Глава 3 Вопросы, вопросы...
Анри хорошо платил своим людям. Кроме того, если при захвате пиратского судна или логова доставался богатый приз – команды, участвовавшие в бою, получали свою долю – это же армада торговца из Белиза, а не Его Величества, и потому тут действует только один закон – его собственный. По этому закону ещё и пенсии выплачивали! И не только тем, кто получал увечья, но и оставшимся без кормильца старым родителям, если таковые имелись, да вдовам с малыми детьми. Вот и не было отбоя от желавших поступить на службу к Эль Альмиранте. К тому же на кораблях было чисто, кормили сытно, строго пресекали конфликты, и наказанием за проступки было не рукоприкладство и плеть, а штраф или списание на берег. Уже за год-другой службы многие могли позволить себе купить дом и завести семью. Вот и Фернандо, несмотря на то, что после скандального брака его единственным источником дохода стала должность бригадьера, поставил весьма недурное по местным меркам жилище. Имея на иждивении жену и двоих детей, идальго Фернандес мог позволить себе и пару-другую слуг, да ещё умудрялся чуть ли не в каждом порту Тиерра Фирме иметь по любовнице!
Для самого же богатого торговца единственным местом во всём Новом Свете, как, впрочем, и в Старом, где он мог уединиться, была адмиральская каюта, состоявшая из двух помещений – ратс-камеры и спальни.
Ратс-камера была одновременно столовой, гостиной и библиотекой. В её относительно небольшие размеры вошло довольно много всего: уютный диван, обитый тиснёной кордовской кожей, дубовый книжный шкаф, украшенный резными фигурами, изящный ореховый столик для игры в шахматы с двумя высокими испанскими стульями, не менее нарядная витрина для посуды и сервировочный столик. Но главным атрибутом был большой дубовый стол для шести персон. Анри редко ел один. Все офицеры «Победоносца» побывали здесь, но самыми частыми гостями-сотрапезниками были капитан Энрике, команданте дон Себастьян и доктор Эрнандес.
Капитан Энрике Гонсалес Басан — «правая рука» Эль Альмиранте — потомственный морской волк, креол[1] из Санто-Доминго, был первым капитаном, нанятым Анри на его первый корабль — бриг «Чайка». Энрике постепенно привязался к упрямому юному судовладельцу, не чуравшемуся никакой работы, старательно учившему лоции, читавшему умные книжки и преодолевавшему все трудности молча, без жалоб, стиснув зубы. Опытный моряк с удовольствием учил всем морским и житейским премудростям своего молодого «сеньора Андрэ». Его восхищала многогранность натуры юноши: деловая хватка и расчётливость торговца сочеталась с отвагой и мужеством бойца, а быстрый ум и сообразительность позволяли схватывать самые разные познания на лету. Со временем покровительственный тон, с которым Энрике делился с Анри знаниями и навыками нескольких поколений испытанных всеми ветрами морских волков, обрёл заботливые отцовские нотки. У капитана не было семьи. Возможно, где-нибудь на просторах Тиерра Фирме и бегали похожие на него ребятишки, но он не ведал о них. Зато услыхав, что у молодого сеньора где-то в Испании вся семья погибла во время набега пиратов, Энрике незаметно для себя заменил Анри отца. Они никогда не говорили об этом, но чувство глубокого уважения и симпатии друг к другу сроднило их.
Будучи человеком простым и неприхотливым, капитан, получивший ещё на «Чайке» право постоянного гостя на каждой трапезе, в застольных беседах особо не участвовал, тем более, если за столом был дон Себастьян. Креольский морской волк чувствовал себя стеснённым присутствием аристократа. На кораблях Анри было достаточно дворян. Не всем многочисленным идальго удавалось найти место на королевской службе, вот и приходилось некоторым, чтобы прокормиться, идти в подчинение к богатому плебею. Каждый высокородный претендент, во избежание проблем из-за правил общения разных слоёв испанского общества, должен был отказаться от своих привилегий и согласиться с тем, что на кораблях сеньора Верна субординация не зависела от происхождения, а определялась должностью. Энрике давно уже привык к присутствию в команде благородных сеньоров, но только гранд вызывал в душе бесстрашного морского волка смятение и робость, отступавшие лишь тогда, когда выживание корабля зависело от слаженности действий всей команды.
