев, державших тело его внука, затем солдат, нёсших большой крест из двух молодых стволов, крепко связанных лианой и, наконец, остановился на Анри. — Я был охотником. Хорошим охотником. Я никогда не приходил назад без добычи. Но сейчас я слишком стар, чтобы держать лук.
— И тем не менее ты готов был идти к ицам, чтобы воевать с ними против нас, — не унимался Анри.
— Скажи, сеньор, это правда, что ваш бог создал белого человека подобным себе, а остальных для того, чтобы они служили белым людям? — вдруг сменил тему старик.
Не понимая, что задумал индеец, Анри решил, что, если Господь действительно послал этого майя ему в помощь, значит, отвечать нужно то, что подскажет сердце. Но пока сердце молчало, из памяти всплыло, как однажды, оставшись на ночлег в миссии францисканцев неподалёку от Алтун-Ха, он попал на проповедь для краснокожих прихожан. Там-то и услышал, что хоть индейцы и признаны детьми божьими, но, уступая во всем белым братьям, они должны внимать их наставлениям и усердно трудиться. Вспомнил Анри и то, что негров Святая Церковь людьми не признала, а потому и не противилась их порабощению.
Однако в сердце поднялась волна несогласия. Немного поразмыслив, Анри решил проявить дипломатичность и уйти от прямого ответа:
— Так нас учит Святая Церковь, — голос вдруг осип и прозвучал не очень уверенно.
— Ты очень умён, сеньор. И честен. Я чувствую это здесь, — индеец ударил себя кулаком в широкую грудь. — Скажи мне, ты сам тоже в это веришь?
Анри позволил чувствам взять верх и перед глазами встали величественные развалины каменных храмов в Алтун-Ха, испещрённые странными, таинственными знаками, страшные звериные оскалы забытых богов... Он уже тогда думал, что это наследие не могли оставить дикари, определённые духовными отцами на роль послушных слуг для тяжёлой и примитивной работы.
— Я думаю, что Господь всех нас любит, как детей своих — и белых, и красных, и жёлтых, и чёрных. И что он сделал нас такими разными потому, что и задачи у нас у всех разные. Лишь объединившись и поняв друг друга, мы сумеем разгадать наивысшую загадку, загаданную нам Творцом. И тогда придёт на землю Царствие Небесное.
Индеец, внимательно вбиравший в себя каждое слово, вдруг подошёл к Анри вплотную, так, что тот ощущал на своём лице его дыхание, и тихо, чтобы не слышали другие, спросил:
— Ты не боишься?
— Чего? — удивился Анри.
— Что тебя твои же падре сожгут, потому что ты не такой, как все.
— На всё воля божья, — смиренно ответил Анри и опять задал свой вопрос, возвращая разговор в старое русло: — Ты поможешь мне?
— Да. Но обещай, что потом, когда ты узнаешь, что хотел, ты отпустишь меня.
— И куда ты пойдёшь? К ицам?
Индеец отступил, ещё раз оглядел солдат, державших тело, затем могилу, готовую его принять и поднял глаза на Анри:
— Пока не знаю. Но я хочу знать, что я не твой пленник.
— Даю тебе слово, что, когда я узнаю, кто сеет вражду между майя и испанцами и верну похищенных женщин, ты сможешь идти, куда посмотрят твои глаза.
На враз окаменевшем лице Хуана не дрогнул ни единый мускул. Он кивнул и приложил растопыренную ладонь правой руки к сердцу. Анри рассудил, что старый охотник считает договор между ними заключённым.
Приказав пехотинцам уложить тело в могилу и оставив на доктора обряд похорон, Анри направился к биваку.
Сквозь расступившиеся деревья увидел беседовавших дона Себастьяна и теньенте Контрераса. По обыкновению, аристократ зорко следил за окрестностями. Заметив приближение Эль Альмиранте, тут же закончил разговор и направился к своему жеребцу. Он как раз успел отвязать анкерок к приходу друга и без лишних слов протянул его.
Анри утолил жажду, смыл с себя глину, и осушив лицо шляпой, глянул на яркое даже сквозь листву солнце:
— Как только из леса выйдут остальные, командуйте отправление. Мы слишком долго тут задержались, а нас ждёт ещё путь в Балам-Ха. Я бы хотел добраться туда засветло. Кто знает, какой приём нас там ждёт?..
— Что с индейцем? — Себастьян ловко заткнул бочонок и вернул его на прежнее место.
— Он пойдёт с нами. Определите ему место позади доктора и теньенте и предупредите наших, чтобы не спускали с него глаз.
— Я скажу Сезару, чтобы он привязал его к своему седлу.
— Нет, я дал слово этому майя, что он не пленник.
Себастьян понимающе кивнул.
— Вам удалось узнать что-то о нападении на асьенду Буэн Рекодо?