Дон Себастьян Альварес де Толедо-и-Пименталь был «левой рукой» адмирала, занимая должность команданте. Потомок знатного рода, представитель высшей испанской аристократии, командовал солдатами и канонирами. Высокий, стройный брюнет с тёмными, как ночь, глазами, с иссиня-чёрными усиками над чувственным ртом и клиновидной испанской бородкой, казался Анри одновременно и романтиком, ищущим приключений и славы, и философом, пытающимся найти смысл жизни. Видя благочестивую набожность и юношескую прямолинейность команданте, Эль Альмиранте решил, что именно они сделали младшего сына герцога Альбы непригодным для придворной службы. Анри неоднократно задумывался о причинах, вынудивших этого высокородного сеньора попроситься два года назад к нему на корабль. Понаблюдав за молодым грандом, Анри решил, что аристократ, должно быть, задыхался в атмосфере дворцовых интриг, отказывался лебезить и подхалимничать, потому и отправиться искать себе занятие по душе в Новую Испанию, подальше от двора.
Сам же дон Себастьян о частном адмирале Анри Верне впервые услышал весной 1658 года. Прибыв в Гавану из Севильи, в поисках службы он обратился тогда к генерал-капитану Кубы и губернатору Гаваны сеньору Диего Ранхелю. Во время обмена новостями сеньор Диего, кроме иного, поведал новоприбывшему аристократу о молодом торговце, подписавшем ещё в 1655 году фрахтовый договор, согласно которому для ведения военных действий против англичан он обязался предоставить свои хорошо вооружённые корабли в распоряжение генерал-капитана. За желание самолично командовать своей небольшой армадой сеньор Анри Верн получил почётное звание «частный адмирал» и с тех пор наносил противнику всё более ощутимый урон.
В то время дон Кристобаль Арнальдо Исаси — бывший губернатор Ямайки, опять готовился к встрече с полковником Эдвардом Дойли и набирал новое войско. Однажды он уже безуспешно пытался отобрать у англичан оккупированный в 1655 году остров, но после почти трёх лет партизанской войны проиграл битву в Лас-Чоррерос. По совету сеньора Диего к бывшему губернатору Ямайки и отправился дон Себастьян, жаждущий добыть славы и показать свою доблесть и воинское искусство, добросовестно вбиваемое в него славными учителями во дворце отца. Дон Кристобаль с удовольствием принял молодого аристократа и предложил ему должность капитана небольшого отряда ополченцев.
Ранним утром 20 мая 1658 года четыреста шестьдесят семь солдат и около сотни офицеров погрузились на четыре транспортных судна и в сопровождении трёх галеонов отправились освобождать Ямайку от захватчиков. В предрассветном тумане следующего утра они уже высаживались в устье Рио-Нуэво. На второй день высадки их обнаружили три корабля английской береговой охраны. Всё время, пока шёл морской бой, солдаты и офицеры продолжали разгружать транспортные суда, снимать с них пушки и укреплять последними возводимый оборонительный редут.
Испанцам не удалось утопить англичан. Получив незначительные повреждения. те поспешили убраться восвояси. Дону Себастьяну было ясно, что преимущество потеряно, потому как уже через пару дней враг будет знать не только их местоположение, но и количество. Стало быть, встреча с нынешним губернатором Ямайки — лордом Эдвардом Дойли, будет для испанцев менее приятной, чем планировалось.
Предчувствие не обманули – уже на рассвете 25 июня показались паруса десяти английских кораблей. Бой был неравный, и серьёзно пострадавшие испанские галеоны вынуждено отступили. Дон Себастьян с бессильной злостью наблюдал, как, захватив безоружные барки, англичане высаживали на берег солдат под прикрытием корабельной артиллерии. Армия полковника Дойли значительно превышала спрятанное за редутом войско испанцев даже с учётом тех пяти десятков, прибившихся к нему партизан. Попытавшиеся помешать высадке испанцы были атакованы с кораблей и тут же ретировались за свой редут.
Воодушевлённые этим англичане сняли с кораблей тяжёлые пушки и вместо того, чтобы штурмовать редут, стали безнаказанно обстреливать его из этих мощных дальнобойных орудий, коих не было у испанцев, и чья слабая малокалиберная артиллерия могла лишь бессильно давать о себе знать редкими выстрелами, но не более. Даже самому твердоголовому оптимисту в быстро редеющем войске дона Кристобаля было ясно, что конец близок, а путь отступления захвачен врагом[2]. Но, видимо, святой Себастьян Римский — покровитель дона Себастьяна и всех солдат — услышал молитвы своего тёзки и послал неожиданную помощь.
Никто в испанском лагере не заметил приближения боевых кораблей торговца. Грохот мощных пушек, вдруг влившийся в мерную канонаду англичан, прервал отчаянную молитву готовящегося к неминуемой смерти молодого аристократа. Свист ядер, летящих на редут, прекратился. Дон Себастьян выполз из небольшого окопа, прикрытого от палящего солнца ветками и увидел, как и другие испанцы покидают свои укрытия. Грязные измученные люди вглядывались в сторону скрытого за частоколом моря, прислушивались к уханью пушек и крестились. Всё ещё пригибаясь, дон Себастьян поднялся на земляной вал и пролез через пролом в деревянной стене редута. Вытер с лица пот грязным рукавом рубахи и глянул в сторону английского лагеря. Несколько часов назад он уже простился с жизнью, но сейчас во всеуслышание послал слова благодарности своему святому и истово перекрестился. Окутанная облаками дыма армада под торговыми и испанскими флагами, посланная Провидением явно по заступничеству святого Себастьяна, била по ненавистным англичанам, зажимая их эскадру полукольцом и тесня к берегу.
С высоты земляного вала было видно, как солдаты лорда Дойли разворачивали часть пушек и тащили на пляж для защиты своих кораблей. Внезапно дон Себастьян почувствовал прилив сил. Он вернулся сквозь пролом обратно в лагерь и стал искать глазами дона Кристобаля. Но того нигде не было. Воодушевлённый увиденным, дон Себастьян стал подавать команды уцелевшим испанцам.
Пока молодой офицер, получивший своё первое боевое крещение, собирал остатки войска, молодой торговец, уже не раз топивший англичан и помогавших им пиратов, отдал приказ фрегату и бригу обстрелять вражеские батареи, пока те не успели развернуться к морю.
Дон Себастьян, вокруг которого уже собрались выжившие офицеры и солдаты, подняв к небу шпагу, обратился к ним с пламенной речью. Он понимал, что силы неравны, что англичан много, очень много, но теперь бог был на стороне испанцев, и они это чувствовали. С каждым словом дона Себастьяна рос и крепчал боевой дух стоявших перед ним людей. Испачканные землёй и кровью, потрёпанные, голодные, уставшие прятаться и ожидать смерть, они вдруг обрели уверенность в своей правоте. Даже раненые, но способные держать в руках оружие, присоединились к тому, что теперь уже снова можно было назвать войском.
— Мы испанцы и с нами Бог! – кричал дон Себастьян.
— Да! – гулким рокотом ответили ему две сотни глоток.
— Мы утопим англичан в их же крови! – призывал аристократ.
— Да! – перекрикивая пушечную канонаду, неслось в ответ.
— Мы вернём Испании Ямайку! – голос дона Себастьяна звенел, как стальной клинок.
— Да! – ещё сильнее отзывались люди.
— Веди нас! – сказал дону Себастьяну один из офицеров.
И он повёл...
Сантъяго! Сантъяго и а эйос[3]! – разнеслось над лагерем испанцев, и они побежали по равнине чёрным потоком, сметая на пути растерявшихся от неожиданности англичан. Далеко впереди громыхали корабельные пушки, застланные от жадных глаз густым сизоватым дымом. Дон Себастьян не внимал течение времени. Весь забрызганный кровью, он рубил и колол направо и налево. И только уставшее до изнеможения тело выдавало, что бой был долгим. Услышав впереди испанскую речь, остановился. «Мы победили!» — понял вдруг он и оглянулся. Обессиленные, замызганные грязью и кровью испанцы втыкали в землю пики и шпаги и радостно кричали, упав на колени и подняв к небу руки...
После того, как всем раненым была оказана помощь, подсчитаны потери обеих сторон и похоронная команда стала предавать земле убитых, началась погрузка на корабли. Благо что удалось вернуть не только испанские барки, но и захватить больше половины английских фрегатов.
Пока люди частного адмирала Анри Верна спешно ремонтировали свои и призовые корабли, готовя их к отплытию в форт Кагуэй, сам адмирал готовился к беседе с полковником лордом Эдвардом Дойли.
Сеньор частный адмирал на допрос пленённого лорда Дойли пригласил дона Кристобаля, уже считавшего себя губернатором, и дона Себастьяна, ставшего не только героем битвы, но и правой рукой дона Кристобаля. Вот тогда-то дон Себастьян, уже умытый и в вычищенном колете, впервые встретился с Анри.
Наблюдая за сеньором частным адмиралом, ведущим допрос, дон Себастьян невольно восхищался этим простолюдином, подсознательно сравнивая себя с ним. Они были примерно одного возраста, но какая огромная разница в достигнутом между ними! Плебей, который, по дошедшим до дона Себастьяна слухам, сошёл на берег Новой Испании без единого мараведи[4], через шесть лет уже имел собственную армаду, славу и уважение во всех слоях Тиерра Фирме. Он же, представитель высшей испанской знати, отказавшись от придворной карьеры, стал искателем приключений. Получив офицерский чин от дона Кристобаля лишь благодаря происхождению, едва не погиб в первой же военной операции, и теперь он обязан жизнью этому плебею!