— Пока нет, но, боюсь, мои худшие предчувствия оправдываются. Вполне возможно, что это были не индейцы.
— А кто? — нахмурился Себастьян.
— Английские приватиры. Хуан поведал мне, что узнал от внука. Солдаты, напавшие на их деревню, очень старались походить на нас, но лишь один из них знал испанский. Полагаю, вы не будете спорить, что вывод очевиден: на Печтун-Ха напали англичане? Понятна и цель переодевания. А если так, то кто или что могло помешать приватирам инсценировать нападение индейцев на Буэн Рекодо? Может, потому они и женщин увели, и всех убили, чтобы свидетелей не осталось.
Себастьян задумчиво покачал головой:
— Возможно, вы правы, альмиранте. Но, если это так, то, похоже, наша спасательная экспедиция потерпела неудачу уже сейчас, — аристократ мысленно содрогнулся от понимания того, какая жуткая участь выпала бедным сеньорам, если предположение Анри окажется правдой.
— Давайте верить в милость Господа, тем более что мы уже через час, если божьей волей не произойдёт ещё что-нибудь, будем иметь возможность своими глазами увидеть, что же произошло на асьенде.
Дон Себастьян кивнул и отправился отдавать распоряжения теньенте Контрерасу, а Анри — собирать свои вещи и приторачивать к седлу.
Когда из леса вышли участники похорон, всё уже было готово к отъезду. Пока Педрито и Верзила смывали с себя грязь, дон Себастьян с Хуаном решали, где разместить старого охотника. Майя понимал, что определённое ему место было проявлением недоверия и настаивал на том, что должен идти впереди. Дон Себастьян и не думал уступить. Индеец с укоризной обратился к Анри и испросил разрешения бежать рядом с ним, держась за стремя. Поскольку тот не нашёл повода отказать, на том и сошлись.
Дон Себастьян скомандовал:
— В седло! — и спустя мгновение кавалькада быстрым шагом отправилась по каменной дороге дальше к своей цели.
***
К немалому удивлению Анри, старый охотник стоически удерживал темп. Он бежал рядом с жеребцом без видимых усилий, размеренно дыша, и ни разу не попросил ни остановиться, ни даже замедлить шаг лошадей. Менее чем через час кавалькада уже была на развилке, где от дороги, ведущей к каменоломне, отделялась очень древняя, вымощенная предками майя ещё в эпоху великих городов каменная тропа. Она тянулась вдоль не менее древнего, местами сильно обмелевшего, а кое-где совсем пересохшего канала. И тропа, и канал, вели к берегу реки Сибун, туда, где когда-то стоял большой город, от которого остались лишь руины, каменная тропа и канал. Именно здесь, разбирая развалины, и брал камень сеньор Эухенио для строительства дома и хозяйственных строений.
От развилки до берега реки было не более ста пасо[2], однако большая часть пути шла по открытой каменистой возвышенности, и раскалённая солнцем до звенящего жара дорога затрудняла движение. Но, вновь попав под спасительную тень высоких раскидистых деревьев, лошади сами прибавили шаг, и вскоре перед отрядом заблестела на солнце узкая лента реки. Дальше путь лежал вдоль небольшого безымянного притока, лениво катившего прозрачные жёлтые воды по чёрному дну в реку Сибун, нанизывая, словно бусины на ожерелье, маленькие озёра и озёрца, местами заросшие и превратившиеся в болота. На протяжении этих последних ста двадцати пасо кавалькада спугнула семейство оленей, пришедших на водопой, и подняла в небо стаю больших попугаев. Полет этих прекрасных птиц невольно остановил отряд. Ну разве можно было не полюбоваться подаренным Провидением великолепным зрелищем? Большие красно-синие птицы с длинными хвостами, громко крича и хлопая огромными разноцветными крыльями, взмыли в глубокое безоблачное небо, на несколько мгновений затмив мрачные мысли о жутком зрелище, ожидавшем всадников всего лишь через пару десятков шагов их лошадей.
Рисунок 7. Стая красных ара
Внезапно деревья расступились, и отряд оказался на песчаном берегу реки Сибун, сделавшей большую петлю. Каменная дорога, сменившись деревянным настилом, у воды переходила в добротный мост. Несмотря на то, что это было не самое узкое место реки, её ширина здесь не превышала и пятнадцати пасо. Кроме того, в сухой сезон река здесь настолько мелела, что её можно было спокойно переезжать на телеге, не боясь намочить груз. И сейчас, когда сезон дождей ещё только начинался, вода едва доставала лошадям под брюхо.
[1] Сархенто (El sargento) — сержант, от лат. «serviens» — "служащий". Наивысшее звание, до которого мог в испанской армии дослужиться простолюдин.
[2] Пасо – старинная испанская мера длины, равная 1,93 м.