Дон Себастьян едва следил за допросом. И не потому, что, в отличие от сеньора Верна, не владел английским — один из офицеров «Победоносца» успешно справлялся с переводом. Просто дону Себастьяну не удавалось изгнать Анри из своих мыслей. Он чувствовал, что их встреча должна переменить его судьбу, и это будоражило, разогревало кровь и пьянило сильнее, чем бокал агвардьенте. Дон Себастьян вдруг понял, что должен во что бы то ни стало разгадать, в чём секрет успехов этого безродного, в сущности, человека. Аристократу почему-то было совершенно ясно, что быть неподалёку от сеньора Верна, участвовать в его деяниях -- значит разделить его удачу. И ради этого стоило забыть о разделяющей их сословной пропасти.
После того, как был взят форт Кагуэй и почти без боя под испанскую корону вернулась столица острова — город Сантьяго-де-ла-Вега, дон Себастьян распрощался с губернатором и пошёл проситься на службу к сеньору частному адмиралу.
– Я пришёл к вам с необычной просьбой, сеньор Верн, — гранд упёр взгляд в стоявшего перед ним судовладельца, не смевшего поднять глаза на представителя благородного сословия.
— Чего желает ваше превосходительство? – Анри напрягся. Не имея возможности наблюдать за лицом собеседника, он пытался в тихом и бесстрастном голосе аристократа уловить проскальзывавшие интонации, чтобы угадать настроение.
— У вас есть офицерские вакансии? – живые чёрные глаза дона Себастьяна изучающе буравили сеньора частного адмирала.
Вакансии были. Среди офицерских потерь числился и погибший при абордаже командир пехоты «Победоносца». Эль Альмиранте, как теперь, не сговариваясь, называли Анри все его люди, не предполагая, что на самом деле нужно этому высокородному сеньору, ответил кратко:
— Да, ваше превосходительство.
— Я прошу у вас место офицера на общих основаниях и даю вам право общаться со мной на равных.
Это было более чем неожиданно. На службе у Анри уже были дворяне, но одно дело идальго, чей статус лишь немногим выше его собственного, а их имущество обычно ограничивалось тем, что они имели на себе. Другое дело – испанский гранд, представитель наивысшего сословия, которое не только имело право сидеть в присутствии короля, не снимая шляпы, но и единственное смело называть Его Величество «братом». Даже Фернандо, попав к Анри и попросившись к нему на службу, будучи в то время наследником славного графского рода, дабы не смущать работодателя, скрыл своё истинное имя и положение. Теперь же Анри оказался в сложной ситуации: не будь он представлен дону Себастьяну, тот, по одному ему известным причинам, решив наняться на службу к плебею, мог утаить своё происхождение, и вопросов бы не возникло. Различные предположения о том, что могло толкнуть гранда на такой невероятный шаг, вихрем закрутились в голове Эль Альмиранте. Так и не найдя ни единой правдоподобной версии, он решил воспользоваться разрешением аристократа и посмотрел на него в упор. Дону Себастьяну показалось что пристальный взгляд торговца пронзил его насквозь, заглянув прямо в душу. На мгновение это вызвало у аристократа замешательство, но он тут же справился с удивлением и ответил не менее цепким взглядом. Некоторое время аристократ и плебей в повисшей тишине стояли глаза в глаза, словно пытались прожечь друг друга. Наконец Анри, не переставая рассматривать гранда, нарушил затянувшееся молчание:
— Ваше превосходительство осознаёт, что ему придётся не только подчиняться мне и капитану Энрике, который так же не благородных кровей, но и блюсти дисциплину и порядки, заведённые на моём корабле? – стараясь скрыть волнение, Анри невольно повысил голос, что придало строгости его словам.
— Если бы это смущало меня, альмиранте, разве бы я пришёл сюда? – голос аристократа был по-прежнему тихий и ровный. От его внимательного взгляда не ускользнуло волнение, покрывшее щёки Эль Альмиранте лёгким румянцем. – Я готов подчиняться регламенту и не претендую на иное обращение к себе чем то, что будет обусловлено моим чином.
Теряясь в догадках и опасениях, Анри продолжал рассматривать аристократа, не потерявшего некий шарм даже в истрёпанной боями одежде. При этом он лихорадочно искал предлог, позволивший не принимать гранда на службу. Увы, ничего стоящего в голову не приходило, а отказать аристократу без должного обоснования Анри не отважился. Сделав строгое лицо, он предпринял последнюю попытку поколебать дона Себастьяна в правильности принятого решения:
— Мой долг предупредить ваше превосходительство что я привык к немедленному и беспрекословному исполнению моих приказов.
— Я уже сказал вам, сеньор Верн, что готов подчиняться. Что же продолжает смущать вас? Дело в моём происхождении или и во мне? — неожиданно мягко произнёс аристократ, но на его удлинённом лице не дрогнул ни один мускул, словно оно было из камня.
Анри нахмурился. Он уже понял, что гранд не намерен отступать. Но настойчивость аристократа усиливала зародившееся беспокойство, а отсутствие вразумительного объяснения такой причуде высокородного сеньора пробудило раздражение:
— Всё, что я пока знаю о вашем превосходительстве – это имя, а происхождение на моих кораблях не является ни привилегией, ни недостатком. Команданте, на должность которого претендует ваше превосходительство, кроме иного, отвечает за порядок. Учитывая то, что я не приветствую телесные наказания, вашему превосходительству придётся найти способ завоевать авторитет не только у солдат, но у всей команды. Ваше превосходительство уверен, что справится?
Взгляды мужчин снова встретились. Дону Себастьяну вдруг захотелось рассказать этому молодому, но такому уверенному в себе человеку, как он поднял и повёл за собой солдат, но вовремя остановился. Он осознал, что смог это сделать лишь потому, что этот богато и со вкусом одетый простолюдин неизвестно откуда явился со своими кораблями. Дон Себастьян проглотил готовые слететь с языка слова и на мгновение опустил голову, желая скрыть нахлынувшее смущение. Когда аристократ вновь посмотрел на Анри, он уже не казался бесстрастным — лицо пылало, а в глазах вспыхнули озорные искорки.
— А вы проверьте! — произнёс он с вызовом.
Анри с задумчивым видом отошёл к окну и некоторое время рассматривал лениво перекатывавшиеся волны. В адмиральской каюте повисла тишина, нарушаемая лишь мерным поскрипыванием покачивавшегося корабля и плеском воды о корму. Вечерний бриз донёс сквозь открытое окно солёный запах моря и хохот чаек. «Зачем гранду идти в подчинение к простолюдину и менять уют дворца на душный закуток в офицерской каюте? — не давал покоя вопрос, на который не было даже намёка на ответ. — Ну что же, рано или поздно всё становится очевидным!» — и, повернувшись к соискателю, как-то совсем буднично сказал, словно равному:
— Найдите нашего главного боцмана Диего Маркеса. Пусть он ознакомит вас с правилами, поставит на довольствие и представит команде как нового команданте. После вернитесь сюда чтобы подписать договор, — и показал рукой на выход из каюты, давая тем самым понять, что разговор окончен.
С тех пор прошли два года, насыщенные событиями и богатые боями. Дон Себастьян быстро втянулся в корабельную жизнь с её склянками, ходящей ходуном палубой, хлопками поймавших ветер парусов, ядрёными солдатскими шуточками, весёлыми плясками и заунывным пением моряков. Он давно уже был принят этой разношёрстной корабельной семьёй, где испанские католики дружно делились солониной с нидерландскими протестантами, а под пятиструнную испанскую гитару пелись не только испанские, но и итальянские, голландские и французские песни. Но только в бою по-настоящему исчезал незримый барьер, отделявший аристократа от всех остальных. И лишь беседы с Анри во время спокойных переходов за игрой в шахматы да приглашения к адмиральскому столу напоминали дону Себастьяну о прежней светской жизни. Они были такими разными – карибский торговец и испанский гранд, поступивший на службу к этому торговцу, но в то же время такими похожими своим презрением к смерти и верой в справедливость. Между ними была огромная пропасть сословий, но она не помешала им искренне уважать друг друга.
Как же всё-таки причудливы помыслы твои, Господи!
***
Было душно. Солнечные лучи уже успели нагреть адмиральскую каюту. Несмотря на открытые окна, лёгкий бриз не приносил прохлады, лишь запах соли и водорослей. Едва слышимый плеск воды, встречавшейся с кормой «Победоносца», заглушался резкими, похожими на неистовый хохот, голосами чаек.
Анри подошёл к расположенному перед окнами резному двухтумбовому столу из красного дерева. Этот стол достался ему вместе с «Победоносцем», а вот стоявший на зелёном сукне серебряный письменный прибор Эль Альмиранте купил в Гаване. К столу был приставлен обтянутый чёрной кожей удобный и не лишённый строгой красоты стул из канадского клёна, явно помнивший зад английского капитана.
Анри присел к столу и из большого ящика, вытащив два листа добротной бумаги, положил их на сукно и прислушался. Из ратс-камеры доносился громкий возмущённый голос Фернандо. Тяжело вздохнув, встал и направился в соседнее помещение.
В ратс-камере он увидел бригадьера, державшего за грудки одного из слуг — Рафаэля. Тот был бледен, но, судя по упрямому покачиванию головы, непреклонен. Услышав скрип двери, оба повернули головы в её сторону. Увидев Анри, Фернандо отпустил слугу, и тот тут же, выпрямившись, как струна, застыл в позе ожидания. На немой вопрос Эль Альмиранте ответил бригадьер:
— Ну и порядки у тебя тут! – громогласно возмутился он. — Этот охламон отказался налить мне вина! – Фернандо гневно ткнул указательным пальцем в сторону неподвижного Рафаэля, не глядя на него.
— На моём судне только я решаю, когда и кому можно подавать алкоголь. Ты уже забыл это? – Анри мельком глянул на следившего за каждым его движением слугу и дал знак рукой.
Рафаэль поклонился и пошёл к витрине. Фернандо взглядом проследил за перемещениями слуги и повернулся к Анри:
— Нет, конечно, не забыл, но я думал, что теперь для меня есть исключение.
— Ты ошибаешься, — отрезал Анри. – Но если ты так думаешь, то, пожалуй, мне придётся наведаться на «Альбатрос» с инспекцией, – в спокойном голосе Анри засквозила печаль: он знал о пристрастии друга к горячительным напиткам, но помнил и то, как вступив на корабль, бригадьер умел оставить за бортом все свои вредные привычки.
— Да ладно, Анри, ты же не думаешь, что я там распустился сам и позволяю напиваться команде?
Только в узком кругу доверенных лиц и самых близких друзей идальго Фернандес общался с владельцем армад, работодателем и другом без должной субординации, на «ты» и по имени. Формальное «сеньор» и ставшее популярным в последние годы «адмирал» с намеренно пропущенным словом «частный», указывавшим временный характер этого звания, сохранили для официальных моментов.
— Что мне думать — я решу на «Альбатросе». Ладно, заходи, — и Анри шагнул обратно в спальню.
Снаружи, с квартердека, донёсся мелодичный звон. Ему вдогонку голос вахтенного матроса сообщил, что пробита одна склянка[5] и началась третья вахта. Фернандо взял кубок с серебряного подноса и двинулся вслед за другом.
Садясь за письменный стол, Анри кивнул в сторону лежавших на нём бумаг:
— Вот мой улов.
Фернандо взял один из листов и, присев на обитый медью и богато украшенный резьбой сундук, принялся изучать документ.
— Опять англичане, — буркнул он, уткнувшись в текст. – Может, пора нам наведаться на Антигуа?
— Думаю, у нас найдутся дела поважнее, – Анри сидел, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.
— Ты гнался за ними?
Дотянувшись, бригадьер положил бумагу на край стола, отхлебнул из кубка и, вытянув ноги, удовлетворённо закряхтел.
— Нет, — ответил Анри, наблюдая за другом. – Я получил сведения, что обнаружена база Эрроусмита на Сахарном островке, но вместо Джона нашёл этих двух приватиров, – он кивком указал на бумаги.
— И где Эрроусмит они, конечно же, не знали? — Фернандо саркастически хмыкнул и сделал очередной глоток.
— Нет, не знали, — лицо Анри посерьёзнело. – Но они подтвердили, что Джон там был. Эти мелкие пакостники боятся его больше, чем нас, Фернандо.
Бригадьер поднял на друга округлившиеся глаза:
— Почему?
— Похоже, Эрроусмит сумел подчинить себе очень многих пиратов. Похоже, в его распоряжении флот не меньше моего, а если не считать торговые караваны, то, возможно, и больше. Он объявил всю Тиерра Фирме до Бермуд своей территорией и выбирает дань со всех, кто тут желает охотиться, – хмуро ответил Анри.
— Это тебе эти двое рассказали? – Фернандо кивком указал на бумаги. Из его голоса исчез сарказм.
— Да. Ещё они сказали, что пришли к острову отдать Джону дань. Я разминулся с ним на восемь часов.
— А эти почему задержались? – брови бригадьера снова поползли вверх, но на этот раз выдавая любопытство.
— Хотели полакомиться папайей, – ухмыльнулся Анри.
— Ты оставил там засаду? – допивая вино, поинтересовался Фернандо.
— Бесполезно, —Анри потянулся к серебряному колокольчику для вызова слуги. — Похоже, не всем нравятся диктаторские замашки Эрроусмита, — позвонил и продолжил: – Кто-то там побывал ещё раньше и сжёг лагерь.
Дверь, слегка скрипнув, отворилась, и вошёл Рафаэль. Фернандо протянул ему пустой кубок. Слуга взглянул на своего сеньора и, не получив от него утвердительный кивок, взял кубок и вышел.
— Стало быть, ты полагаешь, что Джон туда уже не вернётся? — задумался бригадьер.
Анри кивнул.
В дверь постучали.
Получив разрешение войти, показался Рафаэль.
— Сеньор, к вам посыльный от сеньора губернатора! – с достоинством дворцового мажордома доложил он, косясь в сторону сидевшего на сундуке бригадьера.
— Пусть войдёт, — приказал Анри, поднимаясь.
Слуга поклонился и исчез. Почти сразу же хлопнула дверь ратс-камеры, и через мгновение на пороге каюты показался офицер дворцовой стражи. Окинув взглядом присутствующих, он повернулся к Анри:
— Его превосходительство сеньор губернатор приглашает сеньора Верна посетить его резиденцию.
Расстегнув пуговицу колета, он вытащил из-за пазухи запечатанное сургучом письмо и, подойдя к столу, положил.
Анри взял в руки послание и повертел, рассматривая. На лицевой стороне красивым почерком было выведено: «Благороднейшему сеньору Андрес Генри Руис Верну».
«Надо же, — подивился Анри, — раньше граф мне писем не писал. Интересно, зачем же я ему так сильно нужен?» — повернулся к офицеру и, не поднимая глаз, спросил:
— Полагаю, ваша милость собирается ждать мой ответ?
— Я уполномочен сопроводить вас, сеньор.
Фернандо, до этого молча наблюдавший за происходящим, многозначительно хмыкнул и посмотрел на Анри.
— Ну что ж, в таком случае прошу вашу милость обождать меня в шлюпке, – Анри дождался, когда за офицером закрылась дверь, сел и сломал сургучную печать.
«Белиз, года 1660 от Р.Х. 16 дня месяца июня.
Благороднейший сеньор Верн,
Позволю себе напомнить Вам, что, согласно подписанному Вами 1655 года 1 дня месяца мая фрахтовому договору, должного действовать до дня подписания мира между Испанией и Англией, в силу некоторых обстоятельств вас обязывают предоставить принадлежащие Вам корабли под командование генерал-капитана Ямайки. Предоставленные корабли должно полностью вооружить, укомплектовать командой и достаточным для выполнения условий фрахта количеством провизии и боеприпасов.
В случае если же Вы по-прежнему пожелаете лично возглавить Вашу армаду, это будет приветствоваться генерал-капитаном и рассматриваться как любезность с Вашей стороны.
На основании вышеизложенного прошу Вас незамедлительно явиться в мою резиденцию для получения оного приказа.
Искренне благоволящий Вам сеньор Альварес Луис Феррер-и-Проксита, XIII граф Альменара, волею Его Католического Величества Филиппа IV губернатор провинции Северный Гондурас и города Белиз, собственной рукой подписавший».
Завершала сиё послание размашистая подпись, сургучная печать с гербом Белиза и восковая — с личной печатью графа Альменара.
Закончив читать, Анри взглянул на Фернандо. Лицо великана вспотело от напряжения. Не желая мучать друга, сгоравшего от любопытства, передал ему письмо.
Дочитав, бригадьер лишь пожал плечами и молча вернул послание. Анри спрятал его в стол и придвинул к себе бумаги пиратов.
— Похоже, чем мы будем заниматься в ближайшее время — уже решили за нас.
— Пожалуй, ты прав, — пророкотал Фернандо и, ударив себя ладонями по коленям, поднялся. — Пойду ещё с Энрике побеседую. Увидимся вечером, — и, махнув рукой на прощанье, вышел из каюты.
Анри кивнул и взял со стола один из документов, с помощью серебряной спицы свернул его в узкую трубочку и обмотал тонкой лентой. Сделав то же самое со вторым, позвонил в колокольчик и, засунув себе за манжету рукава камзола обе бумажные трубочки, направился к кровати. Над ней висело его оружие – боевая шпага, две абордажные сабли, итальянская скьявона и толедская ропера[6] с изящной позолоченной гардой.
Явившейся Рафаэль принёс перевязь, плащ, шляпу и помог одеться. Анри прицепил к перевязи роперу и, выходя из каюты, непроизвольно задержался перед небольшим венецианским зеркалом. Он словно впервые увидел его тёмную деревянную раму, богато украшенную лазуритом и золотой инкрустацией, окаймлённой филигранной цветочной гирляндой. В крупные бутоны гирлянды были искусно вставлены шпинели, размером и цветом подобные спелой вишне.
Позолоченная латунь обрамляла сверкающую серебристую гладь, в глубине которой отражалось гладко выбритое лицо молодого мужчины — миловидное, и в то же время мужественное. Отложной белый воротничок оттенял загар, наложенный жарким карибским солнцем, а из-под широких полей шляпы пронзительно смотрят серые глаза, излучавшие спокойствие и затаённую грусть.
Как будто стараясь стереть скрытую во взгляде печаль, Анри провёл по лицу ладонью и вышел из каюты.
Разглядев на шканцах Энрике, напомнил ему о необходимости поторопить плотников с ремонтом и кренгованием[7] Победоносной армады, махнул в знак прощания собравшимся у штормтрапа офицерам и стал спускаться.
В пинасе Анри увидел двух своих солдат. «Не иначе, как дон Себастьян заботу проявил», — шевельнулось в душе раздражение. Желая отправить пехотинцев обратно на корабль, он повернулся, чтобы остановить матросов, подбиравших штормтрап, и встретился взглядом с команданте. Лицо аристократа было таким серьёзным, полным решимости и правоты, что Анри лишь махнул рукой и сел. Офицер губернатора воспринял это как сигнал к отправлению и приказал отчаливать. Рулевой подал команду и переложил руль. Баковый с загребным упёрлись в борт «Победоносца» отпорными крюками и дали шлюпке ход. Спустя несколько минут пинас, поскрипывая уключинами, подчинившись ритму, заданному кормчим, медленно развернулся и неспешно направился к молу.
За время пути офицер не проронил ни слова, лишь почти у самого пирса указал на стоявших у пристани троих солдат, державших под уздцы пятерых лошадей, и коротко бросил:
— Одна из них — для вас.
Мягко стукнув о доски мола, пинас остановился, слегка покачиваясь. Выбравшись на пристань, Анри приказал своим пехотинцам идти к резиденции губернатора, а сам отправился следом за немногословным офицером. Приняв из рук солдата поводья, ловко вскочил в седло и в сопровождении эскорта отправился во дворец.
Солнцу ещё предстояло добираться до зенита не менее трёх часов, но оно уже во всю слепило и нагревало землю. Тёплый влажный воздух был тяжёл и душен, лошади то и дело замедляли шаг и их приходилось подгонять. И только люди продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания на духоту и смрад.
Стук копыт перекрывался гомоном портового города. Снующие туда-сюда носильщики криками предупреждали неосторожных прохожих. Торговцы зазывали покупателей в свои лавки, расхваливая товары громко и изобретательно. Но как только солнце достигнет вершины небосвода — город замрёт, погрузившись на несколько часов в сиесту...
----------
[1] Креолы — в системе латиноамериканских каст — потомки первых европейских (испанских, португальских, реже — французских) переселенцев на территориях колоний Северной и Южной Америки.
[2] До этого момента описанные события полностью соответствуют историческим фактам. В нашей истории эта битва закончилась безоговорочной победой англичан. Испанцы из 600 человек потеряли более 300 убитыми и ранеными, 150 попали в плен. Кроме того, на поле боя осталось одиннадцать знамён, шесть орудий и почти всё оружие и боеприпасы. Англичане же из 700 солдат потеряли около 60 человек.
[3] «Santiago, у а ellos!» — «Святой Иаков и на них!» — боевой клич испанцев, которые считали своим небесным покровителем святого Иакова. Аналогично русскому «Ура!».
[4] Мараведи – старинная медная испанская монета, самая низкая денежная единица. После 1650 года 34 мараведи равнялись одному серебряному реалу, а 15 реалов равнялись 1 серебряному песо.
[5] В эту вахту склянки били 8:30
[6] Ропера – (сокращение от espada ropera — буквально «меч для одежды») — городское оружие, предназначенное для ношения с одеждой как атрибут принадлежности к дворянскому сословию. Ропера короче, легче и уже боевой шпаги. Была наиболее популярна в XVI веке, но с середины XVII века начинает вытесняться ещё более лёгкими шпагами. Не путать с рапирой — современным спортивным сугубо колющим оружием!
[7] Кренгование — наклон судна без выхода киля из воды, применяемый для чистки подводной части от обрастаний: ракушек и т. п., и для мелкого ремонта обшивки корпуса.